Обман похож на агрессивный сорняк, с которым нужно бороться с самого начала, иначе он сумеет повсюду просунуть свои корешки-щупальца и будет все разрушать и душить, пока не останется ничего, кроме сплошного клубка лжи...
Джоанн Харрис "Леденцовые туфельки"
Хмарь и сырость окутывают город туманной дымкой. Рурк не видел солнечного света почти месяц, и даже оттепель, идущая со стороны Обсидианового моря, не радует сердца горожан.
Цветные вывески и яркие флажки Спирали поблекли, потяжелели от сырости и повисли некрасивыми тряпками в свете серого рассвета, несущего за собой новый день, наполненный заботами и борьбой за выживание.
И только Верхний Город, сердце Рурка, сияет, возвышаясь над всем остальным. Кажется, будто свет исходит изнутри белоснежного мрамора. Кажется, что стоит попасть туда, и все проблемы исчезнут.
Кажется, что Верхний Город украл солнце у остального Рурка, и теперь солнце служит лишь ему.
В этом месте утро начинается чуть позже: куда торопиться тем, у кого в руках достаточно денег и власти, чтобы управлять чужими жизнями?
Только в здании ратуши, откуда не так давно донеслось шесть ударов колокола, горит одинокое окно. То ли градоправитель засиделся допоздна и забыл потушить свет, то ли встал спозаранку, чтобы начать этот день пораньше.
У того, кто держит в руках целый город, много забот.
Серость конца зимы удручает даже тех, кто проводит время в украшенных шелком и парчой салонах. Она заставляет каждого искать в этом мире хоть толику яркого цвета.
Кто-то находит радость в аромате цветочного чая.
Кто-то в зимних оранжереях, где круглый год цветут цветы.
Кто-то в иллюзиях, что дарит опиум, «черный порошок» и прочие наркотики.
Но Джейсон Сэйв не относится ни к кому из этих людей.
Он не ищет цвет в серости конца зимы.
Но сегодня в хмурой дымке утра именно он его нашел. Мостовая Верхнего города, выложенная белым камнем, окрашена красным. Ярким красным цветом артериальной крови.
Джейсон Сэйв обеспокоенно хмурится и идет вдоль красной дорожки, чтобы найти ее начало.
Истоком красного ручейка служит безголовое тело в форме городской гвардии.
Джейсон Сэйв долго смотрит на открывшуюся картину. Потом поднимает глаза к небу и тихо спрашивает:
- Ну почему именно сегодня?
Мэри
Рассвет пахнет мокрым снегом, сыростью и скорой капелью. Именно об этом сообщает рисующей мелодия трубы, что призвана ее разбудить.
Тим сегодня рано: обычно он приходит за пару часов до полудня. Неужели повздорил с дядей?
Мэри открывает свои слепые глаза и поворачивает голову на звук. Вороненку не обязательно заходить в спальню, а он и не рвется. Он играет прямо в коридоре, и рисующая, еще сонная, не до конца освободившаяся от оков бесконечного сна, чувствует, как сильно он взбудоражен. Легкая музыка о липком снеге и растущих на крышах сосульках дается ему нелегко. Он с удовольствием сыграл бы что-нибудь тревожное, с рваным ритмом и целым сонмом высоких пронзительных нот.
Но ему кажется, что подобная мелодия не подходит для утра.
И он прав.
Но Мэри все равно чувствует его эмоции. И его нежелание видеть рисунок, что раскинулся по спальне.
Спальне ее и Джека.
Прошло уже больше месяца, как Джек и Мэри перестали скрывать друг от друга свои чувства, но рисующая все еще улыбается каждый раз, когда эта мысль приходит в ее голову.
Она привыкла засыпать на его груди, вдыхая такой родной запах жизни и львиной шерсти, чувствуя его дыхание на своих разноцветных волосах.
Жаль, что просыпаться ей приходится в одиночестве: обычно Джек уже уходит в участок к тому времени, как является Тим.
Иногда Мэри кажется, что вот-вот наступит тот день, когда она будет способна вырваться из объятий сна самостоятельно. Часто сквозь яркие, словно тысячи солнц, видения она чувствует, как Джек поднимается с кровати и тихонько, хотя это не имеет никакого смысла, собирается в участок. Она слышит плеск воды и ощущает запах кофе или травяного чая.
