И явился Свет. А сразу следом за ним настала Тьма...
«Кто я?»
Мысли медленно ворочались в голове, словно им там было тесно и душно.
«Оддбэлл. Кажется, должно быть ещё что-то. Не только одно это слово... Не важно»
Голова глухо гудела и начинала болеть изнутри. Боль накатывала короткими волнами, давила на виски и глаза. Оддбэлл открыл их.
И понял, что падает в океан.
До поверхности оставалось не более пяти метров. Прямо под ним, вокруг деревянного обломка с куском ветхой ткани и держащимся за него человеком, кружили три акульих плавника, подплывая почти вплотную, предвкушая и примериваясь.
Оддбэлл сфокусировал зрение и расправил крылья. Они оказались непривычно тяжёлыми и огромными.
Звероформа, чьим энергетическим ядром воспользовался Оддбэлл, была рыбным филином — самой крупной из существующих в мире сов. Размер филина достигал метра, вес — пяти килограммов, а мягкие и широкие крылья его распахивались на два с половиной метра.
«Зачем я здесь»?
Океан. Обессиленный человек, вцепившийся в деревянный обломок. Не добыча. Акулы. Рыба. Вкусная еда. Но большая. Добыча. Но, к сожалению, не для него...
«Зачем я здесь?!»
Человек в волнах. Родное тепло. Птенец. Оборотень.
«ЗАЧЕМ Я ЗДЕСЬ??!!»
Чтобы спасти птенца.
Филин поднялся ещё на пару метров, разжал мощные когти, нацелившись на тело в воде, сложил крылья и закрыл глаза. Они больше были не нужны. Любая сова, нацелившись на добычу, закрывает их, чтобы внешняя визуальная информация не помешала охоте, н не нарушила убийственной точности броска.
Расчёт оказался по совиному точен. Жёсткие, как сталь, когти с глухим лязгом сомкнулись в паре миллиметров над головой человека — раз, другой, третий. Щщёлк, щщёлк, щщёлк!
Эмилия резко очнулась, не понимая, где она и что происходит, хлебнула шлёпнувшей по лицу горько-солёной воды, увидела огромные плавники в пере метров от себя в воде и огромную злющую сову — в сантиметре над своей головой... Сознание девушки не выдержало этого гротескного нагромождения нелепостей, и она перекинулась — бессмысленно, инстинктивно, от страха, неожиданности и нереальности происходящего.
Именно на это и рассчитывал филин.
Мгновенно подхватив мощными лапами мокрую, барахтающуюся, истерично и заполошно кудахчущую курицу, он одним взмахом вырвал её из воды, встряхнул, сбрасывая по возможности лишний вес капель с её оперения и начал плавно набирать высоту, одновременно забирая по ветру в сторону далёкого берега.
Удивлённые акулы остались без ужина. Верная добыча странным образом ускользнула у них практически прямо из зубов.
Мерно взмахивая огромными крыльями, филин долетел до берега значительно быстрее, чем сыч проделал этот же путь от берега до Эмилии. К тому же, сыч рыскал туда-сюда, разыскивая девушку в волнах, а филин никого не искал и летел по кратчайшему пути.
...Мир устроен так, что за любое деяние всегда следует расплата. Иногда она мала, иногда велика до непомерности. Но она есть всегда. Расплата за воровское оборотничество была из разряда последних. Оборотень, решающийся на присвоение чужого энергетического ядра, должен быть готов к тому, что это последний оборот в его жизни, а заодно — последние организованные сознанием мысли в его голове. Обратившись в украденную, не свойственную ему звероформу, оборотень-вор быстро становился тем, чью энергию он присвоил. Превращался в зверя буквально, в полном смысле этого слова. Сознание гасло. Человеческая составляющая исчезала из его сущности навсегда. Через некоторое, весьма небольшое время от неё не оставалось ни малейшего намёка, и новоиспеченный зверь — обыкновенный, лишенный всяких не свойственных этому виду возможностей — уходил в обычную звериную жизнь, даже не подозревая, что всего каких-то несколько часов назад был человеком. Способность оборачиваться вор терял при первой же попытке обернуться в того, кого он обокрал: вся энергия, управляющая оборотнической способностью, уходила на дублирование украденной звероформы без остатка.
