- Естественно, я смягчила. Так, еще раз довожу до всех. Начиная с сегодняшнего дня, результаты нашей деятельности должны стать в два, а местами и в три раза интересней, поэтому никакой банальщины мы выпускать не будем!
Стася тихо о чем–то переговаривается с Валей. Наверняка мне кости моют.
- Станислава Сергеевна, я что-то не понимаю, это я вам мешаю или наоборот?
Болотная машет руками, но мое внимание уже на вошедшую Настю.
- Мария Павловна, извините, просто там, вы понимаете, Федотов вас вызывает.
- Так все, по рабочим местам… Да и последняя просьба. Не надо мне создавать видимость работы, если не хотите работать, не работайте. Но только в другом месте.
И подаю пример – первым выхожу за дверь зала заседаний – ра-бо-тать!
Когда подхожу к кабинету шефа, туда уже стучится Пригожин и заходит внутрь. Его тоже позвали?
- Можно?
Петрович делает приглашающий жест:
- Проходи, Мария.
Идем гуськом к столу, но Федотов вдруг тычет в дверь рукой, тараща глаза:
- Дверь закрой!
Пригожин шепчет, пропуская меня вперед:
- Проходи.
Сам возвращается прикрыть дверь в кабинет. Что происходит? Недоуменно смотрю на шефа. Тот стоит возле своего кресла с таинственным видом и ждет возвращения Сергея. Потом задумчиво тянет руку к подбородку:
- Значит, так, знаете, зачем я вас собрал?
Оглядываюсь на Пригожина – лично я не знаю, тот тоже отрицательно качает головой:
- Нет.
Петрович смотрит на нас исподлобья:
- Вы единственные два человека в этой фирме, которые хоть как-то могут спасти ситуацию. На следующей неделе к нам приезжает господин Виталио Кортини. Не знаю, зачем. По слухам, он лично хочет убедиться в перспективности своих инвестиций и посмотреть все на месте, вникнуть в процесс. Не просто презентацию послушать, но исходные материалы изучить. Все, что вы готовили! И я скажу больше, вы в этом деле - единственные два человека, которым я полностью доверяю.
Пригожин дергается, словно хочет что-то сказать в ответ, но молчит. Я тоже молчу — сейчас главное понять проблему, а уж потом давать обещания ее разрулить. Опершись одной рукой на директорский стол, а другой на приставку для монитора, Федотов пытается подогнуть колени:
- Я вас прошу, сделайте что-нибудь, постарайтесь!
Кидаемся помешать и хватаем его под руки:
- Николай Петрович!
- Ну, что вы?!
– Постарайтесь. Ну, хоть что-нибудь сделайте! Времени осталось всего - ничего! Хоть на ночь оставайтесь…
Я чуть вздрагиваю, вспоминая свой эротический сон, и кошусь на Пригожина. Меня так и подмывает представить эту картину, как мы... Работаем, например, у Сергея дома или у меня..., оставшись на ночь... Глотаю комок в горле, но голос Петровича возвращает к действительности:
- Сверхурочные я оплачу, но вы единственные, кто хоть что-то может сделать!
Весь красный со срывающимся голосом, он снова пытается бухнуться на колени и его снова приходится хватать за руки.
- Николай Петрович! Мы попробуем, но… Сколько у нас времени?
Я убираю прядку волос, упавшую на лицо, за ухо. Не хочется разочаровывать шефа, но все это смахивает на авантюру. Нет, мы, конечно, постараемся, но одними красивыми картинками главного инвестора не привлечешь, ему бабки подавай, впечатляющие, хотя бы первые. Федотов переводит жалобный взгляд с одного на другого:
- По факту нам еще нечего демонстрировать, мы только-только разворачиваемся. Откуда прибыли взяться…. Разрешаю все! Тут главное, чтобы вот это вот, сработало. Пусть не давит на вас груз ответственности, А успех – ваш успех. Ну хоть… Все! Идите, идите.
Сделав рукой в воздухе некий пируэт, он подталкивает нас к выходу:
– Я верю!
Пригожин неуверенно бормочет:
- Хорошо.
