…у подруг телефоны одновременно издали звуки, установленные на входящие сообщения. Девушки переглянулись: с неизвестного номера им пришёл привет. Настороженно открыв письмо, вместе прочитали:
«Когда-нибудь мы все полюбим по-настоящему. Никто не избежит этого. И когда-нибудь обязательно взлетим, потеряем, простим, забудем, умрём… или вернёмся, чтобы встретиться вновь»...
Ангелина отключила телефон, вынула из него сим-карту и вздохнула. Затем спрятала её под обложку блокнота, откинула назад волну тёмных волос и медленно повернулась к окну, за которым заунывно мелькал осенний пейзаж. Разноцветье деревьев вдоль дороги сменялось сельскохозяйственными угодьями, где работала уборочная техника, или бескрайними полями, уходившими за горизонт. Казалось, что огромные машины беззвучно передвигались в нужном направлении без руководящих указаний человека, и от этого девушке становилось спокойнее, потому что с недавних пор она с трудом переносила присутствие людей. Опушённые густыми, длинными ресницами широко распахнутые бирюзово-зеленоватые глаза, которые когда-то удивлённо смотрели на мир, теперь не выражали никаких эмоций. Взгляд подолгу замирал на одном предмете, не отвлекаясь ни на что другое, следовал за ним, пока он не исчезал из поля зрения. Ангелина думала о том, что уезжала всё дальше от родного дома, где любила, прощала, теряла…
«Нет, не теряла, а уже потеряла навсегда. Этого не изменить и не забыть. Оказалось, что мои глупые слова, которые я говорила девчонкам, ничего не стоят. Пустое сотрясание воздуха. Полюбим… Никто не избежит этого… Ерунда полнейшая. А в действительности? Тоска, невыносимая и беспощадная. Я любила, мечтала, надеялась. Взлетела, а потом рухнула вниз, набирая скорость, чтобы разбиться на миллионы частиц, которым не дано соединиться и возродиться. Почти умерла. Почти. Но, как сказал когда-то один человек: «Почти – не считается. Ползи, цепляйся, борись, иначе нельзя». Прошло три с половиной месяца со дня помолвки Каролины, а кажется, что три жизни. И вот я еду, неизвестно куда, и мне всё равно. Безразлично. Только шум дороги за окном. И тени… Тени тех, кто ушёл, и тех, кто идёт по пятам. Я уведу их за собой, чтобы не трогали девчонок. Пусть будут счастливы Ариша и Каро, мои лучшие подружки».
Длинные, почти чёрные волосы, отливавшие блеском, она собрала в слабую косу, чтобы не мешали и не щекотали, доставляя неприятные ощущения. Незаметно сон сморил девушку, давая возможность отдохнуть и набраться сил для дальнего пути. Теперь она научилась не подпускать воспоминания, даже когда спала.
Тонкие запястья сложенных вместе рук казались по-детски худенькими, словно Ангелине не двадцать пять, а тринадцать. На фоне розового цвета кофты, которая была немного велика ей, бледная кожа казалась почти белой, обтягивая косточки и оставляя впечатление измождённости. Внешне девушка выглядела уставшей, но даже во сне чувствовала, что её дух не сломлен, и нужно ещё немного времени для смелости вернуться.
Чем дальше убегала дорога от родного города, тем легче и глубже дышалось Ангелине. Она тихо спала, лёжа на боку лицом к маленькому окну с полуопущенной шторой. Не вздрагивала от каждого шороха, словно не давили на плечи события прошлого, приоткрывшего свою дверь двадцать второго июня, той самой короткой ночью в году…
По извилистой, мокрой от летнего дождя дороге, ползущей среди редкого леса, неторопливо ехал среднего размера грузовой автомобиль с включенными на дальний свет фарами. Пожилой водитель зевал, поёживался от влажного, прохладного воздуха, сквозившего в узкую форточку, но он специально её не закрывал, чтобы не уснуть. В салоне громко звучало радио «Шансон», исполнителям которого порой подпевал мужчина.
