В нашем государстве, в самом славном царстве, в граде Яхонтовом да во времена незапамятные жил да был Никола. И был Никола первым купцом града Яхонтова. Пусть молод, да уже силами своими разбогател, хотя отец ему в наследство и гвоздика мелкого не оставил. А все от того, что ни смекалкой, ни силушкой богатырской боги Николушку не обидели – его крепкой ватаги все злочинцы придорожные сторонились. Ежели кто и возвращается из похода несолоно хлебавши, а Никола все знай барыши подсчитывает, того и гляди в гости* выбьется.
А хоть и удачлив был парень, да никто ему не завидовал. Ни один человек слова дурного ни в глаза, ни за глаза не скажет. Вот идет Никола в храм, а народ на него любуется: очи синие ясным огнем горят, кафтан сапфировый, праздничный, шитым серебром отливает, волосы русые в кудри завиваются, на щеках белых маков цвет алеет. И красой и всем пригож: кому доброе слово скажет, кому пожелает здравия. Ранее всех в святилище приходит – не жалуется. Да все просит о чем-то Сварога, а о чем просит – никому то не ведомо.
Гордится им мать, нарадоваться не может. И только одно почтенную вдовушку печалит – никак не женится сынок любезный. Уж она-то ему едва не каждый день про женитьбу напоминает, да все не впрок. И утром и вечером разговоры заводит. А Николушка все, знай, отшучивается, да за новую работу принимается.
Вот и под конец седмицы мать не успокоилась. Завела с утра разговор привычный.
- Николушка, сынок, женился бы ты уже. Чай не последний парень в городище, а все один, бобылем, ходишь. Добром да красой боги тебя не обидели. Давай ужо к купеческой дочери посватаемся. Выбирай побогаче, породовитее – любая за тебя пойдет. Али сиротку какую беспризорную в дом возьмем, ежели тебе она по сердцу придется. А я бы ее, как родную привечала. Хоть чужая кровь, да родная душа – все радость.
Помалкивает Никола, ничего матери не отвечает. А та поворчит-поворчит, да перестанет. Ну, как дитятко неволить? И без того старается, дом полная чаша.
На самом же деле не желал Никола ни жениться, ни рядиться. Радовала его лишь звонкая монета да молодецкая удаль. Что ж еще от жизни-то надоть? Разве что красный кафтан, добрые сапоги, борзый конь, да удаль честному народу молодецкую показать. И у Сварога-то просил Никола защиты небесной, да силушки богатырской, чтобы самому ся сберечь и матушку охранить. Самые начищенные золотые монеты ему подносил. От каждой прибыли откладывал. Вот де посмотрит Сварог, порадуется да и подумает, что сильнее Николы ни о ком печься и не след. Так и будет ему в нужде помогать раз за разом.
Вот и в день тот ярмарочный, праздничный, как проснулся Никола спозаранку, так и в храм наладился. Собрал ся парень к требе: умыл лицо ключевой водой, кудри расчесал русые, из сундука кованного достал по обыкновению пять звонких монет золотых, надел кафтан праздничный из синего бархата, золото в карман складывает, глядь – а в кармане медный грош неведомо откуда взялся. Разве что с прошлой ярмарки завалялся. И ничего-то путного на него не купишь: разве что горсть соли горькой али краюху хлеба зачерствевшего. Покачал головой Никола, горсть золота, что на храм божий в чистую тряпицу завернул, а грош медный, что в кармане лежал, думает Никола, отдам самому нищему – авось хоть ему да сгодится.
Матушка по привычке наказала ее сердечную просьбу Ладе передать. Прихворала, мол, сегодня – сама не дойдет. Да Никола только рукой махнул. Будет он еще о таком печься. В доме и молоко, и мед, и травы - все есть. И лучше чем они супротив хворобы ничегошеньки не выдюжит. Да что там - о здоровьеце-то он у заступников выспросит. А просьбы сердечные пусть кто другой богине передает.
