Роман Смеклоф.
Тридцать один.
Ученик.
Над воротами старой башни отсвечивал магический символ ордена защитников: два перекрещенных огненных меча. Её давно не ремонтировали, от ворот сохранилась одна створка, разбитая стена просела, а местами и вовсе осыпалась.
В ночные дежурства молодой защитник едва дышал от страха. Сияющий диск поднимался из-за гор, медленно надвигался на заставу и тянул за собой опоры разрушенного моста. Когда-то виадук соединял пограничные земли, но пролёты обвалились и исчезли в бездонной пропасти между мирами. Хотя единственный путь давно пропал, по слухам, поглотители магии всё ещё прорывались, особенно во время полнолуния. Он не верил россказням, но в собственных глазах не сомневался. Громадные рога тьмой вспороли полный диск луны и загородили входную арку моста.
– Источник охрани! – прошептал молодой защитник и трясущимися пальцами схватился за оберег.
Он даже не подумал про заученные до одури заклятья, зато сразу вспомнил о кривом клыке оборотня. Лавочник говорил, что это верная защита от чудовищ из Закрытого мира. От прикосновения к тёплым пальцам мёртвый кусок кости задрожал, как живой, и погнал волны успокаивающей энергии вверх по рукам к самому сердцу. Накачал в него столько храбрости, что молодой защитник даже решился растолкать бородатого волшебника, притулившегося прямо у стены рядом с воротами. Тот вздрогнул и, проснувшись, проворчал сквозь зубы:
– Руки чешутся, заклинашка-очарывашка? – и многозначительно добавил, прочистив горло. – Завтра будешь картины на воде рисовать. Ремни из песка плести. Бурю в стакане устраивать! Я что-то забыл? Нет? Весь день с тебя не слезу, а то гляжу силёнки к ночи остаются.
– Смотри! – растеряв большую часть полученной от оберега смелости, всё же вскрикнул молодой защитник и вытянул свободную руку, указывая на перевал.
– Ась? – передразнил наигранно взволнованным голосом старший чародей. – Воинство зла надвигается?
Он щёлкнул пальцами и осветил предгорье огнём, так что искры заскакали по камням, разбрасывая меркнущие сполохи пламени. Лениво приставил ладонь ко лбу и скучающим взглядом окинул серые скалы. Скривился и повернулся к младшему колдуну.
– Ась? Каменные големы что попрятались?
– Поглотитель, – таращась на перевал, пробормотал молодой защитник.
– Ась… Кто? Совсем сдурел? Сказок наслушался? – разозлился бородатый волшебник и, закатив глаза, забормотал. – Архимаг меня развоплоти, за что мне это? – он сердито зыркнул на младшего. – Запомни раз и навсегда, граница закрыта! Мост разрушен! Они никогда не выберутся из того проклятого мира! – бородатый волшебник грозно наступал. – Что это у тебя? Зуб оборотня? Давай сюда! – он бесцеремонно вырвал оберег из рук младшего колдуна и щёлкнул его по носу.
– За что? – завопил тот и неловко замахал руками.
Он не успел отбить ворожбу или сплести защитное заклятье. Нос моментально опух, став лиловым. Из покрасневших глаз хлынули слёзы. Голова закружилась, а уши заложило. Но по-настоящему обижала не нежданно свалившаяся простуда, а то, что прозевал детские озорные чары.
– Доложу коменданту… – срывающимся голосом вскрикнул он.
– Ябеда! – усмехнулся старший чародей. – Мчи! Я тебе ещё перегара наколдую, для достоверности.
Младший колдун шмыгнул носом и, поджав дрожащую губу, побежал прочь от ворот к казарме. По дороге он дробил замшелые валуны воздушными молотами и бормотал бесполезные проклятья.
– Чаропшик, – скривился бородатый волшебник и облокотился о шершавую стену. – Кролика в колпаке не нашепчет, то колпак сгорит, то кролик облысеет. Зато как орк дремучий в обереги верит, – причитал он. – Слава мерещится. Чудища недобитые. Заклинашка-очарывашка!
Он с отвращением уставился на каменистую долину, обрывающуюся бездонной пропастью. Из неё торчали искорёженные опоры сломанного моста, а за ними светился призрачный перевал – полупрозрачный проход в земли поглотителей магии.
