Аннотация к эпизоду
В N-cке находят мертвых малышей. Неслыханные страшные убийства всколыхнули город. Матери в панике и не дают детям выходить со дворов. Маленькие жертвы приходят к Варе, княгиня видит их и страстно хочет найти убийцу, но сделать это совсем не просто. Всплывут старые слухи, появятся старые знакомые.Петр уезжает в Петербург, но Варя чувствует, что муж и все окружающие, включая тётю, скрывают от нее что-то очень важное. У старого дома Шупинских появляется таинственный незнакомец…
Утреннее солнце грозило разогреть воздух до июльского марева, духота донимала с самого рассвета, начало лета выдалось на редкость жарким. Двое мальчишек свернули снасти самодельных удочек и, присев на выброшенное на берег старое бревно, принялись кидать мелкие камушки в воду. Рыба спряталась на глубину, где попрохладнее, а без улова грустно было возвращаться домой.
- Тятька вчера пугал, мол, утопленники о такую погоду всплывают. Перед грозой-то.
- Известно! – серьезно, как взрослый мужик, протянул конопатый рыбак. – По весне бабу тащили, налимов на ней – горстями, горстями. Хорошие налимчики…
- Так что, и стал бы есть?
- А что? Свинья вон и не то ест! Слыхал, у сторожа Веселовских пальцы хряк отъел?
- Да ну!
- Вот тебе и ну! Уснул пьяный, а когда проснулся, глядь… – рыжий рассказчик внезапно замолчал и вытаращил глаза. Россыпь конопушек на его стремительно бледнеющем лице стала ярче и сочнее.
- Васька! – второй мальчик дернул рассказчика за рубаху. – Сказывай!
Но рыжий лишь поднял руку и указал на притопленные не схлынувшей до конца весенней водой кусты ракитника. Крошечное голое, позолоченное косыми рассветными лучами тельце прибилось к ним, зацепилось и сейчас покачивалось на ленивых речных волнах…
- Сет фам анфренале! – по обыкновению своему тетушка Варвары переходила на дурной французский исключительно в редкие минуты душевного волнения. – Ужасная женщина снова испортила прекрасный день!
- Снова? – Варя невольно прислушивалась к разговору, происходящему на крыльце дома – там Петр вызвался проводить своих знакомцев – но ничего толком не понимала. – Что вы говорите, тётушка?
- А то и говорю, что повадилась лиса курам пшено носить! А на князя твоего как смотрела? Того гляди съела бы, прости господи! – Анастасия Григорьевна перекрестилась и тут же переключилась на другую тему. – Глафира твоя никак в монастырь собралась? Едва приехала, как сразу в церковь побежала. Обедня уж кончилась, а она все грехи замаливает! Распустила ты прислугу, Варвара, строгости в тебе нет, поставить себя не можешь как надобно!
- Что?
- Ну вы посмотрите на неё! – госпожа фон Бедкен всплеснула руками. – Коли любопытно, так иди спустись, послушай. Твой дом, кому как не тебе по нему ходить? Иди!
Варя слишком поспешно сорвалась с места, однако Пётр уже шел ей навстречу.
- Проводил? – зачем-то спросила княгиня.
- Да. – сухо бросил муж, словно вопрос был неприятен ему, досаден. – Уговорились ехать в Петербург вместе. – как-то слишком просто и немного нервно произнес он.
- Вот ведь, право, лиса! – тетушка возмущено звякнула ложкой по чашке. – А ведь рассказывала, что к матери едет на все лето.
Петр немного помолчал, прежде чем ответить:
- Передумала.
Анастасия фон Бедкен поджала губы, но ничего не ответила, зато в разговор включился Иван Степанович.
- Вы имели намерение поговорить со мною, Пётр Кириллович?
- Да! Так и есть! – Тумановский ухватился за возможность сменить тему. – Не хотите ли вернуться в Новодворск, любезный Иван Степанович? Не везет нашему городу нынче с докторами, вас добрым словом поминают все окрестные помещики!
- Да вот видите ли, ваша светлость…
- Постойте отказываться! Я намерен из своих личных средств выплачивать вам дополнительную сумму, ежели практика ваша не приносит приличного дохода. Поверьте, вовсе не с целью унизить или потребовать особого к себе отношения. Нет! Надеюсь, сим предложением не оскорбил вас?