Вышел Никола из дому, а на улице хоть морозно, да слякотно. Весна красна, да только пришла, - солнышко землю отогреть не успело. Идет парень мимо домовищ окрестных, мимо торжка малого, да видит картину такую: дитё малое неразумное слезами заливается, а подле петушок лежит алый, лаковый – конфета желанная. А уж не вернуть ее. Улыбнулся Никола, себя в детстве вспомнил, как на петушков алых только облизывался, подошел к лавке, спрашивает сколь стоит лакомство.
- Ничего моему сынишке то добро не стоило, а раз удержать не сумел даденное – пущай теперича не балует. Не накажу – я не я буду. Да посему цена петушку монета золотая – не меньше, - хмурится сердито в ответ лотошница незнакомая.
- Эх, тетушка, мал ваш сынишка, чтоб в наказаниях понимать, - улыбнулся Никола, протянул ей монету золотую, взял петушка алого, лакового, протянул малышу, да прочь пошел – не успели один-другой слова вымолвить.
Идет Никола далее, к вратам городским. А путь его близ трака пролегает. Видит – застряла поперек трака телега крива да грузом полна, лошаденка худая из оглоблей ломится. Дед при ней старый трясется – едва что не плачет. Не идет из лужи воз зерном груженный. А на него одна надёжа после зимы до лета протянуть у деда да внучков его малых, что сиротами остались. Попробовал Никола силу молодецкую на телеге, да на такой возок мужика три нужны не менее, али доски крепкие, чтобы по ним из лужи выбраться. А уж подмораживать начало, прихмурилось нынче солнышко. Смерзнется жижа – до новой оттепели телеге не выбраться. Что делать? Как быть? Где деду ночевать? Кто воз караулить станет?
Огляделся Никола – по траку купцы идут из стран далеких, а в возах у них живо-дерево, коим полы в богатых домах выкладывают. Сторговался с купцами Никола на одну монету золотую за две доски, подложил под колеса тележные, да груз и вытянул. Поклонился деду в пояс да прочь пошел, едва благодарность выслушав. Смотрит ему в след дед старый, слезу утирает, смотрят ему в след купцы – дивятся. За чужую беду цельный золотой не пожалел, чудак-парень.
Подходит Никола к городищу притомившийся, чумазый да растрепанный – у ворот народ толпится. На повозке перед воротами купец Веденей, отца Николиного знакомец давний, а на повозке у него чудо невиданное – не понять али человек, али нет. Ликом черен, глаза, что угли горят, из-под шапки меховой черны кудри выбиваются. Не пущает стража Веденея в град Яхонтовый, пущай-де навий выкормыш сперва проваливает, откель явилси. Ну, или золотой монетой отдаривается. Никак у темной-то сущи золотая монета не заведется, не подаст судьбинушка. Хотя плата та вдесятеро против завсегдашней.
Народ честной волнуется, стражу подбадривает. Разговорился Никола с Веденеем, и народ успокоил. Выяснил да всем рассказал, что странствовал Веденей до самого синего моря, да и за него, в страны жаркие, солнцем опаленные, где живут люди чернокожие, торговал с ними шкурами зверья диковинного, да камнями самоцветными. Оттоль и привез гостя невиданного – сына старшОго из племени. Своими глазами захотел узреть тот земли холодные, что снегом осыпаны, что солнцем недогреты. Усовестил стражу Никола, да сам заплатил поворотную пошлину. Разошелся народ, поехал Веденей своею дорогою, а Никола к церкви направился.
Идет Никола далее. Глядь, а за воротам два мужичка лихого вида тащат на цепи рысь диковинную – большую, рыжую, да с глазами голубыми, как вода у чиста озера. Отбрыкивается от них рысь, в цепи путается, а тащить себя не дает, мужички насилу упираются.
- Эй, люди добрые, куда лесную животину тащите? – улыбнулся им Никола улыбкой открытою.
Воровато оглянулись по сторонам люди добрые, пробурчали себе под нос чего непонятного, да не глядя на Николу, потащили животину далее. Да только еще сильнее рысь упирается, не дает себя за ворота вывести.
