К югу от Янтарной гряды и к юго-востоку от Изумрудной, вдали от обитаемых островов, есть место, которого боятся моряки, и даже самые отчаянные капитаны обходят его стороной. Море там всегда спокойно, лишь об острые белые скалы бьются беспрестанно волны, осыпаясь брызгами вечных слез. Когда-то те скалы называли Зубами Дракона, теперь же зовут просто — Блуждающими. Даже самый опытный капитан не скажет, где ждать эти скалы сегодня. Они могут встать перед кораблем в дне плавания от Янтарной гряды — или в десяти днях, могут сойтись тесно одна к другой или отдалиться настолько, что даже в ясную погоду от одной почти не разглядишь соседнюю.
Говорят, что Зубы Дракона мстят за что-то людям. Они могут скрываться в волнах и возникать перед самым кораблем, а то и сразу под ним, пробивая днище. Говорят, никто из видевших Блуждающие скалы слишком близко не вернулся к родному берегу. Но еще говорят, что однажды найдется корабль, который преодолеет полосу вечного штиля, перед которым исчезнут водовороты и стихнет коварный прибой. Скалы позовут его капитана, и тот откликнется на зов. Но и он не вернется, потому что там, среди блуждающих скал, ждет его истинная судьба.
Давно, так давно, что никто не помнит точно, когда — на месте Зубов Дракона был остров. Волны бились в его высокие берега, подтачивая белые скалы, и лишь в одну крохотную бухту мог войти корабль, чтобы спрятаться от шквала или пополнить запасы пресной воды. Но и в те времена капитаны обходили стороной Белый остров, потому что у хранящего его дракона был дурной нрав: ветра и течения там словно сходили с ума, и слишком легко было вместо потаенной бухты найти вечное прибежище на дне у подножия скал. Да и что искать людям на крохотном клочке суши, ничем не примечательном, кроме опасности для подошедших слишком близко кораблей!
Зато острова Янтарной гряды так и манили искателей удачи, и жители деревушек на побережье, завидев парус вдали, сначала отправляли детей и женщин прятаться в лес, а потом уж разбирались, кого хаос несет. Это ведь только кажется, что в рыбачьей деревне не взять богатой добычи. Еда и питье ценнее золота, когда болтаешься в мертвом штиле посреди океана, доброе дерево и просмоленные веревки дороже драгоценных камней, когда корабль чуть жив после шторма, а до ближайшего берега плыть и плыть, и красивым девушкам опасно попадаться на глаза тем, кто слишком долго видел рядом лишь разбойные бородатые рожи.
Но однажды случилось так, что вдали от берегов, в открытом море пиратам попалась рыбачья лодка. Заметил ее навигатор, как раз пытавшийся высмотреть в подзорную трубу хоть какие-то внятные приметы, указавшие бы путь к ближайшему острову. Сначала он не поверил глазам, а после, скатившись с «чаячьего гнезда» на мачте, помчался к капитану и сунул трубу ему в руки:
— Смотри! Ты видишь то же, что и я?
Корабль назывался «Зуб скелета», а капитан с удовольствием отзывался на кличку Длинный Зуб. Что же касается навигатора, тот был из породы неприметных, не вылезающих вперед, но незаменимых людей — из тех, кто предпочитает заниматься своим делом и не особо обращает внимание на происходящее вокруг.
Длинный Зуб всмотрелся: в лодке сидели старик и девчонка, серебро пойманной рыбы билось на дне, и было его так много, что борта едва виднелись над водой. Мало кто из мужчин рискнул бы вести так тяжко нагруженную лодку, а тут — два слабосилка! Но удивительней было другое: убранные весла, свернутый парус и явственно видимый след за кормой, как будто лодка шла сама, без участия людей.
И, уж наверное, сидевшие в лодке знали, куда ее направлять.
