Высокомерная, тщеславная, мстительная сволочь! Думает, что загнал ее в угол? Перехватил все контракты - она практически банкрот... Что ж, у нее осталась последняя возможность отыграться.
Сома-Лила шла на встречу с человеком, который желал лишить ее всего.
В зеркальной стене лифта она смотрела, как расступаются по стенам все эти белые манжеты в черных костюмах, как остается одна в центре - под прицелом удивленных взглядов.
Простое белое платье и невинное лицо у окруживших ее мужчин вызывали ассоциации с дивным цветком. Это было первое впечатление. От второго прошибало холодным потом, стоило пристальнее приглядеться к тому, о чем кричали ее глаза.
Выступив из лифта, она проплыла по коридору и вошла в одну из дверей. Невозмутимо прошествовала мимо девчушки за столом секретаря. Та только и успела чуть привстать, взмахнуть ручками-крылышками и опуститься обратно.
Он был все так же красив. Сома-Лила надеялась, что за эти годы он подурнеет, постареет, что ли, но он оставался таким же - чертовски привлекательным. Аппетитным, до головокружения. Желанным.
За ее спиной щелчком захлопнулась дверь. И этого звука оказалось достаточно, чтобы головы присутствующих разом развернулись в ее сторону.
Одно мгновение, пытаясь совладать с собой, она позволила себе смотреть на него так, как хотелось. И встретила такой же откровенно пьяный и счастливый взгляд.
Потом веки захлопнулись, словно створки у объектива. И открылись вновь.
Пара хищных взоров столкнулась.
В кабинете ощутимо похолодало.
-Все свободны, - пророкотал голос. - Вон!
Слова предназначались не ей, но интонации звучали как-то... так. Не оставляя сомнений у присутствующих - кто здесь хозяин положения и, что оставаться здесь уже никак нельзя, потому, что произойти может что угодно, и это "что угодно" не для посторонних глаз.
-Желал, чтобы я приползла на коленях? - она не спрашивала, утверждала, словно все предельно очевидно. - И что теперь?
***
Эдуард ждал этой встречи семь лет. Все эти чертовы семь лет! И он был бы не он, если бы просто ждал.
Нет! Шаг за шагом он приближался к ней. Представлял их встречу. И оказался не готов.
И что теперь?
Он мог ожидать все, что угодно: скандала, истерики, слез, даже пощечин. Видит Бог, все это он заслужил. Все, кроме презрения.
Конечно, на нее у него было досье. Пухлая папка. Он знал о ней все или почти все. Сотня фотографий, во всех ракурсах. И на всех ей удавалось быть потрясающе красивой. Но не настолько ослепительной, как в реальности. И к этому он тоже был не готов.
-Если ты здесь, то твои дела совсем?..
"Из рук вон плохо". Это хотел сказать. Не смог.
-Не совсем.
-Тогда, может, отложим разговор? Займемся более приятными вещами?
-Не может. Нет, Эд. Не займемся.
От того, как она произнесла его имя, в голову полезли всякие глупости-воспоминания. Ее терпкий взгляд из-под полуопущенных ресниц. И маленькие пальчики трепещущие в плену его ладони. Их первый танец: ах, как доверчиво она прильнула и позволила себя вести, как прогнулась спина под его вдруг вспотевшей рукой. А потом жар от прижавшегося бедра и холод, когда навязанный извне ритм новой мелодии разбил нечаянную близость. Но отлепиться и отпустить уже было невозможно. И он потянул к себе и за собой, удерживая. А она поддалась, всеми изгибами прильнув, и только ресницы со вздохом вспорхнули.
Все эти глупости, что он позволял себе иногда лениво перебирать в памяти, все эти глупости, которые однажды чуть не разрушили его жизнь... Которые в итоге он засунул куда подальше...
К черту все эти глупости!
Сейчас перед ним была расчетливая, хладнокровная стерва. И не важно, что от того, как она переломила губы в улыбке, хотелось их зацеловать.
-Пусть так, - сказал он и усмехнулся в ответ.