– Если припрётся хоть одна рогатая туша… – начал старший чародей и подбросил на ладони клык оборотня. – Хватит даже зубика!
Он размахнулся и бросил оберег. Движение вышло неловким и мышцы скрутило судорогой. Бородатый волшебник согнулся и затряс сведённой рукой. На миг потемнело в глазах. Он даже зажмурился и досчитал до десяти, а когда распрямился, не увидел разрушенный акведук. Огромная тень загородила не только луну, гигантские рога проткнули тёмные небеса, а от едва слышимого рыка трепетал помутневший воздух.
Старший чародей не успел подумать, а непроизвольно сложенное заклятье уже ударило во врага. Спектр от красного до фиолетового скрутился в яркий луч и с шипением вонзился во тьму, но та не рассеялась и не дрогнула.
– Магия не промахивается! – отступая в ворота, промычал бородатый волшебник. – Так… Никогда…
У него уж лет двадцать не дрожали руки, а сейчас тряслись, как флаг гильдии Ветродуев во время бури. Внутренности перемешались, а червяк безнадежности вгрызся в сердце. В боку кольнуло и силы ушли в пятки.
Заклятья били в цель, но рассыпались, не причиняя чудищу вреда: опадали и разлетались брызги воды и языки пламени, растворялись ветряные плети и камнепады, а старший чародей терял силы и надежду.
Тень неумолимо надвигалась, пока не накрыла его.
Директор Черногорской академии волшебства любил кататься на коньках. Увлекался загадками и тайнами. Собирал древние рукописи по некромантии и колпаки известных колдунов. Коллекционировал необычные вкусы, всё редкое и необъяснимое, поэтому катанию на коньках посвящал лишь вечер выходных. Больше не успевал, надо было ещё и академией управлять.
В воскресенье задний двор заморозил лично декан факультета Водолюбов. Дорожка вокруг старой вишни превратилась в такой гладкий и сияющий каток, что отражались замшелые кирпичи из фасада головного корпуса, отсвечивали окна лабораторий и лекционных залов, отблёскивали рыжие фонари и даже холодные острые звезды из далёкой вышины.
Директор величаво сошёл на лёд, а мы с деканом застыли у кромки, на подхвате. Хотя по правде, лишь слушали его бесконечные жалобы и молча зверели. По крайней мере, я.
– Флип! – закатив глаза, выкрикнул декан факультета Водолюбов и выжидательно посмотрел на меня.
– Туда?с, – почесав за ухом, выговорил я заученное слово.
– Тодес!
Я с магами не спорю, пусть поправляют, им виднее. Я в фигурном катании не разумею. Да и силы лучше поберечь, ещё ведь двор убирать.
– Коньки тупые, ног не сдвинуть! – посетовал директор.
– Шикарный риттбергер, – отозвался декан.
– Нет! Этакая гололедица, впору песок сыпать. Свет слепит, в дорожку не попадаю.
– Маговраль, чтоб ты навернулся, – едва слышно шепнул я.
Директор устало закряхтел и покачнулся, растопырив пухлые руки.
– Падай, падай, – тихонько проскандировал я, но он не упал, а только передёрнул плечами и бросил заклятье.
Коньки мгновенно выровнялись на льду и директор, согнувшись, уехал.
– Приберись здесь! – приказал декан и припустил следом. – Горячей настойки одолень-травы, господин? Чтобы колени не болели…
Я скалывал лёд всю ночь и беспрерывно бормотал под нос:
– Ууу, чародеи! Пальцем щёлк – каток сам растает, но нет, они до такого не опустятся, пусть дворник лёд долбит. Что ему ещё делать, лёдодолбу?
К утру я так устал, что присел на траву у старой вишни. По легенде она торчала посреди пустынного двора со дня основания академии. Стоило самому нерадивому студиозусу провести ночь у чудесного ствола, и он видел во сне ответы на все экзаменационные вопросы. А заглянуть в будущее не так-то просто даже для настоящего колдуна.
Солнце ещё не встало, поэтому я решил отвалиться минут на десять и прижался спиной к шершавой коре, впитывая убаюкивающее тепло. Видать старая вишня и правда, волшебная.