– И спешить-то нельзя, – бормотал он, отвлекшись от очередной песни, – дождь моросит, скользко моей старушке. Резину бы новую прикупить, эта уж совсем лысая. Да, надо как-нибудь в автосалон выбраться… Скоро рассвет, да почти уж и наступил, только среди этой мороси всё серое, ничего не разглядишь. Лес кругом. А вроде гарью откуда-то тянет? Или это в моей коробчонке опять что-то барахлит? Вот напасть.
Мужчина передёрнул плечами, прогоняя озноб и дремоту, широкой ладонью откинул седую, давно не стриженую чёлку со лба и надел очки.
– Ничего не разобрать. Вроде на дороге что-то? Зверя кто-то сбил? Приторможу-ка, а то, не ровен час, ещё раздавлю кого-нибудь. Не зря говорят, что темнее всего перед рассветом. А тут уж и рассвет наступил, да всё рав… Чёрт! – Он резко вывернул руль и почти съехал в кювет; лишь большой опыт позволил удержаться на обочине, но машину сильно наклонило, угрожая перевесить. – Что это?
Сиплый шёпот, разодравший сдавленное горло, напугал его самого. Быстро выглянув в боковое окно, заметил лишь, как белеют в сумраке пробуждавшегося дождливого утра руки, вытянутые вперёд, с обрывками чего-то тёмного на запястьях. Водителю показалось, что человек находился почти под колесами. Чтобы не спрыгнуть на тело, пришлось перелезть на пассажирское сиденье, ощущая, как кренится машина, и выбраться с другой стороны грузовика. Осторожно обойдя кабину, застыл в немом крике, чувствуя, как сердце больно бухнуло в груди от страха. Перед ним на асфальте лежало женское тело, одетое лишь в майку и трусы, мокрые от дождя и грязные от земли и крови, казавшейся бурого цвета в серых сумерках, да ещё рваный чёрный пакет болтался на шее, закрывая и голову, и лицо жертвы. Длинные волосы, в которые набилась листва, еловые иголки, другой лесной мусор, спутанным колтуном торчали из-под полиэтиленового мешка. На руках и ногах в районе щиколоток виднелась липкая лента, оборванная, висевшая лохмотьями. Тело скрючилось в позе зародыша, замерло, словно бутон цветка, подрезанного огромным серпом.
Мужчина в растерянности смотрел под ноги, не в силах сделать шаг. Сон слетел с него, оставив после себя дурную слабость, к которой добавилась трусливая дрожь в коленках. Мелкий дождь холодной крупой сёк лицо, шею; капли сползали за шиворот; скулы сводила подкатившая тошнота. Он не знал, что делать; так и стоял, трясясь от ужаса. Вдруг слабый крик, больше похожий на писк, вырвался у него сквозь сжатые зубы, потому что женщина шевельнулась. Она медленно выпрямила руки, вцепилась пальцами в асфальт и еле-еле подтянулась. Старалась ползти, отталкиваясь посиневшими ногами. Все её движения были наполнены болью, но ни звука не последовало.
«Или я оглох? Но слышу же шум деревьев, шелест дождя. А её не слышу!»
Продвинувшись на полметра по проезжей части, женщина снова застыла, как мёртвая. Пожилой человек уже пришёл в себя и собрался подойти к ней, как совершенно неожиданно она сильно дёрнулась, словно её пронзило или обожгло, и послышался низкий вой, заставивший мужчину вжать голову в плечи. Ему показалось, что волосы на голове встали дыбом, а мурашки с дикой силой оторвали кожу от костей.
– Господи милосердный! Да что же с тобой сделали? – бросившись к женщине, наконец, смог вымолвить он.
Её тело содрогалось, скручивалось, руки прижимались к животу, будто старались укрыть его от чего-то или кого-то. И тихий плач-вой, жалобный, безнадежный…
Мужчина повернул её так, чтобы увидеть лицо в предрассветном тумане, и сильно удивился, обнаружив заклеенный липкой лентой рот. Он осторожно освободил женщину, дав возможность ей дышать и говорить, но она лишь плакала и стонала.