Со странным чувством смотрела Варя сейчас на мужа, и казалось ей, что видит чужого, совершенно незнакомого человека. Ведь он знает о сердечной привязанности доктора Толстосумова к тетушке, так отчего намерен разлучить людей, в преклонных летах обретших друг друга?
- С огорчением и благодарностью вынужден отклонить столь щедрое предложение! – Иван Степанович зримо вытянулся, стал даже воде бы суше и старше. – Я намерен оставаться подле человека, чьё расположение и душевная близость мне важнее благ и доброй славы.
Тумановский чуть заметно улыбнулся:
- Ежели это самый человек решит перебраться в Новодворск следом за вами, то я не нахожу причин, отчего бы не помочь ему обустроиться на новом месте. В конце концов в поместье найдется пара тройка комнат для дорогих моему, а главное, сердцу моей возлюбленной жены людей. Кроме того, в городе я присмотрел замечательный дом, крепкий, удобный… Да и не тороплю я вас с решением, Иван Степанович.
Доктор и Анастасия Григорьевна несмело переглянулись, но тут подали пирог с щавелем, и разговор перескочил на отменный вкус угощения, будущий урожай и несносную жару.
Утомленная дорогой, взбудораженная визитом господ Румянцева и Ртищевой, взволнованная поведением мужа, Варвара Тумановская отпросилась спать и поднялась наверх.
В этой комнате когда-то жили кузены. Сколько здесь было шалостей и веселого смеха. Варя потрогала старый дубовый шкаф, о который когда-то Володя в пылу баловства разбил голову. И отец выговаривал ему за такую небрежность в отношении собственного тела.
- Чему улыбаешься? – вошедший следом Пётр остановился у сдвинутых вместе двух кроватей, застланных несколькими перинами.
- Вспомнилось, Петруша. Ты вот сегодня за двоих серьезную мину держишь. – она любила касаться его скул, перебегать от них в густые волосы на затылке, потягивать их. – Страшишься, что государь про работы скажет или гости нежданные тебя расстроили?
Муж дернулся, ткнулся подбородком ей в лоб, обнял.
- Боюсь тебя здесь одну оставлять, как вспомню, что с тобою в прошлый раз…
- Тетушка мухам лететь не дозволит мимо, не нужно тревожиться, милый. – теперь Варя точно знала, что муж не помнил ее признания, что беременность пока остается для него тайной, и радовалась этому отчего-то. – За одного битого двух небитых дают, не так ли Агафья своим поварятам выговаривает? Да ты и не слушаешь меня вовсе, Петя?
- Экий вздор! А может, со мною, в столицу? Варя?
- Если хочешь… Но ты ведь решил сопровождать госпожу Ртищеву.
- Нет-нет, в том ли дело! – князь заметно нервничал. – В Петербурге ты и вовсе одна останешься. Но как же я боюсь, Варенька, за тебя!
Признание мужа вызвало новую улыбку. Варя приникла к его груди, вслушиваясь в глухую канонаду сердечных ударов.
- Ступай вниз, я уже засыпаю. А ты обещал Ивану Степановичу партию в карты, ступай же!
Наконец в комнату вошла вернувшаяся Глаша и приступила к своим обязанностям, молча кивала в ответ на реплики хозяйки. Варя не решалась лезть в душу к горничной, достало и того, что все, кто знал её до отъезда в имение Тумановских, то и дело задавали бестактные вопросы.
Где-то рядом нестерпимо громко плакал ребенок, Варя проснулась, улыбнулась тому, как по-мальчишечьи крепко спит похрапывающий муж, и прошла к открытому окну взглянуть, что же происходит в такое глухое время на улице. Отчего мать не успокоит дитя? Неприятный запах гниющего мяса настиг ее на середине комнаты: прямо на полу, суча голыми ручками и ножками, визгливо закричал новорождённый мальчик.
- Отчего ты не хочешь подарить мне хоть немного ласки? – Серж Румянцев закинул ноги на сиденье соседнего стула. – Я и пьяный способен подарить женщине немало удовольствия. Али-и-и-на-а-а? Ответь же! – мужчина противно захихикал, и Ртищева поморщилась от отвращения.