Над двором возвышалась тёмная громадина библиотеки. Серые, обросшие мхом и вьюном, стены напоминали курганы моей родины. Они тоже хранили древнюю мудрость и вековой покой, навевали умиротворение и глубокомысленные раздумья. Я даже не заметил, как задремал. Снилось бескрайнее синее море и величавая чёрная шхуна.
Когда я проснулся, студиозусы спешили на занятия, скользили по остаткам льда и ржали. Конечно, сил у них хоть отбавляй, вместе с воскресеньем праздник урожая растянулся на три дня. Академия пустовала и в кампусе сидели только я и старый привратник. Вот только ключей от погребов не доверили даже ему, что уж говорить обо мне. Гнусных магов не волнует аппетит дворника.
Я не ел все праздники. Голод сводил с ума, а колка льда, как известно, никому не поднимает настроения. Зачем они так со мной? С моим особым устройством – голод смертельно опасен. Причем не только для меня. Если бы не заговорённая цепь, ещё неизвестно кто бы стал лёдоколом.
– Чтоб редкие директорские амулеты обесценились. У декана после стирки на два размера колпак сел. Студиозусам на экзаменах все заклинания отшибло, – бурчал я, плетясь в свою каморку.
Одно грело мой пустой желудок – скоро наступит завтрак. Набью брюхо, успокоюсь и отдохну. Днём я не работаю из-за снующих туда-сюда академиков. Мешаются волшботворы, ни двор подмести, ни мусор выкинуть.
Я еле перебирал ногами, околдованный обжорством. Как наяву уплетал зерновую кашу, что давали по утрам в понедельник. Смаковал салат из свежих овощей, на который можно рассчитывать после праздника урожая. Тянул кофе, размечтавшись до того, что представлял будто оно со сливками. Я так увяз в фантазиях, что не сразу услышал громкий хохот, моментально уничтоживший моё персональное меню.
У вишни толпились и весело гоготали студиозусы, пока в небо не ударили разноцветные искры. Самых непонятливых деканы погнали прочь магическими оплеухами и воздушными шлепками. Орава с улюлюканьем разбежалась, и я напряженно сглотнул. Посреди двора на спине лежал директор. Сомнений не было, он поскользнулся на не сколотом мною льду.
В то хмурое и по-осеннему тоскливое утро меня выгнали с работы. Не в первый раз, если честно. Бывшие коллеги уверяли, что я неуживчивый, бестолковый и ленивый. Я не согласен с такими рекомендациями, но моё мнение ни разу не спрашивали.
Оглянувшись на длинные ряды аудиторий и общежитий, заключенных в лабиринт дорожек, я втянул носом пропитанный знаниями и колдовством воздух. Особую смесь пыли, озона и чернил – заманчивую, но грустную. Я не был счастлив в академии, но всё же буду по ней скучать. Грошик тоже не ценишь, пока не потеряешь.
Старый привратник встретил меня у высокой каменной стены, почти потерявшейся за плющом, и перегородил ворота. Створки, похожие на густую паутину из зачарованного металла, разошлись и освободили проход. Болтали, что они выдержат даже драконий огонь и попадание из стенобитной машины орков. Сам «старый паук», как его за глаза называли студиозусы, оглядел меня немигающими чёрными глазами, качая в такт сморщенной головой, и хрипло сказал:
– Кто плохо работает, ест тогда, когда говорят другие.
Я благодарно кивнул в ответ на его «величайшую мудрость», а что оставалось. Какой никакой, а всё-таки маг. Пусть большая часть его длинной жизни и прошла в воротах академии, сбрасывать со счетов скромные таланты привратника не стоило. Да, он блестяще умел лишь поджигать одежду у навязчивых зевак, да оставлять пропускные метки гостям академии, но это всё равно больше, чем умею я. Кланяясь, я протиснулся мимо.
– Мне бы хоть полгорсти волшебной силы, – пробормотал я, удаляясь от стены академии. – Я бы дворы не мёл.
– В следующий раз работай лучше! – напутствовал старый паук.