***
Сома-Лила села за стол, на противоположной от него стороне. Собственно, присела там, где стояла, на краешек стула, положив руки на колени. Она немного боялась. Конечно, не его - себя. Она перестала доверять себе с того самого момента, когда их глаза впервые встретились. Потому и пыталась возводить барьеры, непреодолимые - так ей казалось.
-Что ты хочешь, чего добиваешься?
-Ты сама сказала.
-Поставить на колени? Как банально. Зачем?
-Зачем?
Он рассмеялся. Сухо и коротко.
-Я отвечу. Только сначала задам тебе один вопрос. И ты скажешь мне правду.
Теперь смеяться хотелось ей.
-Правда, Эд, понятие относительное. Какую правду ты хочешь услышать? И ты уверен, что действительно хочешь ее знать?
Было время, когда правду он мог читать в ее глазах. В отражении черных зрачков - в них не было ни капли лжи. Тогда они понимали друг друга без слов и обходились без вопросов.
-Почему ты сбежала от меня, ничего не объяснив? Резко, вдруг. Кем я был для тебя?
"И почему так быстро вышла замуж, а теперь сидишь тут, в белом платье, будто невеста. И у меня препротивное ощущение, что именно меня сейчас нагибают и ставят на колени, и более того, все это мне безумно нравится?".
-Это два вопроса. Я отвечу на них, и тогда ты прекратишь свое преследование? Оставишь мой бизнес в покое?
Солнце падало на ее волосы, лицо, скатывалось, лаская плечи и спину. От бьющего света или от чего еще, ее зрачки сузились и кололи иглами, а радужка приобрела злой платиновый оттенок.
-Может быть, - ответил он, сокращая расстояние, облокачиваясь на стол так, чтобы укрыть ее своей тенью.
Стереть грань, расстояние и смотреть. Как привык на всех - сверху вниз.
-С кем ты хочешь разговаривать? С Лилой? Сомой? Большая разница, у каждой из них своя правда.
-Что значит Сома, Лила? У тебя раздвоение личности?
-Нет, не так... - она усмехнулась. - Попытаюсь объяснить...
Она сама толком не понимала - как это произошло? Как получилось однажды посмотреть на себя со стороны и почувствовать отвращение к безвольно распластанному на кровати телу. Все бы ничего, если бы оно просто плакало, обычным, нормальным способом перерабатывая обиду. Тогда можно было бы сказать, что переболеет и пойдет на поправку. Но все было гораздо хуже, совсем никуда не годилось! Тело скулило от тоски, каждой клеточкой, неслышно, и все призывало кого-то. Никакие доводы рассудка не помогали. А потом глухой шепот в подушку: "Не могу больше... пожалуйста... не могу без тебя... Эд...". И опять, раз за разом, по кругу. И это было уже страшно. Отдавало безумием. А времени оставалось все меньше, со всем этим надо было спешно что-то делать. И Лила знала - что. Она мысленно отделила ту часть сознания, которую определила как Сома, уговаривая: "Тебе надо отдохнуть, поспать немного".
"Как принцессе?".
"Да. Хрустальный гробик хочешь?".
"А я когда-нибудь проснусь?".
Если бы могла, убила бы ту часть себя. Но Сома согласилась заснуть и ждать, ждать до бесконечности, плавая в своих дурных снах-воспоминаниях. А дальше пришлось справляться уже с телом, оно сорвалось и по инерции катилось вниз, теряя вес и почти не реагируя на раздражители.
-У человека имеется два полушария мозга. Левое, я назвала его Лила, мыслит рационально, последовательно и практично. Правое, Сома, интуитивно, эмоционально, опираясь на органы чувств.
Видишь ли, однажды, по ряду причин, доминирование правого полушария в моей личности оказалось опасным. Пришлось его, скажем так: изолировать. Сейчас ты разговариваешь с Лилой. Сома вряд ли захочет с тобой говорить. В любом случае, она спит...
-Почему?
Эдуарду вдруг стало неловко, словно он подглядел что-то не предназначенное для его глаз, сокровенное. Желание знать правду как-то поубавилось.