А потом он уходит, и только звук трубы ключника-полукровки в силах вытащить сознание рисующей из плена сновидений.
К этому невозможно привыкнуть. К этому нельзя привыкать. Потому что это неправильно.
И Мэри, просыпаясь каждое утро, ко всему прочему, чувствует уколы разочарования и раздражения. Она не может держать Тима возле себя до конца своих дней!
Но сегодня ей снова не удалось проснуться самостоятельно. Может быть, получится завтра?
Вздохнув, Мэри наконец поднимается с кровати и, шлепая по полу босыми ногами, идет к двери. За полтора месяца она научилась ориентироваться в доме Джека, хотя тот все равно время от времени с притворным ужасом хватал ее за талию, якобы спасая от столкновения с косяком и утверждая, что он только что смог избежать сломанного носа «на личике одной радости».
Они так и не сказали друг другу главных слов, но разве нужны слова тем, кто и так знает истину? Мэри теперь видит Джека. Его эмоции – это целая вселенная, в которой так и хочется раствориться. Он больше не тьма. Он освещает этот мир, сияя так сильно, что иногда рисующей кажется, что она, совсем чуть-чуть, но может видеть глазами.
Он называет Мэри «Моя радость».
Она же, немного смущаясь, в ответ шепчет: «Мой свет».
Дверь, скрипнув, открывается, и мелодия о мокром снеге и промозглой сырости поздней зимы обрывается. Рисующая чувствует, как Тим нетерпеливо переминается с ноги на ногу, ожидая, когда она выйдет к нему. В этом нет ничего необычного: вороненок частенько забегает сюда на несколько минут, вырывает Мэри из объятий сна и бежит прочь по своим делам. Три недели назад он вернулся в дом Нора Лайта, перед этим вытребовав у дяди обещание, что в этом случае он не отправит его ни в какую частную школу. Мэри подозревала, что заместитель Капитана все же чувствует перед племянником некую вину, и Тим мог бы вить из него веревки.
Если бы захотел.
Но у Тим тоже ощущает себя немножко виноватым, и пока в их доме в Спирали царит покой.
И бардак.
Чего еще можно ожидать от жилища двух мужчин, один из которых вечно пропадает в полицейском участке, а второй предпочитает проводить все свободное время на улице, даря этому городу музыку?
Музыку, которая наполняет сердца покоем и надеждой на лучшее.
Музыку, которая иногда заставляет плачущего в тени Крематория мальчишку замолкнуть, удивленно прислушиваясь к мелодии, текущей из раструба трубы ключника-полукровки.
Мэри не хочет знать, чем Тим однажды заплатит за свой невероятный дар. Она ослепла, но что происходит с ключниками, в жилах которых течет немного человеческой крови, она не представляет.
И не хочет представлять.
Она хочет надеяться, что дар Тима просто будет с ним. Без всяких условий и выставленных счетов, как это случилось с ней.
Иногда ей действительно хочется видеть именно глазами…
- Наконец-то! – стоит Мэри появиться в парадной, как возбуждение Тима становится еще сильней. – Я уже думал, что пора паниковать, Соня!
- Что-то случилось? – Мэри наклоняет голову набок, концентрируясь на чувствах вороненка. – Ты сам не свой.
Зря она это сказала. Тим, каждый раз, когда она показывала, что видит все его эмоции, начинал чувствовать смущение, будто она могла увидеть что-то постыдное.
- Я… да тут… В общем, дяде записку прислали, - взяв себя в руки Тим щелкает застежками футляра, видимо, пряча трубу. – Он как угорелый в участок побежал. Даже не умылся толком. И чуть не забыл обуться… В общем, может, началось?
Несмотря на тревожные новости, в эмоциях Тима преобладает нетерпение. С тех пор, как рисунок Мэри превратился в изображение Рурка, которого пожирает пламя озера Блейк, он почти каждый день спрашивает разрешения посмотреть, не изменилось ли чего.