– Сейчас-сейчас, я вам помогу, – скороговоркой произнёс, поднимая удивительно лёгкое тело на руки. – Не знаю только, куда ехать: в больницу или полицию?
– Нет! – послышался хрип, а сама женщина забилась, сопротивляясь. – Нет, только не туда.
– Куда – не туда? Не в больницу?
– Никуда не надо, – поникнув и обессилев, жарко зашептала она, – мне нельзя. Убьют. Тогда лучше оставьте здесь. Бросьте. Уходите, а то и вас найдут.
– Да вы что! Ещё чего не хватало! Поедем…
– Нет!
– Да не туда… Знаю, куда вас отвезти, где спрятать. Кто же сотворил-то такое зверство?
– Не знаю.
Машина тронулась с места, всё быстрее набирая ход, чтобы покинуть страшное место. Водитель вёл грузовик одной рукой, второй аккуратно укрывал собственной робой полуголое тело, лежавшее на соседнем сидении. Он заметил, что у женщины слабое кровотечение, из-за чего она периодически дёргалась, сжимаясь в комочек, и тихо плакала. Качая головой, вздыхая, смотрел то на дорогу, то на странную пассажирку.
– Куда мы едем? – вдруг спросила она еле слышно. – Я вас прошу…
– Да не бойся, – переходя на «ты», перебил её мужчина, – я же обещал. Есть одно место тут недалеко. Бывшая супружница там проживает. В лесу. Одна. Да и поблизости нет жилья. Я изредка навещаю её, привожу продукты, помогаю по дому. Деревня рядом была, да захотели высоковольтную линию там провести, и всех переселили. А на линию-то и денег не хватило, или проект изменился, кто теперь знает.
Он говорил неторопливо, стараясь не напугать незнакомку. Она затихла, не плакала больше, не вздрагивала.
– Давно уж мы развелись. По моей дури, конечно. Я всю жизнь дальнобойщиком работал, но никогда не позволял себе ничего такого на стороне. А тут… чёрт меня попутал. Только она сразу всё поняла. Как уж догадалась, не знаю, но даже на порог не пустила, сразу мне на дверь указала, ни словом не обвинив. Просто выгнала. Так и живём по отдельности уж лет двадцать, наверное. Я и со счёту сбился. Вот лишь бы приняла она нас, а то ведь с характером моя бывшая-то… Ты слышишь ли меня?
Женщина молчала в ответ. Осторожно потолкав её в плечо, так и не услышав ни слова, понял, что она без сознания.
– Беда, совсем плоха девчонка, – прошептал водитель, сворачивая на лесную дорогу, заросшую кустарником со всех сторон. Лишь две колеи от колёс едва виднелись в продавленном грунте. – Ведь молоденькая совсем. За что же можно такое сотворить? Похоже, надругались над ней, ироды.
Нажав на педаль газа, он прибавил скорости и минут через двадцать притормозил возле забора, за которым находился небольшой деревянный дом с резными наличниками и белыми шторками на окнах. Послышался глухой звук цепи и тихое ворчание-рычание.
– Свои, Беляш, свои. Это я, хоть и не ко времени. Зови хозяйку.
– Ты что это? По ночам мотаешься теперь? – спросил с той стороны ограждения женский голос.
Калитка бесшумно отодвинулась, и показалась невысокая щупленькая женщина, абсолютно седая, в вязаной кофте и тёмной юбке. Строгий пристальный взгляд выцветших глаз не позволял солгать. Казалось, что она видит насквозь. Мужчина открыл дверцу машины и осторожно взял на руки незнакомку, укрытую его рабочей одеждой. Она слабо застонала, придя в себя.
– Вот, на дороге нашёл. Избитая вся, может, и ещё чего похуже. Не знаю, выживет ли, но ни в полицию, ни в больницу не согласилась поехать. Убьют, говорит, если найдут.
– И ты решил привезти её ко мне? Ничего лучше не придумал? – изумилась хозяйка. – Сдурел совсем на старости лет? А если она умрёт?
