Глава 1 ЗВОНОК
Звонок был такой противный и назойливый, будто его создатель продал душу дьяволу, лишь бы добираться до самых потаённых глубин сознания и разрушать внутренний покой. Его звук проносясь акустическими волнами сквозь пространство комнаты, проникал через барабанные перепонки в череп и ввинчивался в мозг невероятными, омерзительными дребезжащими аберрациями, рождая страшную смесь ощущения ненависти и тревоги.
Хёг был не робкого десятка, и мужественно сносил этот деструктивный звук уже целую минуту. Ничем не выдавая своих истинных чувств, он стойко пялился в экран телевизора, где транслировали повтор кулинарного шоу. Лишь на лбу выступила испарина и собравшись в капельку стекла вдоль брови над начавшим подрагивать в тике веком.
Наконец звук прекратился, и Хёг сделав глубокий вдох и выдох снова начал дышать. Только теперь заметив, что его мышцы напряжены, усилием воли расслабил их, и слегка обмякнув, чуть глубже погрузился в диван, на котором полулежал уже третий час.
Большой палец его правой руки, держащей пульт, сместился ровно на три с половиной миллиметра, именно на столько, сколько было необходимо что бы переключить канал, и слегка вдавил клавишу.
Картинка на экране старого плоского ТВ сменилась, показав двух лохматых кричащих бабуинов с открытыми пастями и огромными клыками на фоне желтовато–зелёной саванны. Более крупная обезьяна трахала более мелкого сородича. Закатив верхнюю губу до самого носа, примат оскалился, явив оператору страшные, непонятно зачем нужные травоядной обезьяне пятисантиметровые клыки, не останавливаясь страстно имел свою волосатую подружку. Голос за кадром рассказывал о преимуществах длинного густого меха этих причудливых представителей настоящих павианов.
На секунду задержавшись в нерешительности, большой палец правой руки Хёга, вернулся в исходное положение, на клавишу управления громкостью.
В этот момент снова раздался звонок. Казалось это было невозможно, но его звук стал ещё пронзительней и противней.
Веко снова задёргалось, а в глазу лопнуло несколько сосудов. Других видимых проявлений своего раздражения Хёг не допустил. Он с ещё большим интересом стал прислушиваться к истории экспансии бабуинов, одновременно с силой вдавив большой палец в клавишу увеличения громкости. В этот момент его мозг выполнял титанически сложную работу, по отсечению сатанинского звука дверного звонка, от чарующего голоса диктора. Это была поистине непосильная задача, но пока ему удавалось с ней справиться, посрамив лучших буддистов, постигших дзен медитации.
Примерно через минуту, к исходящему отчаянными криками горящих заживо в геенне огненной душ звуку дверного звонка, присоединились громкие удары в дверь окованного сапога.
В комнате метались, сталкиваясь друг с другом звуки ударов в деревянную дверь, дребезжания звонка и выкрученные на максимум истошные крики любящих друг друга мартышковых.
Именно в тот злосчастный день, оставаясь невидимым и рискуя спалить транзисторы сопроцессора, Владыка Преисподней записал на новенький 666 Айфон мелодию данной какофонии, чтобы в дальнейшем пытать ею особо бесчувственных грешников, которые не оставляли лайков под мемами с котиками.
За долгую, очень долгую жизнь Хёг смог познать самоё себя, и окончательно утвердился в том, что он страстно, безудержно, всепоглощающе любит бездельничать! Для этого ему понадобилось прожить множество жизней, повидать бесчисленно смертей, и испробовать мириады дел. И вот когда на него спустилось просветление, когда он нашёл своё призвание, в момент обретения гармонии души и тела, в его мозг сметая все тщательно выстроенные преграды, с силой взрыва сверхновой ворвался знакомый голос:
– Хёг! Открывай! Я знаю, что ты там, старая обезьяна! – раздался из–за двери голос, подобный грохоту гранитных валунов, несущихся по горному склону круша и ломая вековые дубы будто тростинки.
С потолка прямо на голову посыпалась штукатурка.
На фоне происходящего на экране сравнение с беснующимися приматами было наиболее обидно.
