— Мы вроде крюк делаем, — заметил Такко, когда солнце, едва просвечивающее сквозь облака, переместилось вправо. — Могла бы тропинка и прямее вести, да?
— Там кладбище, — неохотно объяснил Улль. — Никто туда не ходит.
— А кто присматривает за могилами?
Мальчишка не ответил. Такко тоже помолчал, примериваясь, как лучше расспросить.
— Там, где я вырос, — начал он, — верят, что умершим нет дела до живых. Многие рады были бы советоваться с ними, и есть много разных способов призвать ушедших, но они не помогают.
Улль поднял на него удивлённые глаза, даже ветку опустил и тут же хлопнул себя по щеке, оставив кровавый мазок — комары свирепствовали не на шутку.
— Но неупокоенные-то всё равно придут, — прошептал он.
— Нет, — Такко покачал головой. — В горах столько их лежит… Я видел. Они как тени мелькают, если прямо не смотреть. Только у них свои заботы. У нас было, что один сорвался со скалы, и его невеста несколько ночей сидела на том местом и просила забрать её с собой.
— И что?.. — Улль едва шевелил губами.
— Никто не пришёл, — пожал плечами Такко. — А когда роют шахты, иногда натыкаются на кости в старых пещерах, и их всегда легко задобрить. Не знаю, как в здешних краях, но там, где я вырос, умершим нет дела до живых.
— То у вас, — возразил Улль, но вздохнул свободнее и зашагал шире. — Хочешь, я тебе расскажу, как мельник Йохан ехал по мосту и мост рухнул?.. Вот была потеха на всю округу!..
Лесная тропинка вилась неспешно, огибая валуны и особенно густые заросли. К тому времени, когда впереди заблестело озеро, у Такко в голове гудело от количества сведений, которыми его снабдил разговорчивый мальчишка. Как и в других селениях, у местных жителей словно была одна память на всех, и маленький Улль, которому и десяти лет не минуло, рассказывал истории пятнадцатилетней давности, слово в слово повторяя за старшими. Лучшего собеседника и желать было нельзя — только трещал он обо всём подряд, перемешивая истории жителей со старинными легендами.
— А прабабка моя помнит, как в Эсхене расплодились крысы сверх меры и никто не мог с ними сладить. Тогда в городе объявился заезжий человек, и знаешь, как их извёл?
— Знаю. Сыграл на дудке и увёл крыс в озеро. — Легенду о Крысолове рассказывали в каждом городе, вблизи которого был мало-мальски подходящий водоём. — Только ваше озерцо маловато будет.
— Обмелело, — уверенно возразил Улль. — Лет-то сколько прошло! А потом знаешь, что было?..
Разумеется, Такко знал. Лёгче лёгкого было представить себе музыканта в старинном платье — отчего-то в чёрном бархате, — за которым сплошной серой волной следовали крысы, оставив за собой растерянный и ошалевший от радости город. А спустя несколько дней также покорно за ним ушли дети горожан, отказавшихся платить загадочному дудочнику.
— Не могло здесь такого быть, — уверенно сказал Такко притихшему мальчишке. — Смотри, какие топкие берега. Толкать лодку и играть на дудке, хоть и волшебной, не получится. О, глянь, что это там?
На другом берегу за стеной молодой еловой поросли просматривались не то остатки сооружения, не то статуи вроде тех, что стояли вдоль подъездной аллеи.
— Кладбище? — уточнил Такко и прочёл ответ в распахнутых глазах Улля.
К середине озера вели мостки, на которых были развешаны сетки, сачки и стояли перевёрнутые вверх дном лохани. Такко присел на край, откинул полу плаща и приглашающе кивнул мальчику:
— Садись. Расскажи, что у вас тут приключилось. Я знаю, что могилы раскрывали. И что маркграф устроил охоту, и кое-кого из ваших не досчитались.
— Откуда знаешь? Мы не говорим об этом, чтобы не разгневать… никого.
«Вернее, чтобы не отпугнуть проезжих торговцев, пополняющих городскую казну пошлинами», — подумал Такко, но вслух сказал только:
— Рассказывай. Я тебя не выдам, не бойся.
