Без сомнений

Пролог

       Где-то в безбрежных раздольях междумирья ^[1] не зная, кто он и откуда, кружил ОглоЕд. Внутри разума гигантской нечисти изначально обитали всего два чувства: адский голод и острый страх стать съеденным самому. Вкушал он непрерывно: втягивал в себя заполняющие всё окружающее пространство крошечные сгустки пищи – своеобразный планктон. Но мелюзга не перебивала голод, а только дразнила аппетит – хотелось еды поплотнее и посочнее. В идеале – живых. Каждый из них обладал разливающимся безумным наслаждением изумительно неповторимым вкусом. К сожалению сластоежки, судьба не баловала ОглоЕда столь изысканными радующими деликатесами.
       Жажда еды заставляла ясно ощущать колебания в мире мёртвых. Чутко воспринимающий, как мелодичную трель добЫчу хищник делил её по высоте основного тона: чем ниже, тем весомей звучащий. Прошлый опыт предостерегал: не всё найденное – еда. Неожиданно пища способна оказаться охотником. Басовые ноты предупреждали: встреча с обладателем небезопасна. Но и полное отсутствие их – не дарило уверенности и спокойствия.
       Больше всего плотоядный гурман боялся нарваться на тенёта прочносвязанных друг с другом слабеньких поодиночке существ. Они сообща кидались на любого оказавшегося вблизи, оплетали собою как сетью, стягивали, чтоб не вырваться и… свободно могли с лёгкостью разодрать сладострастного обжору на бесконечное множество малюсеньких «оглоЕдиков». Пищала эта жуткая банда едва грубее «планктона», обманом зазывая к себе. Воспоминание коварства подобных встреч повергала хищника в трепет.
       