Подавив желание обернуться и послать его к архимагу, я побрёл вниз по тихой улице. Сыпались к ногам розовые лепестки из развешенных на стенах цветочных горшков. Ревели, скрипящие окнами, проветривающие чары. Ворчали, выбрасывающие мусор из парадных, невидимые домовые. Переговаривались проснувшиеся маги. Их жизнь проста, легка и радостна. Немного колдовства и я бы так жил, даже ногами не шевелил. Щёлкнул бы пальцами, и бурая брусчатка понесла меня куда захочу. Но без дара, сколько ни щёлкай, только мозоли натрёшь.
Кряжистые таверны с заманчивыми пирамидами бочек у входов и грошовые харчевни с жестяными вывесками манили дурманящими запахами, но с пустыми карманами меня даже на порог не пустят.
Вздохнув и облизнувшись, я свернул подальше от заманчивых ароматов и двинулся к порту. Если бы я не боялся плавать, нанялся бы на корабль. Стоял бы тогда, как во сне на борту чёрной шхуны и гордо смотрел вдаль. Уплыл бы в другой, более гостеприимный, мир. А так остается пойти портовым грузчиком.
– Куда прёшь, шкрябка без ручки? – гаркнул в лицо неуловимо знакомый крепыш и отжал рукой к стене.
– Дядя? – удивился и даже обрадовался я.
Мастер Оливье старый приятель отца не только знал меня с пелёнок, а даже крестил четырьмя стихиями. Характер у него конечно скверный и прижимистый, но обязанности крестного папы он выполнял ответственно – целых два раза кормил меня обедом за свой счет.
– Ну, надо же, крысёныш! Не ожидал лицезреть твою тощую рожу. Ты же в академии вкалываешь?
– Больше нет, – понуро поправил я.
Дядя цокнул языком и завернул чёрный ус. Судя по седому хвосту, торчащему из-под шляпы, усы он красил басмой, но мало кто посмел бы болтать об этом. За Оливье с незапамятных времён закрепилась дурная слава. Можно было отхватить даже за неосторожный взгляд.
– О как! Я-то сам думал заглянуть. Папашка письмо тебе передал. А вот как вышло! Это неспроста!
Дядя улыбнулся.
– Тебе прёт, заморыш. Мой подмастерье издох и место свободно. Так что пляши! Возьму тебя на корабль. Готов мне помогать?
Сначала я повеселел. Оливье почти родственник и не выгонит меня так быстро, как остальные. С другой стороны, сама работа грозит стать последней в жизни.
Я неуверенно посмотрел на дядю, и сомнения навалились с новой силой. Он буравил меня единственным глазом, словно пытаясь прочесть мысли. Второй скрывала чёрная повязка, уходящая под шляпу. Из-под длинного зелёного камзола торчала матроска, а высоченные ботфорты блестели так, что ослепляли. Впечатление дополняла длинная кривая сабля. Ходили слухи, что Мастер Оливье промышлял пиратством и якшался с чернокнижниками.
– Чем могу помочь? – робко спросил я.
– Не ссы, работы выше ватерлинии, на всех хватит, – заверил дядя и приобнял за плечо.
Я натужно улыбнулся в ответ, пытаясь сообразить, как вывернуться, но в голову ничего путного не лезло.
– Я плавать не умею, – робко сообщил я.
Мастер Оливье никак не откликнулся на жалкое бормотание.
– Швартуйся пока здесь, – разрешил он, осматриваясь, – я в Единорог причалюсь для разгрузки.
Дядя кивнул в сторону свёртка, зажатого подмышкой, и перешёл через улицу к одному из самых дорогих ресторанов Черногорска. Под изящными колоннами, поддерживающими пёстрые арки с витражами расписанными рогатыми лошадьми, собирались исключительно чародеи. Поговаривали, что пришедшего без приглашения выкинет из сверкающих залов сторожевое заклятье. Один из студиозусов клялся, что видел, как бродячий фокусник выскочил из Единорога на куриных ногах, бранясь и кукарекая одновременно.
Я взглядом проводил Оливье до перламутровых дверей и решил – это мой шанс.
Дядя непринужденно ввалился в ресторан, и створки мягко сошлись за его широкой спиной. Я постоял, тревожно глядя на Единорог, но охранное заклятье не сработало. Пора бежать, оправдание придумаю потом.