И мы, все время оглядываясь, идем к двери. Федотов складывает молитвенно руки у груди и вновь демонстрирует готовность испачкать колени:
- Я прошу!
Одновременно протягиваем к шефу руки, призывая остановиться:
- Николай Петрович, ну, не надо.
– Николай Петрович, я вас прошу!
Федотов тут же выпрямляется, успокаивающе и по-отечески махая обеими руками:
- Все, все, все...
Нам его так жалко, что Сергей клянется:
- Все сделаем!
Наконец, выходим из кабинета и останавливаемся. Не представляю, как выкручиваться, идей никаких. В голове вертятся только странные обрывки федотовских фраз - «оставайтесь на ночь..., делайте, что хотите...». Со вздохом отгоняю непрошеные мысли. Пригожин смотрит на меня и, поджав губы, тянет:
- Да-а-а… Ну, что, куда пойдем? К тебе, ко мне?
Чувствую, как неудержимо краснею. Он что читает мои мысли? Проглотив комок в горле, пытаюсь восстановить сбившееся дыхание. Вдруг он думает о том же, о чем и я? Непослушные губы произносят:
– В смысле?
Даже не узнаю свой голос.
- Ну, я имею в виду, к тебе в кабинет или ко мне в кабинет?
Тряхнув головой, пытаюсь отогнать прочь все глупости. Так, надо сменить тему. А лучше вообще, спрятаться от Пригожина и отдышаться. Проскальзываю мимо Сергея, кидая ему по пути к лифту:
- А-а-а… мне, в принципе, без разницы. Я только схожу сначала, чего-нибудь съем.
- Так рано же еще?!
Упорно продолжаю свой путь, не останавливаясь:
- Не рано, а поздно, я сегодня не позавтракала.
Пригожин тащится вслед за мной и мне приходится все время оглядываться.
- А когда я не позавтракаю, работать вообще не могу.
Сейчас главное держаться от него подальше и успокоится. А то у меня мозги в конец скособочились… «К тебе или ко мне?»... Успокаиваю Сергея жестом, чтобы отстал от меня и шел, наконец, работать:
- Я быстро.
- Не, не... Я тогда с тобой. Пока мысль вырулю, пока то, пока се.
Ну, если только поговорить об идее... Неуверенно соглашаюсь:
- А, ну, давай.
Лифт подъезжает, раздается звонок, и открываются двери. Киваю:
- Проходи.
- После вас. Прошу.
После нас, так после нас. Захожу внутрь, за мной Пригожин. Извне слышится голос Насти:
- Мария Павловна, подождите, подождите.
Вижу, как она бежит к лифту, но машу ей из кабины рукой:
- Потом, Насть, потом.
Ничего важного она мне не скажет, а текучка подождет. Двери начинают закрываться, теперь слышится крик Ксюши Федотовой:
- Сереж, подожди, Сереж.
Даже не пытаюсь нажать кнопку отмены. Догоняйте, девушка. Можно вприпрыжку по лестнице.
Лифт трогается вниз, и я вдруг понимаю, что мы здесь одни, в крошечном пространстве, лицом к лицу... «К тебе или ко мне?»... Серега стоит, прислонившись к двери и сложив руки на груди. Он так спокоен... А у меня внутри начинает опять колотиться, как безумное, сердце и слабеют колени. Чертово Машкино тело. Я совершенно не могу его контролировать. Скорее оно меня контролирует и заставляет чувствовать себя не Романом Серебровым под чужой личиной, а настоящей Машей Филатовой… С ее эмоциями и порывами… Волей-неволей поверишь, что нами полностью управляют гормоны – мужиками мужские, а женщинами женщины.
Я, то смотрю в потолок, то кошусь на Пригожина. Я уже представляю, как он меня прижимает к стенке лифта и начинает целовать... Перед глазами все туманится, и они наполняются влагой... Интересно, о чем сейчас он думает? Может о том же, о чем и я? Пригожин смотрит на меня и задумчиво произносит:
– Ты знаешь, а мне идея Петровича не показалась прямо такой бесперспективной.
Вот чурбан бесчувственный. Даже не пойму о чем он... О каких-то идеях?
- Меня всегда напрягали идеи, которые рождаются не от хорошей жизни.