       Глава 1-я. Дурак

       Победа – вот она, уже совсем близкА!
       Но исстари управы нет на дурака...
       Ветер обдувал зелёную листву величавых деревьев. Мягко шелестели белобокие берёзы. Молча стояли ветвистые дубы, поскрипывали стройные тополя. Рядом с костром сидело трое зрелых мужчин и тихо беседовали. Одежда выдавала в них людей простого сословия: лапти, кушаки, армяки. Но наличие за поясами тесаков и стоЯщие около могучего вяза луки говорили: это не уставшие после трудового дня, мирные крестьяне. ПоОдаль метрах в пяти игрался юноша лет пятнадцати. Он из жёрдочек складывал шалашик, а затем резко наступал на созданную конструкцию и ломал, после чего громко глуповато хихикал. Один из мужчин, внешне главный, шикал на него, а остальные молча опускали очи.
       Трофим, так звали вожака, сквозь пальцы смотрел на подошедшие несмышлёнышу, а не в возрасте настоящего жениха шалости сына. Слушал неторопливые рассказы ватажников, думал о своём. Вспоминал тёплые руки, жаркое дыханье и мягкую кожу жены Дарьи, голубые сероватые глаза младшей дочери Лели, да и прочих домашних, и планировал то время, когда он увидит их вновь.
       Станица находилась под гнётом: ^[2] обязались платить трибьют звонкой монетой. Одни продают нажитое в городах на ярмарках, другие личный труд или того хуже, собственных жён, но гордые общинники Трофима не таковы: повелели на сходе собрать ватагу и снарядиться в соседнее герцогство на разбой. Благо, что здешний господин ни за чем не следит, ни за порядком на дорогах, ни за жизнью в деревнях и сёлах – раздолье для ватажников.
       Мысли раскрывались веером: раскладывали перед командиром-простолюдином суть вещей. Никто их из местных не знает: не покажет страже, где живут семьи разбойников. А если ж отловят кого, то и тогда есть защита. Не отказались они от предков как многие. Оберегает род собственных детей: не сможет пойманный выдержать пытку невыносимую – так заберёт к себе измаявшегося, прервёт мучения, а изуверы-дознаватели с безмолвным трупом останутся. Одно плохо – Ерёмку пришлось брать. Кроме отца, не слушает никого, а умом слаб: недоглядишь – враз в неприятности вляпается.
       Голос филина прорезал суету лесной глуши. Мужики у костра встрепенулись – условный сигнал дозорного Матвея сообщил: путник, богато одетый, один. Разбойничий атаман без спешки поднялся и пронзительным криком сойки скрытно объявил общий сбор. К костру потянулись остальные ватажники: собралОсь свыше десятка. Деловитые поручения Трофима прервала просьба сына: «Папа, я тоже пойду». «Нет», – строго отрезал отец. «Ну, пожалуйста!», – умоляющие глаза Ерёмки заставили главаря призадуматься. «Всего один», – мысленно прикинул возможные осложнения разбойничающий не первый год крестьянин и согласился. Натянув свежую тетиву, передал сыну свой боевой лук: «Пойдёшь попозже. Как все выдвинутся, ты посчитаешь до ста, три раза, а после тронешься за нами».
       Вечерело. Игривый ветер качал в вышине кроны деревьев, шуршали в траве неутомимые полёвки, изредка слышалось озорное попискивание дрозда или настойчивый стук дятла. Вдоль по тракту размашисто шёл опиравшийся на посох путник в светлой запылённой тоге без головного убора, пешком и без сопровождения. Один в глухом лесу: такая беспечность выглядела странновато. На целеустремлённом лице блуждала задумчивая улыбка. Седая полностью белая борода свисала до пояса. На груди под ней прятался большой круглый медальон с затейливым узором.
       Климент – Истинный маг Первого созыва ^[3] , Главный инспектор тёмных башен и прочее, прочее… двигался по своим должностным обязанностям, для инспекции твердыни Восточного предела. Ему ничего не мешало мгновенно перенестись в нужное место через портал, но время позволяло, а волшебник любил путешествовать. Вдобавок пешая прогулка способна принести развлечение и скрасить строго выверенную запланированную на многие годы вперёд деятельность старого чародея. Одиноко ухнул филин. Хотя звук казался неотличимым от настоящего, но это не обмануло древнего мага. «Бандиты!» – радостно подумал он. Новое приключение звало и дарило азарт.
       Матвей, ватажник лет двадцати сидел в засаде. Лесная какофония не развлекала: скучал. Он с восхищением вспоминал горделивую поступь Лады, средней дочери нынешнего атамана Трофима, её точёную фигуру. Разные озорные мысли приходили на ум. Внимательный слух уловил шелест шагов идущего. Присмотрелся к тракту: одинокий путник, да и расфуфыренная одежда выдаёт, что не шаромыжник. Бедноту вожак приказал не трогать. Но сейчас удача: лёгкая, обильная добЫча беспечно шла прямо в руки. Дозорный не мешкал: раздался имитирующий филина заранее оговорённый сигнал.
       Странник приблизился, и у Матвея нАчали закрадываться сомнения: один, уверенно движется и ничего не опасается… Пригляделся – приметил в навЕршия посоха крупный тёмно-зелёный шар. «Колдун!» – догадался он и попытался просигналить собратьям об опасности. Безуспешно! Ноги, руки, как ватные, глаза неумолимо слипаются. Кинуло в сон: пред общинником предстал умЕрший в прошлом году дед и погрозил Матвею кулаком. Караульный встряхнулся, но из немого рта не удалось произнести ни звука – не оповестить. Тело обмякло – не добежать, не предупредить своих.
       Климент горячо любил убивать, но ему, связанному множеством обетов, приходилось наслаждаться этим редковато. Сегодняшняя защита от нападения – изысканная возможность безнаказанно получить запретное удовольствие. Повысившееся внимание бороздило окружающий лес. «Ага! Один на дереве – высматривающий заманчивую поживу лазутчик. Вдруг заподозрит и предупредит? Усыплю», – беглое движение пальцев держащей посох правой руки: готово. «Разбойник не уснул! Почему?» – ответ на вопрос увеличил радость душегуба.
       Бандиты не местные верующие в Единого Бога ^[4] жители и связывающиеся с предками под церковным присмотром. Это пришлые – настоящие язычники-рОдовики ^[5] . Давненько Климент не встречал таких. Пленив души подобных, возможно поживиться приличной силой. А если повезёт, то из ушедшей в потусторонний мир части рода создать в междумирье раба – холопа ^[6] . И получить дополнительный источник мощи на десятки, а то и сотни лет. Но живой дозорный мешает замыслам: через не хочу придётся прибить пораньше.
       Матвей неудачно попытался слезть с дерева, двигать онемевшими конечностями – не мог. Говорить – тоже. Он не оставлял потуги к борьбе, и терпение вознаградило общинника: вывалился из укрытия в кроне ивы – авось собратья увидят упавшего и поймут об опасности. «Как ватрушка: ни боли, ни воли», – усмехнулся над собой ватажник. Но что это? Ладонь Матвея как чужая нашарила рукоятку засунутого за кушак тесака, самостоятельно вытащила, а затем ударила хозяина строго вверх остриём сквозь горло прямо в мозг. Сознание покинуло ватажника, а перед тем засвербела последняя мысль: «Пойду в род к предкам, оттуда попытаюсь подАть знак: беда – уходить надо».
       Климент ведал – рОдовика недостаточно убить. Важно разорвать связь с членами рода в потустороннем мире, лишить посмертия (сознательного свободного существования умЕршего). Для опытного волшебника поместить душу разбойника внутрь находящегося в навершие собственного посоха стигмата (каменного магического накопителя) пара пустяков: «Не ускользнёт!». Колдун привычно произнёс необходимые заклинания – душа Матвея в междумирье не попала, а утянуло её вглубь шарообразного стекловидного зеленоватого камня, как и множество пленённых в прошлом горемык.
       Не прекращающий движение по тракту колдун поджидал появления в досягаемости остальных грабителей. Наконец! Впереди, невдалеке за деревьями окружили дорогу полукольцом и затаились разбойники. Глупцы готовились к атаке. Один не скрывался, стоял лицом в сторону предполагаемой жертвы посреди тропы – встречал. Оглаживая левой ладонью раскидистую чёрную бороду и держа правую на рукоятке висящего на поясе угрожающего вида ножа, недобро вглядывался в даль.
       Колдун тонко чувствовал исходящие от рОдовиков волны сознания. Страх, волевая решимость противостоять врагу, каждого из них, читалась как открытая книга. Бедолагам не скрыться за листвой от опытного чародея: человеческий разум как огонёк в степи. Пятнадцать желающих пограбить насчитал волшебник. Подчинил их всех – сломил магией волю. Мелькнула искорка чуждого сознанья. Ещё один? Но нет! Оценил: мелкий зверёк, вроде белка – показалось. Прикинул, как убивать. Удушье от скрытых внутренних страхов – восхитительное решение: чем дольше удовольствие, тем приятнее, радостнее!
       Пальцы на руках плели сложные узоры, посох отыгрывал нужный такт, с губ волшебника срывался шёпот причудливых заклинаний. Общинники корчились в невыносимых муках. Одни схватились обеими руками за горла, встали на колени и раскачивались взад-вперёд. А кто-то упал ничком и трясся всем телом, в корёжащем сознание ужасе обхватив перед собой землю и страстно надеясь на скорую кончину. Но род не забирал собственных детей, не давал упокоения – выбор между жизнью и смертью несчастных держал в недобрых руках чародей. Всё существо бывалого душегуба испытывало буйное наслаждение медленной гибели и физических страданий противников.
       «Как так?» – промелькнуло в голове. Климент остро почувствовал сильный тычок в грудь и ощутил то, что множество лет не испытывал: жуткую боль и ужасающий страх за свою бесценную жизнь. Он не успел ни удивиться, ни насладиться подзабытыми эмоциями, как сознание покинуло его.
       Внятно ощутил себя маг только тогда, когда оказался выброшенным в междумирье, где на душу властолюбивого колдуна накинулись освободившиеся от господина бесплотные холопы – а их за века он наплодил предостаточно. Мстительно радуясь представленной возможности, они стали рвать на части бывшего хозяина. Тщетно пытался погибший противиться своим вчера покорным невольникам: в потустороннем мире у мёртвого волшебника отсутствовали и пальцы, и голос – нечем создать заклинания, а иначе сопротивляться неожиданно для себя оставивший мир живых имперский чиновник не умел. «Это всё!» – обречённо подумал чародей…
       Ерёмка третий раз досчитал до ста и с натянутым луком в руке двинулся в сторону лесного тракта. Все помыслы юного ватажника занимали зовущие к себе из густой зелени растущего вокруг орешника зрелые плоды фундука. Другие думки отсутствовали, да и размышлять паренёк особо не привык. На мгновение внутренний взор молодого человека заполонило воспоминание детского ужаса – сердито гонявшей мальца по двору рогатой козы с длинной бородой. В глазах потемнело, спёрло дыханье, но весёлое припоминание, как она удирает от него впоследствии, за секунду вернула пацана к доброму расположению духа. Интерес к фундуку вновь окончательно и безраздельно овладел им.
       Когда через зелень листвы стала просматриваться дорога, юноша увидел на тропе лежащего, безмолвно извивающегося человека. Узнал – родной отец. ПоОдаль уверенно стоял незнакомец, громко непонятно бормотал и стучал палкой по земле. Старик радостно улыбался. Злодей мучает папу – встрепенулся общинник, и стрела легла на тетиву лука. На собственное удивление юный боец попал негодяю прямо в грудь. Верный сын поспешил к отцу, но тот уже не дышал. «Папа!» – взревел Ерёмка, бросился к телу близкого человека. Обхватив плечи родителя руками, прильнул головой к груди, и в полный голос безутешно зарыдал…
       