Тридцать один.
Часть I.
Ученик.
Пролог.
Над воротами старой башни отсвечивал магический символ ордена защитников: два перекрещенных огненных меча. Её давно не ремонтировали, от ворот сохранилась одна створка, разбитая стена просела, а местами и вовсе осыпалась.
В ночные дежурства молодой защитник едва дышал от страха. Сияющий диск поднимался из-за гор, медленно надвигался на заставу и тянул за собой опоры разрушенного моста. Когда-то виадук соединял пограничные земли, но пролёты обвалились и исчезли в бездонной пропасти между мирами. Хотя единственный путь давно пропал, по слухам, поглотители магии всё ещё прорывались, особенно во время полнолуния. Он не верил россказням, но в собственных глазах не сомневался. Громадные рога тьмой вспороли полный диск луны и загородили входную арку моста.
– Источник охрани! – прошептал молодой защитник и трясущимися пальцами схватился за оберег.
Он даже не подумал про заученные до одури заклятья, зато сразу вспомнил о кривом клыке оборотня. Лавочник говорил, что это верная защита от чудовищ из Закрытого мира. От прикосновения к тёплым пальцам мёртвый кусок кости задрожал, как живой, и погнал волны успокаивающей энергии вверх по рукам к самому сердцу. Накачал в него столько храбрости, что молодой защитник даже решился растолкать бородатого волшебника, притулившегося прямо у стены рядом с воротами. Тот вздрогнул и, проснувшись, проворчал сквозь зубы:
– Руки чешутся, заклинашка-очарывашка? – и многозначительно добавил, прочистив горло. – Завтра будешь картины на воде рисовать. Ремни из песка плести. Бурю в стакане устраивать! Я что-то забыл? Нет? Весь день с тебя не слезу, а то гляжу силёнки к ночи остаются.
– Смотри! – растеряв большую часть полученной от оберега смелости, всё же вскрикнул молодой защитник и вытянул свободную руку, указывая на перевал.
– Ась? – передразнил наигранно взволнованным голосом старший чародей. – Воинство зла надвигается?
Он щёлкнул пальцами и осветил предгорье огнём, так что искры заскакали по камням, разбрасывая меркнущие сполохи пламени. Лениво приставил ладонь ко лбу и скучающим взглядом окинул серые скалы. Скривился и повернулся к младшему колдуну.
– Ась? Каменные големы что попрятались?
– Поглотитель, – таращась на перевал, пробормотал молодой защитник.
– Ась… Кто? Совсем сдурел? Сказок наслушался? – разозлился бородатый волшебник и, закатив глаза, забормотал. – Архимаг меня развоплоти, за что мне это? – он сердито зыркнул на младшего. – Запомни раз и навсегда, граница закрыта! Мост разрушен! Они никогда не выберутся из того проклятого мира! – бородатый волшебник грозно наступал. – Что это у тебя? Зуб оборотня? Давай сюда! – он бесцеремонно вырвал оберег из рук младшего колдуна и щёлкнул его по носу.
– За что? – завопил тот и неловко замахал руками.
Он не успел отбить ворожбу или сплести защитное заклятье. Нос моментально опух, став лиловым. Из покрасневших глаз хлынули слёзы. Голова закружилась, а уши заложило. Но по-настоящему обижала не нежданно свалившаяся простуда, а то, что прозевал детские озорные чары.
– Доложу коменданту… – срывающимся голосом вскрикнул он.
– Ябеда! – усмехнулся старший чародей. – Мчи! Я тебе ещё перегара наколдую, для достоверности.
Младший колдун шмыгнул носом и, поджав дрожащую губу, побежал прочь от ворот к казарме. По дороге он дробил замшелые валуны воздушными молотами и бормотал бесполезные проклятья.
– Чаропшик, – скривился бородатый волшебник и облокотился о шершавую стену. – Кролика в колпаке не нашепчет, то колпак сгорит, то кролик облысеет. Зато как орк дремучий в обереги верит, – причитал он. – Слава мерещится. Чудища недобитые. Заклинашка-очарывашка!