Длинный Зуб ничего не ответил, возвращая навигатору трубу. Лишь усмехнулся каким-то своим мыслям и отдал команду на разворот. Идти пришлось против ветра, крутыми галсами, корабль протестующе скрипел и как будто даже стонал, не желая преследовать утлую лодчонку. А та спокойно скользила по ряби волн, и вот уже обозначился вдали берег: сначала слишком низким и темным облачком чуть ближе горизонта, затем — приветственными криками чаек, чуть позже стали видны пологие вершины гор, покрытых лесом…
— Янтарная гряда, — сказал навигатор, рассмотрев линию гор. — И как нас сюда занесло? Не иначе, морские драконы расшалились: если учитывать только ветер, мы были бы здесь не раньше, чем дней через пять, и то — с другой стороны.
— Драконы, неучтенные течения или твоя дурость, мне без разницы, но тех двоих я хочу себе, — капитан «Зуба скелета» даже не посмотрел на навигатора, но у того вдруг словно морозным ветром по спине протянуло, да так сильно, что словно сами вырвались опасные слова:
— Не связывайся, добром не кончится.
— Мы с тобой давно ходим вместе, и ты меня понял, верно? — капитан ожег его взглядом и усмехнулся. — У кого-то из них, а может, и у обоих, сильный развитый дар, который нам пригодится. Вон, гляди, дымы их деревни. Правим туда, и, клянусь всеми ветрами, течениями и драконами, добыча будет завидной!
Сата напевала, опустив ладонь в воду, и лодку несло «особенным» течением — домой, домой. Они с дедом часто уходили далеко в море, потому что у берега не удавалось взять хорошего улова и потому что рыба, которая водится вдали от берегов, крупнее, вкусней и дороже стоит. Сата не боялась моря. Ее дара хватало, чтобы уплыть далеко-далеко, туда, где как раз сейчас пасутся рыбьи стада, а потом – довести лодку к родному берегу; а еще она всегда знала, в какие дни лучше не доверяться морю и оставаться дома. За этот, второй дар, другие рыбаки из деревни терпели ее добычливость без совсем уж острой зависти, ведь с тех пор, как Сата впервые, еще совсем соплюшкой, ухватила за штанину громилу Бенби и пропищала: «Дядечка, не иди пока в море, дракон злится», — а тот, к общему удивлению, послушался, в деревне не потонула ни одна лодка, не говоря уж о рыбаках.
Сата не знала родителей, только деда. Пятнадцать лет назад к девушке с золотыми косами и ясными синими глазами, собиравшей на берегу плавник и сухие водоросли, вышел из мутной штормовой волны дракон. У девушки был жених, но это мало что значило: в те времена люди еще помнили, чья кровь держит наш мир. Ни одна женщина не откажет дракону, и ни один мужчина, если он не вовсе спятил от ревности, не сочтет такую связь изменой, а только честью, и полукровку воспитает, как собственного ребенка. Вот только полукровки в те времена куда чаще, чем нынче, становились добычей…
Дракон оставался на острове недолго, всего три дня, и все эти дни море ярилось, окатывая берег мутными валами, захлестывая широкий галечный пляж полностью, добираясь до ограждающих деревню сторожевых камней и оставляя темные капли брызг и бороды водорослей на их серых боках. Лишь когда дракон вернулся в море, шторм затих.
Через семь месяцев родилась Сата, а ее мать ушла. Так бывает: не у всякой женщины хватит сил выносить и родить полукровку. Но Сата, узнав историю своего рождения, долго плакала и совсем перестала ходить к морю, когда штормило. Пусть без отца-дракона она получилась бы самой обычной девчонкой без дара, зато росла бы с папой и мамой! Сата решила, что не простит, никогда-никогда не простит ни море, ни дракона!
Дед гладил ее по золотым косам и говорил, что таковы законы мира, что все уходят раньше или позже, даже драконы, даже звезды. Но маленькой Сате не было дела до звезд. Дед говорил, что без отца-дракона и ее не было бы вовсе, а «у мамы с папой» получилась бы совсем другая девочка, не Сата. Или даже вообще мальчик. Но маленькая Сата не понимала, как это так — она могла не родиться? Родилась же!