Равновесие — бесстрастный судья.
Расчёт Оддбэлла оказался точен. На момент, когда полоска берега с набегающим прибоем и выброшенными водорослями появилась в поле зрения, человеческое сознание ещё полностью не покинуло птицу, и обрывки последних мыслей о необходимости спасения того, кого она несла в своих когтях, продолжали толкать филина к приближающемуся пляжу.
Но когда влажный, остро пахнущий рыбой морской ветер сменился на суховатый, с запахом песка, пыли и гниющих водорослей — остатки структурированного мышления вылетели из лохматой совиной головы, и прибрежные воздушные завихрения без следа развеяли их над розовым вечерним пляжем.
Огромная сова, ощутив усталость в сжатых пальцах, удивлённо посмотрела на притихшую курицу. Не-еда. Бесполезная добыча. Странно. Ошибся. Ничего. В воде полно вкусной еды. Настоящей добычи.
Филин равнодушно разжал когти.
Когда Эмилия, отчаянно трепыхаясь, неуклюже приземлилась на ещё не остывший к ночи песок, спасшая ей жизнь сова вдалеке над морем уже сложила крылья и ринулась в охотничью атаку, которая не преминула оказаться успешной: птица тут же взмыла в воздух, разбрасывая вокруг сотни сверкнувших маленькими пёстрыми радугами брызг. В когтях филин победно держал сельдь, крупную и жирную, какими они всегда бывают в эти предзимние дни...
Залюбовавшись охотящимся филином, Эмилия погрузилась в поток сумбурных мыслей обо всём, что произошло за прошедшие богатые приключениями сутки, и не заметила, как с севера, причудливо растянувшись под косыми лучами коснувшегося горизонта закатного солнца, на пляж наползла длинная тень огромного крылатого ящера.
- Виж-жу! Я ее виж-жу! - протявкал лис, метя в то место, где по логике у дракона должно находиться слуховое отверстие.
- С-сссс! - прошипел дракон, - З-ззамолкни, ты мешшшшаешшшь мне сссслушшшать!
- У-ууу-ууу-ууу, - звонко разразился шакал, который в звероформе даже подобия самых простых слов извлекать из своей гортани так и не научился.
Прода от 25.10.2020, 20:33 Легенды Оромеры. Великий Орёл СХВАТКА. Глава 68 (Александр Игнатьев)
Странные видения, неведомо как появившиеся у Людвига, заставили его, наконец, вынырнуть из холодного забытья. Замерзающий мозг внезапно пробудился, при том, что ощущение глубокого покоя, тепла и счастья охватили влюблённого профессора. Яркие запахи ушедшего лета, скошенной травы, мёда и лаванды проникли в голову и разбудили окоченевшее тело. «Как приятно, оказывается, умирать!» — подумал математик и улыбнулся. Он чувствовал как, неторопливо плывет в летних ароматах, и мысли текли также вяло и размеренно. «Такую агонию мне дарит Лунный свет, цветок моей Аккарин, наш с ней цветок», — думал Людвиг, купаясь в волшебстве сна. Ему захотелось потрогать эти мягкие, наполненные живыми соками, упругие пупырчатые листья растения и, может быть, в последний раз вдохнуть остатки его аромата в остывающую грудь. Рука сама потянулась за пазуху и ощутила голое тело под тяжестью невесомого тепла пуховой перины. Он завертел головой, пытаясь высвободить укрытый подбородок, и приоткрыл глаза, ещё до конца не осознав, на каком свете сейчас находится.
***
Человек вынырнул из блаженной истомы, с тихим вздохом огляделся, ещё ничего не понимающим взглядом, и ледяная волна памяти, вместе с болью и перенапряжением, ответила очнувшемуся дикой головной болью. Ноги свело с такой силой, что тело непроизвольно согнулось, сжатые зубы заскрипели, и горло само издало громкий нечленораздельный стон.
Рядом сидящая девочка испуганно вскочила с кресла и, посмотрев на скорчившегося от боли, выбежала из помещения.
