оправившаяся после болезни, полузадушенная платьем с высоким жёстким воротом и такими же рукавами; за её правым плечом стояла торжествующая Катерина, словно бы вся состоявшая из отутюженных складок, оборок и шнуров; за левым — маркграф, по обыкновению облачённый в чёрный бархат.
Пока распрягали, рассёдлывали и чистили уставших лошадей, гости исчезли в провале главного входа. Замок наполнился шумом голосов. Требовали горячей воды, оруженосцы кричали на прислугу, в кухне кому-то нерасторопному отвесили затрещину, и из распахнутых дверей нёсся обиженный детский плач.
А над всем этим плыла неспешная мелодия клавесина — даже в этот торжественный день Малвайн Оллард не было дела до единственной дочери.
К вечеру окна столовой затянули тонкой тканью от комаров, но ставни были распахнуты настежь, и было слышно, как приглашённые из Эсхена музыканты перебирали и касались смычком невидимых струн. Музыкантов пригласили из Эсхена. Такко в последний раз проверил лошадей и расположился на пороге конюшни с неизменными соломенными жгутами.
Из замка вышли двое молодых людей, которых Такко про себя называл оруженосцами молодого Фредрика. Один из них, постарше, нёс богато украшенный колчан.
— Это ты в луках соображаешь? — спросил он Такко. —
Будь другом, найди, чем перья подклеить, а? Фредрик с нас голову снимет, что недосмотрели…
Привести в порядок стрелы не составило труда, даром что на них было дорогое орлиное оперение и шёлковая обмотка. Вскоре Такко уже болтал с оруженосцами Фредрика, спрятавшись от вновь заморосившего дождя у дальнего денника. Там стоял пони Агнет, отличавшийся изумительно светлой шерстью и вредным характером, и они поддразнивали его морковкой, исчезавшей в щели прежде, чем пони успевал её схватить.
— Бесполезная скотина, — беззлобно выругался Такко, когда пони чуть не прикусил ему пальцы. — Интересно, он хоть раз ходил под седлом у хозяйки?
— Готов спорить, что нет. — Его собеседник, которого звали Арном, подвесил морковь на верёвке и дёргал её вверх по стене. — Их не для того берут. У нашего тоже стоит такой, рыжий. Знаешь, сколько за него отвалили? Четыре марки серебром. Из столицы везли.
Такко выронил морковку, и пони торжествующе захрумкал.
— Четыре марки! Как за двух неплохих лошадей!
— То-то и оно! Зато сразу видно, что род не бедствует. А что, Оллард нынче луки скупает? Для чего ты здесь? Я видел, как ты оперение клеил — наш лучный мастер не сделал бы лучше.
Сознаться, что он учит Агнет стрелять, значило уравнять себя с пони, которого держат при богатой наследнице для вида, и Такко ответил:
— Я охранял карету по дороге из города и остался помочь. Дел много, слуги не справлялись…
— Так ты наёмный охранник? — пренебрежительно протянул Арн.
— Вольная птица, — с завистью отозвался второй. — Много городов видел, да?
— Пожалуй, — Такко вспомнил грязь постоялых дворов, холод и сырость ночёвок в поле, постоянные сомнения: заплатят ли, не отнимут, не украдут ли… Пожал плечами и ответил небрежно: — Я, знаешь, не привык задерживаться на одном месте дольше двух недель. Люблю свободную жизнь…
— Значит, ты здесь не свой, — заключил Арн и окончательно расслабился. — Слушай, а ты хозяйку видел? Это правда, что она совсем тронулась умом?..
...Они расположились в сбруйной, среди сёдел и вожжей, и беседу скрашивали большой кусок яблочного пирога и кувшин прошлогоднего сидра. По крыше стучали бесконечные капли, рядом всхрапывали кони и сладко пахло свежескошенной травой, вмиг поднявшейся на покосах от долгих дождей.
— Когда он женился, все говорили, что Малвайн не подарит ему здорового наследника, — Арн рассуждал о чете Оллардов, явно повторяя за старшими. — Его родители поначалу возражали, но со временем убедились, что нельзя было найти лучшей жены. Она превратила замок из старой крепости в уютное гнездо.