Оказалось, что всё началось лет двадцать, а то и двадцать пять назад, когда были живы родители нынешнего маркграфа, а сам он только начинал задумываться о женитьбе. Первым осквернили одно из старейших захоронений управляющего замка. Сначала решили, что земля осела от времени, но, подойдя ближе, заметили раскиданные вокруг влажные комья. Похитители пытались замести следы, но то ли спешили, то ли утомились рыть тяжёлую лесную почву.
Только утихли пересуды, как пострадала могила конюха, погибшего за месяц до того. Затем года три было тихо, но после разорители вернулись, осквернив пристанище писаря, скончавшегося полвека назад. Шум был изрядный; старый маркграф даже хотел писать в столицу, чтобы прислали императорских дознавателей, но то ли письмо не дошло, то ли в просьбе было отказано, но расследование не состоялось. Всё затихло ещё года на четыре, после чего разорили одну из старых безымянных могил, и снова дело замяли, так как молодой маркграф собирался осенью жениться и вся округа готовилась к торжеству.
Затем в замок прибыла госпожа Малвайн и начала благоустраивать свои новые владения. Один за другим умерли родители маркграфа, родилась Агнет, и в деревне уже начали забывать страшную историю, когда округу потрясли известия о новых преступлениях. Вскрыли ещё две старые могилы: молодой прачки и ученика переписчика замковых книг. Обе — в ночи осеннего равноденствия с перерывом в один год. А ещё через год — было это без малого шесть лет назад — маркграф объявил охоту на копателей.
Улль, уставившись невидящими глазами в озеро и комкая подол рубахи, рассказывал, как с наступлением темноты все дееспособные мужчины, вооружившись острыми кольями, окружили кладбище. В самый тёмный час послышался звон лопаты о камень, и крестьяне, запалив факелы, с криками ринулись через ограду под предводительством маркграфа. В ту ночь не пострадала ни одна могила, но случилась куда большая беда — мало того, что не поймали преступников, так ещё и пропали пятеро, и не нашли ни костей, ни обрывков одежды, ничего.
…Они бежали, спотыкаясь о вросшие в землю камни и стягивая вокруг преступника огненное кольцо. Остро пахло смолой, факелы трещали и бросали искры, травы под ногами источали пряный аромат. А у входа в семейный склеп стоял сам маркграф с факелом в правой руке и мечом в левой, готовый свершить справедливый суд.
— А могилы на деревенском кладбище, получается, не пострадали? — спросил Такко, с трудом вынырнув из столь живо представившейся картины.
Улль замотал головой:
— Нет, ты что. Наших никто не трогал.
Наших. В том-то и дело, что обидели не своих мёртвых, а чужих. Разорили бы хоть одну могилу на деревенском или городском кладбище — жители не стали бы терпеть, и толпа с кольями и факелами ринулась бы прямиком к замку. Кому ещё и отвечать за преступление, как не хозяину земли, на которой оно случилось? А так мертвецы были чужие, оттого только посудачили и порешили обходить кладбище стороной.
— А захоронения в усыпальнице?
— Тоже не тронули.
— Скажи, а неужели дознавателей больше не звали?
— Звали, когда наши пропали, только те ничего не нашли. Пока они добрались, мы сами прошли лес вдоль и поперёк и озеро проборонили. Дознаватели-то приезжали, и маркграф их хорошо принял: жена его сама встречала, егерь по лесу водил, чтобы не заплутали, и сам он с ними ездил…
— А егерь тот жив? — уцепился Такко за ещё одного свидетеля. — Он же и в охоте участвовал, да?
— Да, только… В общем, мы из-за него в лес поодиночке и не ходим. Пропал он, и тоже ни слуху ни духу.
— Когда пропал?