- Ты как будто надеешься на это, - заметила Мэри, уловив в его эмоциях слабые отголоски радостного предвкушения.
- Ну… ты ведь сама говорила, что рисуешь будущее. Значит, нам этого не избежать, - рассудительно ответил Тим. – А ожидание беды еще хуже самой беды, разве не так?
- Трудно знать, что ты обречен, - соглашается Мэри. – Лишенный надежды уже не живет, а существует. Ладно, иди смотри на рисунок…
Тим ловко протискивается мимо нее и идет в спальню. Возвращается быстро, и его разочарование можно потрогать руками.
Значит, рисунок все тот же.
Вот уже полтора месяца он не меняется.
И ничего не происходит. Пожалуй, не будь в жизни Мэри Тима, который каждый день напоминает ей о существовании рисунка, она бы и забыла про него.
Потому что Джек давно уже не обращает на рисунок никакого внимания…
- Ничего не изменилось, - сообщает Тим то, что Мэри и так уже поняла. – Тогда почему дядя так всполошился?
Мэри вздыхает.
- В этом городе достаточно бед и без несуществующего озера Блейк, - отвечает она. – Видимо, что-то случилось, но к тому будущему отношения не имеет.
- Тогда я пошел играть, - вороненок шуршит одеждой, поправляя ее, и скрипит входной дверью. – До завтра, Соня.
- До завтра, Тим, - Мэри ласково улыбается.
А потом, когда шаги ключника-полукровки стихают, идет на кухню и варит кофе.
Ей почему-то кажется, что спустя полтора месяца у Призрачных Теней будет новое дело…
***
В Обители всегда тихо, даже поздним утром, когда на улицу высыпают жители города. Кто-то просто прогуливается после завтрака, кто-то спешит по своим обыденным делам, будь то визит к цирюльнику или странный сверток, который следует передать неприметной фигуре в переулке.
А кто-то просто идет домой, не зная, что за ним наблюдают две пары внимательных глаз.
- Как ты думаешь, он делает вид, будто начал пить с утра или продолжает это делать с ночи? – задумчиво спросил Джек, провожая взглядом шатающегося мужчину тянущего за собой тяжелую сумку, набитую полупустыми бутылками с маслом, пропитанными тряпками и прочими атрибутами человека, дарящего свет. Электричество доступно лишь жителям Верхнего Города и избранным улицам Спирали, и на окраинах Рурка еще долго будет существовать такая профессия, как фонарщик.
- Думаю, это неважно, - Кира пожала плечами и сразу же зябко передернулась: утренняя сырость явно доставляла ей неудобство.
- Все-таки Капитан на тебя плохо влияет, - на лице Джека появилось кислое выражение. – Ты стала отвратительно скучной.
- Он не может на меня влиять, потому что мы почти не разговариваем, - ледяным тоном сообщила Кира и полезла в карман за куревом.
Джек бросил на напарницу косой взгляд и, пользуясь тем, что она на него не смотрит, укоризненно покачал головой.
- Странно… я думал, что люди, живущие в одном доме, время от времени собираются за столом.
- За столом принято есть, а не болтать, - ядовито заметила Кира, намеренно пуская в сторону Джека кольцо пахнущего вишней дыма.
- Угу, - усмехнулся он. – Что-то мне страшно даже представить, как проходит каждое ваше утро… Бедная Ника…
- Вот с ней, как раз, он разговаривает, - Кира закипает, и в ее взгляде, направленном на друга, начинает закипать гнев. – Зачем ты опять поднимаешь этот дурацкий разговор? Какое тебе дело?
- Да никакого, - Джек пожимает плечами. – Просто сегодня ты в плаще и оценить, насколько выросли твои сиськи, я не в состоянии.
Кира хмыкает. На ее лице появляется кривая полуулыбка. Судя по всему, сегодня она не в настроении вступать в бессмысленный спор.
- Еще раз начнешь про это, я пожалуюсь Мэри, - предупредила она. – Это неприлично: жить с одной женщиной и пялиться на прелести другой!
- Как будто я один туда пялюсь, - хохотнул Джек. – Тебя весь участок разглядывает, включая женщин и детей!
- Каких еще детей? – огрызнулась Кира, снова пуская дым в напарника.