— Я слышал, по её приказу перестроили всё восточное крыло, — заметил Такко.
— Да, — подтвердил Арн. — Она здесь крутилась с утра до ночи. Хотя все говорят, что было бы больше толку, подари она Олларду сына!
— А ещё говорят, как бы наш Фредрик не оказался в том же положении, если жена и его оставит без наследника, — подал голос второй.
— Дочка-то у Олларда совсем слаба.
— Я думал, ваш маркграф помладше, — перевёл Такко разговор. — Охота ему ждать? Не поверю, что нет невест-ровесниц. Свадьбу-то и через год не сыграют, верно?
— Конечно, — подтвердил Арн, — только ты знаешь, сколько у Оллардов годовой доход?
От сказанной на ухо цифры у Такко брови поползли вверх, а Арн принялся перечислять, загибая пальцы:
— Ему принадлежит весь лес к западу от Медных гор, сплав по тамошним рекам, под сотню мостов и переправ, а главное — рудники и мастерские, где делают детали для музыкальных и часовых автоматов и разных диковинок для императорского двора.
— Я слышал об этих мастерских, — кивнул Такко, — только не знал, что они принадлежат Оллардам.
— Принадлежат все до единой. Теперь Оллард заламывает такие цены, что при дворе сами не рады, что позволили ему забрать такую власть. Говорят, часовщики в Медных горах проживают по четыре марки в месяц!
— Золотых и серебряных дел мастера живут скромнее, — удивился Такко, вспомнив отцовские расходные книги. — Значит, ваш Фредрик сватается к рудникам и мастерским.
— Дело-то решённое. — кивнул Арн. — Олларду легче отдать богатство в знакомые руки, чем короне. Если наследника не будет, всё ж императору отойдёт.
— Либо ему надо искать зятя ниже себя, который примет его имя и войдёт в род, — вступил младший.
— Да кто ж на это пойдёт? — Такко чуть не поперхнулся. — И без того хуже женитьбы мало что можно придумать… А замок, получается, тоже вашим достанется?
— Да кому он нужен, этот замок? Разберут и замостят дороги.
Такко не стал возражать, но внутри всё сжалось. Умом Такко понимал, что крепкий замок, скорее всего, простоит не один год. Пока жив Оллард, никто не отнимет у него семейные владения, а там, глядишь, и вправду появятся наследники, которые захотят сберечь родовое гнездо. Ещё яснее было, что замок — вообще не его ума дело; сколько их разрушено и перестроено, сколько знатных родов вымерли или разорились, ему-то что? Гости уедут, он заберёт свои три марки и уйдёт… даже если на деле заплатят втрое меньше, всё равно неплохо.
Но перед глазами упорно всплывала лестница, закрученная против солнца, и призрачная вереница людей, сложивших здесь свои кости.
«Раздели нас — и мы оба падём».
— Послушай, — сказал он Арну, прогоняя пустые мысли, — а не знаешь, отчего в замке так мало диковинок? Я когда сюда шёл, ждал, что увижу всякого разного…
— Так всё отправили в столицу, а что попроще — вроде как даже раздарили местным. Я слышал, здесь у него были и заводные звери, и часы с музыкой и фигурами, танцевавшими каждый час… Только Малвайн сказала, что всё это против природы и что не должно человеку проникать в высшие замыслы.
— Почему это?
— А кто ж их знает. Против природы, и всё тут. Так что диковинок здесь не найдёшь. Раньше, я слышал, Оллард всё время возился с железками, что-то мастерил, а теперь разве что делает чертежи для своих мастерских, и собирают там одни только часы и музыкальные автоматы.
— Тоже нужное дело, — кивнул Такко, пряча разочарование. Значит, поглядеть на невиданные механизмы не удастся.
От яблочного пирога остались одни крошки, а кувшин с сидром опустел, когда наговорившиеся братья наконец отправились спать. К Такко сон не шёл: стоило закрыть глаза, как из мглы выплывал герб Оллардов — циркуль и зубчатое колесо, — разваливающийся на куски под ударами молотка.