– Закопайте в лесу, – прошептала еле слышно девушка, – у меня никого из родных. Искать не будут.
Это были последние слова, внятно произнесённые ею. Она обмякла, голова повисла, как у мёртвого лебедя. Обрывки чёрной липкой ленты на запястьях и щиколотках, остатки мешка на шее производили жуткое впечатление. Мужчина, державший её на руках, тяжело вздохнул, глядя в глаза бывшей жене.
– Неси в дом, – скомандовала женщина. – В самую дальнюю комнату. Да-да, в ту самую. Подожди-ка, я на кровать клеёнку положу. Обмыть надо, посмотреть, есть ли раны, пока она без сознания. Кто знает, что потом будет? Беда… И уезжай. Позвоню, если что потребуется.
– А как же? Вдруг помощь…
– Уезжай. Не твоё дело. И следи по сторонам, наблюдай, есть ли чужие в округе. Слушай лесные звуки. Сам знаешь, здесь никто не бывает. Дымом, кажется, тянет с лесного кордона; не оттуда ли девчонка? Уезжай, Коля, не навлекай беды на нас… Беляш, следи, чужой. Никого не пускай, сразу голос…
В нескольких километрах от одинокого поселения, в глуши леса, на почти заросшей поляне стоял молодой светловолосый мужчина и смотрел, как догорала заброшенная избушка лесника. Слабый дождь, моросивший всю ночь, не мешал языкам пламени уничтожать следы того, что происходило здесь совсем недавно. Поднятый воротник чёрной тёплой куртки лишь частично защищал человека от сырости, но казалось, что его не волновали неудобства: он молча разглядывал и слушал потрескивание огня, плясавшего на круглых тёмных брёвнах, мокрую сажу, тлевшую местами крышу, закрытую и прижатую кривым ухватом дверь. Взгляд мужчины ничего не выражал; в нём не было ни злости, ни улыбки, ни сочувствия или сожаления, ни даже угрозы. Всё будто застыло, остановив мгновение: гладко выбритое лицо, крупный рот с большими губами, тонкий прямой нос и бесцветные глаза, которые спокойно следили за стихией, созданной человеческими руками.
Чей-то вздох или шорох вывел его из состояния задумчивой созерцательности, и он посмотрел на других свидетелей пожара, которых было четверо. Некоторые из них, на кого падал его тусклый взгляд, старались отвести глаза, потому что казалось: это мёртвый человек, безразличный ко всему, без чувств и эмоций. Мужчины отошли к лесу и словно превратились в серые мокрые тени, беззвучно качавшиеся возле сырых деревьев. Однако двое других никак не реагировали на него. Тот, что стоял ближе, был украшен татуировками настолько густо, что огромные, как кувалды, руки больше походили на рукава разноцветной футболки, которая никак не соответствовала погоде. Даже на шее извивалась выбитая колючая проволока. Молодой широкоплечий мужчина высокого роста, мощного, атлетического телосложения, с наглой ухмылкой оглядывал «коллег». Его чуть вытянутое лицо было подвижным; казалось, что мимикой он пытался выразить свое настроение и отношение к процессу, в котором недавно участвовал: ни сожаления, ни страха, ни отблеска мысли, ничего. Стрижка заметно выделяла его среди остальных: сбритые виски и тёмные длинные волосы на макушке, которые сейчас были мокрыми и свисали сзади сосульками. Молодой мужчина напоминал попавшего под дождь дикобраза. Узкий разрез глаз, казавшихся в серости хмурого утра хитрыми; прорисованный изгиб бровей и чётко очерченная щетина, над которыми явно потрудился мастер; крупный нос и шрам на щеке, «забитый» небольшой чёрной мушкой-татуировкой – всё в его внешности запоминалось.
Он переминался с ноги на ногу, стряхивал дождевые капли резким движением головы из стороны в сторону и со вздохом открывал рот, словно намеревался что-то сказать. И всё же помалкивал, переводя непонимающий взгляд с мрачного блондина, появившегося недавно на пожаре, на того, кто спокойно стоял отдельно от других и так же равнодушно, с прищуром внимательных глаз, изучал остальных.