- Ужель доброго скорняка в городе не нашли? Али передумали да на волю выпустить желаете? – прищурился на них Никола с любопытством-подозрением.
Не одного лихого человека в дороге Никола видал, уж давно с налету определял, где дело нечистое. И то ведь, коли поймали животину лесную, так в город продавать ведут, а то уже и несут. Хорош рысий мех – ни один скорняк такой товар из рук не выпустит.
Да тут и случайный попутчик Веденея объявился. Отбился от купца, около ворот обретается, да на лесную котейку глазищами своими черными стоит-посматривает. Руку к ней тянет, погладить пытается. Да только добрые люди чужаков подпускать к добыче не стали, живо велели ручонку укоротить словами нехорошими да неприветливыми. И по рыси цепью решили пройтись, чтобы не баловала, да шла себе прочь.
Не стерпел Никола такого над живыми существами издевательства. Рысь ударить не дал, цепь ухватил, да себе на руку намотал. Сначала дело хотел добром решить, предложил обменять животину на цельный золотой – как есть цена шкурки пятнистой, ни меньше, ни больше. Да только люди недобрые, между собой переглянувшись, на золотой не позарились. И Николину руку собирались укоротить, да не на того напали.
Заломал Никола ребятушек лихих, бока им намял, рысь на цепи отобрал, да тут и стража подоспела. Ребятушки скромнягами прикинулись, на отнятие добычи попечалились, на синяки-ушибы свои пальчиками потыкали, на Николу пожалились.
- Так продайте животину, коль и сами управиться не можете и народ честной смущаете, - с такими словами на них Никола прищурился. – Золотой красная цена ей. За два возьмете? Неужто и, правда, обратно в лес ведете?
Стражи потоптались на месте, решили, что цена как есть справедливая, да на ребятушек помятых с интересом уставились. Ну и припоминать стали кто таковы молодчики, откель явились в град Яхонтовый, куда путь держат расспрашивать. Как есть же ненашенские. Ребятушки два золотых у Николы быстро из руки выдернули, да были таковы за ворота городские, как не бывало терпельцев болезных, безвинно поколоченных.
Осталась рысь Николе во владение. Только куда ее в городище-то пристроить? Не к скорняку ж вести.
- Пойдем-ка, рыска, ко мне жить, - рассмеялся Никола, дикую кошку по бокам оглаживая. – Приведу тебя к матушке, будешь по лавкам лежать, песни петь, звонко мурлыкать, все веселее ей будет. Коли не станешь цыплят мелких обижать, будем тебя молоком поить-кормить.
Только вздохнула в ответ животина лесная, худая да всклокоченная. Прям его кафтану красному, праздничному впору. Одежонке лихо с утра досталось: куда ни глянь – то прореха, то клок отваливается, то пятно земляное неказистое. Кудри у Николы растрепались, на щеке черная полоса от землицы отметилась, зато смотрит на него рысь хоть печально, да с благодарностью.
- Эх, что ж с тобой делать? Пока пойдем до капища, а там посидишь немного, я и управлюсь, - сказал Никола, да и повел рысь с собой.
Идет с ним рядом животина лесная, не противится. Дивится тому народ прохожий, да, знай, переговаривается. Вот-де Никола себе домашнюю зверушку завел. Ни у кого такой не водится. А попутчик Веденея за ними увязался, идет по сторонам глазеет, град Яхонтовый рассматривает.
Пришел Никола со свитою своей случайной к храму светлому. И только хотел рысь к крыльцу привязать, как остановил его человек чужестранный, невиданный, обратно в руку Николе цепь вкладывает.
- Ужель и за животинку богов попросить нужно? – смеется Никола. – Или в храм ее завести вместо матушки? Пусть сама ее просьбу передает, раз подарок теперь ейный.
Разулыбался человек невиданный, головой покивал, словно понял слова Николины насмешливые. Да и вместе с Николой в храм зашел. И жрецы их дивное дело не останавливали. Словно ни животины лесной, ни путника чужестранного – никого с собой Никола не привел. Да и разошлись по своим делам – ни одного вокруг не осталось.