- Ладно, подростков… Посыльные тоже с удовольствием смотрят на содержимое твоего декольте.
- А мне казалось, что им больше нравится разглядывать твою новую шляпу. Где ты достал это убожество?
Джек с достоинством поправляет свой головной убор, идеально-черный, но украшенный ярко-синей лентой и разноцветными перьями. Сырость их не пощадила, и сейчас они свисали некрасивыми паклями, придавая Джеку немного глупый вид.
Впрочем, этого он и добивался.
- Начинается, - посерьезнев, он кивнул на фонарщика, как раз добравшегося до трехэтажного жилого дома.
Дома, где когда-то жила Мэри.
Кира, спрятав мундштук, распахнула плащ, под которым скрывалось служебное откровенное платье и без церемоний вцепилась в напарника.
- Ты должен был прийти еще два часа назад! – закричала она, и ее немного хриплый голос разнесся по Обители, поглощая тишину.
Джек повернулся к ней, и на его лице появилось выражение лютого раздражения.
- Чего ты орешь, дура? – выплюнул он, пытаясь освободиться от ее хватки. – Я ведь пришел!
- Ты пришел слишком поздно! Смотри! – Кира сдернула плащ с левого плеча, обнажив разорванный рукав. – Он все узнал! Он узнал все! Мы пропали! Мы пропали, милый!
Джек грубо оттолкнул Киру, и она закрыла лицо руками.
- Мы пропали! – громко причитала она. – Пропали, пропали!
Джек бросил взгляд в сторону бывшего дома Мэри и удовлетворенно усмехнулся: кроме немногочисленных прохожих, им все же удалось привлечь внимание полупьяного мужчины. Он остановился на крыльце и пьяно моргая, пытаясь сфокусировать взгляд, смотрел на разыгрывающийся перед ним спектакль.
- Я в этом не виноват, - переведя взгляд на Киру, Джек брезгливо сплюнул. – И если твой муженек все узнал, пожалуй мне пора.
- Нет! – вскричала Кира, отнимая руки от лица. – Ты не можешь так со мной поступить! Ты же обещал, что мы всегда будем вместе!
- Я тебе ничего не обещал. Ты сама это придумала, - безжалостно припечатал Джек. – Неужели ты думала, что я брошу семью ради такой потаскухи, как ты?
Кира снова зарыдала. Опустившись на грязную мостовую, она принялась картинно рвать на себе волосы.
- Как же так! Как же так! – кричала она.
- Иди домой, - процедил Джек. – Может, твой муженек простит тебя, как прощал до этого. Неужели ты думала, будто я не знаю, что ты готова раздвинуть ноги перед каждым, кто этого попросит?
- Нет! Меня оболгали! Не уходи, не надо!
- Прощай, - Джек сплюнул и, развернувшись, исчез.
Кира продолжала рыдать, ровно до того момента, как к ней подошел тот самый фонарщик.
- Не плачьте, - пьяно улыбаясь, он плотоядно разглядывал грудь Киры, не скрывая своей похоти. – Он недостоин женских слез.
Кира икнула и подняла на фонарщика взгляд.
- А кто тогда достоин? – беспомощно спросила она.
- Тот, кто способен оценить то, что дают ему боги… - хмель исчезал из взгляда фонарщика на глазах. – Может, вы позволите угостить вас чаем? Сегодня довольно мерзкая погода, не находите?
Кира шмыгнула носом и согласно кивнула.
- Хорошо… - прошелестела она, позволяя фонарщику помочь ей подняться, поправить ее плащ и обнять за плечи.
Он повел ее совсем не туда, куда направлялся до этого. Они миновали целых две улицы, подойдя вплотную к Горшечному Кварталу, когда фонарщик, в походке и взгляде которого не осталось ничего похожего на пьяный дурман, остановился возле одноэтажного домика. Неприметного и на вид совершенно нежилого. Рядом с домом когда-то был раскинут небольшой садик, сейчас жутко запущенный, а ступени крыльца скрипели воем рассерженных кошек.
- В-вы здесь живете? – заикаясь уточнила Кира, позволяя фонарщику завести ее в пропахший пылью и плесенью дом.