-Мне было шестнадцать, когда я встретила тебя. На тот случай, если забыл: я была наивна и невинна. Когда мы расстались, так получилось, я впала в депрессию, не совсем обычную. Просто отказалась жить. Потому, что без тебя не хотела. А с тобой...
"-Эд! Я так рада! У меня есть для тебя потрясающая новость!
-Новость?
-Да! Теперь мы сможем быть вместе, всегда!
-Глупенькая, мы будем вместе, обязательно, но не сейчас... ты несовершеннолетняя, я партнер твоего отца. Это неприемлемо. Моя репутация... ты должна понимать.
-Я тебе не нужна?
-Нужна, очень. Надо просто подождать.
-Сколько?
-Пару лет".
-А с тобой не сложилось. И моя эмоциональная часть, она почти добилась своего. Как сказали врачи: "Запустила программу самоуничтожения". Разум пытался бороться с чувствами к тебе. Бесполезно. Она отчаянно цеплялась за них, она ждала тебя, каждую минуту, она верила, что ты придешь за ней, до последнего... слушай! Не перебивай, ты хотел правду? Пришлось усыпить ее, убаюкать сказками, что все будет хорошо, если чуть-чуть подождать - каких-то пару лет. Она сама на это согласилась, понимала, что надеяться не на что. Тело к тому времени было в ужасном состоянии, два месяца в специальном санатории, внутривенное питание и все такое...
"-Отец, я хочу выйти замуж.
-Так вот в чем причина всего этого? Ты всегда была избалованной, капризной и привыкла все получать на блюдечке. Но, неужели нельзя было иначе? Нормально, без этих заскоков?
-Так ты позволишь мне?
-Кто он?
-Ты его не знаешь, папа, просто скажи, что не против. Так надо, поверь.
-Надо ли?.."
Она и сама не знала, кто станет ее мужем, и эта была проблема, которую решать пришлось быстро. Сразу по выписке из клиники.
"Очередная блажь? - отец развел руками и было столько беспомощности в этом его жесте, что стало почти жаль. - Впрочем, делай что хочешь".
***
-Санаторий? - Эдуард начал сердиться. - Мне было сказано, что ты уехала за границу, на учебу. Абонент недоступен. А потом я вдруг узнаю, что ты выскакиваешь замуж. Какого черта ты ничего мне не сказала?
-Ты отверг меня. Не помнишь? На самом деле, если я и была нужна тебе, то в очень ограниченном объеме. Ты не хотел ничего менять в своей жизни, да и встречались мы только в твоей постели. Но у тебя было время, немного, но было, когда я еще ждала. Однако... ты пренебрег мной, и этим задел гордость. Это теперь я могу говорить про свои чувства к тебе так спокойно. И мне безразлично, что ты подумаешь. Тогда же... юношеский максимализм, да? Лучше сдохну, чем признаюсь и я подыхала. А ты... ты мог в любой момент просто прийти, взять меня за руку и увести за собой. И я бы пошла, куда угодно, ничего не требуя, не задавая вопросов, на любых условиях. Не жена, так любовница!
***
У него заболела голова. И это было хорошо. Это отвлекало, потому что в груди разболелось еще сильнее, словно в начавшую затягиваться рану ткнули чем-то острым и горячим, отчего старые швы начали плавиться и расползаться, обнажая с трудом бьющееся сердце.
Отчего-то вспомнилась фотография, та самая, с которой и началось его пресловутое "Досье". Где она: в бежевом платье и лицо под фатой - счастливое. Ах, как хотелось подойти к ней тогда, сорвать эту дрянь с головы, задрать подол и отшлепать, прилюдно. А потом на руки, к груди и никогда не отпускать... Но его не пригласили на свадьбу, даже не сообщили, не посчитали нужным, просто молча выкинули из своей жизни. И сидеть в машине, поджидая свадебный кортеж, и прятаться за деревьями, в бессильной ярости, было унизительно.
Именно тогда, глядя на ее улыбающееся, не для него! лицо, он осознал насколько сильно он ее ненавидит! И позже, вглядываясь в эту в фотографию, украденную с полочки в доме ее отца, он поклялся, что отберет у нее все! Все, что она украла у него и отдала другому! Все, что у него самого больше никогда не случится...