Вот огляделся Никола, перед кем нужно склонил голову, и только собрался просьбы свои прошептать да монетами отдариться, даже в карман горсть сунул, а там хвать – только медный грош лежит мятый и исцарапанный весь, разве не ломаный. И сам на себя за то не посетуешь. На доброе дело монеты ушли, хоть Сварогу нынче и не достались. Решил Никола в след раз отдариться вдвое. Но молитву богам вознести нужно, коли пришел. Не в пустую ж ходить, людей веселить.
«- Ладно», - думает Никола. – «Попрошу исполнить матушкину просьбу, авось, никто на такую мелочь и не позарится. Да только зачем мне неведомо какая жена? Пусть лучше матушка рыске обрадуется. Вон она у меня какая – ладненькая, да рыжая. Откормлю – распушится, ну, как не обрадоваться?»
Только подумал, да грош положил на жертвенник, как взметнулось пламя за его спиной могучее. Обернулся Никола и видит – вместо чужеземца несуразного стоит перед ним сам светлый Сварог, в бороду усмехается. Высок да могуч бог, разве что чудом головой в потолок не упирается.
- Благодарствую тебе, Никола, - грохочет-смеется Сварог. – Давно меня такими щедрыми дарами не радовали. И за грош спасибо и за те золотые монеты, что на доброе дело отданы. Выполню за то твою просьбу сегодняшнюю. Снимай со своей животины ошейник заколдованный. Станет твоя матушка ей радоваться, если домой вести не передумаешь.
Не стал Никола владыке небесному перечить, напряг силушку богатырскую, разомкнул цепь кованную, отбросил прочь вещицу колдовскую, проклятую. Глядь, а превратилась его рысь в дочку купца Веденея старшую - Зоряну. Он ее еще малышкой помнил – рыжей и голубоглазой, озорной больно. Да только давно не видал за странствиями. А точнее, как померла первая жена Веденя, матушка его старшей дочери, как женился купец в другой раз на злоковарной склочнице, так и перестали к нему старые друзья захаживать. А ничего почти от озорной девчушки и не осталось. По всему видать изводила мачеха падчерицу, только о своих сыновьях и заботилась. Лишь глаза печальные на худом личике у девушки и остались. И рубаха-то на ней старенькая, ленточка в косе полинялая, и обувки на ногах никакой вообще.
- Совсем подлая баба распоясалась, - огладил Сварог девчушку по рыжей головушке. – Веденея зашептала-заговорила, дочь его замучила, вон и избавиться решила. Зачаровала цепь-ошейник кованный у черного колдуна, превратила в зверя лесного, хотела сжить со свету. Да тебе спасибо, выручил! Только Веденею так просто не подсобить. На то воля его нужна, а она у него вся ушла в золото.
Стоит Никола смотрит на девушку, заглядывается. Как вспомнит, что сам ее оглаживал, так и краснеет. И в правду рыженькая да ладная. И глаза голубые, как чисто озеро.
- Ну, забирай, что просил, - усмехнулся Сварог. – Вот тебе радость матушкина.
Промолвил и исчез в ярком пламени. Только «Благодарствую» и успел прошептать ему Никола вслед.
А сама Зоряна ни жива ни мертва стоит. Не день, а наваждение страшное. И обратили ее в зверя дикого, и на цепь посадили, и от лихих людей отбили, и боженька по голове погладил. Смотрит робко на парня ладного, дичится.
Но не таков был Никола, чтобы от своих слов отказываться. Подхватил он девушку на руки, чтобы босой не бегала, завернул в свой кафтан, да и понес домой. Обняла она его за шею робко, ибо куда же сироте податься, коли в родном доме жить невмоготу стало. Поневоле любой крыше над головой обрадуешься. А уж с таким парнем хоть в огонь, хоть в воду – все одно не страшно.
По счастью, коротка была дорога до домовища купца Николы, прикупил он себе богатый надел совсем рядом с градом Яхонтовым.