- Нет, - он закрыл дверь на замок и повернулся к ней. – Но ты теперь да.
Джоанн Харрис "Леденцовые туфельки"
Хмарь и сырость окутывают город туманной дымкой. Рурк не видел солнечного света почти месяц, и даже оттепель, идущая со стороны Обсидианового моря, не радует сердца горожан.
Цветные вывески и яркие флажки Спирали поблекли, потяжелели от сырости и повисли некрасивыми тряпками в свете серого рассвета, несущего за собой новый день, наполненный заботами и борьбой за выживание.
И только Верхний Город, сердце Рурка, сияет, возвышаясь над всем остальным. Кажется, будто свет исходит изнутри белоснежного мрамора. Кажется, что стоит попасть туда, и все проблемы исчезнут.
Кажется, что Верхний Город украл солнце у остального Рурка, и теперь солнце служит лишь ему.
В этом месте утро начинается чуть позже: куда торопиться тем, у кого в руках достаточно денег и власти, чтобы управлять чужими жизнями?
Только в здании ратуши, откуда не так давно донеслось шесть ударов колокола, горит одинокое окно. То ли градоправитель засиделся допоздна и забыл потушить свет, то ли встал спозаранку, чтобы начать этот день пораньше.
У того, кто держит в руках целый город, много забот.
Серость конца зимы удручает даже тех, кто проводит время в украшенных шелком и парчой салонах. Она заставляет каждого искать в этом мире хоть толику яркого цвета.
Кто-то находит радость в аромате цветочного чая.
Кто-то в зимних оранжереях, где круглый год цветут цветы.
Кто-то в иллюзиях, что дарит опиум, «черный порошок» и прочие наркотики.
Но Джейсон Сэйв не относится ни к кому из этих людей.
Он не ищет цвет в серости конца зимы.
Но сегодня в хмурой дымке утра именно он его нашел. Мостовая Верхнего города, выложенная белым камнем, окрашена красным. Ярким красным цветом артериальной крови.
Джейсон Сэйв обеспокоенно хмурится и идет вдоль красной дорожки, чтобы найти ее начало.
Истоком красного ручейка служит безголовое тело в форме городской гвардии.
Джейсон Сэйв долго смотрит на открывшуюся картину. Потом поднимает глаза к небу и тихо спрашивает:
- Ну почему именно сегодня?
Мэри
Рассвет пахнет мокрым снегом, сыростью и скорой капелью. Именно об этом сообщает рисующей мелодия трубы, что призвана ее разбудить.
Тим сегодня рано: обычно он приходит за пару часов до полудня. Неужели повздорил с дядей?
Мэри открывает свои слепые глаза и поворачивает голову на звук. Вороненку не обязательно заходить в спальню, а он и не рвется. Он играет прямо в коридоре, и рисующая, еще сонная, не до конца освободившаяся от оков бесконечного сна, чувствует, как сильно он взбудоражен. Легкая музыка о липком снеге и растущих на крышах сосульках дается ему нелегко. Он с удовольствием сыграл бы что-нибудь тревожное, с рваным ритмом и целым сонмом высоких пронзительных нот.
Но ему кажется, что подобная мелодия не подходит для утра.
И он прав.
Но Мэри все равно чувствует его эмоции. И его нежелание видеть рисунок, что раскинулся по спальне.
Спальне ее и Джека.
Прошло уже больше месяца, как Джек и Мэри перестали скрывать друг от друга свои чувства, но рисующая все еще улыбается каждый раз, когда эта мысль приходит в ее голову.
Она привыкла засыпать на его груди, вдыхая такой родной запах жизни и львиной шерсти, чувствуя его дыхание на своих разноцветных волосах.
Жаль, что просыпаться ей приходится в одиночестве: обычно Джек уже уходит в участок к тому времени, как является Тим.
Иногда Мэри кажется, что вот-вот наступит тот день, когда она будет способна вырваться из объятий сна самостоятельно. Часто сквозь яркие, словно тысячи солнц, видения она чувствует, как Джек поднимается с кровати и тихонько, хотя это не имеет никакого смысла, собирается в участок. Она слышит плеск воды и ощущает запах кофе или травяного чая.