Когда Людвиг смог повторно открыть глаза, на него смотрела озабоченная физиономия бородатого широкоплечего мужчины с классическими чертами Высшего Оборотня. «Кто-то из знати», — мелькнуло в гудящей голове, и новая волна судорог накрыла его. Тем временем, подошедший откинул одеяла и начал с силой массажировать сведённые икроножные мышцы. Людвиг закричал, но боль, к удивлению, быстро ушла, и он, сумев сфокусировать взгляд, попросил незнакомым, словно не своим, а каким-то каркающим голосом:
— Пи-и-и-ить, да-ай-те воды...
Незнакомец на миг прекратил экзекуцию и, осторожно приподняв голову, прислонил к губам чайник.
Профессор сделал глоток, и по горлу вниз, в промерзшее нутро, потекла тёплая, чуть кисловатая приятная жидкость.
— Сп-пас-сибо, — смог вполне членораздельно выговорить он. И, боясь, что волшебный напиток отберут, торопливо стал глотать живительную влагу.
Человек строго покачал головой и, убрав поильник, продолжил массаж. Но боль ушла совсем. И, почмокав губами, Людвиг провалился в здоровый сон выздоравливающего после тяжёлой болезни пациента.
***
Убежавшая из дворца, забывшая обязанности Всемилостевейшей Милосердной Мадам, маленькая преступница Аккарин, дрожа всем телом, сидела в виде тонкой змейки в каком-то тёмном углу большого, рубленного из сосновых толстых брёвен, дома. Только теперь до неё начал доходить смысл происходящего. Только в первый момент решение бежать казалось единственно правильным. Услышав про Людвига, девушка, не особо взвесив свои возможности, бесстрашно кинулась за начальником сыска и, успев, в последний момент нырнуть в одну из сумок господина Саварро, закрыла глаза, фактически замерев на всё время полёта. Но, попав вместе с Гертрихом в этот спасительный дом, она ощутила всей своей змеиной сущностью, куда их занёс разрушенный бурей гидроплан.
В детстве, едва научившуюся правилам счёта и письма, графиню Грета сажали на высокий стул в старой пристройке Храма и заставляли вызубрить пантеон оборотнических ликов и богов. «Всё выходит из Бездны и возвращается к её истокам, после окончания цикла жизни», — учили девочку.
Долгие годы, пряча белое лицо от жгучего солнца островов, она просиживала с книгами на длинной скамье Собора, рядом с бесконечно глубокой чашей, наполненной прозрачной водой, уходящей в неведомое тёмное никуда.
Под ажурные каменные своды, взлетевшие на огромную высоту прямо в синий небосклон, к яркому свету Звезды, приходили постоять на краю перед этой водой. Здесь вспоминали ушедших, просили совета и делились радостями и печалями.
— Встаньте на колени, братья и сёстры, поклонитесь темноте вод, подумайте о тех, кто уже не с вами, и Великий Дракон посмотрит на Вас сквозь око этой чаши, — тихо и устало объяснял вошедшим отец-настоятель.
Люди застывали, пытаясь узреть божественную сущность Дракона Хаоса, объединившего их мир и сумевшего соединить живые души в неразделимое тело оборотня.
Огромное тёмное око, обрамлённое в мрамор, поглощало свет и, молча, съедало тихие просьбы приходящих. Никто не слышал звуков от падающих в него монет. У чаши не было дна.
Акарин помнила, как маленький мальчик громким срывающимся от любопытства шёпотом спрашивал у довольного от только что заключённой выгодной сделки отца, который не забыл прийти поклониться в Храм:
– А если бросить золото, то Дракон вернёт нам в два раза больше, да?..
– Нет, — отвечал купец. – Дракон никогда не возвращает золото. Он копит его. Но, если с ним не поделиться, он отомстит.
– Он злой?, — допытывался ребенок.
– Он – Зверь, — учил отец. – Никогда не бери у Дракона, всегда отдавай ему своё, и, может быть, он позволит нам жить».
В памяти Аккарин навсегда осталась эта беседа и уверенность в том, кого надо бояться и обходить стороной.