— Года через два после всей этой истории. — Улль помялся, огляделся вокруг и понизил голос до шёпота: — Мать говорит, он до сих пор в лесах прячется. Брови на переносице сросшиеся, сам в красном плаще, и кто его встретит, из лесу не вернётся…
— Это ты уже хватил, — рассмеялся Такко. — Оборотни в красных плащах только за девками гоняются, которые в года входят. Нам-то чего бояться? А егерь ваш старый был? Может, подался в бега от долгов или с чьей-нибудь вдовушкой не поладил?
— Ты говоришь, как мой дед, — насупился Улль, словно у него отняли сказку. — Тот тоже ни во что не верит. Даже на пустошь, что за лесом, не боится ходить. Говорит, там дичь сама в руки идёт…
Такко пожал плечами, а про себя подумал, что сам ни за что не сунулся бы один на пустошь, особенно в сумерках. Каждый знает, что после заката там носится Дикая охота и жёсткий вереск стелется под копытами коней, не роняя ни единого лепестка. Всадникам Дикой охоты вечно не хватает хороших воинов, и они не пропустят меткого лучника, в этом Такко был уверен. Отбиваться от них бесполезно — стрелы и клинки проходят сквозь призрачные тела, не помяв оперения и не получив ни единой зазубрины…
Сквозь сплошную стену елей не было видно мраморных стен, но Такко прикинул, что кладбище было по правую руку и, если идти прямиком через лес, можно добраться за полчаса, а то и быстрее. Теперь было ясно, отчего на западной стене были потёки свежего раствора. Именно там были ворота, через которые обитателей замка раньше провожали в последний путь.
Имена исчезнувших в ночь охоты мельтешили в голове. Йерн-колбасник; Тиль, ученик корзинщика; Фест и Рик, племянники и помощники конюшего Берта; Ал, подмастерье ткача, пришедший на праздник из города. Такко раскладывал их и так и этак, но не мог найти общего. Если что-то и связывало пропавших, это было слишком неочевидно. А может, и ничего не связывало — это предстояло выяснить.
У конюшни стояла карета, и мальчики рванулись было вперёд: неужели гости приехали раньше? Но быстро поняли свою ошибку: карета совсем не была украшена, а вместо родового герба на дверце были изображены щипцы с обвившейся вокруг змеёй. В замок пожаловал лекарь. Похоже, за ним послали вскоре после их ухода — лошадь у коновязи выглядела отдохнувшей и нетерпеливо толкала мордой пустое ведро.
Ставшую совсем неподъёмной лохань с рыбой оттащили на кухню. Улль остался выслушивать выговор за долгую отлучку, а Такко вернулся к конюшне поближе рассмотреть карету и как раз застал, когда лекарь спускался по ступеням замка в сопровождении няньки.
— Вы, почтенная Катерина, опора благоразумия в этом доме, — донёсся его густой низкий голос. — С вашей заботой госпожа Агнет поправится за пару дней. Безусловно, обморок и последующая слабость вызваны переутомлением. Полный покой, укрепляющие отвары, и она сможет достойно встретить гостей.
— Всё благодаря вашим знаниям, — отозвалась нянька. — Надеюсь, вы не откажете ещё в одном совете? Я не хотела при ней…
Они остановились по другую сторону кареты.
— Ночные хождения возобновились. Мне докладывали уже дважды.
— И это вновь связано с приездом в замок?
— Да. В городе она спит крепко.
— И вам снова не удалось её удержать?
— Нет, снова нет! Я сплю очень чутко, слышу каждый шорох, но она встаёт необычайно тихо и так же тихо возвращается. Я боюсь за неё, господин лекарь.
— Вероятно, обострение возникает из-за сырой погоды и излишних волнений, — важно кивнул лекарь. — Я оставлю травы и порошки, которые должны помочь, а сверх того порекомендую тёплые ванны и…
За разговорами о кладбище Такко почти позабыл, как встретил Агнет в ночном коридоре, но теперь её загадочные прогулки получили простое объяснение — девочка бродила во сне! Такко на миг представил, каково это — проснуться совсем не там, где лёг, и поёжился: утратить власть над собственным телом было поистине страшно.
Лекарь меж тем закончил давать советы и, понизив голос, спросил:
— Как госпожа Малвайн?