- Согласен, но все равно может получиться что-то интересное.
Немного успокаиваюсь — рабочие разговоры отвлекают. Поправляю волосы и киваю:
- Может и не получится.
- Маш, откуда такой пессимизм?
Пессимизм? Стараюсь не смотреть в его сторону, а слова про пессимизм вызывают грустную ухмылку — вся моя новая жизнь сплошной сумасшедший авантюризм и абсолютно никакого просвета... Полный раздрай! Тело в одном месте, бог знает где, а душа или что там, совершенно в другом. Неожиданно лифт останавливается между этажами, и свет становится более тусклым. Сергей удивленно произносит:
– Оп-па!
Я в растерянности и ничего не понимаю:
- Ничего себе… Это что такое?
– По-моему, мы застряли.
И мы здесь будем наедине? Может быть час? А может быть…, всю ночь? Это мысль пугает - а вдруг он захочет меня поцеловать? А вдруг захочет трогать, как там, во сне? Губы c трудом произносят:
- Как застряли?
– Как…
Сердце ухает куда-то вниз… Только не это! Судорожно тыкаю пальцами в кнопки, и ничего не происходит.
Сергей в полумраке усмехается:
- Точно.
Это он нарочно, что ли, сделал?
- Чего ты радуешься?
- Я не радуюсь, просто смысл дергаться раньше времени …
Плевать мне на смысл. Паника захлестывает мозг, и я снова и снова тыкаю пальцами в кнопки. Пригожин пожимает плечами:
- Пока не запустят, все равно никуда не поедем.
Я вижу его мерцающие глаза, я чувствую его запах… И у меня слабеют колени…. Вырваться, вырваться, вырваться! Меня из последних сил мотает по кабинке – если остановлюсь, упаду… прямо в его объятия.
- Кош-мар!
Зарываюсь лицом в ладони. Оно горит и мне нечем дышать, я задыхаюсь, я растекаюсь словно пластилин. Господи, мне надо успокоиться, хоть чуть-чуть. Зажимаю рот, потом откидываю голову назад и стараюсь дышать поглубже.
-Фу-у-ух.
- Маш, с тобой все в порядке?
Конечно, нет!
- Да, вроде, да.
- Подожди, а ты клаустрофобией не страдаешь, случайно?
Скорее паранойей на сексуальной почве. Смотрю на этого недотепу, и срываюсь:
- Слушай, Сергей, я не знаю! Я никогда в лифтах не застревала.
- М-м-м… Понятно.
Чего тебе понятно, если я сама… Сам… Ничего не понимаю! То ли здесь душно и жарко, то ли это туловище все в огне Могу только нажимать и нажимать эти чертовы кнопки и молить бога… Не знаю даже о чем… Чтобы лифт поехал и выпустил нас… Чтобы лифт не поехал и он меня поцеловал…
- Подожди, подожди, может тебе…
Он тычет пальцами в мою блузку:
- .. Расстегнуть?
Он хочет раздеть меня? Прямо здесь, в лифте? Но это невозможно! Этого нельзя! Черт, если он сейчас меня коснется и начнет раздевать, я, наверное, потеряю сознание. Судорожно хватаюсь за ворот блузки:
- Только не трогай меня, ладно?!
- Хорошо, хорошо, я тебя не трогаю…, сейчас поедем.
Отвернувшись, расстегиваю пуговицы сам. Стало немного свободнее и легче дышать. Значит, все дело в духоте. Теперь расстегнуть тугой лифчик. Тяну руку, изгибая, назад, а потом резко опускаю ее вниз – совсем с ума сошла, дура. Снова поворачиваюсь к кнопкам:
- Тут же должна быть кнопка вызова.
В голове гул и словно вата в ушах. Сквозь эту вату доносится:
- Маш, пожалуйста, я тебя прошу…, Маша-а-а….
Я поворачиваюсь к нему лицом, не в силах поднять глаза. Все как во сне, все как в фантазиях. Он что-то говорит, но я не понимаю слов:
- Так, тихо, без паники, успокойся.
Смотрю на его губы, и каждый вздох дается мне все тяжелее. Я как расплавленный пластилин… горячий, влажный, липкий… Как тогда, во сне….