Он с отвращением уставился на каменистую долину, обрывающуюся бездонной пропастью. Из неё торчали искорёженные опоры сломанного моста, а за ними светился призрачный перевал – полупрозрачный проход в земли поглотителей магии.
– Если припрётся хоть одна рогатая туша… – начал старший чародей и подбросил на ладони клык оборотня. – Хватит даже зубика!
Он размахнулся и бросил оберег. Движение вышло неловким и мышцы скрутило судорогой. Бородатый волшебник согнулся и затряс сведённой рукой. На миг потемнело в глазах. Он даже зажмурился и досчитал до десяти, а когда распрямился, не увидел разрушенный акведук. Огромная тень загородила не только луну, гигантские рога проткнули тёмные небеса, а от едва слышимого рыка трепетал помутневший воздух.
Старший чародей не успел подумать, а непроизвольно сложенное заклятье уже ударило во врага. Спектр от красного до фиолетового скрутился в яркий луч и с шипением вонзился во тьму, но та не рассеялась и не дрогнула.
– Магия не промахивается! – отступая в ворота, промычал бородатый волшебник. – Так… Никогда…
У него уж лет двадцать не дрожали руки, а сейчас тряслись, как флаг гильдии Ветродуев во время бури. Внутренности перемешались, а червяк безнадежности вгрызся в сердце. В боку кольнуло и силы ушли в пятки.
Заклятья били в цель, но рассыпались, не причиняя чудищу вреда: опадали и разлетались брызги воды и языки пламени, растворялись ветряные плети и камнепады, а старший чародей терял силы и надежду.
Тень неумолимо надвигалась, пока не накрыла его.
Глава 1. От судьбы не уйдешь
Директор Черногорской академии волшебства любил кататься на коньках. Увлекался загадками и тайнами. Собирал древние рукописи по некромантии и колпаки известных колдунов. Коллекционировал необычные вкусы, всё редкое и необъяснимое, поэтому катанию на коньках посвящал лишь вечер выходных. Больше не успевал, надо было ещё и академией управлять.
В воскресенье задний двор заморозил лично декан факультета Водолюбов. Дорожка вокруг старой вишни превратилась в такой гладкий и сияющий каток, что отражались замшелые кирпичи из фасада головного корпуса, отсвечивали окна лабораторий и лекционных залов, отблёскивали рыжие фонари и даже холодные острые звезды из далёкой вышины.
Директор величаво сошёл на лёд, а мы с деканом застыли у кромки, на подхвате. Хотя по правде, лишь слушали его бесконечные жалобы и молча зверели. По крайней мере, я.
– Флип! – закатив глаза, выкрикнул декан факультета Водолюбов и выжидательно посмотрел на меня.
– Туда?с, – почесав за ухом, выговорил я заученное слово.
– Тодес!
Я с магами не спорю, пусть поправляют, им виднее. Я в фигурном катании не разумею. Да и силы лучше поберечь, ещё ведь двор убирать.
– Коньки тупые, ног не сдвинуть! – посетовал директор.
– Шикарный риттбергер, – отозвался декан.
– Нет! Этакая гололедица, впору песок сыпать. Свет слепит, в дорожку не попадаю.
– Маговраль, чтоб ты навернулся, – едва слышно шепнул я.
Директор устало закряхтел и покачнулся, растопырив пухлые руки.
– Падай, падай, – тихонько проскандировал я, но он не упал, а только передёрнул плечами и бросил заклятье.
Коньки мгновенно выровнялись на льду и директор, согнувшись, уехал.
– Приберись здесь! – приказал декан и припустил следом. – Горячей настойки одолень-травы, господин? Чтобы колени не болели…
Я скалывал лёд всю ночь и беспрерывно бормотал под нос:
– Ууу, чародеи! Пальцем щёлк – каток сам растает, но нет, они до такого не опустятся, пусть дворник лёд долбит. Что ему ещё делать, лёдодолбу?
К утру я так устал, что присел на траву у старой вишни. По легенде она торчала посреди пустынного двора со дня основания академии. Стоило самому нерадивому студиозусу провести ночь у чудесного ствола, и он видел во сне ответы на все экзаменационные вопросы. А заглянуть в будущее не так-то просто даже для настоящего колдуна.