Потом Сата подросла, узнала, зачем нужны миру драконы, и поняла, что хотел сказать ей дед. Поняла и то, почему он не дракона винил в смерти дочери, а считал случившееся чем-то вроде урагана или шторма в открытом море — ты можешь спастись или погибнуть, но винить в любом случае некого, ведь это стихия. Сата полюбила море всяким — гладким, словно дорогой шелк, сверкающим золотыми солнечными бликами и мягко мерцающим под алыми лучами заката, беспокойным и тревожным, в пене предвещающих шторм «барашков»… И яростное, громыхающее штормовое, то, которое привело ее отца на их тихий берег — тоже. Она не простила, потому что поняла: не за что прощать. Таков мир: бескрайнее море под бесконечными звездами, рожденное силой Великого Дракона и живущее силой его детей — всех, и драконов, и людей. А такие, как она, полукровки, нужны миру, чтобы не пресеклась в нем кровь драконов, чтобы рождались среди волн новые острова и вечно жили на них люди.
Пират, отзывавшийся на кличку Длинный Зуб, не был удачливым капитаном. Неудачником он тоже не был, неудачники в море не выживают, но из раза в раз, из плавания в плавание и от боя к бою, ему не хватало самой малости, чтобы ухватить за кончик хвоста коварную и капризную Большую Удачу. Он захватывал добычу, но добыча та была смешна — до сих пор во всех портах, где бывал хоть раз «Зуб скелета», вспоминали случай, когда после трех дней погони и лихого абордажа Длинный Зуб взял полный трюм новехоньких кастрюль, котелков и сковородок. Он захватывал пленников, а после не знал, как от них избавиться, не ославившись на весь мир — видят звезды, вечно пьяный менестрель с Ледяных островов был не самым кошмарным из живой добычи «Зуба скелета». Подумаешь, сложил несколько баллад, над которыми вот уж несколько лет ржут во всех тавернах! Длинный Зуб и сам не дурак поржать, особенно если именно он будет смеяться последним. Но когда ему донесли о корабле, снаряженном владетелем Изумрудной гряды — о корабле, на котором тот отправил женщин для колонистов на недавно открытый пустой остров, и Длинный Зуб уже, можно сказать, раскатал губы и пустил слюни, представив, как пристроит к делу два или три десятка юных прелестниц, а там… Нет, лучше даже не вспоминать! Три десятка суровых старых грымз из гильдии нянюшек и повитух до сих пор являлись экипажу корабля в кошмарах, а на тот самый остров «Зуб скелета» не завернул потом ни разу.
И, как многие не слишком удачливые люди, Длинный Зуб мечтал, бывало, о том, как в его руки наконец попадется Главный Приз, да такой, что все те, кто нынче, смеясь, перемывают ему кости, будут завидовать лютой и черной завистью. О том, что чужая зависть никому еще не приносила счастья, он почему-то не думал.
Но мог ли он представить, что Главный Приз ждет его не в трюме купеческого корабля, не на жемчужных отмелях или алмазных копях, не во дворце какого-нибудь владыки, а в затерянной вдали от крупных портов и торговых путей рыбацкой деревеньке!
«Зуб скелета» шел за лодкой, диво — все больше от нее отставая, но скорость не имела значения теперь, когда цель стала видна. На берегу, правда, тоже не могли не заметить чужих парусов, но что жалкие рыбаки могут противопоставить искателям удачи? Не раз и не два пираты брали такие деревушки на кончик абордажной сабли, «на кончик» — в буквальном смысле: пощекочешь острием клинка кадык старосте или лучшему бойцу деревни, и, считай, дело сделано, можно грузить провиант и щупать не успевших сбежать девок.
Все было так же, как и всегда — сбежавшие бабы и готовые к переговорам или драке мужчины, десяток бочонков браги, чтобы хоть немного задобрить незваных гостей, закуска, выдававшая, что житье в этой деревне не такое уж голодное, и мольба в глазах старосты.