«Когда-нибудь мы все полюбим по-настоящему. Никто не избежит этого. И когда-нибудь обязательно взлетим, потеряем, простим, забудем, умрём… или вернёмся, чтобы встретиться вновь»...
***
Ангелина отключила телефон, вынула из него сим-карту и вздохнула. Затем спрятала её под обложку блокнота, откинула назад волну тёмных волос и медленно повернулась к окну, за которым заунывно мелькал осенний пейзаж. Разноцветье деревьев вдоль дороги сменялось сельскохозяйственными угодьями, где работала уборочная техника, или бескрайними полями, уходившими за горизонт. Казалось, что огромные машины беззвучно передвигались в нужном направлении без руководящих указаний человека, и от этого девушке становилось спокойнее, потому что с недавних пор она с трудом переносила присутствие людей. Опушённые густыми, длинными ресницами широко распахнутые бирюзово-зеленоватые глаза, которые когда-то удивлённо смотрели на мир, теперь не выражали никаких эмоций. Взгляд подолгу замирал на одном предмете, не отвлекаясь ни на что другое, следовал за ним, пока он не исчезал из поля зрения. Ангелина думала о том, что уезжала всё дальше от родного дома, где любила, прощала, теряла…
«Нет, не теряла, а уже потеряла навсегда. Этого не изменить и не забыть. Оказалось, что мои глупые слова, которые я говорила девчонкам, ничего не стоят. Пустое сотрясание воздуха. Полюбим… Никто не избежит этого… Ерунда полнейшая. А в действительности? Тоска, невыносимая и беспощадная. Я любила, мечтала, надеялась. Взлетела, а потом рухнула вниз, набирая скорость, чтобы разбиться на миллионы частиц, которым не дано соединиться и возродиться. Почти умерла. Почти. Но, как сказал когда-то один человек: «Почти – не считается. Ползи, цепляйся, борись, иначе нельзя». Прошло три с половиной месяца со дня помолвки Каролины, а кажется, что три жизни. И вот я еду, неизвестно куда, и мне всё равно. Безразлично. Только шум дороги за окном. И тени… Тени тех, кто ушёл, и тех, кто идёт по пятам. Я уведу их за собой, чтобы не трогали девчонок. Пусть будут счастливы Ариша и Каро, мои лучшие подружки».
Длинные, почти чёрные волосы, отливавшие блеском, она собрала в слабую косу, чтобы не мешали и не щекотали, доставляя неприятные ощущения. Незаметно сон сморил девушку, давая возможность отдохнуть и набраться сил для дальнего пути. Теперь она научилась не подпускать воспоминания, даже когда спала.
Тонкие запястья сложенных вместе рук казались по-детски худенькими, словно Ангелине не двадцать пять, а тринадцать. На фоне розового цвета кофты, которая была немного велика ей, бледная кожа казалась почти белой, обтягивая косточки и оставляя впечатление измождённости. Внешне девушка выглядела уставшей, но даже во сне чувствовала, что её дух не сломлен, и нужно ещё немного времени для смелости вернуться.
Чем дальше убегала дорога от родного города, тем легче и глубже дышалось Ангелине. Она тихо спала, лёжа на боку лицом к маленькому окну с полуопущенной шторой. Не вздрагивала от каждого шороха, словно не давили на плечи события прошлого, приоткрывшего свою дверь двадцать второго июня, той самой короткой ночью в году…
ГЛАВА 1.
По извилистой, мокрой от летнего дождя дороге, ползущей среди редкого леса, неторопливо ехал среднего размера грузовой автомобиль с включенными на дальний свет фарами. Пожилой водитель зевал, поёживался от влажного, прохладного воздуха, сквозившего в узкую форточку, но он специально её не закрывал, чтобы не уснуть. В салоне громко звучало радио «Шансон», исполнителям которого порой подпевал мужчина.