- Ты здесь не одна.
Я здесь не одна… И это просто невыносимо! Облизываю пересохшие губы и поднимаю глаза к потолку. Господи, что мне делать?! Его губы совсем рядом с моими. Они шепчут:
- Разденься.
Да!
- Что?
- Сними пиджак, станет легче. Давай помогу.
Да! Да! Да! Он начинает снимать с меня пиджак, и я позволяю ему это делать. Оставшись в одной блузке, стою перед Сергеем, совершенно безвольная и покорная. Как же мне плохо! Я с трудом дышу и чувствую, как по лицу стекает холодный пот. Меня всего выворачивает наизнанку, и я не понимаю, что происходит. Ватные ноги, тяжелые, как стопудовые гири, ватные руки, которые не слушаются меня, все тело словно в огне и будто чего-то ждет, какого-то сигнала. Никогда со мной такого не было, никогда... И чем дольше смотрю на Сергея, тем больше мне невмоготу... Наверно я заболел или отравился... Отвожу глаза от лица Пригожина, а потом поднимаю их к потолку, прикрывая рот и нос ладошкой:
- Черт, они там умерли все что ли?
Как щеки то горят... Наверно температура под сорок. И так быстро поднялась... Может это какая-то жуткая инфекция? Холера или малярия....Или тиф... Или лихорадка Эбола... Ну не может быть, что все это со мной из-за Пригожина!
- Маш, это административное здание и нас сейчас вытащат, не волнуйся.
Неотрывно смотрю на его губы, не вникая в слова. Эти губы притягивают меня словно магнит. Там, во сне они прижимались к моим губам, захватывали их, терзали их... Они касались моей шеи, моих грудей, они покусывали набухшие затвердевшие соски, а потом... Встряхиваю головой и бормочу, не вникая, какую-то чушь:
- А почему, в административном здании, кнопка вызова не работает?
Пригожин пожимает плечами:
- Ну, не работает.
Потолок, стены давят со всех сторон все сильнее. Непроизвольно широко открыв рот, часто и сбивчиво дышу, а потом у меня вырывается стон:
- Черт! Мне дышать нечем.
Пытаюсь обмахиваться рукой, как веером. Сергей вдруг тоже начинает раздеваться.
- Сейчас, сейчас, подожди… Точно, станет легче.
Сердце ухает куда-то вниз. Кому легче? Что он делает? Я не хочу! Я не готова! Тем более в лифте... Растерянно бормочу:
- Ты что делаешь?
- Сейчас, сейчас… Сейчас, будет хорошо.
Растерянно смотрю на него, не отрываясь. Догадываюсь, что значит "хорошо", не маленький... Неожиданно он дует мне в лицо и суетливо сворачивает свой снятый свитер в тугой сверток. Я не знаю, что хочет делать он, не знаю, как поступить самой… самому, но я верю ему... И если он меня сейчас поцелует и скажет что любит... Не уверена, что сумею удержаться... Господи, о чем я думаю. Это не мои мысли! И весь горю, то ли от духоты, то ли от желания.
- Берем штучку, сворачиваем и вот так вот делаем.
Сергей берет двумя руками за концы свернутого свитера и начинает активно крутить им перед моим лицом. Слабое дуновение... С запахом мужского пота, Сережкиного пота... Прикрываю глаза.
- Видишь, это не кондиционер, конечно, но хоть какое-то колебание воздуха.
Мы в постели и я в его объятиях... От мужского запаха жар с лица перекидывается вниз, к животу, потом еще ниже.... Нет! Прочь! Мы не в постели! Со стоном отворачиваюсь и открываю глаза:
- Капец, да что ж такое, а?
Пригожин перестает крутить свой вентилятор:
- Тихо, тихо, Маш, я тебя прошу, только без паники… Спокойно… Спокойно.
Мы стоим вплотную в тесном лифте и смотрим друг на друга.... Поцелует или нет? Я не выдерживаю, паника и истерика захлестывают меня. Кричу вверх, в пустоту, чуть не плача:
- Эй, народ, есть там кто-нибудь или нет.
Сергей хватает меня за плечи и встряхивает.