«Хрык» – раздался звук лопнувшей пластмассы в правой руке Хёга, и на пол посыпались обломки пульта.
Мужчина закрыл глаза и потряс головой, с густой шевелюрой слегка вьющихся русых волос, стряхивая насыпавшуюся побелку. Не открывая глаз, он с прискорбным вздохом упёрся мощными кулаками в бёдра, и восстал из объятий продавленного дивана. Сторонний наблюдатель мог бы заметить, как старый диван боролся до последнего, пытаясь удержать на себе могучий зад Хёга, и вроде даже потянулся следом за ним, но не найдя в себе сил обмяк и обвалился протёртой обивкой, с тоской глядя сотнями перекрестий нитей вслед удаляющейся спине любимого хозяина.
Шаркая ногами, обутыми в изрядно истоптанные тапки в виде лежащих на спине и обхватывающих четырьмя лапами лодыжку медведей, он брёл к двери, жалея о том, что она не открывается наружу, и что он, не может резко распахнув дверь скинуть незваного посетителя с лестницы…
Подойдя в плотную к двери, Хёг остановился и глубоко вздохнув резко распахнул её. Перед взором предстала широкая спина, обтянутая кожаным плащом из воловьей кожи. Обладатель спины снова попытался ударить в дверь каблуком видавшего виды массивного сапога. Не встретив преграды, нога влетела в квартиру и прибольнейше врезалась в голень Хёга.
– Ааа! – взревел он, сграбастав волосатыми руками плечи обтянутые грубой кожей и приподняв их владельца закинул пришельца в квартиру.
С трудом удержавшись на ногах широко раскинув руки посетитель прогрохотал сапогами по полу и крутанувшись на подбитых металлом каблуках повернулся к Хёгу. Тот прыгал на одной ноге с силой сцепив зубы пытался удержать мечущиеся в голове брачные слова.
– Хёг, дружище, как же я рад тебя видеть! Старый пройдоха! – гость с раскинутыми руками ринулся на хозяина, заключил его в богатырские объятья.
Наобнимавшись он отстранился и оглядел комнату.
– Ё, ты что был в запое? И какого ляда так громко орут обезьяны?
– Пульт сломался. – невозмутимо ответил хозяин. – Пиво будешь?
– Начать можно и с пива, – расплывшись в улыбке сказал гость, и уверенно прошагав в зал выдернул из розетки провод от телевизора.
Наконец–то в помещении воцарилась тишина. И стало слышно, как в голове Хёга пронеслась одинокая мысль: “В холодильнике должна была остаться селёдка”
– Прохор, пошли на кухню, – Хёг захлопнул входную дверь, и зашагал из прихожей.
– Погоди, там на площадке баул. – поименованный Прохор направился к входной двери.
Хозяин махнул рукой и продолжил свой путь.
Выглянув за дверь сграбастав рукой тяжёлую брезентовую сумку, мужчина направился вслед за Хёгом. На ходу развязав и запустив руку в баул, он выудил оттуда бумажный свёрток. Войдя в кухню положил его на стол со словами:
– Я закуску принёс. – и начал его разворачивать.
В глазах Хёга впервые за вечер мелькнула искорка интереса. Последняя мышь съехала из его холодильника, когда он цинично поставил в него недоеденную селёдку, покрытую кольцами красного лука. Недоел он её по той лишь причине, что у него кончился чёрный хлеб. А другого в его доме отродясь не водилось.
Поэтому, доставая из дверки холодильника пару тёмных бутылок он с интересом поводил носом, пытаясь угадать содержимое свёртка.
– У меня тут селёдочка, – протяжно и с предвкушением произнёс Прохор. – У тебя лук найдётся?
У Хёга снова задёргалось веко. Лицо на миг исказила гримаса вселенского страдания.
– Ещё буханочка бородинского, сальце с чесночком, шпротики, и твой любимый козий. – перечислял Прохор, разворачивая увесистый свёрток. – Что на счёт лука?
– Найдётся. – разом повеселев ответил Хёг.