И теперь, она в ужасе лежала, забившись в щель в доме Дракона...
***
Только спустя несколько часов, когда стихли шум и гулкие разговоры, доносившиеся из столовой, змейка решилась выползти из своего укрытия. Аккарин прошмыгнула в соседнее помещение и, максимально подняв головку над полом, высунув трепещущий от страха и напряжения язык, осмотрелась.
Свет Лун падал из незашторенного окна на гладкий дубовый зеленоватый пол. Жёлтая змейка медленно поворачивала голову, которая своими чёрными бусинами-глазами смотрела, как серебряные лучи, аккуратно соскользнув с подоконника, опускаются на стол, кресло, бегут по шерстяному ворсу толстого ковра и, аккуратно обогнув прикроватную тумбу, поднимаются на широкое ложе. На нём, укрытый одеялами, лежал... её Людвиг!
Змея стремительно пересекла расстояние до кровати и решилась! Через мгновение, осторожно поглядывая то на открытую дверь, то на спящего профессора, девушка, укутанная до пояса мягким покрывалом из золотых волос, воровато усмотрела лежащее полотенце и просто обернулась им. Затем, она аккуратно забралась под одеяло и некоторое время лежала, стараясь не дышать, и, глядя в бледное лицо питона из рода Гримальди. Ещё несколько длинных минут, кажущихся Вечностью, и под звук скрипнувшей кровати, она закрыла глаза, прижавшись к профессору, словно он мог зашить её от жуткого Дракона Хаоса и кошмарного Великого Кобра.
***
Вазерион жил своей круглосуточной неспокойной столичной жизнью. Его жители, как и любые другие обитатели мегаполисов всех миров, снисходительно относились к выходкам провинциалов, одновременно недолюбливая и сочувствуя последним, вынужденным, в силу проживания в захолустье, быть дикими и малообразованными существами.
Уверенный в себе, хозяин двух постоялых дворов и трактира, рождённый в предместье и знающий цену себе, по праву рождения в столице, был оскорблён наглой волчицей, которая, не смущаясь присутствия уважаемых мужчин, своевольно властвовала в его доме уже вторые сутки.
Она, без стеснения, требовала предметы невероятной роскоши и искренне удивлялась их отсутствию, приэтом, не забывая колко унижать его лично. Впрочем, было понятно, что странная женщина делает это не со зла, а, искренне не понимая, почему их нет. Это пугало. К концу второго дня хозяин решился и послал за полицмейстером...
Прода от 03.11.2020, 10:02 Легенды Оромеры. Великий Орёл СХВАТКА. Глава 69.Я лечу! (Оксана Лысенкова)
Огромный золотой дракон тяжело приземлился на рассыпающийся под мощными лапами рыжий песок, уже серый в подкрадывающейся темноте, по инерции пробежался, гася скорость и чуть ли не зарываясь в него грудью. С загривка дракона кубарем скатились лис и шакал, на ходу оборачиваясь и перекрикивая друг друга:
- Мы нашли ее!
- Да вот она, сюда!
Два голых парня бросились к скорчившейся на песке девушке, которая не оценила их старания в спасательной операции. Сзади парней настиг предостерегающий рык дракона, и они отступили, стушевавшись:
- А мы что, мы ничего!
- Мы рады очень.
Дракон слегка встряхнулся, отчего песок взметнулся расходящейся концентрической волной, и скинул примотанный на один из спинных зубцов узелок с вещами. Несколько мгновений, необходимых для оборота, и вот уже Костя накидывает куртку на жмущуюся к нему Эмилию. Борн и Танри тоже одевались, переругиваясь, разбирая где чьи штаны, впрочем, одинаково старые и вытертые.
- Я думала, ты погиб! А ты прилетел! Сам прилетел!, - Эмилию нервно потряхивало от наконец-то отпустившего напряжения.
- Меня вот эти двое на дирижабле подобрал, всех пиратов разогнали и подобрали.
- Да, да, на дирижопле, - Танри уже оделся и теперь в нетерпении приплясывал вокруг обнимающейся пары, - только не мы, а его хозяин, а потом фьють, - Танри замахал руками, - совсем улетел.