- Слушай меня! Чем больше движений, больше суетиться, тем меньше кислорода.
О чем он? Я не понимаю.
Стася тихо о чем–то переговаривается с Валей. Наверняка мне кости моют.
- Станислава Сергеевна, я что-то не понимаю, это я вам мешаю или наоборот?
Болотная машет руками, но мое внимание уже на вошедшую Настю.
- Мария Павловна, извините, просто там, вы понимаете, Федотов вас вызывает.
- Так все, по рабочим местам… Да и последняя просьба. Не надо мне создавать видимость работы, если не хотите работать, не работайте. Но только в другом месте.
И подаю пример – первым выхожу за дверь зала заседаний – ра-бо-тать!
***
Когда подхожу к кабинету шефа, туда уже стучится Пригожин и заходит внутрь. Его тоже позвали?
- Можно?
Петрович делает приглашающий жест:
- Проходи, Мария.
Идем гуськом к столу, но Федотов вдруг тычет в дверь рукой, тараща глаза:
- Дверь закрой!
Пригожин шепчет, пропуская меня вперед:
- Проходи.
Сам возвращается прикрыть дверь в кабинет. Что происходит? Недоуменно смотрю на шефа. Тот стоит возле своего кресла с таинственным видом и ждет возвращения Сергея. Потом задумчиво тянет руку к подбородку:
- Значит, так, знаете, зачем я вас собрал?
Оглядываюсь на Пригожина – лично я не знаю, тот тоже отрицательно качает головой:
- Нет.
Петрович смотрит на нас исподлобья:
- Вы единственные два человека в этой фирме, которые хоть как-то могут спасти ситуацию. На следующей неделе к нам приезжает господин Виталио Кортини. Не знаю, зачем. По слухам, он лично хочет убедиться в перспективности своих инвестиций и посмотреть все на месте, вникнуть в процесс. Не просто презентацию послушать, но исходные материалы изучить. Все, что вы готовили! И я скажу больше, вы в этом деле - единственные два человека, которым я полностью доверяю.
Пригожин дергается, словно хочет что-то сказать в ответ, но молчит. Я тоже молчу — сейчас главное понять проблему, а уж потом давать обещания ее разрулить. Опершись одной рукой на директорский стол, а другой на приставку для монитора, Федотов пытается подогнуть колени:
- Я вас прошу, сделайте что-нибудь, постарайтесь!
Кидаемся помешать и хватаем его под руки:
- Николай Петрович!
- Ну, что вы?!
– Постарайтесь. Ну, хоть что-нибудь сделайте! Времени осталось всего - ничего! Хоть на ночь оставайтесь…
Я чуть вздрагиваю, вспоминая свой эротический сон, и кошусь на Пригожина. Меня так и подмывает представить эту картину, как мы... Работаем, например, у Сергея дома или у меня..., оставшись на ночь... Глотаю комок в горле, но голос Петровича возвращает к действительности:
- Сверхурочные я оплачу, но вы единственные, кто хоть что-то может сделать!
Весь красный со срывающимся голосом, он снова пытается бухнуться на колени и его снова приходится хватать за руки.
- Николай Петрович! Мы попробуем, но… Сколько у нас времени?
Я убираю прядку волос, упавшую на лицо, за ухо. Не хочется разочаровывать шефа, но все это смахивает на авантюру. Нет, мы, конечно, постараемся, но одними красивыми картинками главного инвестора не привлечешь, ему бабки подавай, впечатляющие, хотя бы первые. Федотов переводит жалобный взгляд с одного на другого:
- По факту нам еще нечего демонстрировать, мы только-только разворачиваемся. Откуда прибыли взяться…. Разрешаю все! Тут главное, чтобы вот это вот, сработало. Пусть не давит на вас груз ответственности, А успех – ваш успех. Ну хоть… Все! Идите, идите.
Сделав рукой в воздухе некий пируэт, он подталкивает нас к выходу:
– Я верю!
Пригожин неуверенно бормочет:
- Хорошо.
И мы, все время оглядываясь, идем к двери. Федотов складывает молитвенно руки у груди и вновь демонстрирует готовность испачкать колени:
- Я прошу!