– И спешить-то нельзя, – бормотал он, отвлекшись от очередной песни, – дождь моросит, скользко моей старушке. Резину бы новую прикупить, эта уж совсем лысая. Да, надо как-нибудь в автосалон выбраться… Скоро рассвет, да почти уж и наступил, только среди этой мороси всё серое, ничего не разглядишь. Лес кругом. А вроде гарью откуда-то тянет? Или это в моей коробчонке опять что-то барахлит? Вот напасть.
Мужчина передёрнул плечами, прогоняя озноб и дремоту, широкой ладонью откинул седую, давно не стриженую чёлку со лба и надел очки.
– Ничего не разобрать. Вроде на дороге что-то? Зверя кто-то сбил? Приторможу-ка, а то, не ровен час, ещё раздавлю кого-нибудь. Не зря говорят, что темнее всего перед рассветом. А тут уж и рассвет наступил, да всё рав… Чёрт! – Он резко вывернул руль и почти съехал в кювет; лишь большой опыт позволил удержаться на обочине, но машину сильно наклонило, угрожая перевесить. – Что это?
Сиплый шёпот, разодравший сдавленное горло, напугал его самого. Быстро выглянув в боковое окно, заметил лишь, как белеют в сумраке пробуждавшегося дождливого утра руки, вытянутые вперёд, с обрывками чего-то тёмного на запястьях. Водителю показалось, что человек находился почти под колесами. Чтобы не спрыгнуть на тело, пришлось перелезть на пассажирское сиденье, ощущая, как кренится машина, и выбраться с другой стороны грузовика. Осторожно обойдя кабину, застыл в немом крике, чувствуя, как сердце больно бухнуло в груди от страха. Перед ним на асфальте лежало женское тело, одетое лишь в майку и трусы, мокрые от дождя и грязные от земли и крови, казавшейся бурого цвета в серых сумерках, да ещё рваный чёрный пакет болтался на шее, закрывая и голову, и лицо жертвы. Длинные волосы, в которые набилась листва, еловые иголки, другой лесной мусор, спутанным колтуном торчали из-под полиэтиленового мешка. На руках и ногах в районе щиколоток виднелась липкая лента, оборванная, висевшая лохмотьями. Тело скрючилось в позе зародыша, замерло, словно бутон цветка, подрезанного огромным серпом.
Мужчина в растерянности смотрел под ноги, не в силах сделать шаг. Сон слетел с него, оставив после себя дурную слабость, к которой добавилась трусливая дрожь в коленках. Мелкий дождь холодной крупой сёк лицо, шею; капли сползали за шиворот; скулы сводила подкатившая тошнота. Он не знал, что делать; так и стоял, трясясь от ужаса. Вдруг слабый крик, больше похожий на писк, вырвался у него сквозь сжатые зубы, потому что женщина шевельнулась. Она медленно выпрямила руки, вцепилась пальцами в асфальт и еле-еле подтянулась. Старалась ползти, отталкиваясь посиневшими ногами. Все её движения были наполнены болью, но ни звука не последовало.
«Или я оглох? Но слышу же шум деревьев, шелест дождя. А её не слышу!»
Продвинувшись на полметра по проезжей части, женщина снова застыла, как мёртвая. Пожилой человек уже пришёл в себя и собрался подойти к ней, как совершенно неожиданно она сильно дёрнулась, словно её пронзило или обожгло, и послышался низкий вой, заставивший мужчину вжать голову в плечи. Ему показалось, что волосы на голове встали дыбом, а мурашки с дикой силой оторвали кожу от костей.
– Господи милосердный! Да что же с тобой сделали? – бросившись к женщине, наконец, смог вымолвить он.
Её тело содрогалось, скручивалось, руки прижимались к животу, будто старались укрыть его от чего-то или кого-то. И тихий плач-вой, жалобный, безнадежный…
Мужчина повернул её так, чтобы увидеть лицо в предрассветном тумане, и сильно удивился, обнаружив заклеенный липкой лентой рот. Он осторожно освободил женщину, дав возможность ей дышать и говорить, но она лишь плакала и стонала.