А потом он уходит, и только звук трубы ключника-полукровки в силах вытащить сознание рисующей из плена сновидений.
К этому невозможно привыкнуть. К этому нельзя привыкать. Потому что это неправильно.
И Мэри, просыпаясь каждое утро, ко всему прочему, чувствует уколы разочарования и раздражения. Она не может держать Тима возле себя до конца своих дней!
Но сегодня ей снова не удалось проснуться самостоятельно. Может быть, получится завтра?
Вздохнув, Мэри наконец поднимается с кровати и, шлепая по полу босыми ногами, идет к двери. За полтора месяца она научилась ориентироваться в доме Джека, хотя тот все равно время от времени с притворным ужасом хватал ее за талию, якобы спасая от столкновения с косяком и утверждая, что он только что смог избежать сломанного носа «на личике одной радости».
Они так и не сказали друг другу главных слов, но разве нужны слова тем, кто и так знает истину? Мэри теперь видит Джека. Его эмоции – это целая вселенная, в которой так и хочется раствориться. Он больше не тьма. Он освещает этот мир, сияя так сильно, что иногда рисующей кажется, что она, совсем чуть-чуть, но может видеть глазами.
Он называет Мэри «Моя радость».
Она же, немного смущаясь, в ответ шепчет: «Мой свет».
Дверь, скрипнув, открывается, и мелодия о мокром снеге и промозглой сырости поздней зимы обрывается. Рисующая чувствует, как Тим нетерпеливо переминается с ноги на ногу, ожидая, когда она выйдет к нему. В этом нет ничего необычного: вороненок частенько забегает сюда на несколько минут, вырывает Мэри из объятий сна и бежит прочь по своим делам. Три недели назад он вернулся в дом Нора Лайта, перед этим вытребовав у дяди обещание, что в этом случае он не отправит его ни в какую частную школу. Мэри подозревала, что заместитель Капитана все же чувствует перед племянником некую вину, и Тим мог бы вить из него веревки.
Если бы захотел.
Но у Тим тоже ощущает себя немножко виноватым, и пока в их доме в Спирали царит покой.
И бардак.
Чего еще можно ожидать от жилища двух мужчин, один из которых вечно пропадает в полицейском участке, а второй предпочитает проводить все свободное время на улице, даря этому городу музыку?
Музыку, которая наполняет сердца покоем и надеждой на лучшее.
Музыку, которая иногда заставляет плачущего в тени Крематория мальчишку замолкнуть, удивленно прислушиваясь к мелодии, текущей из раструба трубы ключника-полукровки.
Мэри не хочет знать, чем Тим однажды заплатит за свой невероятный дар. Она ослепла, но что происходит с ключниками, в жилах которых течет немного человеческой крови, она не представляет.
И не хочет представлять.
Она хочет надеяться, что дар Тима просто будет с ним. Без всяких условий и выставленных счетов, как это случилось с ней.
Иногда ей действительно хочется видеть именно глазами…
- Наконец-то! – стоит Мэри появиться в парадной, как возбуждение Тима становится еще сильней. – Я уже думал, что пора паниковать, Соня!
- Что-то случилось? – Мэри наклоняет голову набок, концентрируясь на чувствах вороненка. – Ты сам не свой.
Зря она это сказала. Тим, каждый раз, когда она показывала, что видит все его эмоции, начинал чувствовать смущение, будто она могла увидеть что-то постыдное.
- Я… да тут… В общем, дяде записку прислали, - взяв себя в руки Тим щелкает застежками футляра, видимо, пряча трубу. – Он как угорелый в участок побежал. Даже не умылся толком. И чуть не забыл обуться… В общем, может, началось?
Несмотря на тревожные новости, в эмоциях Тима преобладает нетерпение. С тех пор, как рисунок Мэри превратился в изображение Рурка, которого пожирает пламя озера Блейк, он почти каждый день спрашивает разрешения посмотреть, не изменилось ли чего.
- Ты как будто надеешься на это, - заметила Мэри, уловив в его эмоциях слабые отголоски радостного предвкушения.