Движения стали менее заторможёнными, а на заросшем бородой лице появилась довольная улыбка. Он поставил на стол бутылки, предварительно свернув пальцами не предназначенные для этого отпрессованные крышки. Из горлышек выступили шапочки пивной пены, и лениво перевалившись через край аппетитно поползли вниз по запотевшим бокам бутылок. В помещении распространился дурманящий аромат хмеля.
Взяв с полки две глиняные кружки, добавил их на дубовые доски стола. Выдвинул из–под мойки обутой в медведя ногой корзину с репчатым луком.
– Шикарные тапки.
Хёг с подозрением посмотрел на Прохора, ища в его лице намёки на издёвку, но не найдя таковых, расслабился и продолжил чистить лук.
– Тёплые. И подошва мягкая. – объяснил он свой выбор, не обращая внимания на текущие по кучерявым щекам слёзы.
Прохор выудил из глубин парусиновой сумки квадратную бутылку с прозрачной жидкостью, заткнутую чобиком, и сунул её в морозилку, прокомментировав:
– Пусть отдохнёт.
Разлил пиво по кружкам, и взялся за нарезку, а точнее колку твёрдого козьего сыра. К запаху хмеля примешалось амбре старых нестиранных носков, которые только что были сняты с ног, пробыв перед этим целый день в идущих сапогах.
Хёг втянул носом и с предвкушением сглотнул слюну. Отложив нарезанный лук, взял кружку, игнорируя ручку обхватив её за бока, и стукнувшись с кружкой в руке Прохора, по старой традиции смешав пену произнёс:
– Скол! – опрокинул в себя одним махом половину сосуда.
Облизав пену с кустистых усов, закинул в себя кусочек сыра, довольно зачавкал, зажмурившись от удовольствия будто огромный рыжий котяра.
– Будьмо! – ответил Прохор и повторил тот же ритуал, отказавшись однако от сыра.
Покатав во рту напиток, прочувствовал приятное покалывание пузырьков, проглотил, наслаждаясь горьким хмельным послевкусием.
– Любо.
И не откладывая более, старые приятели, вторым заходом опустошили кружки, грохнули их о стол. Погрузились в задумчивую тишину, прислушиваясь к внутренним ощущениям. Холодное пиво, плотным комком прошло по пищеводу, и рухнув в желудок, окатило стенки пенными волнами.
– Ты чего приехал то? – первым нарушил тишину Хёг.
Прохор помолчал секунду, и внутренне собравшись произнёс:
– Эрик пропал…
Глава 2 ВЫПИЛИ
Они сидели на просторной кухне в квартире Хёга.
Раньше эта квартира была среднего размера коммуналкой, рассчитанной на пять семей. С длинным коридором без окон, и полным отсутствием какой быто ни было помывочной. Что компенсировалось большим размером кухни, на две, а может и три газовые плиты. Жильцы были вынуждены ходить в общественные бани, либо дождавшись ночи, уединяться на кухне с тазиком, предварительно подперев изнутри дверь палкой от швабры.
Никто из былых жильцов не распознал бы в квартире предыдущий муравейник.
Перегородки между некоторыми комнатами были снесены. Место одной из небольших комнатёнок занимала неброская, но уютная ванная комната с маленькой отделанной лиственницей кабинкой сауны, на пару человек. Просторная прихожая, перетекала в длинный, будто из хоррора узкий коридор, теперь оформленный в старинном стиле аристократического особняка. Вдоль глухой стены висели полотна изображающие сцены из жизни животных и природы, с закреплёнными между ними небольшими настенными торшерами, льющими тёплый янтарный свет. Явным преимуществом данной квартиры, помимо почти четырёхметровых потолков и просторной кухни, было её расположение.
Жилплощадь притаилась в старинном доме, с огромными парадными пролётами, возведённом в 1860 году, в историческом центре Санкт–Петербурга. Аккурат на пересечении между станций Садовая, Пушкинская и Технологический институт. Получившийся триогольник издавна славился какой–то чертовщиной.
– Как ты об этом узнал?
– Ну ты же его знаешь. Эрик ни за что бы не пропустил опенэир. – помолчав Прохор добавил. – А вот на этот раз пропустил.
Его товарищ внимательно слушал не перебивая.