Близость каменной громады странным образом успокаивала. Ночью, когда голоса стихали до шёпота, а в лесу умолкали птицы, ему казалось, что замок гудит, и этот неслышный ушам звук отзывался где-то в костях и окутывал глубоким сонным спокойствием. Но сейчас мысли о том, что камни, с такой заботой сложенные в несокрушимые стены, лягут под колёса телег, не давала покоя. В шелесте дождя Такко будто слышал глухой голос маркграфа: «Раздели нас — и мы оба падём». А ещё ему вторил нежный голос Агнет.
Следующие дни были ясными, и гости ездили по округе: маркграф показывал им щедрые заливные луга, поля и сады, хвалясь обширными владениями и порядком, в котором они содержались. Вечерами пировали; арфа и смех звенели сквозь распахнутые окна. На кухне уже прикидывали, сколько телят зарежут, когда будут праздновать помолвку, достанет ли в погребах доброго вина и будут ли господа на радостях раздаривать полновесное серебро или обойдутся медяками.
Катерина, казалось, вообще перестала есть и спать, так часто её видели во дворе, в кухне, в конюшне — она желала принять гостей как можно лучше.
Такко тоже хватало хлопот. Сегодня они с Арном расставили во дворе щиты и развесили соломенные мишени для состязания в стрельбе.
Агнет и Катерина наблюдали со скамьи, нарочно переставленной поближе, и невозможно было понять, кому они желают победы. Такко смотрел за состязанием сквозь щели в ставнях конюшни, сразу и безоговорочно поставив на Олларда: не будет удачи в стрельбе тому, кто, подобно Фредрику, содержит оружие кое-как, а ещё в пользу Олларда говорили верная рука и зоркий глаз, которыми он, сборщик тонких механизмов, без сомнения обладал.
Оллард действительно стрелял метко. Он с силой натягивал тетиву и резко отпускал; стрелы с треском вонзались в деревянный щит, из-под наконечника летели щепки и соломенная труха. Такко даже пожалел, что ни с кем не побился об заклад об исходе поединка: ставить ему было нечего, кроме собственного лука, но дело было выигрышное, мог бы рискнуть.
Оллард стоял, по обыкновению кривя губы в лёгкой усмешке и поглаживая тугой лук.
— В стрельбе нет ничего сложного, — пояснял он своим противникам, не скрывающим, что раздосадованы проигрышем. — Для этого не нужны ни сила, ни высокий рост. Даже моя дочь преуспевает в этом нехитром занятии.
По его знаку Агнет, всё это время следившая за состязанием со скамьи, поднялась. На левой руке у неё красовалась перчатка, на правой — защитная накладка, — и когда она успела их надеть? Катерина подала ей лук, Агнет уверенно натянула — точно как учили: одним плавным движением привела тетиву к скуле, чуть задержала, выцеливая, и аккуратно отпустила. Стрела воткнулась, конечно, не в середину мишени, но и не с краю. Тетива не сорвалась, не ударила по руке, и стрела летела сильно и ровно.
Гости восхищённо переглянулись, Оллард торжествующе притянул Агнет к себе, а Такко наконец перевёл дыхание. Пусть Агнет стреляла из своего смешного лука всего-то с десяти шагов, пусть это был единственный выстрел, после которого она устало опустилась на скамью рядом с Катериной, но она всё сделала правильно.
Такко был доволен вдвойне: после хозяйского состязания, уже в сумерках, он вызвал братьев-оруженосцев испытать и себя в стрельбе и одержал безоговорочную победу, стреляя с правой и левой руки, с поворотом, с качающейся доски и наконец — в сгустившейся темноте. Проснувшийся от стука огнива Берт едва не отхлестал вожжами мальчишек, любующихся плотно усаженной мишенью при свете пылающего пучка соломы, — спалят же конюшню, недоумки! Такко стрелял лучше братьев, лучше гостей, пожалуй, даже лучше Олларда и до сих пор улыбался, вспоминая вчерашний вечер.
— Я упражнялся по два часа в день, а ты всё равно стреляешь лучше! — заявил вчера Арн с досадой и восхищением. — Признайся, у тебя или лук заговоренный, или стрелы! А может, носишь оберег на меткую стрельбу?