— По-прежнему, — с горечью ответила нянька.
— Господин маркграф не изменил своего мнения?
— Увы, нет. Он даже меня не подпускает к ней.
— Мужайтесь, дорогая Катерина. Черпайте успокоение в заботе о той, чьё здоровье целиком зависит от вашей стойкости. Будем уповать на то, что рано или поздно благоразумие восторжествует и нам будет позволено осмотреть госпожу Малвайн. Уверен, мы поставили бы её на ноги за несколько месяцев!
— Увы, нынче нам остаётся одна лишь надежда… — вздохнула Катерина.
До вечера Такко разбирал вместе с неторопливым Бертом сбруйную и обдумывал услышанное за сегодняшний день.
Кому могли понадобиться старые кости? Больше всего сбивало с толку, что все захоронения были сделаны в разное время и что не пострадала маркграфская усыпальница. Значит, могилы раскапывали не за тем, чтобы ограбить. Какие украшения могли быть у писаря или юной прачки!
Какие-то странные обряды? Осеннее равноденствие, после которого солнце теряет силу, подходило для тёмных ритуалов, но в те дни разрыли только две последние могилы. Скорее всего, праздником воспользовались, чтобы избежать невольных свидетелей. Кто пойдёт на кладбище, когда по всей округе шумят ярмарки? Наверняка в Эсхен приезжали актёры, и добродетельные горожане за ухо уводили детей по домам, а сами потом подглядывали из-за занавесок за акробатами и жонглёрами!
Картина не складывалась.
Улль говорил, что первые могилы стали разорять лет двадцать назад. Быть может, это дело рук разных людей? Мог ли кто-то из разжалованных слуг быть обижен на маркграфов до такой степени, что стал из мести разрывать могилы, а когда его похоронили в другом месте, дело продолжил сын?
И куда потом дели кости? Мысли, что их бросили в лесу или утопили в озере, Такко отмёл сразу. Ему разок пришлось рыть яму для незадачливых разбойников в сосновом лесу, и он хорошо помнил, как ныло всё тело после борьбы с податливым сырым песком. А под здешним ельником вполне мог быть и тяжёлый суглинок — пока вскопаешь, ни рук, ни спины не найдёшь. Какой смысл хоронить то, что было выкопано с таким трудом?
Но и унести их далеко не могли. Кто его знает, сколько весит человеческий остов, но раз в числе разорённых могил были совсем свежие, то злоумышленников, скорее всего, было двое, а то и трое — так и копать сподручнее, и тащить добычу.
Колокол у кухни созывал всех на ужин. Умываясь у переполненной бочки под водостоком, Такко твёрдо решил, что, как только гости уедут, непременно наведается на кладбище. Следовало узнать, далеко ли друг от друга располагались разорённые могилы, поглядеть поближе на усыпальницу, а ещё проверить, нет ли рядом проезжей дороги.
Но прежде нужно было дождаться приезда гостей.
Статуи в саду были отмыты от мха и птичьих следов. Герб Оллардов, выбитый на каменной стене над главным входом, сиял; его тщательно вычистили с песком и протёрли с маслом. Такко не присматривался раньше к гербу и был уверен, что на нём изображены два скрещённых меча и круглый щит, но теперь было видно, что это циркуль и зубчатое колесо. Даже дождь перестал лить, и сквозь плотные облака иногда проглядывало солнце.
День, которого так ждали в замке, настал — из Эсхена примчался гонец.
А после полудня, стуча колёсами и поскрипывая ремнями, в распахнутые ворота въехала карета с вызолоченным гербом, запряженная парой гнедых, за ней — повозка с поклажей. В просторном дворе сразу стало тесно и шумно. Такко загляделся на тонко сработанные ножны мечей и украшенные самоцветами колчаны, получил тычок в спину от Берта и повёл наконец лошадей к коновязи.
За хлопотами он едва не проглядел жениха. Оказалось, у юного Фредрика уже пробивались усы, да и уверенные манеры свидетельствовали о том, что молодой маркграф вот-вот войдёт в года.