Постучался парень для порядка в дом. На крыльцо выбежала матушка. Узрела сыночка неприбранного, не разодетого, забеспокоилась.
- Вот, матушка, передал я твою просьбу, - усмехнулся Никола и Зоряну ей вперед на руках протянул, чтобы на нее глядела в перву очередь.
А хоть и удачлив был парень, да никто ему не завидовал. Ни один человек слова дурного ни в глаза, ни за глаза не скажет. Вот идет Никола в храм, а народ на него любуется: очи синие ясным огнем горят, кафтан сапфировый, праздничный, шитым серебром отливает, волосы русые в кудри завиваются, на щеках белых маков цвет алеет. И красой и всем пригож: кому доброе слово скажет, кому пожелает здравия. Ранее всех в святилище приходит – не жалуется. Да все просит о чем-то Сварога, а о чем просит – никому то не ведомо.
Гордится им мать, нарадоваться не может. И только одно почтенную вдовушку печалит – никак не женится сынок любезный. Уж она-то ему едва не каждый день про женитьбу напоминает, да все не впрок. И утром и вечером разговоры заводит. А Николушка все, знай, отшучивается, да за новую работу принимается.
Вот и под конец седмицы мать не успокоилась. Завела с утра разговор привычный.
- Николушка, сынок, женился бы ты уже. Чай не последний парень в городище, а все один, бобылем, ходишь. Добром да красой боги тебя не обидели. Давай ужо к купеческой дочери посватаемся. Выбирай побогаче, породовитее – любая за тебя пойдет. Али сиротку какую беспризорную в дом возьмем, ежели тебе она по сердцу придется. А я бы ее, как родную привечала. Хоть чужая кровь, да родная душа – все радость.
Помалкивает Никола, ничего матери не отвечает. А та поворчит-поворчит, да перестанет. Ну, как дитятко неволить? И без того старается, дом полная чаша.
На самом же деле не желал Никола ни жениться, ни рядиться. Радовала его лишь звонкая монета да молодецкая удаль. Что ж еще от жизни-то надоть? Разве что красный кафтан, добрые сапоги, борзый конь, да удаль честному народу молодецкую показать. И у Сварога-то просил Никола защиты небесной, да силушки богатырской, чтобы самому ся сберечь и матушку охранить. Самые начищенные золотые монеты ему подносил. От каждой прибыли откладывал. Вот де посмотрит Сварог, порадуется да и подумает, что сильнее Николы ни о ком печься и не след. Так и будет ему в нужде помогать раз за разом.
Вот и в день тот ярмарочный, праздничный, как проснулся Никола спозаранку, так и в храм наладился. Собрал ся парень к требе: умыл лицо ключевой водой, кудри расчесал русые, из сундука кованного достал по обыкновению пять звонких монет золотых, надел кафтан праздничный из синего бархата, золото в карман складывает, глядь – а в кармане медный грош неведомо откуда взялся. Разве что с прошлой ярмарки завалялся. И ничего-то путного на него не купишь: разве что горсть соли горькой али краюху хлеба зачерствевшего. Покачал головой Никола, горсть золота, что на храм божий в чистую тряпицу завернул, а грош медный, что в кармане лежал, думает Никола, отдам самому нищему – авось хоть ему да сгодится.
Матушка по привычке наказала ее сердечную просьбу Ладе передать. Прихворала, мол, сегодня – сама не дойдет. Да Никола только рукой махнул. Будет он еще о таком печься. В доме и молоко, и мед, и травы - все есть. И лучше чем они супротив хворобы ничегошеньки не выдюжит. Да что там - о здоровьеце-то он у заступников выспросит. А просьбы сердечные пусть кто другой богине передает.
Вышел Никола из дому, а на улице хоть морозно, да слякотно. Весна красна, да только пришла, - солнышко землю отогреть не успело. Идет парень мимо домовищ окрестных, мимо торжка малого, да видит картину такую: дитё малое неразумное слезами заливается, а подле петушок лежит алый, лаковый – конфета желанная. А уж не вернуть ее. Улыбнулся Никола, себя в детстве вспомнил, как на петушков алых только облизывался, подошел к лавке, спрашивает сколь стоит лакомство.