Теперь же...
Оказывается, в том, что случилось и не случилось, виноват он сам? Вернее:
-Моя гордыня?
-Даже тогда, на свадьбе. Я ждала тебя.
Это был последний раз, когда Соме было позволено проснуться и лучащимися от радостного предвкушения глазами смотреть на каждого гостя. Позволено, потому, что и Лила ощущала его присутствие и желание, такое же сильное, как у нее: быть рядом, быть вместе! Но будь Лила одна, она бы упрямо выплюнула в его лицо высокомерное: "Нет!". Сома же всем своим видом кричала: "Да!", упорно выискивая свое, родное в череде гостей.
Это был последний раз, когда Сома проснулась.
-Ты любила этого... мужа? - спросил он вдруг.
Спросил спокойно, невозмутимо, равнодушно. И ему было безразлично, что она ответит. Мог бы и не спрашивать... какая разница?
-Я его использовала...
Замужество дало ей свободу, в первую очередь от отца, от его ненужных вопросов и всего остального. Независимость. А так же шанс спрятаться и спрятать то, что стало единственным смыслом жизни.
-Этот брак дал мне возможность исчезнуть, затаиться, залезть в нору и зализать раны. К тому времени я весьма прагматично смотрела на мир. Без иллюзий. Без ненужных никому эмоций, расчетливо.
-Он оказался лучше, чем я? - бросил Эдуард и тут же пожалел об этом.
Ее лицо словно поползло от этого вопроса, размазалось, потом глаза резко сфокусировалось: прищуренный взгляд под напряженным лбом и полоска крепко сжатых губ. Розовых, блестящих, красивых даже в этом пренебрежительном изломе.
-Ты имеешь в виду секс? Он был другим, совершенно.
Все было иначе. Тогда она поняла, что стоит за словами: эрекция, фрикции, семяизвержение. Секс оказался до ужаса физиологичен и нелеп.
-Не так...
"...как с тобой".
С мужем не было этого непонятного и необъяснимого падения в пустоту, где отключаются разом все мысли, и остается лишь натянутое, как струна, вибрирующее каждой клеточкой тела наслаждение. Не было бездумно принимающего и отдающего созвучия двух тел, душ и чего еще там... сердец? Словно таешь, теряя способность видеть, слышать, говорить; приходишь в себя, на мгновение от сладкой боли и растворяешься вновь. Чтобы очнуться уже окутанной мантией нежности, на груди, под большими горячими ладонями.
Все это ушло из ее жизни, раз и навсегда. Наверное, Сома хранила, берегла где-то эти безделушки воспоминаний, но она спала, а у Лилы и без того было довольно проблем.
***
Воздух в кабинете как-то опасно наэлектризовался, Эдуард поймал себя на мысли, что сам начинает раздваиваться, словно безумие, от которого он все это время пытался бежать, только и ждет, чтобы наброситься и перекусить. Рука потянулась к горлу, вцепилась в галстук, ослабила узел, потом и вовсе стянула его. Следом полетел и пиджак.
-Жарко, - сказал. - Хочешь минералки?
Обрадовался мелькнувшей мысли, что может вот так, почти спокойно с ней говорить. И даже заставить себя отойти, взять два стакана, налить воду, и рука не дрогнет при этом, не прольет.
Она тоже, вполне без подтекста, может улыбнуться и даже отвести взгляд в сторону, разглядеть уютный диванчик в углу, пересесть, осесть, расслабив затекшую спину.
Эдуард подал ей стакан, сел рядом...
Чуть прикрыв глаза Лила смотрела на него, на то, как он делает глоток, как кадык над воротником рубашки дергается, и нестерпимо захотелось расстегнуть пуговичку, ослабить это давление.
"А губы, наверное, мокрые и холодные. Как тогда утром, в первый их раз...".
Он тогда жадно глотал воду, а она, притворяясь, что спит, наблюдала за ним. Потом он закурил. Это был единственный раз, когда она видела его с сигаретой. А потом ее накрыл вкус табака и ментола на холодных губах.
"Мне пора", - шептала она, зная, что никуда не уйдет, потому что просто не сможет.