Одновременно протягиваем к шефу руки, призывая остановиться:
- Николай Петрович, ну, не надо.
– Николай Петрович, я вас прошу!
Федотов тут же выпрямляется, успокаивающе и по-отечески махая обеими руками:
- Все, все, все...
Нам его так жалко, что Сергей клянется:
- Все сделаем!
Наконец, выходим из кабинета и останавливаемся. Не представляю, как выкручиваться, идей никаких. В голове вертятся только странные обрывки федотовских фраз - «оставайтесь на ночь..., делайте, что хотите...». Со вздохом отгоняю непрошеные мысли. Пригожин смотрит на меня и, поджав губы, тянет:
- Да-а-а… Ну, что, куда пойдем? К тебе, ко мне?
Чувствую, как неудержимо краснею. Он что читает мои мысли? Проглотив комок в горле, пытаюсь восстановить сбившееся дыхание. Вдруг он думает о том же, о чем и я? Непослушные губы произносят:
– В смысле?
Даже не узнаю свой голос.
- Ну, я имею в виду, к тебе в кабинет или ко мне в кабинет?
Тряхнув головой, пытаюсь отогнать прочь все глупости. Так, надо сменить тему. А лучше вообще, спрятаться от Пригожина и отдышаться. Проскальзываю мимо Сергея, кидая ему по пути к лифту:
- А-а-а… мне, в принципе, без разницы. Я только схожу сначала, чего-нибудь съем.
- Так рано же еще?!
Упорно продолжаю свой путь, не останавливаясь:
- Не рано, а поздно, я сегодня не позавтракала.
Пригожин тащится вслед за мной и мне приходится все время оглядываться.
- А когда я не позавтракаю, работать вообще не могу.
Сейчас главное держаться от него подальше и успокоится. А то у меня мозги в конец скособочились… «К тебе или ко мне?»... Успокаиваю Сергея жестом, чтобы отстал от меня и шел, наконец, работать:
- Я быстро.
- Не, не... Я тогда с тобой. Пока мысль вырулю, пока то, пока се.
Ну, если только поговорить об идее... Неуверенно соглашаюсь:
- А, ну, давай.
Лифт подъезжает, раздается звонок, и открываются двери. Киваю:
- Проходи.
- После вас. Прошу.
После нас, так после нас. Захожу внутрь, за мной Пригожин. Извне слышится голос Насти:
- Мария Павловна, подождите, подождите.
Вижу, как она бежит к лифту, но машу ей из кабины рукой:
- Потом, Насть, потом.
Ничего важного она мне не скажет, а текучка подождет. Двери начинают закрываться, теперь слышится крик Ксюши Федотовой:
- Сереж, подожди, Сереж.
Даже не пытаюсь нажать кнопку отмены. Догоняйте, девушка. Можно вприпрыжку по лестнице.
Лифт трогается вниз, и я вдруг понимаю, что мы здесь одни, в крошечном пространстве, лицом к лицу... «К тебе или ко мне?»... Серега стоит, прислонившись к двери и сложив руки на груди. Он так спокоен... А у меня внутри начинает опять колотиться, как безумное, сердце и слабеют колени. Чертово Машкино тело. Я совершенно не могу его контролировать. Скорее оно меня контролирует и заставляет чувствовать себя не Романом Серебровым под чужой личиной, а настоящей Машей Филатовой… С ее эмоциями и порывами… Волей-неволей поверишь, что нами полностью управляют гормоны – мужиками мужские, а женщинами женщины.
Я, то смотрю в потолок, то кошусь на Пригожина. Я уже представляю, как он меня прижимает к стенке лифта и начинает целовать... Перед глазами все туманится, и они наполняются влагой... Интересно, о чем сейчас он думает? Может о том же, о чем и я? Пригожин смотрит на меня и задумчиво произносит:
– Ты знаешь, а мне идея Петровича не показалась прямо такой бесперспективной.
Вот чурбан бесчувственный. Даже не пойму о чем он... О каких-то идеях?
- Меня всегда напрягали идеи, которые рождаются не от хорошей жизни.
- Согласен, но все равно может получиться что-то интересное.
