Немного дальше, на север от Шатили текла небольшая речка, окаймлённая колышущимися под ветром дикими травами. Рядом стояла будчула с огромным колесом. Широкие покачивающиеся спицы, разъединённые по краям, образовывали лабиринт, на который то и дело с бодрым плеском обрушивался буйный водоворот. Источником воды служило горное русло. Мощный поток направлялся из него к колесу мельницы. Быстрые вращения валика горизонтального колеса приводили жерновой камень в гудящее движение, и казалось, будто его волшебство рождалось в игре потусторонних сил. Речная вода плавно лилась под тупым углом с выдолбленного деревянного жёлоба. Загрузочная воронка, сложенная колоколом из берёзовой коры, колебалась под действием прикреплённой к ней лёгкой палочки, что соприкасалась с камнем. Острый камень, вращаясь внутри просторной полости другого, выступал в роли штыря для колёсного вала. Маленький жерновой камень, словно танцуя, то высоко поднимался, то тихо погружался с помощью вилкообразной опоры и камня, помещённого ниже. Этот механизм позволял воде свободно падать на спицы и с лёгкостью ритмично вращать жёрнов, рассеивая искристые брызги и разливая по всей округе свою неповторимую мелодию жизни. Купол неба сверкал золотыми лучами, заливая мельничную крышу ярким блеском…
За мельницей высилось ещё несколько домиков-башен. Остальные такие же дома были рассыпаны по другой стороне реки, на правом берегу Аргуни. На зелёном склоне в начале долины вырисовывались очертания старой красно-белой сигнальной башни с чёрным навершием. Примыкавшая к ней крепостная стена уже не раз подверглась испытаниям времени; трещины на её поверхности свидетельствовали о непрерывном сопротивлении. Вокруг по земле в беспорядке были разбросаны выпавшие из обветшавшей кладки камни.
Торола ощутил, как его охватывает волнение перед предстоящим путешествием. Он знал, что ему предстоит долгий путь, и решил в очередной раз испытать свои силы и выносливость двух своих коней. Горы были его истинным приютом, местом, где он чувствовал себя как дома. Верхом на коне он обретал вдохновение, слушая монотонный ритм топота копыт и наслаждаясь порывами свежего ветра, окутывающего его лицо. Тороле казалось в такие минуты, что конь и он становились частью одного существа, соединяясь неразрывной связью.
Для обоих коней он сам сплёл стремена, представлявшие собой круглые обрамления из гибких веток ивы, и надёжно прикрепил их к сёдлам простой верёвкой. Чёрный скакун, звавшийся Раши , назначался в дар его брату по оружию, цайн-пхьединскому князю Олхудзуру, - к нему-то в гости и направлялся теперь молодой наездник из Шатили. Рядом на поводу легко бежал Чкара – второй, белоснежный конь с палевой звёздочкой во лбу. По мере необходимости, всадник пересаживался в пути с одного коня на другого…
Восемь долгих месяцев в году по пховской земле плывёт долгая, безжалостная зима. Она негостеприимна: долины и ущелья укрыты пеленой и погребены в глубоких снегах, все проходные пути и переправы между селениями перекрыты. Ветер, словно дух холода, несёт с собою призрачные мелодии… Среди мёртвой тишины слышится повсюду лишь вой волков, их голодные завывания растворяются в воздухе, становясь частью бессловесной симфонии, к которой примешиваются шум ветра и гул застывших водопадов, наполовину скованных льдами и словно оглушённых.
В этих местах, где время словно замирает, чувствуются загадка и волшебство, но они жестоки и непредсказуемы, будто чей-то дикий, неуправляемый танец, в котором нет места разуму. Невероятные земли, подчинённые твёрдым, непреклонным законам природы, надолго запечатлеваются в памяти тех, кто оказался здесь. Затерянные среди горных вершин и утопающие в громадных сугробах сёла едва вырисовываются на горизонте; лишь их башни, испачканные сажей, да верхушки сосен, словно стражи замёрзшего царства, проступают единственными контурами на фоне белой пустоты. Нестерпимое сияние солнечных лучей, отражённых бескрайним зеркалом морозного пейзажа вокруг, слепит и бьёт прямо в глаза ледяными иглами. Беспощадные горные склоны поражают своей неукротимой красотой, а разреженный холодный воздух лишает даже вздоха.