Глава 2-я. Охота

       Охотник должен всех поймать –
       ему одно: что зверь, что тать…
       Лесная поляна. Множество снующих туда-сюда людей. Слышны односложные команды, заливистый лай собак, отдельные звуки перекликающихся рогов. В центре поляны полукруглая охотничья засека ^[7] остриями деревянных колов направленная внутрь. Невдалеке развалились свежесобранные столы со скамьями и подготовленное кострище. Рядом стоит спешившийся держащий за узду вороного коня худой мужчина в зелёном охотничьем костюме. У Главного егеря герцогства графа ЛионЕля всё готово: и на месте сбора, и в лесу. Кабана подняли заранее. В преддверии распоряжений загонщики гоняют зверя кругами по окрестностям. Атрибуты ритуала и пиршества ждут прибытия синьора.
       Троекратный звук рога мессира ^[8] МеврЕзора, начальника стражи огласил – великий герцог со свитой в минуте хода. Граф прижал к губам рог и протрубил приказ подчинённым гнать зверя в засеку. Лай собак и стук охотничьих колотушек стали неуклонно приближаться. Большое чёрное тело влетело в ограждение, ткнулось об острые колья и притормозило. Повернувшись к преследователям мордой, вепрь визгливо захрюкал. Броситься на перекрывших ему путь из западни обратно в лес егерей затравленный зверь не решался. Направленные против загнанного острия рогатин, гром пугающих охотничьих колотушек и рвущиеся в смертельную схватку и сдерживаемые на крепких поводках егерями псы, обуздывали ярость животного.