Хозяева ждали гостей на крыльце: Агнет, едва
— Там кладбище, — неохотно объяснил Улль. — Никто туда не ходит.
— А кто присматривает за могилами?
Мальчишка не ответил. Такко тоже помолчал, примериваясь, как лучше расспросить.
— Там, где я вырос, — начал он, — верят, что умершим нет дела до живых. Многие рады были бы советоваться с ними, и есть много разных способов призвать ушедших, но они не помогают.
Улль поднял на него удивлённые глаза, даже ветку опустил и тут же хлопнул себя по щеке, оставив кровавый мазок — комары свирепствовали не на шутку.
— Но неупокоенные-то всё равно придут, — прошептал он.
— Нет, — Такко покачал головой. — В горах столько их лежит… Я видел. Они как тени мелькают, если прямо не смотреть. Только у них свои заботы. У нас было, что один сорвался со скалы, и его невеста несколько ночей сидела на том местом и просила забрать её с собой.
— И что?.. — Улль едва шевелил губами.
— Никто не пришёл, — пожал плечами Такко. — А когда роют шахты, иногда натыкаются на кости в старых пещерах, и их всегда легко задобрить. Не знаю, как в здешних краях, но там, где я вырос, умершим нет дела до живых.
— То у вас, — возразил Улль, но вздохнул свободнее и зашагал шире. — Хочешь, я тебе расскажу, как мельник Йохан ехал по мосту и мост рухнул?.. Вот была потеха на всю округу!..
Лесная тропинка вилась неспешно, огибая валуны и особенно густые заросли. К тому времени, когда впереди заблестело озеро, у Такко в голове гудело от количества сведений, которыми его снабдил разговорчивый мальчишка. Как и в других селениях, у местных жителей словно была одна память на всех, и маленький Улль, которому и десяти лет не минуло, рассказывал истории пятнадцатилетней давности, слово в слово повторяя за старшими. Лучшего собеседника и желать было нельзя — только трещал он обо всём подряд, перемешивая истории жителей со старинными легендами.
— А прабабка моя помнит, как в Эсхене расплодились крысы сверх меры и никто не мог с ними сладить. Тогда в городе объявился заезжий человек, и знаешь, как их извёл?
— Знаю. Сыграл на дудке и увёл крыс в озеро. — Легенду о Крысолове рассказывали в каждом городе, вблизи которого был мало-мальски подходящий водоём. — Только ваше озерцо маловато будет.
— Обмелело, — уверенно возразил Улль. — Лет-то сколько прошло! А потом знаешь, что было?..
Разумеется, Такко знал. Лёгче лёгкого было представить себе музыканта в старинном платье — отчего-то в чёрном бархате, — за которым сплошной серой волной следовали крысы, оставив за собой растерянный и ошалевший от радости город. А спустя несколько дней также покорно за ним ушли дети горожан, отказавшихся платить загадочному дудочнику.
— Не могло здесь такого быть, — уверенно сказал Такко притихшему мальчишке. — Смотри, какие топкие берега. Толкать лодку и играть на дудке, хоть и волшебной, не получится. О, глянь, что это там?
На другом берегу за стеной молодой еловой поросли просматривались не то остатки сооружения, не то статуи вроде тех, что стояли вдоль подъездной аллеи.
— Кладбище? — уточнил Такко и прочёл ответ в распахнутых глазах Улля.
К середине озера вели мостки, на которых были развешаны сетки, сачки и стояли перевёрнутые вверх дном лохани. Такко присел на край, откинул полу плаща и приглашающе кивнул мальчику:
— Садись. Расскажи, что у вас тут приключилось. Я знаю, что могилы раскрывали. И что маркграф устроил охоту, и кое-кого из ваших не досчитались.
— Откуда знаешь? Мы не говорим об этом, чтобы не разгневать… никого.
«Вернее, чтобы не отпугнуть проезжих торговцев, пополняющих городскую казну пошлинами», — подумал Такко, но вслух сказал только:
— Рассказывай. Я тебя не выдам, не бойся.