— Я не трону ни вас, ни ваши лодки, ни ваши дома, — веско сказал Длинный Зуб. — Отдайте мне полукровку, что умеет направить по морю лодку без весел и паруса.
— У нас нет полукровок! — выкрикнул из толпы какой-то парень, и пират не сдержал усмешки: теперь ясно, кто именно ему нужен. Девчонка. Парни не заступаются за старых замшелых пней.
— Я не обижу ее. Даже дам долю в добыче, как любому из команды. Мне нужна не девка для забав, а человек, умеющий договориться с морем. Иначе, — Длинный Зуб понизил голос, и шепчущие, вкрадчивые интонации заставили селян заледенеть, — я все равно возьму то, что хочу, но от вашей паршивой деревеньки и головешек не останется.
Под его тяжелым взглядом рыбаков шатнуло назад, лишь один остался стоять, где стоял, и капитан узнал его: старик, который был с девчонкой.
— Ты кто ей? — спросил капитан.
— Дед, — ответил тот. — Ты не думал, что девочка может не хотеть плавать с пиратами? Даже за долю в добыче и под обещание не обидеть?
— Сюда его, — приказал капитан, уже не сомневаясь в успехе. Он знал то молчание, которое опустилось сейчас на толпу рыбаков. Не нужно читать мысли, чтобы понять трусливо-облегченное «хорошо, что не меня», приправленное дозой снотворного для совести, у кого она есть: «ей ведь не причинят вреда, а свое добро жаль».
Старика подтащили ближе, и Длинный Зуб встретил глумливой ухмылкой его яростный взгляд:
— Хочешь быть спокоен за девчонку? Тогда отправишься с нами. Сам приглядишь. А ее желания, старик, никто не спрашивает. Или ты думал, что сокровище можно утаить в рыбацкой халупе? Не я, так другой, раньше или позже, ее забрали бы отсюда. Радуйся, что я не отбираю ее у тебя… или тебя у нее, как пожелаешь. — Он возвысил голос: — Эй, девочка! Ты где-то здесь, я знаю. Выходи сама, если не хочешь, чтобы за твоими поисками сожгли деревню. Или чтобы у твоего деда начали выбивать, где ты прячешься.
Конечно, она вышла.
И деревню пираты не тронули, как и пообещал капитан. Только брагу и закуску забрали с собой — не пропадать же угощению.
Сата не плакала.
Пират был прав, раньше или позже, не этот, так кто-то другой, ее забрали бы из дома. Дочь дракона, полукровка с развитым даром, она была не дорогим, а поистине бесценным призом. Дед объяснил ей это очень давно.
Дед с раннего детства учил ее опасаться незнакомцев — и знакомых тоже; учил защищать себя и придумывал с ней вместе, как можно использовать для защиты ее дар единения с морем. Сата умела многое, а сейчас она была очень, очень зла!
Над ее головой пел в такелаже ветер и гудели паруса, на палубе пили брагу пираты, а Сата стояла у борта и смотрела в зеленоватую прозрачную глубину. Море уже много дней оставалось спокойным, штормовые волны не мутили воду, и видно было до самого дна — сверху, в прогретом солнцем слое, белесые шары медуз с длинными щупальцами и серебряные стайки мальков, ниже — рыба покрупнее, а у самого дна, среди огромных камней и колыхающихся длинных водорослей, пятнистые мурены и огромные рыжие крабы. А еще Сата видела течения — едва заметной рябью в глубине, перепадами цвета или прозрачности, границами, за которые не заплывали рыбы. Она знала, куда приведет каждое из этих течений, и каждое могла бы поднять ближе к кораблю. Завертеть, усилить и ударить — в днище, пробивая незаметную с первого взгляда течь, или в борт, разворачивая корабль на скалы, или просто сбивая с курса. Пусть это отняло бы немало силы — какая разница?
Она не собиралась задерживаться на пиратском корабле — еще чего не хватало!