- Ну… ты ведь сама говорила, что рисуешь будущее. Значит, нам этого не избежать, - рассудительно ответил Тим. – А ожидание беды еще хуже самой беды, разве не так?
- Трудно знать, что ты обречен, - соглашается Мэри. – Лишенный надежды уже не живет, а существует. Ладно, иди смотри на рисунок…
Тим ловко протискивается мимо нее и идет в спальню. Возвращается быстро, и его разочарование можно потрогать руками.
Значит, рисунок все тот же.
Вот уже полтора месяца он не меняется.
И ничего не происходит. Пожалуй, не будь в жизни Мэри Тима, который каждый день напоминает ей о существовании рисунка, она бы и забыла про него.
Потому что Джек давно уже не обращает на рисунок никакого внимания…
- Ничего не изменилось, - сообщает Тим то, что Мэри и так уже поняла. – Тогда почему дядя так всполошился?
Мэри вздыхает.
- В этом городе достаточно бед и без несуществующего озера Блейк, - отвечает она. – Видимо, что-то случилось, но к тому будущему отношения не имеет.
- Тогда я пошел играть, - вороненок шуршит одеждой, поправляя ее, и скрипит входной дверью. – До завтра, Соня.
- До завтра, Тим, - Мэри ласково улыбается.
А потом, когда шаги ключника-полукровки стихают, идет на кухню и варит кофе.
Ей почему-то кажется, что спустя полтора месяца у Призрачных Теней будет новое дело…
***
В Обители всегда тихо, даже поздним утром, когда на улицу высыпают жители города. Кто-то просто прогуливается после завтрака, кто-то спешит по своим обыденным делам, будь то визит к цирюльнику или странный сверток, который следует передать неприметной фигуре в переулке.
А кто-то просто идет домой, не зная, что за ним наблюдают две пары внимательных глаз.
- Как ты думаешь, он делает вид, будто начал пить с утра или продолжает это делать с ночи? – задумчиво спросил Джек, провожая взглядом шатающегося мужчину тянущего за собой тяжелую сумку, набитую полупустыми бутылками с маслом, пропитанными тряпками и прочими атрибутами человека, дарящего свет. Электричество доступно лишь жителям Верхнего Города и избранным улицам Спирали, и на окраинах Рурка еще долго будет существовать такая профессия, как фонарщик.
- Думаю, это неважно, - Кира пожала плечами и сразу же зябко передернулась: утренняя сырость явно доставляла ей неудобство.
- Все-таки Капитан на тебя плохо влияет, - на лице Джека появилось кислое выражение. – Ты стала отвратительно скучной.
- Он не может на меня влиять, потому что мы почти не разговариваем, - ледяным тоном сообщила Кира и полезла в карман за куревом.
Джек бросил на напарницу косой взгляд и, пользуясь тем, что она на него не смотрит, укоризненно покачал головой.
- Странно… я думал, что люди, живущие в одном доме, время от времени собираются за столом.
- За столом принято есть, а не болтать, - ядовито заметила Кира, намеренно пуская в сторону Джека кольцо пахнущего вишней дыма.
- Угу, - усмехнулся он. – Что-то мне страшно даже представить, как проходит каждое ваше утро… Бедная Ника…
- Вот с ней, как раз, он разговаривает, - Кира закипает, и в ее взгляде, направленном на друга, начинает закипать гнев. – Зачем ты опять поднимаешь этот дурацкий разговор? Какое тебе дело?
- Да никакого, - Джек пожимает плечами. – Просто сегодня ты в плаще и оценить, насколько выросли твои сиськи, я не в состоянии.
Кира хмыкает. На ее лице появляется кривая полуулыбка. Судя по всему, сегодня она не в настроении вступать в бессмысленный спор.
- Еще раз начнешь про это, я пожалуюсь Мэри, - предупредила она. – Это неприлично: жить с одной женщиной и пялиться на прелести другой!
- Как будто я один туда пялюсь, - хохотнул Джек. – Тебя весь участок разглядывает, включая женщин и детей!
- Каких еще детей? – огрызнулась Кира, снова пуская дым в напарника.
- Ладно, подростков… Посыльные тоже с удовольствием смотрят на содержимое твоего декольте.