— Конечно, лук заговоренный, — заверил его Такко. — Заговорить его просто: упражняйся по пять часов с пяти лет, вот и все дела!
— Завтра наши собираются на охоту, а после мы сойдёмся на мечах, и уж там я тебе победу не уступлю, — пообещал Арн. — Не, ну виданное ли дело! Надо бы это всё загладить. С победителя причитается, так ведь?..
Младший из братьев ушёл, пока их не хватились, а Такко с Арном, разжившись на кухне вчерашним хлебом и молодым ягодным вином, сидели у конюшни, пока в замке не погасили огни.
— Странные дела творятся в замке, — поделился Арн, макая хлеб в чесночное масло. — Сколько я их повидал, где мы с Фредриком только ни бывали, только здесь, не поверишь, меня мороз по коже продирает.
Прошлой ночью, когда уже легли, услышали шум в коридоре. Фредрик послал меня посмотреть, а там, не поверишь, девчонка в белом платье. Маленькая и, знаешь, всем на дочку Олларда похожа.
Он плеснул ещё вина и продолжил:
— Я Фредрику сказал. Он меня обругал, сказал, что это, верно, невеста бродит во сне и что надо разбудить няньку, чтобы отвела её назад в спальню. Он там ещё много разного про няньку сказал, что, мол, плохо следит, и сам выскочил поглядеть.
— Как это он так догадался? — удивился Такко.
— А у них тётка в молодости тоже во сне бродила, — объяснил Арн. — Потом, конечно, совсем свихнулась, это уж одного без другого не бывает. Но слушай дальше. Девчонка та дошла до главной башни и пропала. А дверь-то туда заперта! Мы с Фредриком прошли весь коридор, дёргали и толкали двери, и ни одна не поддалась. Дурной этот Фредрик, я тебе скажу! Ничего не боится. Девчонка как сквозь камень прошла. И не смотри на меня так! Я за ужином не пил. Я правда её видел.
— Значит, у неё были ключи, — предположил Такко.
— Не было у неё ключей. А если и были, то что, она сонная замок отперла бы? Дверь бы отворила?
Арн был прав: тяжёлые двери замка действительно были не по силам Агнет. Такко давно понял, что Катерина придерживает их перед воспитанницей не только из почтительности.
— Знаешь, я тоже видел её разок, — сказал он. — Шла с отцом по коридору и тоже скрылась в башне. Думаешь, всё-таки привиделось?
— Я думаю, хуже, — покачал головой Арн. — То был дух-двойник. Тот, что предвещает скорую гибель.
Такко отставил чашу с вином, едва пригубив. Есть тоже резко расхотелось.
— Как ни глянь, всё дурно выходит, — продолжал Арн. — Всяко получается, что с невестой неладно. Либо страдает лунным недугом и тронется умом, либо скоро упокоится. Наши теперь думают просить императорского разрешения на свадьбу в этом году, а то уплывут Олардовские богатства короне.
— Может, мы ещё какую девчонку не приметили, а? — спросил Такко. Боль, стиснувшая грудь при упоминании духа-двойника, отпустила, едва впереди замаячила новая тайна. — Я попробую завтра разузнать. Может, привели из деревни какую-нибудь любопытную…
Ему самому с трудом верилось, что кто-то из деревенских отважился ходить по ночному замку — те не появлялись дальше кухни. Местных слуг было всего семеро: конюх Берт, почти не покидавший конюшни; повар и его великовозрастный помощник, которых видели только в кухне и кладовой; двое уборщиков — эти бродили по замку с тряпками и щётками днём и ночью, но ни одного нельзя было спутать с девочкой даже во хмелю и в темноте; трое разнорабочих, помогавших то здесь, то там и появлявшихся на верхних ярусах лишь по приказу Катерины. Оставались сама Катерина и Малвайн, но и их нельзя было принять за невысокую и хрупкую Агнет.
Шагах в тридцати от северной стены были высажены кустарники, за которыми прятались хозяйственные постройки. Здесь, отыскав укромный уголок, Такко с маленьким Уллем мыли лошадей: окатывали согретой на солнце водой, взъерошивали шерсть, выполаскивая пот и пыль, и плотно оглаживали ладонями, отжимая воду.