Жаль, что не получилось бы что-нибудь сделать с пиратами на берегу, силы прибоя в штиль слишком мало для того, чтобы защититься от двух десятков головорезов. А может, это и к лучшему, соседи и так глядели на Сату не слишком ласково, а если бы ее еще и бояться начали… О ее настоящих умениях никто в деревне не знал.
Дед накрыл ее ладонь своей, грубой от мозолей и старых шрамов, сказал тихо:
Говорят, что Зубы Дракона мстят за что-то людям. Они могут скрываться в волнах и возникать перед самым кораблем, а то и сразу под ним, пробивая днище. Говорят, никто из видевших Блуждающие скалы слишком близко не вернулся к родному берегу. Но еще говорят, что однажды найдется корабль, который преодолеет полосу вечного штиля, перед которым исчезнут водовороты и стихнет коварный прибой. Скалы позовут его капитана, и тот откликнется на зов. Но и он не вернется, потому что там, среди блуждающих скал, ждет его истинная судьба.
***
Давно, так давно, что никто не помнит точно, когда — на месте Зубов Дракона был остров. Волны бились в его высокие берега, подтачивая белые скалы, и лишь в одну крохотную бухту мог войти корабль, чтобы спрятаться от шквала или пополнить запасы пресной воды. Но и в те времена капитаны обходили стороной Белый остров, потому что у хранящего его дракона был дурной нрав: ветра и течения там словно сходили с ума, и слишком легко было вместо потаенной бухты найти вечное прибежище на дне у подножия скал. Да и что искать людям на крохотном клочке суши, ничем не примечательном, кроме опасности для подошедших слишком близко кораблей!
Зато острова Янтарной гряды так и манили искателей удачи, и жители деревушек на побережье, завидев парус вдали, сначала отправляли детей и женщин прятаться в лес, а потом уж разбирались, кого хаос несет. Это ведь только кажется, что в рыбачьей деревне не взять богатой добычи. Еда и питье ценнее золота, когда болтаешься в мертвом штиле посреди океана, доброе дерево и просмоленные веревки дороже драгоценных камней, когда корабль чуть жив после шторма, а до ближайшего берега плыть и плыть, и красивым девушкам опасно попадаться на глаза тем, кто слишком долго видел рядом лишь разбойные бородатые рожи.
Но однажды случилось так, что вдали от берегов, в открытом море пиратам попалась рыбачья лодка. Заметил ее навигатор, как раз пытавшийся высмотреть в подзорную трубу хоть какие-то внятные приметы, указавшие бы путь к ближайшему острову. Сначала он не поверил глазам, а после, скатившись с «чаячьего гнезда» на мачте, помчался к капитану и сунул трубу ему в руки:
— Смотри! Ты видишь то же, что и я?
Корабль назывался «Зуб скелета», а капитан с удовольствием отзывался на кличку Длинный Зуб. Что же касается навигатора, тот был из породы неприметных, не вылезающих вперед, но незаменимых людей — из тех, кто предпочитает заниматься своим делом и не особо обращает внимание на происходящее вокруг.
Длинный Зуб всмотрелся: в лодке сидели старик и девчонка, серебро пойманной рыбы билось на дне, и было его так много, что борта едва виднелись над водой. Мало кто из мужчин рискнул бы вести так тяжко нагруженную лодку, а тут — два слабосилка! Но удивительней было другое: убранные весла, свернутый парус и явственно видимый след за кормой, как будто лодка шла сама, без участия людей.
И, уж наверное, сидевшие в лодке знали, куда ее направлять.
Длинный Зуб ничего не ответил, возвращая навигатору трубу. Лишь усмехнулся каким-то своим мыслям и отдал команду на разворот. Идти пришлось против ветра, крутыми галсами, корабль протестующе скрипел и как будто даже стонал, не желая преследовать утлую лодчонку. А та спокойно скользила по ряби волн, и вот уже обозначился вдали берег: сначала слишком низким и темным облачком чуть ближе горизонта, затем — приветственными криками чаек, чуть позже стали видны пологие вершины гор, покрытых лесом…
— Янтарная гряда, — сказал навигатор, рассмотрев линию гор. — И как нас сюда занесло? Не иначе, морские драконы расшалились: если учитывать только ветер, мы были бы здесь не раньше, чем дней через пять, и то — с другой стороны.