***
Оказалось, что всё началось лет двадцать, а то и двадцать пять назад, когда были живы родители нынешнего маркграфа, а сам он только начинал задумываться о женитьбе. Первым осквернили одно из старейших захоронений управляющего замка. Сначала решили, что земля осела от времени, но, подойдя ближе, заметили раскиданные вокруг влажные комья. Похитители пытались замести следы, но то ли спешили, то ли утомились рыть тяжёлую лесную почву.
Только утихли пересуды, как пострадала могила конюха, погибшего за месяц до того. Затем года три было тихо, но после разорители вернулись, осквернив пристанище писаря, скончавшегося полвека назад. Шум был изрядный; старый маркграф даже хотел писать в столицу, чтобы прислали императорских дознавателей, но то ли письмо не дошло, то ли в просьбе было отказано, но расследование не состоялось. Всё затихло ещё года на четыре, после чего разорили одну из старых безымянных могил, и снова дело замяли, так как молодой маркграф собирался осенью жениться и вся округа готовилась к торжеству.
Затем в замок прибыла госпожа Малвайн и начала благоустраивать свои новые владения. Один за другим умерли родители маркграфа, родилась Агнет, и в деревне уже начали забывать страшную историю, когда округу потрясли известия о новых преступлениях. Вскрыли ещё две старые могилы: молодой прачки и ученика переписчика замковых книг. Обе — в ночи осеннего равноденствия с перерывом в один год. А ещё через год — было это без малого шесть лет назад — маркграф объявил охоту на копателей.
Улль, уставившись невидящими глазами в озеро и комкая подол рубахи, рассказывал, как с наступлением темноты все дееспособные мужчины, вооружившись острыми кольями, окружили кладбище. В самый тёмный час послышался звон лопаты о камень, и крестьяне, запалив факелы, с криками ринулись через ограду под предводительством маркграфа. В ту ночь не пострадала ни одна могила, но случилась куда большая беда — мало того, что не поймали преступников, так ещё и пропали пятеро, и не нашли ни костей, ни обрывков одежды, ничего.
…Они бежали, спотыкаясь о вросшие в землю камни и стягивая вокруг преступника огненное кольцо. Остро пахло смолой, факелы трещали и бросали искры, травы под ногами источали пряный аромат. А у входа в семейный склеп стоял сам маркграф с факелом в правой руке и мечом в левой, готовый свершить справедливый суд.
— А могилы на деревенском кладбище, получается, не пострадали? — спросил Такко, с трудом вынырнув из столь живо представившейся картины.
Улль замотал головой:
— Нет, ты что. Наших никто не трогал.
Наших. В том-то и дело, что обидели не своих мёртвых, а чужих. Разорили бы хоть одну могилу на деревенском или городском кладбище — жители не стали бы терпеть, и толпа с кольями и факелами ринулась бы прямиком к замку. Кому ещё и отвечать за преступление, как не хозяину земли, на которой оно случилось? А так мертвецы были чужие, оттого только посудачили и порешили обходить кладбище стороной.
— А захоронения в усыпальнице?
— Тоже не тронули.
— Скажи, а неужели дознавателей больше не звали?
— Звали, когда наши пропали, только те ничего не нашли. Пока они добрались, мы сами прошли лес вдоль и поперёк и озеро проборонили. Дознаватели-то приезжали, и маркграф их хорошо принял: жена его сама встречала, егерь по лесу водил, чтобы не заплутали, и сам он с ними ездил…
— А егерь тот жив? — уцепился Такко за ещё одного свидетеля. — Он же и в охоте участвовал, да?
— Да, только… В общем, мы из-за него в лес поодиночке и не ходим. Пропал он, и тоже ни слуху ни духу.
— Когда пропал?
— Года через два после всей этой истории. — Улль помялся, огляделся вокруг и понизил голос до шёпота: — Мать говорит, он до сих пор в лесах прячется. Брови на переносице сросшиеся, сам в красном плаще, и кто его встретит, из лесу не вернётся…
— Это ты уже хватил, — рассмеялся Такко. — Оборотни в красных плащах только за девками гоняются, которые в года входят. Нам-то чего бояться? А егерь ваш старый был? Может, подался в бега от долгов или с чьей-нибудь вдовушкой не поладил?