– Сейчас-сейчас, я вам помогу, – скороговоркой произнёс, поднимая удивительно лёгкое тело на руки. – Не знаю только, куда ехать: в больницу или полицию?
– Нет! – послышался хрип, а сама женщина забилась, сопротивляясь. – Нет, только не туда.
– Куда – не туда? Не в больницу?
– Никуда не надо, – поникнув и обессилев, жарко зашептала она, – мне нельзя. Убьют. Тогда лучше оставьте здесь. Бросьте. Уходите, а то и вас найдут.
– Да вы что! Ещё чего не хватало! Поедем…
– Нет!
– Да не туда… Знаю, куда вас отвезти, где спрятать. Кто же сотворил-то такое зверство?
– Не знаю.
Машина тронулась с места, всё быстрее набирая ход, чтобы покинуть страшное место. Водитель вёл грузовик одной рукой, второй аккуратно укрывал собственной робой полуголое тело, лежавшее на соседнем сидении. Он заметил, что у женщины слабое кровотечение, из-за чего она периодически дёргалась, сжимаясь в комочек, и тихо плакала. Качая головой, вздыхая, смотрел то на дорогу, то на странную пассажирку.
– Куда мы едем? – вдруг спросила она еле слышно. – Я вас прошу…
– Да не бойся, – переходя на «ты», перебил её мужчина, – я же обещал. Есть одно место тут недалеко. Бывшая супружница там проживает. В лесу. Одна. Да и поблизости нет жилья. Я изредка навещаю её, привожу продукты, помогаю по дому. Деревня рядом была, да захотели высоковольтную линию там провести, и всех переселили. А на линию-то и денег не хватило, или проект изменился, кто теперь знает.
Он говорил неторопливо, стараясь не напугать незнакомку. Она затихла, не плакала больше, не вздрагивала.
– Давно уж мы развелись. По моей дури, конечно. Я всю жизнь дальнобойщиком работал, но никогда не позволял себе ничего такого на стороне. А тут… чёрт меня попутал. Только она сразу всё поняла. Как уж догадалась, не знаю, но даже на порог не пустила, сразу мне на дверь указала, ни словом не обвинив. Просто выгнала. Так и живём по отдельности уж лет двадцать, наверное. Я и со счёту сбился. Вот лишь бы приняла она нас, а то ведь с характером моя бывшая-то… Ты слышишь ли меня?
Женщина молчала в ответ. Осторожно потолкав её в плечо, так и не услышав ни слова, понял, что она без сознания.
– Беда, совсем плоха девчонка, – прошептал водитель, сворачивая на лесную дорогу, заросшую кустарником со всех сторон. Лишь две колеи от колёс едва виднелись в продавленном грунте. – Ведь молоденькая совсем. За что же можно такое сотворить? Похоже, надругались над ней, ироды.
Нажав на педаль газа, он прибавил скорости и минут через двадцать притормозил возле забора, за которым находился небольшой деревянный дом с резными наличниками и белыми шторками на окнах. Послышался глухой звук цепи и тихое ворчание-рычание.
– Свои, Беляш, свои. Это я, хоть и не ко времени. Зови хозяйку.
– Ты что это? По ночам мотаешься теперь? – спросил с той стороны ограждения женский голос.
Калитка бесшумно отодвинулась, и показалась невысокая щупленькая женщина, абсолютно седая, в вязаной кофте и тёмной юбке. Строгий пристальный взгляд выцветших глаз не позволял солгать. Казалось, что она видит насквозь. Мужчина открыл дверцу машины и осторожно взял на руки незнакомку, укрытую его рабочей одеждой. Она слабо застонала, придя в себя.
– Вот, на дороге нашёл. Избитая вся, может, и ещё чего похуже. Не знаю, выживет ли, но ни в полицию, ни в больницу не согласилась поехать. Убьют, говорит, если найдут.
– И ты решил привезти её ко мне? Ничего лучше не придумал? – изумилась хозяйка. – Сдурел совсем на старости лет? А если она умрёт?
– Закопайте в лесу, – прошептала еле слышно девушка, – у меня никого из родных. Искать не будут.