— Драконы, неучтенные течения или твоя дурость, мне без разницы, но тех двоих я хочу себе, — капитан «Зуба скелета» даже не посмотрел на навигатора, но у того вдруг словно морозным ветром по спине протянуло, да так сильно, что словно сами вырвались опасные слова:
— Не связывайся, добром не кончится.
— Мы с тобой давно ходим вместе, и ты меня понял, верно? — капитан ожег его взглядом и усмехнулся. — У кого-то из них, а может, и у обоих, сильный развитый дар, который нам пригодится. Вон, гляди, дымы их деревни. Правим туда, и, клянусь всеми ветрами, течениями и драконами, добыча будет завидной!
***
Сата напевала, опустив ладонь в воду, и лодку несло «особенным» течением — домой, домой. Они с дедом часто уходили далеко в море, потому что у берега не удавалось взять хорошего улова и потому что рыба, которая водится вдали от берегов, крупнее, вкусней и дороже стоит. Сата не боялась моря. Ее дара хватало, чтобы уплыть далеко-далеко, туда, где как раз сейчас пасутся рыбьи стада, а потом – довести лодку к родному берегу; а еще она всегда знала, в какие дни лучше не доверяться морю и оставаться дома. За этот, второй дар, другие рыбаки из деревни терпели ее добычливость без совсем уж острой зависти, ведь с тех пор, как Сата впервые, еще совсем соплюшкой, ухватила за штанину громилу Бенби и пропищала: «Дядечка, не иди пока в море, дракон злится», — а тот, к общему удивлению, послушался, в деревне не потонула ни одна лодка, не говоря уж о рыбаках.
Сата не знала родителей, только деда. Пятнадцать лет назад к девушке с золотыми косами и ясными синими глазами, собиравшей на берегу плавник и сухие водоросли, вышел из мутной штормовой волны дракон. У девушки был жених, но это мало что значило: в те времена люди еще помнили, чья кровь держит наш мир. Ни одна женщина не откажет дракону, и ни один мужчина, если он не вовсе спятил от ревности, не сочтет такую связь изменой, а только честью, и полукровку воспитает, как собственного ребенка. Вот только полукровки в те времена куда чаще, чем нынче, становились добычей…
Дракон оставался на острове недолго, всего три дня, и все эти дни море ярилось, окатывая берег мутными валами, захлестывая широкий галечный пляж полностью, добираясь до ограждающих деревню сторожевых камней и оставляя темные капли брызг и бороды водорослей на их серых боках. Лишь когда дракон вернулся в море, шторм затих.
Через семь месяцев родилась Сата, а ее мать ушла. Так бывает: не у всякой женщины хватит сил выносить и родить полукровку. Но Сата, узнав историю своего рождения, долго плакала и совсем перестала ходить к морю, когда штормило. Пусть без отца-дракона она получилась бы самой обычной девчонкой без дара, зато росла бы с папой и мамой! Сата решила, что не простит, никогда-никогда не простит ни море, ни дракона!
Дед гладил ее по золотым косам и говорил, что таковы законы мира, что все уходят раньше или позже, даже драконы, даже звезды. Но маленькой Сате не было дела до звезд. Дед говорил, что без отца-дракона и ее не было бы вовсе, а «у мамы с папой» получилась бы совсем другая девочка, не Сата. Или даже вообще мальчик. Но маленькая Сата не понимала, как это так — она могла не родиться? Родилась же!