Природа беспрестанно движется и, словно вечный художник, без устали рисует свои непредсказуемые шедевры, не допуская тени покоя. Жизнь в том суровом краю не останавливается ни на миг, сплетаясь из нитей упорства, но во время периода зимней чиллы особенно стоит быть настороже. Обрушивающиеся с отвесных высот снеговые завалы возводят над мерцающими руслами рек грандиозные арки. Смелому путнику приходится преодолевать сугробы до пояса, и когда он пытается выбраться, то они, словно гигантские волны, заставляют его буксовать и погружаться в холодные объятия снега, - на каждом шагу он проваливается и тонет снова и снова… Весной же эти необъятные белые полотнища начинают таять, ещё более усложняя движение.
Просторы лугов, поросшие трилистником, дикой люцерной, донником, хохлаткой и водосборами, одевали склон горы и простирались вверх до самой вершины. Теперь их зелень уже не прятало пушистое белое облачение, до недавнего времени её покрывавшее, - оно растаяло, не оставив и следа. Однако в низменности узкие полоски остатков зимы ещё продолжали сверкать слитками серебра, норовя найти укрытие в тени ложбинок. Взорам наездника предстал завораживающий пейзаж, которому вечнозелёный хвойный лес и обильный поток, грудой весёлой пены летящий через скалы с громким плеском, придавали дыхание жизни.
Торола приближался к скалам, окаймлявшим русло Аргуни. Прибой становился всё мощнее, а звук бушующей воды всё громче. Клокочущий поток, ниспадавший бесконечными каскадами, казался свирепым зверем, что раз за разом набрасывался на серый камень огромных скал, испытывая их на прочность. Высокие утёсы дрожали от буйных прыжков неистовых волн и время от времени отпускали вниз каменные глыбы, с глухим плеском рушившиеся в реку, но сами оставались на месте, подобно терпеливым стражам.
Рядом с бурлящим потоком тянулась тесная тропинка, поднимавшаяся высоко над рекой по крутому шиферному обрыву. Под ногами пролегла зелёная дорожка из травы, которая вздымалась здесь почти до человеческого роста. На каждом шагу попадался борщевик, что говорило о влажности земли. Под копытами постоянно обрушивались куски шифера, но бесстрашные кони не останавливались, упорно продолжая движение вверх. Нижние склоны, окаймляющие густой лес, вдоль тропы были украшены пышными кустарниками.
На них, как и на камнях, можно было заметить первые признаки весны - розовые цветы, которые вот-вот должны будут переполнить пчёлы... Встречались молодые сосны, росшие всё выше и выше, до самых вершин скал, где густые кроны деревьев скрывались в тумане и превращались в мрачные тени. На склонах горный лес привлекал своей пёстрой красотой, в которую хотелось погрузиться глазами.
Раскидистые кусты млечно-розовой волжанки с поникшими ажурными листьями источали свой терпко-сладковатый аромат. Среди стройных, высоких лесных деревьев на мшисто-травяном ковре издалека были заметны жёлтые ядовитые наперстянки на долгих стебельках. Местами среди зелени яркими красками выделялись золотистые головки марены, которую пховские рукодельницы используют для окрашивания сукна в алый цвет, сине-фиолетовые лепестки камнеломок и нежные в своей простоте цветы башечницы – кремовые, огненные, лиловые...