- Хватит с тебя того, что вертишь мною, как вздумается. Как подумаю о нашей встрече с Петром, дурно делается!
Много лет назад, когда молоденькая Алина таяла от внимания любого статного и привлекательного мужчины, Серж выглядел весьма приятно и не позволял себе скабрезностей. Неудачная женитьба будто надломила его, и наружу проявилась самая гадкая часть натуры. Но в те времена друг Петра априори казался пока еще наивной девушке, только начавшей выезжать в свет, хорошим человеком. Ртищева вздохнула: много утекло воды с тех пор, и уже ничего не станет как прежде. Она допустила большую оплошность, предоставив этому негодяю доказательства своей связи с Тумановским, и теперь оказалась целиком в воле Сержа. Шантажист не упускал случая подпустить шпилек, откровенно насмехался и невыносимо раздражал. Родственники покойного мужа спят и видят, как сталкивают ее, Алину, в грязную канаву, отобрав себе огромное наследство, ведь супруг выставил в завещании непременное условие верности жены. Еще два года она должна была блюсти себя и скорбеть по ушедшему в мир иной спутнику жизни, иначе…
- Пьер, в отличие от нас с тобой, человек чести и долга. – Румянцев произнес эту фразу с таким выражением, что Алина внимательно всмотрелась в одутловатое лицо собеседника. – Бывали дни, когда его честь была порукой иным из нас в таких обстоятельствах, что и не высказать.
- Так отчего не жалеешь друга своего?
- Оттого, что жить все хотят, даже глупая курица от хозяйки бежит, едва топор завидит, знаешь ли.
- Если бы ты не кутил и не играл, и с почтением относился к жене…
- Молчи! – визгливо прикрикнул Серж. – Не сметь мне указывать! Думай о деле! – он глотнул прямо из горлышка графина и шумно отфыркиваясь, вышел, с силой хлопнув дверью.
Ребёнок все никак не унимался. Варе казалось, что крик его слышат все обитатели дома, хотя точно знала, что лишь одну её оглушает беспрестанный плач.
- Ну что ты, маленький? – уговаривала она, стараясь не смотреть на синюшное тельце со страшными ранами. – Поспи немножко! Боже мой, что я говорю! Кому я говорю! – молодая женщина уронила голову в ладони. – Как же мне перестать видеть тебя, милый мой? Я так устала. Прошу тебя, уймись!
Но мальчик продолжал плакать, не делая почти передышек и елозя по полу голой спинкой. Варвара коротко выдохнула и повернулась к младенцу:
- Я тебе спою колыбельную, и ты заснешь! – она произнесла последнее слово твердо, чуть откашлялась и затянула: - Люли-люли-люленьки, прилетали гуленьки. Гулены-гуленьки, ой люли, люленьки…
В сон вторгся тихий ласковый голос, он словно возвращал Петра совсем в раннюю пору его ещё не вполне осознанного детства. Яблоневый сад снился князю, большое плетеное из лозы кресло, в котором сидит мать в белом кисейном платье и смеется, протягивая к сыну руки и поднимая на колени. Совсем поблизости слышится голос отца: «Петруша, не пора ли спать тебе?». «До его совсем сморило! Глазки сами закрываются. Да, мой хороший?» Синее небо просвечивает сквозь зеленую листву, мерно жужжат шмели над цветочной клумбой, и мать полушепчет-полупоёт: «Люли-люли-люленьки…» Тумановский распахнул глаза: голос и вправду звучит совсем рядом, но другой, не матушкин, Варин. Князь, приподнявшись на локте, увидел белеющее в свете луны чуть покачивающееся пятно – жена сидела на полу и пела, в такт легонько прихлопывая себя по бедру. Петр побоялся окликнуть, он слышал и даже читал про сомнамбул, бродящих ночами, и сейчас мысленно сокрушался насчет Вари: мало ей других бед, так неужели и эта её не миновала? Стараясь не шуметь, князь поднялся с кровати и подошел к жене, опустился рядом на пол, потом осторожно приобнял за плечи и медленно привлек к себе.
- Ты чего, Петя? – каким-то не к месту будничным голосом спросила Варя. – Разбудила я тебя? Прости, задумалась.