Немного успокаиваюсь — рабочие разговоры отвлекают. Поправляю волосы и киваю:
- Может и не получится.
- Маш, откуда такой пессимизм?
Пессимизм? Стараюсь не смотреть в его сторону, а слова про пессимизм вызывают грустную ухмылку — вся моя новая жизнь сплошной сумасшедший авантюризм и абсолютно никакого просвета... Полный раздрай! Тело в одном месте, бог знает где, а душа или что там, совершенно в другом. Неожиданно лифт останавливается между этажами, и свет становится более тусклым. Сергей удивленно произносит:
– Оп-па!
Я в растерянности и ничего не понимаю:
- Ничего себе… Это что такое?
– По-моему, мы застряли.
И мы здесь будем наедине? Может быть час? А может быть…, всю ночь? Это мысль пугает - а вдруг он захочет меня поцеловать? А вдруг захочет трогать, как там, во сне? Губы c трудом произносят:
- Как застряли?
– Как…
Сердце ухает куда-то вниз… Только не это! Судорожно тыкаю пальцами в кнопки, и ничего не происходит.
Сергей в полумраке усмехается:
- Точно.
Это он нарочно, что ли, сделал?
- Чего ты радуешься?
- Я не радуюсь, просто смысл дергаться раньше времени …
Плевать мне на смысл. Паника захлестывает мозг, и я снова и снова тыкаю пальцами в кнопки. Пригожин пожимает плечами:
- Пока не запустят, все равно никуда не поедем.
Я вижу его мерцающие глаза, я чувствую его запах… И у меня слабеют колени…. Вырваться, вырваться, вырваться! Меня из последних сил мотает по кабинке – если остановлюсь, упаду… прямо в его объятия.
- Кош-мар!
Зарываюсь лицом в ладони. Оно горит и мне нечем дышать, я задыхаюсь, я растекаюсь словно пластилин. Господи, мне надо успокоиться, хоть чуть-чуть. Зажимаю рот, потом откидываю голову назад и стараюсь дышать поглубже.
-Фу-у-ух.
- Маш, с тобой все в порядке?
Конечно, нет!
- Да, вроде, да.
- Подожди, а ты клаустрофобией не страдаешь, случайно?
Скорее паранойей на сексуальной почве. Смотрю на этого недотепу, и срываюсь:
- Слушай, Сергей, я не знаю! Я никогда в лифтах не застревала.
- М-м-м… Понятно.
Чего тебе понятно, если я сама… Сам… Ничего не понимаю! То ли здесь душно и жарко, то ли это туловище все в огне Могу только нажимать и нажимать эти чертовы кнопки и молить бога… Не знаю даже о чем… Чтобы лифт поехал и выпустил нас… Чтобы лифт не поехал и он меня поцеловал…
- Подожди, подожди, может тебе…
Он тычет пальцами в мою блузку:
- .. Расстегнуть?
Он хочет раздеть меня? Прямо здесь, в лифте? Но это невозможно! Этого нельзя! Черт, если он сейчас меня коснется и начнет раздевать, я, наверное, потеряю сознание. Судорожно хватаюсь за ворот блузки:
- Только не трогай меня, ладно?!
- Хорошо, хорошо, я тебя не трогаю…, сейчас поедем.
Отвернувшись, расстегиваю пуговицы сам. Стало немного свободнее и легче дышать. Значит, все дело в духоте. Теперь расстегнуть тугой лифчик. Тяну руку, изгибая, назад, а потом резко опускаю ее вниз – совсем с ума сошла, дура. Снова поворачиваюсь к кнопкам:
- Тут же должна быть кнопка вызова.
В голове гул и словно вата в ушах. Сквозь эту вату доносится:
- Маш, пожалуйста, я тебя прошу…, Маша-а-а….
Я поворачиваюсь к нему лицом, не в силах поднять глаза. Все как во сне, все как в фантазиях. Он что-то говорит, но я не понимаю слов:
- Так, тихо, без паники, успокойся.
Смотрю на его губы, и каждый вздох дается мне все тяжелее. Я как расплавленный пластилин… горячий, влажный, липкий… Как тогда, во сне….
- Ты здесь не одна.