В воздухе висел туман, и оттого ведущая сквозь душный пойменный лес тропа распознавалась дурно. Полумрак не давал возможности рассмотреть очертания окружающих предметов. Кони неохотно, с трудом переступая, поднимались по крутым скалам, временами сменявшимся кладками из камней и брёвен. Внизу же, в долине, дорога петляла вдоль реки, чьи воды укрывались от человеческого взора за огромными стволами ольхи. Грунт, из-за сильных дождей и близости реки, сделался совсем скользким. Сырая дорога вязла в сети весенних потоков, местами раскрывая безмолвное ущелье. В некоторых местах поперёк пути лежали, затрудняя проезд, поваленные недавней бурей деревья; половодье местами снесло дорогу, к тому же узкая тропа, идущая по дну ущелья, была затоплена. Тороле пришлось ехать по руслу реки.
Пока молодой джигит пробирался вдоль дна ущелья, тропа внезапно совсем исчезла из-под ног. Таким образом, пховец столкнулся с неожиданной проблемой, оказавшись в ледяной ловушке вместе с лошадьми, и вынужден был преодолевать водоворот. Оглушительный шум воды, словно жуткий хоровод призраков, наполнил воздух, проникая в душу скитальца. Одежда его промокла, отяжелела и, казалось, впитала в себя весь холод ледников, когда они двигались против течения, отталкивавшего их назад. Словно дыхание зимних великанов насквозь пронизывало тело при каждом движении встречной воды... К тому же путь им перекрыл громадный обломок скалы, расположенный прямо посреди реки и разделивший её! - Зубы Торолы выбивали барабанную дробь, в такт его тревожным мыслям, пока он, что-то бормоча сам себе под нос, лихорадочно искал выход из опасного места.
К счастью, вскоре над ревущими водами реки засиял, как радуга после грозы, спасительный мост, построенный из трёх покрытых землёй и хворостом балок, опиравшихся на прибрежные камни, - в конце концов, и всадник, и его кони как-то сумели выбраться к нему из речных волн вверх по камням.
Торола спешился, тщательно проверил маленький, узкий, качающийся под ногами мост и по очереди осторожно провёл по нему обоих коней. Он не стал попусту рисковать: переезжать верхом через такой мост было бы слишком безрассудно, а решение выпустить по нему двух коней одновременно могло повлечь за собой непоправимые последствия для всей хрупкой конструкции. Ведь если бы под тяжестью животных шаткий мост обвалился в реку, они не смогли бы снова так же благополучно выкарабкаться из стремительного потока - и на этот раз погибли бы!
Перейдя на другой берег, молодой джигит нашёл укрытие от ветра под скалой. Затем он набрал хвороста и не мешкая разжёг на прибрежных валунах большой костёр, чтобы согреться самому и дать обсохнуть обоим коням. Расположив своих четвероногих спутников поблизости, пховец вознёс благодарность Каратис-джвари за спасение от ледяного потока. Продрогший до костей Торола принялся выжимать холодную воду из своей сырой одежды и волос, а затем стал раскладывать свои вещи на камнях подле костра, чтобы просушить их. К счастью, главная его драгоценность - деревянное пандури , привязанное за спиной, - не успела промокнуть, благодаря кожаному чехлу.
Свет и тепло пламени окутывали островок суши вокруг костра, и, наконец, бурка и чоха Торолы начали понемногу просыхать. Он ещё некоторое время сидел у огня, поглядывая на дремлющее небо над головой...
Жар от костра возвращал жизнь в его озябшие конечности, усталость и холод постепенно уходили. Устроившись поудобнее, путник перекусил имевшимися в сумке припасами, сделал пару глотков араки из тыквенной фляги и, поднявшись на пустынный холм, остановился, чтобы посмотреть на горы вдали... Вечные их вершины манили его, как всегда, и, поправив сумку на плече, Торола снова запряг коней и двинулся в путь. Подъём становился всё круче, но душа Торолы, словно целительным эликсиром, наполнялась тайной радостью, пока он поднимался на снежные поля, расположенные двумя величественными террасами.