- Ничего моему сынишке то добро не стоило, а раз удержать не сумел даденное – пущай теперича не балует. Не накажу – я не я буду. Да посему цена петушку монета золотая – не меньше, - хмурится сердито в ответ лотошница незнакомая.
- Эх, тетушка, мал ваш сынишка, чтоб в наказаниях понимать, - улыбнулся Никола, протянул ей монету золотую, взял петушка алого, лакового, протянул малышу, да прочь пошел – не успели один-другой слова вымолвить.
Идет Никола далее, к вратам городским. А путь его близ трака пролегает. Видит – застряла поперек трака телега крива да грузом полна, лошаденка худая из оглоблей ломится. Дед при ней старый трясется – едва что не плачет. Не идет из лужи воз зерном груженный. А на него одна надёжа после зимы до лета протянуть у деда да внучков его малых, что сиротами остались. Попробовал Никола силу молодецкую на телеге, да на такой возок мужика три нужны не менее, али доски крепкие, чтобы по ним из лужи выбраться. А уж подмораживать начало, прихмурилось нынче солнышко. Смерзнется жижа – до новой оттепели телеге не выбраться. Что делать? Как быть? Где деду ночевать? Кто воз караулить станет?
Огляделся Никола – по траку купцы идут из стран далеких, а в возах у них живо-дерево, коим полы в богатых домах выкладывают. Сторговался с купцами Никола на одну монету золотую за две доски, подложил под колеса тележные, да груз и вытянул. Поклонился деду в пояс да прочь пошел, едва благодарность выслушав. Смотрит ему в след дед старый, слезу утирает, смотрят ему в след купцы – дивятся. За чужую беду цельный золотой не пожалел, чудак-парень.
Подходит Никола к городищу притомившийся, чумазый да растрепанный – у ворот народ толпится. На повозке перед воротами купец Веденей, отца Николиного знакомец давний, а на повозке у него чудо невиданное – не понять али человек, али нет. Ликом черен, глаза, что угли горят, из-под шапки меховой черны кудри выбиваются. Не пущает стража Веденея в град Яхонтовый, пущай-де навий выкормыш сперва проваливает, откель явилси. Ну, или золотой монетой отдаривается. Никак у темной-то сущи золотая монета не заведется, не подаст судьбинушка. Хотя плата та вдесятеро против завсегдашней.
Народ честной волнуется, стражу подбадривает. Разговорился Никола с Веденеем, и народ успокоил. Выяснил да всем рассказал, что странствовал Веденей до самого синего моря, да и за него, в страны жаркие, солнцем опаленные, где живут люди чернокожие, торговал с ними шкурами зверья диковинного, да камнями самоцветными. Оттоль и привез гостя невиданного – сына старшОго из племени. Своими глазами захотел узреть тот земли холодные, что снегом осыпаны, что солнцем недогреты. Усовестил стражу Никола, да сам заплатил поворотную пошлину. Разошелся народ, поехал Веденей своею дорогою, а Никола к церкви направился.
Идет Никола далее. Глядь, а за воротам два мужичка лихого вида тащат на цепи рысь диковинную – большую, рыжую, да с глазами голубыми, как вода у чиста озера. Отбрыкивается от них рысь, в цепи путается, а тащить себя не дает, мужички насилу упираются.
- Эй, люди добрые, куда лесную животину тащите? – улыбнулся им Никола улыбкой открытою.
Воровато оглянулись по сторонам люди добрые, пробурчали себе под нос чего непонятного, да не глядя на Николу, потащили животину далее. Да только еще сильнее рысь упирается, не дает себя за ворота вывести.
- Ужель доброго скорняка в городе не нашли? Али передумали да на волю выпустить желаете? – прищурился на них Никола с любопытством-подозрением.
Не одного лихого человека в дороге Никола видал, уж давно с налету определял, где дело нечистое. И то ведь, коли поймали животину лесную, так в город продавать ведут, а то уже и несут. Хорош рысий мех – ни один скорняк такой товар из рук не выпустит.