- А мне казалось, что им больше нравится разглядывать твою новую шляпу. Где ты достал это убожество?
Джек с достоинством поправляет свой головной убор, идеально-черный, но украшенный ярко-синей лентой и разноцветными перьями. Сырость их не пощадила, и сейчас они свисали некрасивыми паклями, придавая Джеку немного глупый вид.
Впрочем, этого он и добивался.
- Начинается, - посерьезнев, он кивнул на фонарщика, как раз добравшегося до трехэтажного жилого дома.
Дома, где когда-то жила Мэри.
Кира, спрятав мундштук, распахнула плащ, под которым скрывалось служебное откровенное платье и без церемоний вцепилась в напарника.
- Ты должен был прийти еще два часа назад! – закричала она, и ее немного хриплый голос разнесся по Обители, поглощая тишину.
Джек повернулся к ней, и на его лице появилось выражение лютого раздражения.
- Чего ты орешь, дура? – выплюнул он, пытаясь освободиться от ее хватки. – Я ведь пришел!
- Ты пришел слишком поздно! Смотри! – Кира сдернула плащ с левого плеча, обнажив разорванный рукав. – Он все узнал! Он узнал все! Мы пропали! Мы пропали, милый!
Джек грубо оттолкнул Киру, и она закрыла лицо руками.
- Мы пропали! – громко причитала она. – Пропали, пропали!
Джек бросил взгляд в сторону бывшего дома Мэри и удовлетворенно усмехнулся: кроме немногочисленных прохожих, им все же удалось привлечь внимание полупьяного мужчины. Он остановился на крыльце и пьяно моргая, пытаясь сфокусировать взгляд, смотрел на разыгрывающийся перед ним спектакль.
- Я в этом не виноват, - переведя взгляд на Киру, Джек брезгливо сплюнул. – И если твой муженек все узнал, пожалуй мне пора.
- Нет! – вскричала Кира, отнимая руки от лица. – Ты не можешь так со мной поступить! Ты же обещал, что мы всегда будем вместе!
- Я тебе ничего не обещал. Ты сама это придумала, - безжалостно припечатал Джек. – Неужели ты думала, что я брошу семью ради такой потаскухи, как ты?
Кира снова зарыдала. Опустившись на грязную мостовую, она принялась картинно рвать на себе волосы.
- Как же так! Как же так! – кричала она.
- Иди домой, - процедил Джек. – Может, твой муженек простит тебя, как прощал до этого. Неужели ты думала, будто я не знаю, что ты готова раздвинуть ноги перед каждым, кто этого попросит?
- Нет! Меня оболгали! Не уходи, не надо!
- Прощай, - Джек сплюнул и, развернувшись, исчез.
Кира продолжала рыдать, ровно до того момента, как к ней подошел тот самый фонарщик.
- Не плачьте, - пьяно улыбаясь, он плотоядно разглядывал грудь Киры, не скрывая своей похоти. – Он недостоин женских слез.
Кира икнула и подняла на фонарщика взгляд.
- А кто тогда достоин? – беспомощно спросила она.
- Тот, кто способен оценить то, что дают ему боги… - хмель исчезал из взгляда фонарщика на глазах. – Может, вы позволите угостить вас чаем? Сегодня довольно мерзкая погода, не находите?
Кира шмыгнула носом и согласно кивнула.
- Хорошо… - прошелестела она, позволяя фонарщику помочь ей подняться, поправить ее плащ и обнять за плечи.
Он повел ее совсем не туда, куда направлялся до этого. Они миновали целых две улицы, подойдя вплотную к Горшечному Кварталу, когда фонарщик, в походке и взгляде которого не осталось ничего похожего на пьяный дурман, остановился возле одноэтажного домика. Неприметного и на вид совершенно нежилого. Рядом с домом когда-то был раскинут небольшой садик, сейчас жутко запущенный, а ступени крыльца скрипели воем рассерженных кошек.
- В-вы здесь живете? – заикаясь уточнила Кира, позволяя фонарщику завести ее в пропахший пылью и плесенью дом.
- Нет, - он закрыл дверь на замок и повернулся к ней. – Но ты теперь да.