Каменистые выступы, затерянные среди белых завихрений, выглядели, словно забытые пергаментные свитки, покрытые пылью времён... Пховцу вдруг пришло на память, как в детстве родственники привели его в дом хевисбери, чтобы тот обучил его грамоте. Мальчик подолгу упражнялся в письме, выводя буквы заострённой палочкой на золе, покрывавшей каменную плиту у очага... Старый Хвтисо при этом часто напевал вполголоса песню о саикио , ту самую, что срывалась теперь с уст Торолы:
В обиталище душ мост ведёт невесомый,
По нему как пройти бедняку-бедолаге?
У подножия гор строй судей собрался,
Чтоб дела разобрать по закону, по чести, отваге.
Час настанет и твой…
Всех ждёт мост – власяной.
Взгляд Торолы устремился вдаль, и вот – перед ним разверзлась грань горизонта, обрамлённая заметённым снегом гребнем. Однако по мере того как он, преодолевая преграды, продвигался вперёд, новая картина расстилалась перед его глазами, сама природа претерпевала в этот миг перемены: растворяясь на тревожном фоне неба, линии гребня словно растекались. Это было странное ощущение, будто Торола приближался к некой мистической точке, а та ускользала, удаляясь в недосягаемую даль. Но секрет этого явления вскоре был разгадан: вершины гор носили на себе угрюмые тучи, чьё хмурое присутствие обволакивало небесный свод молочной дымкой.
За мягким клубящимся покровом вечерних облаков исчезали яркие пятна сочных лугов и изумрудные складки хребтов. С каждой минутой тени на земле растягивались, становились всё длиннее, и тёплый луч касался последних шапок далёких гор. По мере того как солнце скрывалось за горами, начиналось незабываемое зрелище – чарующие сумерки, в которых мгновение становилось вечностью…
Горы постепенно погружались в пелену ночной мглы, небо над ними всё темнело, и наконец сверкающим венцом загорелись на нём звёзды, словно на холсте, покрытом тысячами кристаллов. Тотчас ответным сигнальным пламенем полыхнули жгучие алмазы ледников, отразившись зеркальным блеском по верховьям ущелья, там, где крутые вершины становились крепостями. Это было место, где обитала сказка, там таились врата в магический мир, там находилось преддверие неприступного замка Тетри-Гиорги ...
С трудом кони и Торола сумели покорить вершину хребта, взбираясь по извилистым тропинкам и каменистым склонам, погружённым в мглистый туман. Словно заточённый в сумеречной гробнице, Торола цепенел, не различая ничего вокруг, кроме узких стёжек под ногами...
Слабо проступавшая тропа погружалась в снег, словно пытаясь следовать за спиральной траекторией осы, затерявшейся в белой пустыне... Однако вскоре и она совершенно исчезла, утонув в бездне снежного поля. Кони оказались обречены на глубокие провалы, копыта их на каждом шагу издавали глухой стук с жёстким сопротивлением. Торола на некоторое время был вынужден развьючить коней и нести на себе груз. Но даже без этой ноши животным было трудно продвигаться по крутым холмам, сверкающие валуны под ними поддавались и таяли, и следы копыт ложились на скользком склоне, как тонкие кружева, вышиваемые незримой нежной рукой... Пховец осторожно сводил Раши и Чкару по обледенелым скатам, придерживая за поводья и хвосты.
На рассвете же ласковое прикосновение ветра к его лицу, окутанному мантией из плотного облака, сотворило чудо: застывший туман разлетелся, и перед Торолой открылась картина, исполненная красок и чувств. Распахиваясь по двум сторонам, словно занавес, густой белый туман уступал место сияющей панораме, купающейся в бархатных лучах восходящего солнца.
В небо башни глядят, кипарис – золотой.
Из гор струится там родник живой,
И сердце наполняет радостью святой,
И утоляет жажду, на века даря покой!
Мир посетила весна и расправила свои крылья. Пушистый снег таял, растопившись под лучами солнца; примулы десятком маленьких светил являли из-под него золотистые мечи своих острых лепестков, а благоуханные деревья были окружены зелёной пеленой.