Потом Сата подросла, узнала, зачем нужны миру драконы, и поняла, что хотел сказать ей дед. Поняла и то, почему он не дракона винил в смерти дочери, а считал случившееся чем-то вроде урагана или шторма в открытом море — ты можешь спастись или погибнуть, но винить в любом случае некого, ведь это стихия. Сата полюбила море всяким — гладким, словно дорогой шелк, сверкающим золотыми солнечными бликами и мягко мерцающим под алыми лучами заката, беспокойным и тревожным, в пене предвещающих шторм «барашков»… И яростное, громыхающее штормовое, то, которое привело ее отца на их тихий берег — тоже. Она не простила, потому что поняла: не за что прощать. Таков мир: бескрайнее море под бесконечными звездами, рожденное силой Великого Дракона и живущее силой его детей — всех, и драконов, и людей. А такие, как она, полукровки, нужны миру, чтобы не пресеклась в нем кровь драконов, чтобы рождались среди волн новые острова и вечно жили на них люди.
***
Пират, отзывавшийся на кличку Длинный Зуб, не был удачливым капитаном. Неудачником он тоже не был, неудачники в море не выживают, но из раза в раз, из плавания в плавание и от боя к бою, ему не хватало самой малости, чтобы ухватить за кончик хвоста коварную и капризную Большую Удачу. Он захватывал добычу, но добыча та была смешна — до сих пор во всех портах, где бывал хоть раз «Зуб скелета», вспоминали случай, когда после трех дней погони и лихого абордажа Длинный Зуб взял полный трюм новехоньких кастрюль, котелков и сковородок. Он захватывал пленников, а после не знал, как от них избавиться, не ославившись на весь мир — видят звезды, вечно пьяный менестрель с Ледяных островов был не самым кошмарным из живой добычи «Зуба скелета». Подумаешь, сложил несколько баллад, над которыми вот уж несколько лет ржут во всех тавернах! Длинный Зуб и сам не дурак поржать, особенно если именно он будет смеяться последним. Но когда ему донесли о корабле, снаряженном владетелем Изумрудной гряды — о корабле, на котором тот отправил женщин для колонистов на недавно открытый пустой остров, и Длинный Зуб уже, можно сказать, раскатал губы и пустил слюни, представив, как пристроит к делу два или три десятка юных прелестниц, а там… Нет, лучше даже не вспоминать! Три десятка суровых старых грымз из гильдии нянюшек и повитух до сих пор являлись экипажу корабля в кошмарах, а на тот самый остров «Зуб скелета» не завернул потом ни разу.
И, как многие не слишком удачливые люди, Длинный Зуб мечтал, бывало, о том, как в его руки наконец попадется Главный Приз, да такой, что все те, кто нынче, смеясь, перемывают ему кости, будут завидовать лютой и черной завистью. О том, что чужая зависть никому еще не приносила счастья, он почему-то не думал.
Но мог ли он представить, что Главный Приз ждет его не в трюме купеческого корабля, не на жемчужных отмелях или алмазных копях, не во дворце какого-нибудь владыки, а в затерянной вдали от крупных портов и торговых путей рыбацкой деревеньке!
«Зуб скелета» шел за лодкой, диво — все больше от нее отставая, но скорость не имела значения теперь, когда цель стала видна. На берегу, правда, тоже не могли не заметить чужих парусов, но что жалкие рыбаки могут противопоставить искателям удачи? Не раз и не два пираты брали такие деревушки на кончик абордажной сабли, «на кончик» — в буквальном смысле: пощекочешь острием клинка кадык старосте или лучшему бойцу деревни, и, считай, дело сделано, можно грузить провиант и щупать не успевших сбежать девок.
Все было так же, как и всегда — сбежавшие бабы и готовые к переговорам или драке мужчины, десяток бочонков браги, чтобы хоть немного задобрить незваных гостей, закуска, выдававшая, что житье в этой деревне не такое уж голодное, и мольба в глазах старосты.
— Я не трону ни вас, ни ваши лодки, ни ваши дома, — веско сказал Длинный Зуб. — Отдайте мне полукровку, что умеет направить по морю лодку без весел и паруса.
— У нас нет полукровок! — выкрикнул из толпы какой-то парень, и пират не сдержал усмешки: теперь ясно, кто именно ему нужен. Девчонка. Парни не заступаются за старых замшелых пней.