Да тут и случайный попутчик Веденея объявился. Отбился от купца, около ворот обретается, да на лесную котейку глазищами своими черными стоит-посматривает. Руку к ней тянет, погладить пытается. Да только добрые люди чужаков подпускать к добыче не стали, живо велели ручонку укоротить словами нехорошими да неприветливыми. И по рыси цепью решили пройтись, чтобы не баловала, да шла себе прочь.
Не стерпел Никола такого над живыми существами издевательства. Рысь ударить не дал, цепь ухватил, да себе на руку намотал. Сначала дело хотел добром решить, предложил обменять животину на цельный золотой – как есть цена шкурки пятнистой, ни меньше, ни больше. Да только люди недобрые, между собой переглянувшись, на золотой не позарились. И Николину руку собирались укоротить, да не на того напали.
Заломал Никола ребятушек лихих, бока им намял, рысь на цепи отобрал, да тут и стража подоспела. Ребятушки скромнягами прикинулись, на отнятие добычи попечалились, на синяки-ушибы свои пальчиками потыкали, на Николу пожалились.
- Так продайте животину, коль и сами управиться не можете и народ честной смущаете, - с такими словами на них Никола прищурился. – Золотой красная цена ей. За два возьмете? Неужто и, правда, обратно в лес ведете?
Стражи потоптались на месте, решили, что цена как есть справедливая, да на ребятушек помятых с интересом уставились. Ну и припоминать стали кто таковы молодчики, откель явились в град Яхонтовый, куда путь держат расспрашивать. Как есть же ненашенские. Ребятушки два золотых у Николы быстро из руки выдернули, да были таковы за ворота городские, как не бывало терпельцев болезных, безвинно поколоченных.
Осталась рысь Николе во владение. Только куда ее в городище-то пристроить? Не к скорняку ж вести.
- Пойдем-ка, рыска, ко мне жить, - рассмеялся Никола, дикую кошку по бокам оглаживая. – Приведу тебя к матушке, будешь по лавкам лежать, песни петь, звонко мурлыкать, все веселее ей будет. Коли не станешь цыплят мелких обижать, будем тебя молоком поить-кормить.
Только вздохнула в ответ животина лесная, худая да всклокоченная. Прям его кафтану красному, праздничному впору. Одежонке лихо с утра досталось: куда ни глянь – то прореха, то клок отваливается, то пятно земляное неказистое. Кудри у Николы растрепались, на щеке черная полоса от землицы отметилась, зато смотрит на него рысь хоть печально, да с благодарностью.
- Эх, что ж с тобой делать? Пока пойдем до капища, а там посидишь немного, я и управлюсь, - сказал Никола, да и повел рысь с собой.
Идет с ним рядом животина лесная, не противится. Дивится тому народ прохожий, да, знай, переговаривается. Вот-де Никола себе домашнюю зверушку завел. Ни у кого такой не водится. А попутчик Веденея за ними увязался, идет по сторонам глазеет, град Яхонтовый рассматривает.
Пришел Никола со свитою своей случайной к храму светлому. И только хотел рысь к крыльцу привязать, как остановил его человек чужестранный, невиданный, обратно в руку Николе цепь вкладывает.
- Ужель и за животинку богов попросить нужно? – смеется Никола. – Или в храм ее завести вместо матушки? Пусть сама ее просьбу передает, раз подарок теперь ейный.
Разулыбался человек невиданный, головой покивал, словно понял слова Николины насмешливые. Да и вместе с Николой в храм зашел. И жрецы их дивное дело не останавливали. Словно ни животины лесной, ни путника чужестранного – никого с собой Никола не привел. Да и разошлись по своим делам – ни одного вокруг не осталось.
