Улей.
Уже пять месяцев, как я начал говорить сам с собой, заглушая голосом мысли, причиняющие такую боль. Но сегодня, сейчас, я чувствую срочную необходимость написать все, что случилось, на бумаге, чтобы мысли, эти бестелесные жестокие существа, поедающие меня изнутри, жалящие своими ядовитыми жалами, навеки застыли на бумаге, превратившись в слова. И когда все мои страхи и воспоминания окажутся пойманными на бумаге, я сожгу эту рукопись, чтобы никогда и никто не узнал, что произошло. Ещё одной причиной, по которой я решился написать всё, является желание убедиться, что то, что случилось, было не плодом моего больного воображения, а реальностью, какой бы ужасной она не была.
Я и моя сестра были подростками, когда наши родители погибли в автокатастрофе. В тот день они везли мёд с нашей пасеки и новый вид пчёл для выставки, проходившей в соседнем городе. Мёд стал делом нашей семьи много лет тому назад, и традиции пчеловодства передавались из поколения в поколение. Отец в последние годы до гибели работал над выведением нового вида пчёл, которые были бы ещё более трудолюбивыми и выносливыми. Моей матери никогда не нравились пчёлы, может быть, поэтому они часто нападали на неё, как будто чувствуя неприязнь к ним. Но, несмотря на это, мама всегда помогала отцу на пасеке, присматривая за рабочими. В тот день машина с нашими родителями сорвалась в пропасть по неизвестной причине. Спустя месяц поисковых работ исковерканная машина была найдена, и тело моего отца предано земле, тела матери так и не нашли.
Пасека пришла в упадок, потому что некому было встать в главе хозяйства, нашей бабушке едва хватало сил, чтобы воспитать меня и мою старшую сестру.
Когда мы выросли, то начали работать вдвоём, не покладая рук в течение нескольких лет, чтобы воскресить былую славу нашей пасеки. Сколько лишений и бед мы пережили за эти годы, восстанавливая наше хозяйство, начиная практически с нуля! Моя сестрёнка была очень слабенькой девушкой и часто теряла сознание, работая на пасеке под солнцепёком целый день. Я увлёкся исследованиями отца, прочитал его книги, потом нашел дневник, куда он записывал данные и ход своего последнего исследования. Постепенно, я начал повторять путь, пройденный отцом, чтобы воссоздать выведенный им новый вид пчёл. В то же время, моей сестре пришла в голову замечательная мысль делать свечи из воска, и вскоре мы уже вовсю торговали свечами, вкладывая полученные деньги на новые улья. Когда производство набрало силу, сестра наняла рабочих для пасеки, а сама занялась исключительно дизайном свечей. В её руках воск превращался в прекрасные скульптуры, казалось, что её фантазии нет предела, она превратила производство свечей в высокое искусство.
Теперь мы могли насладиться всем тем, чего были лишены раньше, плоды наших трудов снабжали нас достаточным количеством денег. Я, наконец, смог полностью посвятить себя науке, исследованиям своего отца, на которого в глубине души старался быть похожим. Ну, а моя сестра решила выйти замуж. Её жениху было под пятьдесят и, с моей точки зрения, он не был подходящей для неё партией. У него не было собственного дела, да и о нём самом мы толком ничего не знали. Но сестра была словно околдована им: она не слышала моих протестов, придирок и замечаний, зато слушала каждое слово своего ухажера. Она внушила себе, что не найдет лучшей партии, хотя ей было всего тридцать пять лет. Но я безумно любил свою сестру и заставил себя смириться с её выбором.
В качестве свадебного подарка я вручил ей все права на фабрику по производству свечей, которой до этого мы владели на равных, а её мужу великолепную алебастровую вазу, стоившую мне целое состояние. Если бы я знал, какой опасности я подверг в тот день нашу семью и на какие мучения обрекал себя!
Прошло полтора года. Сестра ждала ребенка и из-за плохого самочувствия практически жила в больнице последние месяцы. С каждым днем её муж раздражал меня всё больше. Я ненавидел в нём всё: его маленькие, жестокие глазки, его верхнюю вставную челюсть, которую он двигал время от времени во рту. Эта его идиотская привычка иногда доводила меня до такой степени, что я испытывал сильнейшее желание ударить его. Я знал, что он меня также недолюбливал и даже более того – настраивал сестру против меня. Меня, кто так безрассудно любил её и ждал её ребенка больше, чем его отец! Сестра назначила его управляющим своей фабрики, но этот бездельник предпочитал карточные игры работе. Чтобы как можно реже встречаться с ним, я проводил много времени на пасеке и в лаборатории.
Мои исследования подходили к концу, новый вид пчёл был великолепен. Пчёлки были очень работящими и выносливыми, правда, их размеры превышали норму раза в три-четыре и, когда они двигали своими большими крылышками, раздавался своеобразный шум. Специально для них я соорудил улей вдали от основной пасеки. Он был больше похож на небольшой домик, там все было сделано так, чтобы я мог наблюдать за жизнью и работой пчёл практически находясь среди них. Они словно понимали, что я им не враг, принимали меня вполне дружелюбно и не жалили, когда я брал их в руки.
Однажды вечером, когда я возвращался с пасеки к себе, мой деверь встретил меня на лестнице и сказал, что нам нужно срочно поговорить. Я нехотя согласился. Входя вслед за ним в его кабинет, я заметил лежащий на полу пустой чёрный пакет, а на столе – стопку счетов. Итак, темой нашего разговора, как обычно, станут деньги…
И действительно, сквозь его вялые оправдания и объяснения, я понял, что этот негодяй снова проиграл крупную сумму в карты и ему нечем оплатить счета.
- Сколько? – спросил я, открывая бумажник.
- Сто тысяч, - и словно в ответ на мой удивленный взгляд он двинул языком свою вставную челюсть. Я не мог поверить своим ушам.
- У меня нет таких денег, да и если б были, я не дал бы тебе ни копейки. Что же ты делаешь с деньгами моей сестры, негодяй? - я почувствовал сильнейшее раздражение, глядя на его невозмутимое лицо.
- Она моя жена, и я имею право пользоваться нашими деньгами.
«Нашими деньгами»! Вот как он назвал деньги, которые я и моя сестра зарабатывали тяжелым трудом. И я вспомнил, какой страх я испытывал всякий раз, как сестра теряла сознание от солнечного удара в первые годы нашей работы на пасеке.
- На этот раз я не стану тебя выручать! Выкручивайся сам! – и я повернулся было, чтобы выйти.
- Тогда я продам фабрику, - раздалось за моей спиной, и я озадаченно посмотрел на него. – Дай-ка я просвещу тебя, «братишка», - насмешливо продолжил он, явно наслаждаясь моим замешательством, - моя жена перевела фабрику на мое имя.
- Когда? – глухо спросил я.
- Год назад.
И тут я почувствовал, как огромная волна гнева накрывает меня, оглушая и слепя. Я больше не в силах был видеть его противное лицо, наглые маленькие глазки, его рот… Схватив чёрный пакет, я надел его ему на голову. Он начал кричать, махать руками, и чтобы усмирить его, я схватил первое, что попало мне под руку – алебастровую вазу – и изо всех сил ударил его по голове. Он осел на пол, а я, в порыве гнева, не смог остановиться и все бил и бил его вазой по голове, пока не понял, что он мёртв.
Я не стал снимать с него пакет, потому что боялся увидеть его размозженную голову и испачкать кровью ковер. Сейчас я не могу понять, откуда у меня взялась та невероятная сила и спокойствие, с которым я продумывал, куда деть его. Скорее всего, это был шок, который лишил меня человеческих чувств и заставил действовать подобно роботу. Я, было, потащил его на пасеку, моим первым желанием было закопать его сразу же, но я подумал, что рабочие, возвращавшиеся с пасеки, могут увидеть меня. Тогда я оттащил его в улей с новыми пчёлами и положил на земляной пол. Немногие пчёлы, уже вернувшиеся с полей, оглушительно шумели своими огромными крыльями, выражая впервые своё недовольство моим вторжением. Я оставил тело и вышел.
Всю ночь я не мог заснуть, неподвижно лёжа на кровати. Мне было страшно, ужас давил на меня и хотелось кричать от душевной боли, сжимавшей сердце. Улей притягивал мои мысли, словно магнит, казалось, что я вижу все в мельчайших подробностях: соты, пчёл и труп, лежащий на полу. Я представлял его лицо, маленькие глазки, вставную челюсть и плакал от страха.
На заре я решил, что делать с трупом: я собирался захоронить его прямо в земляном полу улея. Взяв лопату, я направился на пасеку. Но когда я вошел, то застыл от изумления: тела не было! Пядь за пядью, содрогаясь от ужаса, я обследовал улей, но нашел лишь чёрный пакет и внутри – вставную челюсть. Волосы дыбом встали у меня на голове…
И только пчёлы, громадные пчёлы ползали вокруг меня…
Уже пять месяцев, как я начал говорить сам с собой, заглушая голосом мысли, причиняющие такую боль. Но сегодня, сейчас, я чувствую срочную необходимость написать все, что случилось, на бумаге, чтобы мысли, эти бестелесные жестокие существа, поедающие меня изнутри, жалящие своими ядовитыми жалами, навеки застыли на бумаге, превратившись в слова. И когда все мои страхи и воспоминания окажутся пойманными на бумаге, я сожгу эту рукопись, чтобы никогда и никто не узнал, что произошло. Ещё одной причиной, по которой я решился написать всё, является желание убедиться, что то, что случилось, было не плодом моего больного воображения, а реальностью, какой бы ужасной она не была.
Я и моя сестра были подростками, когда наши родители погибли в автокатастрофе. В тот день они везли мёд с нашей пасеки и новый вид пчёл для выставки, проходившей в соседнем городе. Мёд стал делом нашей семьи много лет тому назад, и традиции пчеловодства передавались из поколения в поколение. Отец в последние годы до гибели работал над выведением нового вида пчёл, которые были бы ещё более трудолюбивыми и выносливыми. Моей матери никогда не нравились пчёлы, может быть, поэтому они часто нападали на неё, как будто чувствуя неприязнь к ним. Но, несмотря на это, мама всегда помогала отцу на пасеке, присматривая за рабочими. В тот день машина с нашими родителями сорвалась в пропасть по неизвестной причине. Спустя месяц поисковых работ исковерканная машина была найдена, и тело моего отца предано земле, тела матери так и не нашли.
Пасека пришла в упадок, потому что некому было встать в главе хозяйства, нашей бабушке едва хватало сил, чтобы воспитать меня и мою старшую сестру.
Когда мы выросли, то начали работать вдвоём, не покладая рук в течение нескольких лет, чтобы воскресить былую славу нашей пасеки. Сколько лишений и бед мы пережили за эти годы, восстанавливая наше хозяйство, начиная практически с нуля! Моя сестрёнка была очень слабенькой девушкой и часто теряла сознание, работая на пасеке под солнцепёком целый день. Я увлёкся исследованиями отца, прочитал его книги, потом нашел дневник, куда он записывал данные и ход своего последнего исследования. Постепенно, я начал повторять путь, пройденный отцом, чтобы воссоздать выведенный им новый вид пчёл. В то же время, моей сестре пришла в голову замечательная мысль делать свечи из воска, и вскоре мы уже вовсю торговали свечами, вкладывая полученные деньги на новые улья. Когда производство набрало силу, сестра наняла рабочих для пасеки, а сама занялась исключительно дизайном свечей. В её руках воск превращался в прекрасные скульптуры, казалось, что её фантазии нет предела, она превратила производство свечей в высокое искусство.
Теперь мы могли насладиться всем тем, чего были лишены раньше, плоды наших трудов снабжали нас достаточным количеством денег. Я, наконец, смог полностью посвятить себя науке, исследованиям своего отца, на которого в глубине души старался быть похожим. Ну, а моя сестра решила выйти замуж. Её жениху было под пятьдесят и, с моей точки зрения, он не был подходящей для неё партией. У него не было собственного дела, да и о нём самом мы толком ничего не знали. Но сестра была словно околдована им: она не слышала моих протестов, придирок и замечаний, зато слушала каждое слово своего ухажера. Она внушила себе, что не найдет лучшей партии, хотя ей было всего тридцать пять лет. Но я безумно любил свою сестру и заставил себя смириться с её выбором.
В качестве свадебного подарка я вручил ей все права на фабрику по производству свечей, которой до этого мы владели на равных, а её мужу великолепную алебастровую вазу, стоившую мне целое состояние. Если бы я знал, какой опасности я подверг в тот день нашу семью и на какие мучения обрекал себя!
Прошло полтора года. Сестра ждала ребенка и из-за плохого самочувствия практически жила в больнице последние месяцы. С каждым днем её муж раздражал меня всё больше. Я ненавидел в нём всё: его маленькие, жестокие глазки, его верхнюю вставную челюсть, которую он двигал время от времени во рту. Эта его идиотская привычка иногда доводила меня до такой степени, что я испытывал сильнейшее желание ударить его. Я знал, что он меня также недолюбливал и даже более того – настраивал сестру против меня. Меня, кто так безрассудно любил её и ждал её ребенка больше, чем его отец! Сестра назначила его управляющим своей фабрики, но этот бездельник предпочитал карточные игры работе. Чтобы как можно реже встречаться с ним, я проводил много времени на пасеке и в лаборатории.
Мои исследования подходили к концу, новый вид пчёл был великолепен. Пчёлки были очень работящими и выносливыми, правда, их размеры превышали норму раза в три-четыре и, когда они двигали своими большими крылышками, раздавался своеобразный шум. Специально для них я соорудил улей вдали от основной пасеки. Он был больше похож на небольшой домик, там все было сделано так, чтобы я мог наблюдать за жизнью и работой пчёл практически находясь среди них. Они словно понимали, что я им не враг, принимали меня вполне дружелюбно и не жалили, когда я брал их в руки.
Однажды вечером, когда я возвращался с пасеки к себе, мой деверь встретил меня на лестнице и сказал, что нам нужно срочно поговорить. Я нехотя согласился. Входя вслед за ним в его кабинет, я заметил лежащий на полу пустой чёрный пакет, а на столе – стопку счетов. Итак, темой нашего разговора, как обычно, станут деньги…
И действительно, сквозь его вялые оправдания и объяснения, я понял, что этот негодяй снова проиграл крупную сумму в карты и ему нечем оплатить счета.
- Сколько? – спросил я, открывая бумажник.
- Сто тысяч, - и словно в ответ на мой удивленный взгляд он двинул языком свою вставную челюсть. Я не мог поверить своим ушам.
- У меня нет таких денег, да и если б были, я не дал бы тебе ни копейки. Что же ты делаешь с деньгами моей сестры, негодяй? - я почувствовал сильнейшее раздражение, глядя на его невозмутимое лицо.
- Она моя жена, и я имею право пользоваться нашими деньгами.
«Нашими деньгами»! Вот как он назвал деньги, которые я и моя сестра зарабатывали тяжелым трудом. И я вспомнил, какой страх я испытывал всякий раз, как сестра теряла сознание от солнечного удара в первые годы нашей работы на пасеке.
- На этот раз я не стану тебя выручать! Выкручивайся сам! – и я повернулся было, чтобы выйти.
- Тогда я продам фабрику, - раздалось за моей спиной, и я озадаченно посмотрел на него. – Дай-ка я просвещу тебя, «братишка», - насмешливо продолжил он, явно наслаждаясь моим замешательством, - моя жена перевела фабрику на мое имя.
- Когда? – глухо спросил я.
- Год назад.
И тут я почувствовал, как огромная волна гнева накрывает меня, оглушая и слепя. Я больше не в силах был видеть его противное лицо, наглые маленькие глазки, его рот… Схватив чёрный пакет, я надел его ему на голову. Он начал кричать, махать руками, и чтобы усмирить его, я схватил первое, что попало мне под руку – алебастровую вазу – и изо всех сил ударил его по голове. Он осел на пол, а я, в порыве гнева, не смог остановиться и все бил и бил его вазой по голове, пока не понял, что он мёртв.
Я не стал снимать с него пакет, потому что боялся увидеть его размозженную голову и испачкать кровью ковер. Сейчас я не могу понять, откуда у меня взялась та невероятная сила и спокойствие, с которым я продумывал, куда деть его. Скорее всего, это был шок, который лишил меня человеческих чувств и заставил действовать подобно роботу. Я, было, потащил его на пасеку, моим первым желанием было закопать его сразу же, но я подумал, что рабочие, возвращавшиеся с пасеки, могут увидеть меня. Тогда я оттащил его в улей с новыми пчёлами и положил на земляной пол. Немногие пчёлы, уже вернувшиеся с полей, оглушительно шумели своими огромными крыльями, выражая впервые своё недовольство моим вторжением. Я оставил тело и вышел.
Всю ночь я не мог заснуть, неподвижно лёжа на кровати. Мне было страшно, ужас давил на меня и хотелось кричать от душевной боли, сжимавшей сердце. Улей притягивал мои мысли, словно магнит, казалось, что я вижу все в мельчайших подробностях: соты, пчёл и труп, лежащий на полу. Я представлял его лицо, маленькие глазки, вставную челюсть и плакал от страха.
На заре я решил, что делать с трупом: я собирался захоронить его прямо в земляном полу улея. Взяв лопату, я направился на пасеку. Но когда я вошел, то застыл от изумления: тела не было! Пядь за пядью, содрогаясь от ужаса, я обследовал улей, но нашел лишь чёрный пакет и внутри – вставную челюсть. Волосы дыбом встали у меня на голове…
И только пчёлы, громадные пчёлы ползали вокруг меня…