Пока распрягали, рассёдлывали и чистили уставших лошадей, гости исчезли в провале главного входа. Замок наполнился шумом голосов. Требовали горячей воды, оруженосцы кричали на прислугу, в кухне кому-то нерасторопному отвесили затрещину, и из распахнутых дверей нёсся обиженный детский плач.
А над всем этим плыла неспешная мелодия клавесина — даже в этот торжественный день Малвайн Оллард не было дела до единственной дочери.
***
К вечеру окна столовой затянули тонкой тканью от комаров, но ставни были распахнуты настежь, и было слышно, как приглашённые из Эсхена музыканты перебирали и касались смычком невидимых струн. Музыкантов пригласили из Эсхена. Такко в последний раз проверил лошадей и расположился на пороге конюшни с неизменными соломенными жгутами.
Из замка вышли двое молодых людей, которых Такко про себя называл оруженосцами молодого Фредрика. Один из них, постарше, нёс богато украшенный колчан.
— Это ты в луках соображаешь? — спросил он Такко. —
Будь другом, найди, чем перья подклеить, а? Фредрик с нас голову снимет, что недосмотрели…
Привести в порядок стрелы не составило труда, даром что на них было дорогое орлиное оперение и шёлковая обмотка. Вскоре Такко уже болтал с оруженосцами Фредрика, спрятавшись от вновь заморосившего дождя у дальнего денника. Там стоял пони Агнет, отличавшийся изумительно светлой шерстью и вредным характером, и они поддразнивали его морковкой, исчезавшей в щели прежде, чем пони успевал её схватить.
— Бесполезная скотина, — беззлобно выругался Такко, когда пони чуть не прикусил ему пальцы. — Интересно, он хоть раз ходил под седлом у хозяйки?
— Готов спорить, что нет. — Его собеседник, которого звали Арном, подвесил морковь на верёвке и дёргал её вверх по стене. — Их не для того берут. У нашего тоже стоит такой, рыжий. Знаешь, сколько за него отвалили? Четыре марки серебром. Из столицы везли.
Такко выронил морковку, и пони торжествующе захрумкал.
— Четыре марки! Как за двух неплохих лошадей!
— То-то и оно! Зато сразу видно, что род не бедствует. А что, Оллард нынче луки скупает? Для чего ты здесь? Я видел, как ты оперение клеил — наш лучный мастер не сделал бы лучше.
Сознаться, что он учит Агнет стрелять, значило уравнять себя с пони, которого держат при богатой наследнице для вида, и Такко ответил:
— Я охранял карету по дороге из города и остался помочь. Дел много, слуги не справлялись…
— Так ты наёмный охранник? — пренебрежительно протянул Арн.
— Вольная птица, — с завистью отозвался второй. — Много городов видел, да?
— Пожалуй, — Такко вспомнил грязь постоялых дворов, холод и сырость ночёвок в поле, постоянные сомнения: заплатят ли, не отнимут, не украдут ли… Пожал плечами и ответил небрежно: — Я, знаешь, не привык задерживаться на одном месте дольше двух недель. Люблю свободную жизнь…
— Значит, ты здесь не свой, — заключил Арн и окончательно расслабился. — Слушай, а ты хозяйку видел? Это правда, что она совсем тронулась умом?..
...Они расположились в сбруйной, среди сёдел и вожжей, и беседу скрашивали большой кусок яблочного пирога и кувшин прошлогоднего сидра. По крыше стучали бесконечные капли, рядом всхрапывали кони и сладко пахло свежескошенной травой, вмиг поднявшейся на покосах от долгих дождей.
— Когда он женился, все говорили, что Малвайн не подарит ему здорового наследника, — Арн рассуждал о чете Оллардов, явно повторяя за старшими. — Его родители поначалу возражали, но со временем убедились, что нельзя было найти лучшей жены. Она превратила замок из старой крепости в уютное гнездо.
— Я слышал, по её приказу перестроили всё восточное крыло, — заметил Такко.