Я здесь не одна… И это просто невыносимо! Облизываю пересохшие губы и поднимаю глаза к потолку. Господи, что мне делать?! Его губы совсем рядом с моими. Они шепчут:
- Разденься.
Да!
- Что?
- Сними пиджак, станет легче. Давай помогу.
Да! Да! Да! Он начинает снимать с меня пиджак, и я позволяю ему это делать. Оставшись в одной блузке, стою перед Сергеем, совершенно безвольная и покорная. Как же мне плохо! Я с трудом дышу и чувствую, как по лицу стекает холодный пот. Меня всего выворачивает наизнанку, и я не понимаю, что происходит. Ватные ноги, тяжелые, как стопудовые гири, ватные руки, которые не слушаются меня, все тело словно в огне и будто чего-то ждет, какого-то сигнала. Никогда со мной такого не было, никогда... И чем дольше смотрю на Сергея, тем больше мне невмоготу... Наверно я заболел или отравился... Отвожу глаза от лица Пригожина, а потом поднимаю их к потолку, прикрывая рот и нос ладошкой:
- Черт, они там умерли все что ли?
Как щеки то горят... Наверно температура под сорок. И так быстро поднялась... Может это какая-то жуткая инфекция? Холера или малярия....Или тиф... Или лихорадка Эбола... Ну не может быть, что все это со мной из-за Пригожина!
- Маш, это административное здание и нас сейчас вытащат, не волнуйся.
Неотрывно смотрю на его губы, не вникая в слова. Эти губы притягивают меня словно магнит. Там, во сне они прижимались к моим губам, захватывали их, терзали их... Они касались моей шеи, моих грудей, они покусывали набухшие затвердевшие соски, а потом... Встряхиваю головой и бормочу, не вникая, какую-то чушь:
- А почему, в административном здании, кнопка вызова не работает?
Пригожин пожимает плечами:
- Ну, не работает.
Потолок, стены давят со всех сторон все сильнее. Непроизвольно широко открыв рот, часто и сбивчиво дышу, а потом у меня вырывается стон:
- Черт! Мне дышать нечем.
Пытаюсь обмахиваться рукой, как веером. Сергей вдруг тоже начинает раздеваться.
- Сейчас, сейчас, подожди… Точно, станет легче.
Сердце ухает куда-то вниз. Кому легче? Что он делает? Я не хочу! Я не готова! Тем более в лифте... Растерянно бормочу:
- Ты что делаешь?
- Сейчас, сейчас… Сейчас, будет хорошо.
Растерянно смотрю на него, не отрываясь. Догадываюсь, что значит "хорошо", не маленький... Неожиданно он дует мне в лицо и суетливо сворачивает свой снятый свитер в тугой сверток. Я не знаю, что хочет делать он, не знаю, как поступить самой… самому, но я верю ему... И если он меня сейчас поцелует и скажет что любит... Не уверена, что сумею удержаться... Господи, о чем я думаю. Это не мои мысли! И весь горю, то ли от духоты, то ли от желания.
- Берем штучку, сворачиваем и вот так вот делаем.
Сергей берет двумя руками за концы свернутого свитера и начинает активно крутить им перед моим лицом. Слабое дуновение... С запахом мужского пота, Сережкиного пота... Прикрываю глаза.
- Видишь, это не кондиционер, конечно, но хоть какое-то колебание воздуха.
Мы в постели и я в его объятиях... От мужского запаха жар с лица перекидывается вниз, к животу, потом еще ниже.... Нет! Прочь! Мы не в постели! Со стоном отворачиваюсь и открываю глаза:
- Капец, да что ж такое, а?
Пригожин перестает крутить свой вентилятор:
- Тихо, тихо, Маш, я тебя прошу, только без паники… Спокойно… Спокойно.
Мы стоим вплотную в тесном лифте и смотрим друг на друга.... Поцелует или нет? Я не выдерживаю, паника и истерика захлестывают меня. Кричу вверх, в пустоту, чуть не плача:
- Эй, народ, есть там кто-нибудь или нет.
Сергей хватает меня за плечи и встряхивает.
- Слушай меня! Чем больше движений, больше суетиться, тем меньше кислорода.
О чем он? Я не понимаю.