– Я почувствовал тогда какой–то укол. Что–то ненормально. Мысль ещё не сформировалась, но дятел тревоги настойчиво долбил мне мозги.
Услышав про птицу, Хёг с пониманием кивнул.
– Тогда я решил наведаться к нему в гости. Всё–таки два года не виделись, не плохой повод. Но дома его не оказалось. И знаешь, что? Дверь давненько не открывалась. Пыль в замочной скважине и на коврике. Нет, Эрик конечно гулёна, и вполне мог рвануть куда–нибудь. Но ты же знаешь… Он бы сначала нам мозги вынес, приглашая составить ему компанию. Короче дятла сменил перфоратор.
Прохор встал, подошёл к холодильнику, и выволок из морозилки на свет Божий слегка охладившуюся квадратную бутылку.
Хёг молча достал пару рюмок из шкафчика над мойкой, и дунув в каждую, выгоняя оттуда пыль и прочую нечисть, поставил на стол.
Вытащив зубами крепко вбитый чобик, Прохор набулькал в каждую рюмку, филигранно уловив момент максимального поверхностного натяжения, и не затыкая поставил бутылку на тёмные доски.
Бережно взяв рюмки, друзья с осторожностью нейрохирурга коснулись стенками сосудов друг друга, и синхронно произнеся:
– За встречу! – опрокинули содержимое во рты.
Проглотили огненный шар, и пока тот живительным теплом распространялся в груди, а ноздри расширившись втягивали воздух, поставили рюмки на стол. Прохор повторил ритуал налива. И грубые мужские пальцы, снова бережно обхватили прохладное стекло.
– За родичей! – жидкость перетекла из неживого стекла в могучие тела, наполняя последние лёгкостью и согревая души.
Поставив рюмки на стол, взяли по кусочку нарезанного бородинского, жадно занюхали.
– Твой продукт?
– Мой.
– Хороший. – одобрил Хёг, и отложил понюханный хлеб на разделочную доску.
– Другого не держим. – с гордостью сообщил польщённый Прохор.
– Ну мог он и не позвать, если с дамой там, или двумя увязался. Зачем ему балласт? – вернулся Хёг к насущному разговору.
– Мог конечно. Только я привык прислушиваться к ощущениям.
Хозяин снова кивнул, соглашаясь с аргументами.
– Короче, я решил подёргать за ниточки…
– И?
– За квартиру оплата просрочена на месяц. Машина во дворе под толстым слоем пыли. Телефон вне сети два месяца. Деньги на балансе СИМ–ки есть, а звонков нет. – гость замолчал и посмотрел на хозяина.
– Ну всё это можно объяснить при желании.
– Позавчера, тринадцатого, я весь день просидел на кладбище, возле могилы Ольги.
Хёг переменился в лице. Брови сошлись, образовав глубокую вертикальную морщину, усы встопорщились, с лица сошло ощущение скуки.
– Мог бы сразу с этого начать. – серьёзно заявил он.
– Мог бы, – согласился Прохор, разливая по третьей. – За Ольгу.
– За Ольгу. – повторил Хёг, и они выпили не чокаясь.
Посидели молча.
Каждый вспомнил свою историю, связанную с этой мудрой и стойкой женщиной. Её ум, красоту, верность единственной любви. Оба мужчины были хорошо знакомы с Ольгой, оба любили её как сестру, но только Эрик хранил её в своём сердце и ни за что бы не пропустил день её смерти. Многие годы для него оставалось неизменным ритуалом посещение неприметной могилки со старинной каменной плитой. Обрезать ветки, выдрать сорняки, поставить цветочки и молча посидеть. Выпить чекушку водки без закуски, вспоминая былое. Эрик приезжал в любую погоду, в любом состоянии. И, если на этот раз он не пришёл, значит либо он мёртв, либо ограничен в свободе.
Хёг кивком указал Прохору на сало, встал, скрипнув стулом, подошёл к мойке, взял два гранёных стакана. Вернулся, поставил их на стол и снова взгромоздил свой зад на протестующий скрипом стул. Тем временем Прохор, поняв старого друга без слов, положил на пронюханные кусочки угольно–чёрного хлеба белоснежные ломтики свиного сала.