— Да, — подтвердил Арн. — Она здесь крутилась с утра до ночи. Хотя все говорят, что было бы больше толку, подари она Олларду сына!
— А ещё говорят, как бы наш Фредрик не оказался в том же положении, если жена и его оставит без наследника, — подал голос второй.
— Дочка-то у Олларда совсем слаба.
— Я думал, ваш маркграф помладше, — перевёл Такко разговор. — Охота ему ждать? Не поверю, что нет невест-ровесниц. Свадьбу-то и через год не сыграют, верно?
— Конечно, — подтвердил Арн, — только ты знаешь, сколько у Оллардов годовой доход?
От сказанной на ухо цифры у Такко брови поползли вверх, а Арн принялся перечислять, загибая пальцы:
— Ему принадлежит весь лес к западу от Медных гор, сплав по тамошним рекам, под сотню мостов и переправ, а главное — рудники и мастерские, где делают детали для музыкальных и часовых автоматов и разных диковинок для императорского двора.
— Я слышал об этих мастерских, — кивнул Такко, — только не знал, что они принадлежат Оллардам.
— Принадлежат все до единой. Теперь Оллард заламывает такие цены, что при дворе сами не рады, что позволили ему забрать такую власть. Говорят, часовщики в Медных горах проживают по четыре марки в месяц!
— Золотых и серебряных дел мастера живут скромнее, — удивился Такко, вспомнив отцовские расходные книги. — Значит, ваш Фредрик сватается к рудникам и мастерским.
— Дело-то решённое. — кивнул Арн. — Олларду легче отдать богатство в знакомые руки, чем короне. Если наследника не будет, всё ж императору отойдёт.
— Либо ему надо искать зятя ниже себя, который примет его имя и войдёт в род, — вступил младший.
— Да кто ж на это пойдёт? — Такко чуть не поперхнулся. — И без того хуже женитьбы мало что можно придумать… А замок, получается, тоже вашим достанется?
— Да кому он нужен, этот замок? Разберут и замостят дороги.
Такко не стал возражать, но внутри всё сжалось. Умом Такко понимал, что крепкий замок, скорее всего, простоит не один год. Пока жив Оллард, никто не отнимет у него семейные владения, а там, глядишь, и вправду появятся наследники, которые захотят сберечь родовое гнездо. Ещё яснее было, что замок — вообще не его ума дело; сколько их разрушено и перестроено, сколько знатных родов вымерли или разорились, ему-то что? Гости уедут, он заберёт свои три марки и уйдёт… даже если на деле заплатят втрое меньше, всё равно неплохо.
Но перед глазами упорно всплывала лестница, закрученная против солнца, и призрачная вереница людей, сложивших здесь свои кости.
«Раздели нас — и мы оба падём».
— Послушай, — сказал он Арну, прогоняя пустые мысли, — а не знаешь, отчего в замке так мало диковинок? Я когда сюда шёл, ждал, что увижу всякого разного…
— Так всё отправили в столицу, а что попроще — вроде как даже раздарили местным. Я слышал, здесь у него были и заводные звери, и часы с музыкой и фигурами, танцевавшими каждый час… Только Малвайн сказала, что всё это против природы и что не должно человеку проникать в высшие замыслы.
— Почему это?
— А кто ж их знает. Против природы, и всё тут. Так что диковинок здесь не найдёшь. Раньше, я слышал, Оллард всё время возился с железками, что-то мастерил, а теперь разве что делает чертежи для своих мастерских, и собирают там одни только часы и музыкальные автоматы.
— Тоже нужное дело, — кивнул Такко, пряча разочарование. Значит, поглядеть на невиданные механизмы не удастся.
От яблочного пирога остались одни крошки, а кувшин с сидром опустел, когда наговорившиеся братья наконец отправились спать. К Такко сон не шёл: стоило закрыть глаза, как из мглы выплывал герб Оллардов — циркуль и зубчатое колесо, — разваливающийся на куски под ударами молотка.