Вот огляделся Никола, перед кем нужно склонил голову, и только собрался просьбы свои прошептать да монетами отдариться, даже в карман горсть сунул, а там хвать – только медный грош лежит мятый и исцарапанный весь, разве не ломаный. И сам на себя за то не посетуешь. На доброе дело монеты ушли, хоть Сварогу нынче и не достались. Решил Никола в след раз отдариться вдвое. Но молитву богам вознести нужно, коли пришел. Не в пустую ж ходить, людей веселить.
«- Ладно», - думает Никола. – «Попрошу исполнить матушкину просьбу, авось, никто на такую мелочь и не позарится. Да только зачем мне неведомо какая жена? Пусть лучше матушка рыске обрадуется. Вон она у меня какая – ладненькая, да рыжая. Откормлю – распушится, ну, как не обрадоваться?»
Только подумал, да грош положил на жертвенник, как взметнулось пламя за его спиной могучее. Обернулся Никола и видит – вместо чужеземца несуразного стоит перед ним сам светлый Сварог, в бороду усмехается. Высок да могуч бог, разве что чудом головой в потолок не упирается.
- Благодарствую тебе, Никола, - грохочет-смеется Сварог. – Давно меня такими щедрыми дарами не радовали. И за грош спасибо и за те золотые монеты, что на доброе дело отданы. Выполню за то твою просьбу сегодняшнюю. Снимай со своей животины ошейник заколдованный. Станет твоя матушка ей радоваться, если домой вести не передумаешь.
Не стал Никола владыке небесному перечить, напряг силушку богатырскую, разомкнул цепь кованную, отбросил прочь вещицу колдовскую, проклятую. Глядь, а превратилась его рысь в дочку купца Веденея старшую - Зоряну. Он ее еще малышкой помнил – рыжей и голубоглазой, озорной больно. Да только давно не видал за странствиями. А точнее, как померла первая жена Веденя, матушка его старшей дочери, как женился купец в другой раз на злоковарной склочнице, так и перестали к нему старые друзья захаживать. А ничего почти от озорной девчушки и не осталось. По всему видать изводила мачеха падчерицу, только о своих сыновьях и заботилась. Лишь глаза печальные на худом личике у девушки и остались. И рубаха-то на ней старенькая, ленточка в косе полинялая, и обувки на ногах никакой вообще.
- Совсем подлая баба распоясалась, - огладил Сварог девчушку по рыжей головушке. – Веденея зашептала-заговорила, дочь его замучила, вон и избавиться решила. Зачаровала цепь-ошейник кованный у черного колдуна, превратила в зверя лесного, хотела сжить со свету. Да тебе спасибо, выручил! Только Веденею так просто не подсобить. На то воля его нужна, а она у него вся ушла в золото.
Стоит Никола смотрит на девушку, заглядывается. Как вспомнит, что сам ее оглаживал, так и краснеет. И в правду рыженькая да ладная. И глаза голубые, как чисто озеро.
- Ну, забирай, что просил, - усмехнулся Сварог. – Вот тебе радость матушкина.
Промолвил и исчез в ярком пламени. Только «Благодарствую» и успел прошептать ему Никола вслед.
А сама Зоряна ни жива ни мертва стоит. Не день, а наваждение страшное. И обратили ее в зверя дикого, и на цепь посадили, и от лихих людей отбили, и боженька по голове погладил. Смотрит робко на парня ладного, дичится.
Но не таков был Никола, чтобы от своих слов отказываться. Подхватил он девушку на руки, чтобы босой не бегала, завернул в свой кафтан, да и понес домой. Обняла она его за шею робко, ибо куда же сироте податься, коли в родном доме жить невмоготу стало. Поневоле любой крыше над головой обрадуешься. А уж с таким парнем хоть в огонь, хоть в воду – все одно не страшно.
По счастью, коротка была дорога до домовища купца Николы, прикупил он себе богатый надел совсем рядом с градом Яхонтовым.
Постучался парень для порядка в дом. На крыльцо выбежала матушка. Узрела сыночка неприбранного, не разодетого, забеспокоилась.
- Вот, матушка, передал я твою просьбу, - усмехнулся Никола и Зоряну ей вперед на руках протянул, чтобы на нее глядела в перву очередь.