Это были последние слова, внятно произнесённые ею. Она обмякла, голова повисла, как у мёртвого лебедя. Обрывки чёрной липкой ленты на запястьях и щиколотках, остатки мешка на шее производили жуткое впечатление. Мужчина, державший её на руках, тяжело вздохнул, глядя в глаза бывшей жене.
– Неси в дом, – скомандовала женщина. – В самую дальнюю комнату. Да-да, в ту самую. Подожди-ка, я на кровать клеёнку положу. Обмыть надо, посмотреть, есть ли раны, пока она без сознания. Кто знает, что потом будет? Беда… И уезжай. Позвоню, если что потребуется.
– А как же? Вдруг помощь…
– Уезжай. Не твоё дело. И следи по сторонам, наблюдай, есть ли чужие в округе. Слушай лесные звуки. Сам знаешь, здесь никто не бывает. Дымом, кажется, тянет с лесного кордона; не оттуда ли девчонка? Уезжай, Коля, не навлекай беды на нас… Беляш, следи, чужой. Никого не пускай, сразу голос…
В нескольких километрах от одинокого поселения, в глуши леса, на почти заросшей поляне стоял молодой светловолосый мужчина и смотрел, как догорала заброшенная избушка лесника. Слабый дождь, моросивший всю ночь, не мешал языкам пламени уничтожать следы того, что происходило здесь совсем недавно. Поднятый воротник чёрной тёплой куртки лишь частично защищал человека от сырости, но казалось, что его не волновали неудобства: он молча разглядывал и слушал потрескивание огня, плясавшего на круглых тёмных брёвнах, мокрую сажу, тлевшую местами крышу, закрытую и прижатую кривым ухватом дверь. Взгляд мужчины ничего не выражал; в нём не было ни злости, ни улыбки, ни сочувствия или сожаления, ни даже угрозы. Всё будто застыло, остановив мгновение: гладко выбритое лицо, крупный рот с большими губами, тонкий прямой нос и бесцветные глаза, которые спокойно следили за стихией, созданной человеческими руками.
Чей-то вздох или шорох вывел его из состояния задумчивой созерцательности, и он посмотрел на других свидетелей пожара, которых было четверо. Некоторые из них, на кого падал его тусклый взгляд, старались отвести глаза, потому что казалось: это мёртвый человек, безразличный ко всему, без чувств и эмоций. Мужчины отошли к лесу и словно превратились в серые мокрые тени, беззвучно качавшиеся возле сырых деревьев. Однако двое других никак не реагировали на него. Тот, что стоял ближе, был украшен татуировками настолько густо, что огромные, как кувалды, руки больше походили на рукава разноцветной футболки, которая никак не соответствовала погоде. Даже на шее извивалась выбитая колючая проволока. Молодой широкоплечий мужчина высокого роста, мощного, атлетического телосложения, с наглой ухмылкой оглядывал «коллег». Его чуть вытянутое лицо было подвижным; казалось, что мимикой он пытался выразить свое настроение и отношение к процессу, в котором недавно участвовал: ни сожаления, ни страха, ни отблеска мысли, ничего. Стрижка заметно выделяла его среди остальных: сбритые виски и тёмные длинные волосы на макушке, которые сейчас были мокрыми и свисали сзади сосульками. Молодой мужчина напоминал попавшего под дождь дикобраза. Узкий разрез глаз, казавшихся в серости хмурого утра хитрыми; прорисованный изгиб бровей и чётко очерченная щетина, над которыми явно потрудился мастер; крупный нос и шрам на щеке, «забитый» небольшой чёрной мушкой-татуировкой – всё в его внешности запоминалось.
Он переминался с ноги на ногу, стряхивал дождевые капли резким движением головы из стороны в сторону и со вздохом открывал рот, словно намеревался что-то сказать. И всё же помалкивал, переводя непонимающий взгляд с мрачного блондина, появившегося недавно на пожаре, на того, кто спокойно стоял отдельно от других и так же равнодушно, с прищуром внимательных глаз, изучал остальных.