- Я думал ты во сне бродишь и песни поешь, испугался, уж не лунатические ли у тебя припадки. Видишь ли, Карл фон Райхенбах, кои сочинения читал я в переводе, утверждает…
- Петя, я проснулась от детского плача. Отвыкла, что так близко дома, и слышно, что в других делается. Задумалась, детство вспомнила. – Варя сильно сжала в кулак пальцы свободной руки – до того противно ей было лгать. – Столько переживаний сегодня, уснуть никак не смогла более.
- Бедняжка, пойдем в постель, прижму к себе, и ничто тебя больше не потревожит. – Пётр уже вставал и тянул жену за собой. – Идём, душа моя. Право, ночь же ещё на дворе. Идём!
Они улеглись рядышком, и Варя почувствовала, как муж сначала осторожно, но всё более смело гладил её по спине, подтягивая ночную рубашку кверху. Думать о любовных утехах, когда перед глазами всё ещё стояло истерзанное детское тело, княгиня не могла.
- Я вполне понимаю все намеки, ваше сиятельство, однако же будемте спать!
- Жестокая! – усмехнулся Тумановский, но настаивать не стал.
Заснуть он больше не смог до утра: думы тяжкие, что гнал он весь вечер от себя, настигли с новой силой. Они с Алиной тихо условились о встрече, на которой Ртищева очень настаивала, и теперь князя мучило подозрение, кое, став реальностью, могло разрушить семейное счастье четы Тумановских.
- Неслыханно! Неслыханно! – Анастасия Григорьевна обмахивалась кружевным платочком. – И что же исправник?
Иван Степанович, одетый по случаю жары в светлое и выглядевший свежо и даже молодо, пожал плечами:
- Ущербу помещики не заявляли, однако же все вокруг изрядно напуганы. Как дело коснётся мещан или, не дай боже, помещиков, дело и завертится.
- О чем вы, Иван Степанович? – вошедшая в гостиную Варя поправила прядку и села за стол, тут же принявшись отщипывать подрумяненный бочок ещё горячей ватрушки и класть кусочки в рот.
- Ах, не стоит об этом, ты еще не вполне отдохнула с дороги, вот и лицо совсем бледное, и под глазами тени. Спалось плохо? – обеспокоенно спросила тетушка.
- Нет, спалось хорошо. – поспешила успокоить ее племянница. – Так что же случилось?
- Нашли мертвых детей. Совсем младенцев. Один всплыл у берега, другой…
- Иван Степанович! – приказ был отдан армейским голосом, и доктор поспешил переменить тему, слега поеживаясь под взглядом гневной подруги.
- Как вы переносите жару, Варвара Александровна?
Но Варя не слышала вопроса. Младенцы? Означало ли это, что пожалуют и другие? Голову затопила горячая волна, свет померк в глазах, и если бы Толстосумов вовремя не подскочил, упала бы на пол.
- Ах, я же просила, Иван! – госпожа фон Бедкен засуетилась над молодой княгиней. – Варенька, мон ами!
- Нет-нет, не стоит ваших волнений! – Варвара хлебнула воды из высокого стакана. – Должно быть, это от голода. Я очень есть хочу, тетя, даже удивительно. И непременно чего-нибудь этакого!
- Этакого? – задумчиво переспросила Анастасия Григорьевна. – Этакого у нас целая бочка заквашена, Варвара Александровна. – глаза женщины заметно увлажнились. – Пресвятая Богородица, неужто тяжела?
- Тётя!?
- Ах, оставь притворство, я выносила троих сыновей, мне ли не знать, как это обыкновенно бывает. Жаль, Саша не дожил, ах, Варя! – тетушка промокнула платочком уголки глаз, но тут же вернулась к своему обыкновенному тону: - Петр знает?
- Нет. Но я прошу, даже настаиваю на том, чтобы не смели ему сообщать об этом прежде меня, иначе обижусь и носа к вам более не покажу!
- Грозна княгиня! Муж твой спозаранку уже из дома вон, а ты все церемонии с ним разводишь! Сел на своего зверя и ускакал. Душно ему, видишь ли, прогуляться по холодку вознамерился!
- Как из дома? – расстроилась Варя. – Я и не дума… - осекшись, она поднесла к лицу ладонь. Невыносимый запах гниющего мяса вызывал приступы тошноты.