Близость каменной громады странным образом успокаивала. Ночью, когда голоса стихали до шёпота, а в лесу умолкали птицы, ему казалось, что замок гудит, и этот неслышный ушам звук отзывался где-то в костях и окутывал глубоким сонным спокойствием. Но сейчас мысли о том, что камни, с такой заботой сложенные в несокрушимые стены, лягут под колёса телег, не давала покоя. В шелесте дождя Такко будто слышал глухой голос маркграфа: «Раздели нас — и мы оба падём». А ещё ему вторил нежный голос Агнет.
***
Следующие дни были ясными, и гости ездили по округе: маркграф показывал им щедрые заливные луга, поля и сады, хвалясь обширными владениями и порядком, в котором они содержались. Вечерами пировали; арфа и смех звенели сквозь распахнутые окна. На кухне уже прикидывали, сколько телят зарежут, когда будут праздновать помолвку, достанет ли в погребах доброго вина и будут ли господа на радостях раздаривать полновесное серебро или обойдутся медяками.
Катерина, казалось, вообще перестала есть и спать, так часто её видели во дворе, в кухне, в конюшне — она желала принять гостей как можно лучше.
Такко тоже хватало хлопот. Сегодня они с Арном расставили во дворе щиты и развесили соломенные мишени для состязания в стрельбе.
Агнет и Катерина наблюдали со скамьи, нарочно переставленной поближе, и невозможно было понять, кому они желают победы. Такко смотрел за состязанием сквозь щели в ставнях конюшни, сразу и безоговорочно поставив на Олларда: не будет удачи в стрельбе тому, кто, подобно Фредрику, содержит оружие кое-как, а ещё в пользу Олларда говорили верная рука и зоркий глаз, которыми он, сборщик тонких механизмов, без сомнения обладал.
Оллард действительно стрелял метко. Он с силой натягивал тетиву и резко отпускал; стрелы с треском вонзались в деревянный щит, из-под наконечника летели щепки и соломенная труха. Такко даже пожалел, что ни с кем не побился об заклад об исходе поединка: ставить ему было нечего, кроме собственного лука, но дело было выигрышное, мог бы рискнуть.
Оллард стоял, по обыкновению кривя губы в лёгкой усмешке и поглаживая тугой лук.
— В стрельбе нет ничего сложного, — пояснял он своим противникам, не скрывающим, что раздосадованы проигрышем. — Для этого не нужны ни сила, ни высокий рост. Даже моя дочь преуспевает в этом нехитром занятии.
По его знаку Агнет, всё это время следившая за состязанием со скамьи, поднялась. На левой руке у неё красовалась перчатка, на правой — защитная накладка, — и когда она успела их надеть? Катерина подала ей лук, Агнет уверенно натянула — точно как учили: одним плавным движением привела тетиву к скуле, чуть задержала, выцеливая, и аккуратно отпустила. Стрела воткнулась, конечно, не в середину мишени, но и не с краю. Тетива не сорвалась, не ударила по руке, и стрела летела сильно и ровно.
Гости восхищённо переглянулись, Оллард торжествующе притянул Агнет к себе, а Такко наконец перевёл дыхание. Пусть Агнет стреляла из своего смешного лука всего-то с десяти шагов, пусть это был единственный выстрел, после которого она устало опустилась на скамью рядом с Катериной, но она всё сделала правильно.
***
Такко был доволен вдвойне: после хозяйского состязания, уже в сумерках, он вызвал братьев-оруженосцев испытать и себя в стрельбе и одержал безоговорочную победу, стреляя с правой и левой руки, с поворотом, с качающейся доски и наконец — в сгустившейся темноте. Проснувшийся от стука огнива Берт едва не отхлестал вожжами мальчишек, любующихся плотно усаженной мишенью при свете пылающего пучка соломы, — спалят же конюшню, недоумки! Такко стрелял лучше братьев, лучше гостей, пожалуй, даже лучше Олларда и до сих пор улыбался, вспоминая вчерашний вечер.
— Я упражнялся по два часа в день, а ты всё равно стреляешь лучше! — заявил вчера Арн с досадой и восхищением. — Признайся, у тебя или лук заговоренный, или стрелы! А может, носишь оберег на меткую стрельбу?
— Конечно, лук заговоренный, — заверил его Такко. — Заговорить его просто: упражняйся по пять часов с пяти лет, вот и все дела!