— Ты говоришь, как мой дед, — насупился Улль, словно у него отняли сказку. — Тот тоже ни во что не верит. Даже на пустошь, что за лесом, не боится ходить. Говорит, там дичь сама в руки идёт…
Такко пожал плечами, а про себя подумал, что сам ни за что не сунулся бы один на пустошь, особенно в сумерках. Каждый знает, что после заката там носится Дикая охота и жёсткий вереск стелется под копытами коней, не роняя ни единого лепестка. Всадникам Дикой охоты вечно не хватает хороших воинов, и они не пропустят меткого лучника, в этом Такко был уверен. Отбиваться от них бесполезно — стрелы и клинки проходят сквозь призрачные тела, не помяв оперения и не получив ни единой зазубрины…
Сквозь сплошную стену елей не было видно мраморных стен, но Такко прикинул, что кладбище было по правую руку и, если идти прямиком через лес, можно добраться за полчаса, а то и быстрее. Теперь было ясно, отчего на западной стене были потёки свежего раствора. Именно там были ворота, через которые обитателей замка раньше провожали в последний путь.
Имена исчезнувших в ночь охоты мельтешили в голове. Йерн-колбасник; Тиль, ученик корзинщика; Фест и Рик, племянники и помощники конюшего Берта; Ал, подмастерье ткача, пришедший на праздник из города. Такко раскладывал их и так и этак, но не мог найти общего. Если что-то и связывало пропавших, это было слишком неочевидно. А может, и ничего не связывало — это предстояло выяснить.
***
У конюшни стояла карета, и мальчики рванулись было вперёд: неужели гости приехали раньше? Но быстро поняли свою ошибку: карета совсем не была украшена, а вместо родового герба на дверце были изображены щипцы с обвившейся вокруг змеёй. В замок пожаловал лекарь. Похоже, за ним послали вскоре после их ухода — лошадь у коновязи выглядела отдохнувшей и нетерпеливо толкала мордой пустое ведро.
Ставшую совсем неподъёмной лохань с рыбой оттащили на кухню. Улль остался выслушивать выговор за долгую отлучку, а Такко вернулся к конюшне поближе рассмотреть карету и как раз застал, когда лекарь спускался по ступеням замка в сопровождении няньки.
— Вы, почтенная Катерина, опора благоразумия в этом доме, — донёсся его густой низкий голос. — С вашей заботой госпожа Агнет поправится за пару дней. Безусловно, обморок и последующая слабость вызваны переутомлением. Полный покой, укрепляющие отвары, и она сможет достойно встретить гостей.
— Всё благодаря вашим знаниям, — отозвалась нянька. — Надеюсь, вы не откажете ещё в одном совете? Я не хотела при ней…
Они остановились по другую сторону кареты.
— Ночные хождения возобновились. Мне докладывали уже дважды.
— И это вновь связано с приездом в замок?
— Да. В городе она спит крепко.
— И вам снова не удалось её удержать?
— Нет, снова нет! Я сплю очень чутко, слышу каждый шорох, но она встаёт необычайно тихо и так же тихо возвращается. Я боюсь за неё, господин лекарь.
— Вероятно, обострение возникает из-за сырой погоды и излишних волнений, — важно кивнул лекарь. — Я оставлю травы и порошки, которые должны помочь, а сверх того порекомендую тёплые ванны и…
За разговорами о кладбище Такко почти позабыл, как встретил Агнет в ночном коридоре, но теперь её загадочные прогулки получили простое объяснение — девочка бродила во сне! Такко на миг представил, каково это — проснуться совсем не там, где лёг, и поёжился: утратить власть над собственным телом было поистине страшно.
Лекарь меж тем закончил давать советы и, понизив голос, спросил:
— Как госпожа Малвайн?
— По-прежнему, — с горечью ответила нянька.
— Господин маркграф не изменил своего мнения?
— Увы, нет. Он даже меня не подпускает к ней.
— Мужайтесь, дорогая Катерина. Черпайте успокоение в заботе о той, чьё здоровье целиком зависит от вашей стойкости. Будем уповать на то, что рано или поздно благоразумие восторжествует и нам будет позволено осмотреть госпожу Малвайн. Уверен, мы поставили бы её на ноги за несколько месяцев!
— Увы, нынче нам остаётся одна лишь надежда… — вздохнула Катерина.
***
До вечера Такко разбирал вместе с неторопливым Бертом сбруйную и обдумывал услышанное за сегодняшний день.
Кому могли понадобиться старые кости? Больше всего сбивало с толку, что все захоронения были сделаны в разное время и что не пострадала маркграфская усыпальница. Значит, могилы раскапывали не за тем, чтобы ограбить. Какие украшения могли быть у писаря или юной прачки!
Какие-то странные обряды? Осеннее равноденствие, после которого солнце теряет силу, подходило для тёмных ритуалов, но в те дни разрыли только две последние могилы. Скорее всего, праздником воспользовались, чтобы избежать невольных свидетелей. Кто пойдёт на кладбище, когда по всей округе шумят ярмарки? Наверняка в Эсхен приезжали актёры, и добродетельные горожане за ухо уводили детей по домам, а сами потом подглядывали из-за занавесок за акробатами и жонглёрами!
Картина не складывалась.
Улль говорил, что первые могилы стали разорять лет двадцать назад. Быть может, это дело рук разных людей? Мог ли кто-то из разжалованных слуг быть обижен на маркграфов до такой степени, что стал из мести разрывать могилы, а когда его похоронили в другом месте, дело продолжил сын?
И куда потом дели кости? Мысли, что их бросили в лесу или утопили в озере, Такко отмёл сразу. Ему разок пришлось рыть яму для незадачливых разбойников в сосновом лесу, и он хорошо помнил, как ныло всё тело после борьбы с податливым сырым песком. А под здешним ельником вполне мог быть и тяжёлый суглинок — пока вскопаешь, ни рук, ни спины не найдёшь. Какой смысл хоронить то, что было выкопано с таким трудом?
Но и унести их далеко не могли. Кто его знает, сколько весит человеческий остов, но раз в числе разорённых могил были совсем свежие, то злоумышленников, скорее всего, было двое, а то и трое — так и копать сподручнее, и тащить добычу.
Колокол у кухни созывал всех на ужин. Умываясь у переполненной бочки под водостоком, Такко твёрдо решил, что, как только гости уедут, непременно наведается на кладбище. Следовало узнать, далеко ли друг от друга располагались разорённые могилы, поглядеть поближе на усыпальницу, а ещё проверить, нет ли рядом проезжей дороги.
Но прежде нужно было дождаться приезда гостей.
Глава 2. Высокие гости
Статуи в саду были отмыты от мха и птичьих следов. Герб Оллардов, выбитый на каменной стене над главным входом, сиял; его тщательно вычистили с песком и протёрли с маслом. Такко не присматривался раньше к гербу и был уверен, что на нём изображены два скрещённых меча и круглый щит, но теперь было видно, что это циркуль и зубчатое колесо. Даже дождь перестал лить, и сквозь плотные облака иногда проглядывало солнце.
День, которого так ждали в замке, настал — из Эсхена примчался гонец.
А после полудня, стуча колёсами и поскрипывая ремнями, в распахнутые ворота въехала карета с вызолоченным гербом, запряженная парой гнедых, за ней — повозка с поклажей. В просторном дворе сразу стало тесно и шумно. Такко загляделся на тонко сработанные ножны мечей и украшенные самоцветами колчаны, получил тычок в спину от Берта и повёл наконец лошадей к коновязи.
За хлопотами он едва не проглядел жениха. Оказалось, у юного Фредрика уже пробивались усы, да и уверенные манеры свидетельствовали о том, что молодой маркграф вот-вот войдёт в года.
Хозяева ждали гостей на крыльце: Агнет, едва