Младенцы не плакали, просто лежали на полу. Теперь их было трое. На одном была окровавленная, разорванная сбоку рубашечка и нательный крестик. Да и выглядел он гораздо старше остальных двух.
- Мне нужно на воздух!
Иван Степанович подал руку, и Варя с его помощью встала со стула и спустилась к двери на задний двор.
- Ежели хочется, то не стесняйтесь! – участливо проговорил доктор.
- Тятька вчера пугал, мол, утопленники о такую погоду всплывают. Перед грозой-то.
- Известно! – серьезно, как взрослый мужик, протянул конопатый рыбак. – По весне бабу тащили, налимов на ней – горстями, горстями. Хорошие налимчики…
- Так что, и стал бы есть?
- А что? Свинья вон и не то ест! Слыхал, у сторожа Веселовских пальцы хряк отъел?
- Да ну!
- Вот тебе и ну! Уснул пьяный, а когда проснулся, глядь… – рыжий рассказчик внезапно замолчал и вытаращил глаза. Россыпь конопушек на его стремительно бледнеющем лице стала ярче и сочнее.
- Васька! – второй мальчик дернул рассказчика за рубаху. – Сказывай!
Но рыжий лишь поднял руку и указал на притопленные не схлынувшей до конца весенней водой кусты ракитника. Крошечное голое, позолоченное косыми рассветными лучами тельце прибилось к ним, зацепилось и сейчас покачивалось на ленивых речных волнах…
***
- Сет фам анфренале! – по обыкновению своему тетушка Варвары переходила на дурной французский исключительно в редкие минуты душевного волнения. – Ужасная женщина снова испортила прекрасный день!
- Снова? – Варя невольно прислушивалась к разговору, происходящему на крыльце дома – там Петр вызвался проводить своих знакомцев – но ничего толком не понимала. – Что вы говорите, тётушка?
- А то и говорю, что повадилась лиса курам пшено носить! А на князя твоего как смотрела? Того гляди съела бы, прости господи! – Анастасия Григорьевна перекрестилась и тут же переключилась на другую тему. – Глафира твоя никак в монастырь собралась? Едва приехала, как сразу в церковь побежала. Обедня уж кончилась, а она все грехи замаливает! Распустила ты прислугу, Варвара, строгости в тебе нет, поставить себя не можешь как надобно!
- Что?
- Ну вы посмотрите на неё! – госпожа фон Бедкен всплеснула руками. – Коли любопытно, так иди спустись, послушай. Твой дом, кому как не тебе по нему ходить? Иди!
Варя слишком поспешно сорвалась с места, однако Пётр уже шел ей навстречу.
- Проводил? – зачем-то спросила княгиня.
- Да. – сухо бросил муж, словно вопрос был неприятен ему, досаден. – Уговорились ехать в Петербург вместе. – как-то слишком просто и немного нервно произнес он.
- Вот ведь, право, лиса! – тетушка возмущено звякнула ложкой по чашке. – А ведь рассказывала, что к матери едет на все лето.
Петр немного помолчал, прежде чем ответить:
- Передумала.
Анастасия фон Бедкен поджала губы, но ничего не ответила, зато в разговор включился Иван Степанович.
- Вы имели намерение поговорить со мною, Пётр Кириллович?
- Да! Так и есть! – Тумановский ухватился за возможность сменить тему. – Не хотите ли вернуться в Новодворск, любезный Иван Степанович? Не везет нашему городу нынче с докторами, вас добрым словом поминают все окрестные помещики!
- Да вот видите ли, ваша светлость…
- Постойте отказываться! Я намерен из своих личных средств выплачивать вам дополнительную сумму, ежели практика ваша не приносит приличного дохода. Поверьте, вовсе не с целью унизить или потребовать особого к себе отношения. Нет! Надеюсь, сим предложением не оскорбил вас?
Со странным чувством смотрела Варя сейчас на мужа, и казалось ей, что видит чужого, совершенно незнакомого человека. Ведь он знает о сердечной привязанности доктора Толстосумова к тетушке, так отчего намерен разлучить людей, в преклонных летах обретших друг друга?