— Завтра наши собираются на охоту, а после мы сойдёмся на мечах, и уж там я тебе победу не уступлю, — пообещал Арн. — Не, ну виданное ли дело! Надо бы это всё загладить. С победителя причитается, так ведь?..
Младший из братьев ушёл, пока их не хватились, а Такко с Арном, разжившись на кухне вчерашним хлебом и молодым ягодным вином, сидели у конюшни, пока в замке не погасили огни.
— Странные дела творятся в замке, — поделился Арн, макая хлеб в чесночное масло. — Сколько я их повидал, где мы с Фредриком только ни бывали, только здесь, не поверишь, меня мороз по коже продирает.
Прошлой ночью, когда уже легли, услышали шум в коридоре. Фредрик послал меня посмотреть, а там, не поверишь, девчонка в белом платье. Маленькая и, знаешь, всем на дочку Олларда похожа.
Он плеснул ещё вина и продолжил:
— Я Фредрику сказал. Он меня обругал, сказал, что это, верно, невеста бродит во сне и что надо разбудить няньку, чтобы отвела её назад в спальню. Он там ещё много разного про няньку сказал, что, мол, плохо следит, и сам выскочил поглядеть.
— Как это он так догадался? — удивился Такко.
— А у них тётка в молодости тоже во сне бродила, — объяснил Арн. — Потом, конечно, совсем свихнулась, это уж одного без другого не бывает. Но слушай дальше. Девчонка та дошла до главной башни и пропала. А дверь-то туда заперта! Мы с Фредриком прошли весь коридор, дёргали и толкали двери, и ни одна не поддалась. Дурной этот Фредрик, я тебе скажу! Ничего не боится. Девчонка как сквозь камень прошла. И не смотри на меня так! Я за ужином не пил. Я правда её видел.
— Значит, у неё были ключи, — предположил Такко.
— Не было у неё ключей. А если и были, то что, она сонная замок отперла бы? Дверь бы отворила?
Арн был прав: тяжёлые двери замка действительно были не по силам Агнет. Такко давно понял, что Катерина придерживает их перед воспитанницей не только из почтительности.
— Знаешь, я тоже видел её разок, — сказал он. — Шла с отцом по коридору и тоже скрылась в башне. Думаешь, всё-таки привиделось?
— Я думаю, хуже, — покачал головой Арн. — То был дух-двойник. Тот, что предвещает скорую гибель.
Такко отставил чашу с вином, едва пригубив. Есть тоже резко расхотелось.
— Как ни глянь, всё дурно выходит, — продолжал Арн. — Всяко получается, что с невестой неладно. Либо страдает лунным недугом и тронется умом, либо скоро упокоится. Наши теперь думают просить императорского разрешения на свадьбу в этом году, а то уплывут Олардовские богатства короне.
— Может, мы ещё какую девчонку не приметили, а? — спросил Такко. Боль, стиснувшая грудь при упоминании духа-двойника, отпустила, едва впереди замаячила новая тайна. — Я попробую завтра разузнать. Может, привели из деревни какую-нибудь любопытную…
Ему самому с трудом верилось, что кто-то из деревенских отважился ходить по ночному замку — те не появлялись дальше кухни. Местных слуг было всего семеро: конюх Берт, почти не покидавший конюшни; повар и его великовозрастный помощник, которых видели только в кухне и кладовой; двое уборщиков — эти бродили по замку с тряпками и щётками днём и ночью, но ни одного нельзя было спутать с девочкой даже во хмелю и в темноте; трое разнорабочих, помогавших то здесь, то там и появлявшихся на верхних ярусах лишь по приказу Катерины. Оставались сама Катерина и Малвайн, но и их нельзя было принять за невысокую и хрупкую Агнет.
Глава 3. Внезапный отъезд
Шагах в тридцати от северной стены были высажены кустарники, за которыми прятались хозяйственные постройки. Здесь, отыскав укромный уголок, Такко с маленьким Уллем мыли лошадей: окатывали согретой на солнце водой, взъерошивали шерсть, выполаскивая пот и пыль, и плотно оглаживали ладонями, отжимая воду.