— Я не обижу ее. Даже дам долю в добыче, как любому из команды. Мне нужна не девка для забав, а человек, умеющий договориться с морем. Иначе, — Длинный Зуб понизил голос, и шепчущие, вкрадчивые интонации заставили селян заледенеть, — я все равно возьму то, что хочу, но от вашей паршивой деревеньки и головешек не останется.
Под его тяжелым взглядом рыбаков шатнуло назад, лишь один остался стоять, где стоял, и капитан узнал его: старик, который был с девчонкой.
— Ты кто ей? — спросил капитан.
— Дед, — ответил тот. — Ты не думал, что девочка может не хотеть плавать с пиратами? Даже за долю в добыче и под обещание не обидеть?
— Сюда его, — приказал капитан, уже не сомневаясь в успехе. Он знал то молчание, которое опустилось сейчас на толпу рыбаков. Не нужно читать мысли, чтобы понять трусливо-облегченное «хорошо, что не меня», приправленное дозой снотворного для совести, у кого она есть: «ей ведь не причинят вреда, а свое добро жаль».
Старика подтащили ближе, и Длинный Зуб встретил глумливой ухмылкой его яростный взгляд:
— Хочешь быть спокоен за девчонку? Тогда отправишься с нами. Сам приглядишь. А ее желания, старик, никто не спрашивает. Или ты думал, что сокровище можно утаить в рыбацкой халупе? Не я, так другой, раньше или позже, ее забрали бы отсюда. Радуйся, что я не отбираю ее у тебя… или тебя у нее, как пожелаешь. — Он возвысил голос: — Эй, девочка! Ты где-то здесь, я знаю. Выходи сама, если не хочешь, чтобы за твоими поисками сожгли деревню. Или чтобы у твоего деда начали выбивать, где ты прячешься.
Конечно, она вышла.
И деревню пираты не тронули, как и пообещал капитан. Только брагу и закуску забрали с собой — не пропадать же угощению.
***
Сата не плакала.
Пират был прав, раньше или позже, не этот, так кто-то другой, ее забрали бы из дома. Дочь дракона, полукровка с развитым даром, она была не дорогим, а поистине бесценным призом. Дед объяснил ей это очень давно.
Дед с раннего детства учил ее опасаться незнакомцев — и знакомых тоже; учил защищать себя и придумывал с ней вместе, как можно использовать для защиты ее дар единения с морем. Сата умела многое, а сейчас она была очень, очень зла!
Над ее головой пел в такелаже ветер и гудели паруса, на палубе пили брагу пираты, а Сата стояла у борта и смотрела в зеленоватую прозрачную глубину. Море уже много дней оставалось спокойным, штормовые волны не мутили воду, и видно было до самого дна — сверху, в прогретом солнцем слое, белесые шары медуз с длинными щупальцами и серебряные стайки мальков, ниже — рыба покрупнее, а у самого дна, среди огромных камней и колыхающихся длинных водорослей, пятнистые мурены и огромные рыжие крабы. А еще Сата видела течения — едва заметной рябью в глубине, перепадами цвета или прозрачности, границами, за которые не заплывали рыбы. Она знала, куда приведет каждое из этих течений, и каждое могла бы поднять ближе к кораблю. Завертеть, усилить и ударить — в днище, пробивая незаметную с первого взгляда течь, или в борт, разворачивая корабль на скалы, или просто сбивая с курса. Пусть это отняло бы немало силы — какая разница?
Она не собиралась задерживаться на пиратском корабле — еще чего не хватало!
Жаль, что не получилось бы что-нибудь сделать с пиратами на берегу, силы прибоя в штиль слишком мало для того, чтобы защититься от двух десятков головорезов. А может, это и к лучшему, соседи и так глядели на Сату не слишком ласково, а если бы ее еще и бояться начали… О ее настоящих умениях никто в деревне не знал.
Дед накрыл ее ладонь своей, грубой от мозолей и старых шрамов, сказал тихо:
