Лиза, отойдя к стене какого-то здания, вытащила из кармана деньги и внимательно пересчитала. Полтора рубля — те самые, что она предлагала тюремщику. Это был весь ее капитал. Она припомнила, что билет на поезд до Симферополя стоил шестьдесят копеек; значит, на два билета им нужно рубль двадцать. Оставалось тридцать копеек. Жалкие гроши.
— На извозчика должно хватить, — вслух подумала она. — Я устала, не донесу вещи… Да и дороги не знаю.
Арина молчала. Они нашли самого замызганного и дешевого лихача с тощей клячей и раскачивающейся на ходу бричкой. Арина помогла Лизе взобраться на протертое, местами порванное сиденье, и она вжалась в угол, стараясь не смотреть по сторонам, но город все равно властно врывался в сознание. Улицы, еще не оправившиеся от недавних боев, были полны странной, лихорадочной жизни. Мимо мелькали обычные граждане, матросы с пулеметными лентами крест-накрест, женщины с авоськами и испуганными глазами.
И повсюду, сквозь пыль и запах дегтя, проступали и другие, дразнящие ароматы: откуда-то несло сладким дымком сбитня, душистым паром пирожков, острым и манящим духом жареного лука из расстегаев. Лиза с болезненной остротой вдруг ощутила, как сильно хочет есть, что она не просто голодна, а истощена. Желудок требовательно, громко заурчал, заныл. Но Лиза знала: до Крыма эти жалкие тридцать копеек были ее единственным запасом и потратить их она не могла.
Сидевшая рядом Арина молча наблюдала за ней. Видела, как Лиза сжимает в кармане последние деньги, как глотает слюну, провожая взглядом мальчишку с подносом горячих лепешек. Она порылась в складках своей юбки и вытащила маленький матерчатый кошелечек.
— Держите, — спокойно проговорила она, вкладывая его в Лизину руку.
Лиза хотела возразить, но Арина уже отвернулась, смотря куда-то в сторону, будто разглядывая вывеску. Лиза попросила возницу остановить у маленькой ярмарки и побежала к ближайшему же торговцу едой. Тот жарил «ушки» — маленькие хрустящие пирожки с фаршем. Они плавали в котле с кипящим маслом и источали умопомрачительный аромат. Лиза без слов протянула монеты, торговец пересчитал их на засаленной ладони, потом отточенным движением свернул газету в кулек и ловко, прямо голыми пальцами накидал туда дюжину золотистых, пахнущих жареным тестом «ушек».
Вернувшись в бричку, Лиза протянула Арине кулек. Они ели молча, под раскачивание колес, обжигая пальцы и губы. Горячий, жирный, невероятно вкусный пирожок таял во рту и был, наверное, самой большой роскошью, которую они могли себе сейчас позволить.
***
Касса вокзала была осаждена людьми, отчаянными, испуганными, озлобленными. Толпа гудела, перетекала то туда, то сюда, то и дело слышался детский плач, грохот тележек для багажа и тяжелое перестукивание колес поезда. Лиза, стиснув в потной ладони деньги, пробилась к зарешеченному окошку.
— До Симферополя! Два билета! — крикнула она, стараясь перекрыть вокзальный гам.
Кассир, мужчина со злым лицом, взял деньги, что она протягивала через решетку, пересчитал их с небрежной медлительностью, сунул в металлический ящик с замком и швырнул Лизе два картонных билета. И вдруг внимательно посмотрел на нее, буквально впился взглядом.
— Имейте в виду, что в Крыму красных уже нет. Немцы там. Вчера вошли. Последние новости вот пишут, — он кивнул на лежащую на столе свернутую газету.
Лиза схватила билеты, аккуратно сложила их и убрала во внутренний карман пальто. Слова кассира казались ей бессмысленными. Немцы? Красные? Белые? Зеленые?.. Какая разница? Она ехала не к флагу и не к правительству, а к доктору Александру Вербину. И будь в Крыму хоть сам дьявол с рогами и хвостом, она бы все равно поехала.
Потому что ехать больше некуда.
Она отступила от кассы, пропуская следующих пассажиров, и прислонилась спиной к холодной колонне. Арина встала рядом. На лице ее блуждала загадочная полуулыбка.
— Слышали, барышня? Немцы в Крыму! Красных нету! Слышите? Нету!
Лиза непонимающе посмотрела на нее.
— Какое это имеет значение?..
— Как какое? Это ж хорошо! Это ж значит, что барин наш, коли они с Федоткой смогли добраться… что их там не арестуют! Наверное, они уже ждут нас!
Лиза посмотрела на ее сияющее, внезапно будто помолодевшее лицо. Сама она не чувствовала ни радости, ни облегчения, лишь ледяное, всепоглощающее равнодушие ко всему, кроме одного: билеты у нее в кармане.
— Да, Арина, это хорошо, — вздохнула она и взяла кухарку за руку. — Идем.
На платформе говорили, что поезд могут остановить, не пустить в Крым, и тревога у Лизы в душе вспыхнула с новой силой. Арина все так же улыбалась, легкомысленно махала рукой:
— Не пустят, так пешком дойдем. Вон сколько от имения до Москвы отмахали!
Поезд подошел спустя полчаса. Арина решительно затащила Лизу в вагон, закинула на полку их вещи и, что-то радостно сказав, исчезла в тамбуре, а вернувшись, разложила на крошечном деревянном столике провизию. Она была такой довольной, какой Лиза ее ни разу не видела.
— Чай горяченький, барышня, — сказала она, наливая из жестяного чайника в стакан, вставленный в подстаканник с облезлой позолотой. — И булок свежих надыбала. И котлеток. Они, правда, холодные, но вкусные. Ешьте, ради бога.
Запах еды защекотал ноздри. Лиза ела молча, жадно, как едят голодные молодые люди: не разбирая вкуса, заедая теплой, липкой булкой соленые котлеты из рубленого мяса. Арина, устроившись напротив, не спускала с нее теплых улыбающихся глаз. А когда Лиза доела свою котлету, быстро и ловко переложила на ее тарелку свою.
— Я уж сыта! — махнула она рукой, когда Лиза вопросительно посмотрела на нее. — Вы покушайте, а то ослабли совсем, я ж вижу.
Лиза послушно взяла котлету и впилась в нее зубами. И вдруг, глядя на натруженные, в трещинах и пятнах от плиты Аринины руки, что так заботливо подкладывали ей кусок, ее пронзила простая и ясная мысль. Арина делает это не по привычке, не из чувства долга и не потому, что так было положено в том мире, в котором она прожила большую часть своей жизни. Она делает это потому, что верная, преданная, заботливая и любящая.
Эта мысль обожгла сильнее горячего чая, и к горлу внезапно подкатил твердый ком. Лиза опустила глаза, чтобы кухарка не увидела в них слезы. Все вокруг рухнуло: прежняя жизнь, дом, уклад. Но Арина — сидящая напротив Арина в стареньком платке и стоптанных ботинках — осталась. И она была не прислугой, а членом семьи.
— Спасибо, Арина, — не поднимая глаз, сказала Лиза. — Даже не знаю, как тебя благодарить…
— Да что вы, пустое, барышня. Чаек-то допейте, сладкий. — Она зашуршала газетным свертком, разворачивая его. — И трубочку со сливками вот купила на дорожку.