- С огорчением и благодарностью вынужден отклонить столь щедрое предложение! – Иван Степанович зримо вытянулся, стал даже воде бы суше и старше. – Я намерен оставаться подле человека, чьё расположение и душевная близость мне важнее благ и доброй славы.
Тумановский чуть заметно улыбнулся:
- Ежели это самый человек решит перебраться в Новодворск следом за вами, то я не нахожу причин, отчего бы не помочь ему обустроиться на новом месте. В конце концов в поместье найдется пара тройка комнат для дорогих моему, а главное, сердцу моей возлюбленной жены людей. Кроме того, в городе я присмотрел замечательный дом, крепкий, удобный… Да и не тороплю я вас с решением, Иван Степанович.
Доктор и Анастасия Григорьевна несмело переглянулись, но тут подали пирог с щавелем, и разговор перескочил на отменный вкус угощения, будущий урожай и несносную жару.
Утомленная дорогой, взбудораженная визитом господ Румянцева и Ртищевой, взволнованная поведением мужа, Варвара Тумановская отпросилась спать и поднялась наверх.
В этой комнате когда-то жили кузены. Сколько здесь было шалостей и веселого смеха. Варя потрогала старый дубовый шкаф, о который когда-то Володя в пылу баловства разбил голову. И отец выговаривал ему за такую небрежность в отношении собственного тела.
- Чему улыбаешься? – вошедший следом Пётр остановился у сдвинутых вместе двух кроватей, застланных несколькими перинами.
- Вспомнилось, Петруша. Ты вот сегодня за двоих серьезную мину держишь. – она любила касаться его скул, перебегать от них в густые волосы на затылке, потягивать их. – Страшишься, что государь про работы скажет или гости нежданные тебя расстроили?
Муж дернулся, ткнулся подбородком ей в лоб, обнял.
- Боюсь тебя здесь одну оставлять, как вспомню, что с тобою в прошлый раз…
- Тетушка мухам лететь не дозволит мимо, не нужно тревожиться, милый. – теперь Варя точно знала, что муж не помнил ее признания, что беременность пока остается для него тайной, и радовалась этому отчего-то. – За одного битого двух небитых дают, не так ли Агафья своим поварятам выговаривает? Да ты и не слушаешь меня вовсе, Петя?
- Экий вздор! А может, со мною, в столицу? Варя?
- Если хочешь… Но ты ведь решил сопровождать госпожу Ртищеву.
- Нет-нет, в том ли дело! – князь заметно нервничал. – В Петербурге ты и вовсе одна останешься. Но как же я боюсь, Варенька, за тебя!
Признание мужа вызвало новую улыбку. Варя приникла к его груди, вслушиваясь в глухую канонаду сердечных ударов.
- Ступай вниз, я уже засыпаю. А ты обещал Ивану Степановичу партию в карты, ступай же!
Наконец в комнату вошла вернувшаяся Глаша и приступила к своим обязанностям, молча кивала в ответ на реплики хозяйки. Варя не решалась лезть в душу к горничной, достало и того, что все, кто знал её до отъезда в имение Тумановских, то и дело задавали бестактные вопросы.
Где-то рядом нестерпимо громко плакал ребенок, Варя проснулась, улыбнулась тому, как по-мальчишечьи крепко спит похрапывающий муж, и прошла к открытому окну взглянуть, что же происходит в такое глухое время на улице. Отчего мать не успокоит дитя? Неприятный запах гниющего мяса настиг ее на середине комнаты: прямо на полу, суча голыми ручками и ножками, визгливо закричал новорождённый мальчик.
***
- Отчего ты не хочешь подарить мне хоть немного ласки? – Серж Румянцев закинул ноги на сиденье соседнего стула. – Я и пьяный способен подарить женщине немало удовольствия. Али-и-и-на-а-а? Ответь же! – мужчина противно захихикал, и Ртищева поморщилась от отвращения.
- Хватит с тебя того, что вертишь мною, как вздумается. Как подумаю о нашей встрече с Петром, дурно делается!
Много лет назад, когда молоденькая Алина таяла от внимания любого статного и привлекательного мужчины, Серж выглядел весьма приятно и не позволял себе скабрезностей. Неудачная женитьба будто надломила его, и наружу проявилась самая гадкая часть натуры. Но в те времена друг Петра априори казался пока еще наивной девушке, только начавшей выезжать в свет, хорошим человеком. Ртищева вздохнула: много утекло воды с тех пор, и уже ничего не станет как прежде. Она допустила большую оплошность, предоставив этому негодяю доказательства своей связи с Тумановским, и теперь оказалась целиком в воле Сержа. Шантажист не упускал случая подпустить шпилек, откровенно насмехался и невыносимо раздражал. Родственники покойного мужа спят и видят, как сталкивают ее, Алину, в грязную канаву, отобрав себе огромное наследство, ведь супруг выставил в завещании непременное условие верности жены. Еще два года она должна была блюсти себя и скорбеть по ушедшему в мир иной спутнику жизни, иначе…
- Пьер, в отличие от нас с тобой, человек чести и долга. – Румянцев произнес эту фразу с таким выражением, что Алина внимательно всмотрелась в одутловатое лицо собеседника. – Бывали дни, когда его честь была порукой иным из нас в таких обстоятельствах, что и не высказать.
- Так отчего не жалеешь друга своего?
- Оттого, что жить все хотят, даже глупая курица от хозяйки бежит, едва топор завидит, знаешь ли.
- Если бы ты не кутил и не играл, и с почтением относился к жене…
- Молчи! – визгливо прикрикнул Серж. – Не сметь мне указывать! Думай о деле! – он глотнул прямо из горлышка графина и шумно отфыркиваясь, вышел, с силой хлопнув дверью.
***
Ребёнок все никак не унимался. Варе казалось, что крик его слышат все обитатели дома, хотя точно знала, что лишь одну её оглушает беспрестанный плач.
- Ну что ты, маленький? – уговаривала она, стараясь не смотреть на синюшное тельце со страшными ранами. – Поспи немножко! Боже мой, что я говорю! Кому я говорю! – молодая женщина уронила голову в ладони. – Как же мне перестать видеть тебя, милый мой? Я так устала. Прошу тебя, уймись!
Но мальчик продолжал плакать, не делая почти передышек и елозя по полу голой спинкой. Варвара коротко выдохнула и повернулась к младенцу:
- Я тебе спою колыбельную, и ты заснешь! – она произнесла последнее слово твердо, чуть откашлялась и затянула: - Люли-люли-люленьки, прилетали гуленьки. Гулены-гуленьки, ой люли, люленьки…
В сон вторгся тихий ласковый голос, он словно возвращал Петра совсем в раннюю пору его ещё не вполне осознанного детства. Яблоневый сад снился князю, большое плетеное из лозы кресло, в котором сидит мать в белом кисейном платье и смеется, протягивая к сыну руки и поднимая на колени. Совсем поблизости слышится голос отца: «Петруша, не пора ли спать тебе?». «До его совсем сморило! Глазки сами закрываются. Да, мой хороший?» Синее небо просвечивает сквозь зеленую листву, мерно жужжат шмели над цветочной клумбой, и мать полушепчет-полупоёт: «Люли-люли-люленьки…» Тумановский распахнул глаза: голос и вправду звучит совсем рядом, но другой, не матушкин, Варин. Князь, приподнявшись на локте, увидел белеющее в свете луны чуть покачивающееся пятно – жена сидела на полу и пела, в такт легонько прихлопывая себя по бедру. Петр побоялся окликнуть, он слышал и даже читал про сомнамбул, бродящих ночами, и сейчас мысленно сокрушался насчет Вари: мало ей других бед, так неужели и эта её не миновала? Стараясь не шуметь, князь поднялся с кровати и подошел к жене, опустился рядом на пол, потом осторожно приобнял за плечи и медленно привлек к себе.
- Ты чего, Петя? – каким-то не к месту будничным голосом спросила Варя. – Разбудила я тебя? Прости, задумалась.
- Я думал ты во сне бродишь и песни поешь, испугался, уж не лунатические ли у тебя припадки. Видишь ли, Карл фон Райхенбах, кои сочинения читал я в переводе, утверждает…
- Петя, я проснулась от детского плача. Отвыкла, что так близко дома, и слышно, что в других делается. Задумалась, детство вспомнила. – Варя сильно сжала в кулак пальцы свободной руки – до того противно ей было лгать. – Столько переживаний сегодня, уснуть никак не смогла более.
- Бедняжка, пойдем в постель, прижму к себе, и ничто тебя больше не потревожит. – Пётр уже вставал и тянул жену за собой. – Идём, душа моя. Право, ночь же ещё на дворе. Идём!
Они улеглись рядышком, и Варя почувствовала, как муж сначала осторожно, но всё более смело гладил её по спине, подтягивая ночную рубашку кверху. Думать о любовных утехах, когда перед глазами всё ещё стояло истерзанное детское тело, княгиня не могла.
- Я вполне понимаю все намеки, ваше сиятельство, однако же будемте спать!
- Жестокая! – усмехнулся Тумановский, но настаивать не стал.
Заснуть он больше не смог до утра: думы тяжкие, что гнал он весь вечер от себя, настигли с новой силой. Они с Алиной тихо условились о встрече, на которой Ртищева очень настаивала, и теперь князя мучило подозрение, кое, став реальностью, могло разрушить семейное счастье четы Тумановских.
***
- Неслыханно! Неслыханно! – Анастасия Григорьевна обмахивалась кружевным платочком. – И что же исправник?
Иван Степанович, одетый по случаю жары в светлое и выглядевший свежо и даже молодо, пожал плечами:
- Ущербу помещики не заявляли, однако же все вокруг изрядно напуганы. Как дело коснётся мещан или, не дай боже, помещиков, дело и завертится.
- О чем вы, Иван Степанович? – вошедшая в гостиную Варя поправила прядку и села за стол, тут же принявшись отщипывать подрумяненный бочок ещё горячей ватрушки и класть кусочки в рот.
- Ах, не стоит об этом, ты еще не вполне отдохнула с дороги, вот и лицо совсем бледное, и под глазами тени. Спалось плохо? – обеспокоенно спросила тетушка.
- Нет, спалось хорошо. – поспешила успокоить ее племянница. – Так что же случилось?
- Нашли мертвых детей. Совсем младенцев. Один всплыл у берега, другой…
- Иван Степанович! – приказ был отдан армейским голосом, и доктор поспешил переменить тему, слега поеживаясь под взглядом гневной подруги.
- Как вы переносите жару, Варвара Александровна?
Но Варя не слышала вопроса. Младенцы? Означало ли это, что пожалуют и другие? Голову затопила горячая волна, свет померк в глазах, и если бы Толстосумов вовремя не подскочил, упала бы на пол.
- Ах, я же просила, Иван! – госпожа фон Бедкен засуетилась над молодой княгиней. – Варенька, мон ами!
- Нет-нет, не стоит ваших волнений! – Варвара хлебнула воды из высокого стакана. – Должно быть, это от голода. Я очень есть хочу, тетя, даже удивительно. И непременно чего-нибудь этакого!
- Этакого? – задумчиво переспросила Анастасия Григорьевна. – Этакого у нас целая бочка заквашена, Варвара Александровна. – глаза женщины заметно увлажнились. – Пресвятая Богородица, неужто тяжела?
- Тётя!?
- Ах, оставь притворство, я выносила троих сыновей, мне ли не знать, как это обыкновенно бывает. Жаль, Саша не дожил, ах, Варя! – тетушка промокнула платочком уголки глаз, но тут же вернулась к своему обыкновенному тону: - Петр знает?
- Нет. Но я прошу, даже настаиваю на том, чтобы не смели ему сообщать об этом прежде меня, иначе обижусь и носа к вам более не покажу!
- Грозна княгиня! Муж твой спозаранку уже из дома вон, а ты все церемонии с ним разводишь! Сел на своего зверя и ускакал. Душно ему, видишь ли, прогуляться по холодку вознамерился!
- Как из дома? – расстроилась Варя. – Я и не дума… - осекшись, она поднесла к лицу ладонь. Невыносимый запах гниющего мяса вызывал приступы тошноты.
Младенцы не плакали, просто лежали на полу. Теперь их было трое. На одном была окровавленная, разорванная сбоку рубашечка и нательный крестик. Да и выглядел он гораздо старше остальных двух.
- Мне нужно на воздух!
Иван Степанович подал руку, и Варя с его помощью встала со стула и спустилась к двери на задний двор.
- Ежели хочется, то не стесняйтесь! – участливо проговорил доктор.