Солнце ещё не встало, поэтому я решил отвалиться минут на десять и прижался спиной к шершавой коре, впитывая убаюкивающее тепло. Видать старая вишня и правда, волшебная.
Над двором возвышалась тёмная громадина библиотеки. Серые, обросшие мхом и вьюном, стены напоминали курганы моей родины. Они тоже хранили древнюю мудрость и вековой покой, навевали умиротворение и глубокомысленные раздумья. Я даже не заметил, как задремал. Снилось бескрайнее синее море и величавая чёрная шхуна.
Когда я проснулся, студиозусы спешили на занятия, скользили по остаткам льда и ржали. Конечно, сил у них хоть отбавляй, вместе с воскресеньем праздник урожая растянулся на три дня. Академия пустовала и в кампусе сидели только я и старый привратник. Вот только ключей от погребов не доверили даже ему, что уж говорить обо мне. Гнусных магов не волнует аппетит дворника.
Я не ел все праздники. Голод сводил с ума, а колка льда, как известно, никому не поднимает настроения. Зачем они так со мной? С моим особым устройством – голод смертельно опасен. Причем не только для меня. Если бы не заговорённая цепь, ещё неизвестно кто бы стал лёдоколом.
– Чтоб редкие директорские амулеты обесценились. У декана после стирки на два размера колпак сел. Студиозусам на экзаменах все заклинания отшибло, – бурчал я, плетясь в свою каморку.
Одно грело мой пустой желудок – скоро наступит завтрак. Набью брюхо, успокоюсь и отдохну. Днём я не работаю из-за снующих туда-сюда академиков. Мешаются волшботворы, ни двор подмести, ни мусор выкинуть.
Я еле перебирал ногами, околдованный обжорством. Как наяву уплетал зерновую кашу, что давали по утрам в понедельник. Смаковал салат из свежих овощей, на который можно рассчитывать после праздника урожая. Тянул кофе, размечтавшись до того, что представлял будто оно со сливками. Я так увяз в фантазиях, что не сразу услышал громкий хохот, моментально уничтоживший моё персональное меню.
У вишни толпились и весело гоготали студиозусы, пока в небо не ударили разноцветные искры. Самых непонятливых деканы погнали прочь магическими оплеухами и воздушными шлепками. Орава с улюлюканьем разбежалась, и я напряженно сглотнул. Посреди двора на спине лежал директор. Сомнений не было, он поскользнулся на не сколотом мною льду.
В то хмурое и по-осеннему тоскливое утро меня выгнали с работы. Не в первый раз, если честно. Бывшие коллеги уверяли, что я неуживчивый, бестолковый и ленивый. Я не согласен с такими рекомендациями, но моё мнение ни разу не спрашивали.
Оглянувшись на длинные ряды аудиторий и общежитий, заключенных в лабиринт дорожек, я втянул носом пропитанный знаниями и колдовством воздух. Особую смесь пыли, озона и чернил – заманчивую, но грустную. Я не был счастлив в академии, но всё же буду по ней скучать. Грошик тоже не ценишь, пока не потеряешь.
Старый привратник встретил меня у высокой каменной стены, почти потерявшейся за плющом, и перегородил ворота. Створки, похожие на густую паутину из зачарованного металла, разошлись и освободили проход. Болтали, что они выдержат даже драконий огонь и попадание из стенобитной машины орков. Сам «старый паук», как его за глаза называли студиозусы, оглядел меня немигающими чёрными глазами, качая в такт сморщенной головой, и хрипло сказал:
– Кто плохо работает, ест тогда, когда говорят другие.
Я благодарно кивнул в ответ на его «величайшую мудрость», а что оставалось. Какой никакой, а всё-таки маг. Пусть большая часть его длинной жизни и прошла в воротах академии, сбрасывать со счетов скромные таланты привратника не стоило. Да, он блестяще умел лишь поджигать одежду у навязчивых зевак, да оставлять пропускные метки гостям академии, но это всё равно больше, чем умею я. Кланяясь, я протиснулся мимо.
– Мне бы хоть полгорсти волшебной силы, – пробормотал я, удаляясь от стены академии. – Я бы дворы не мёл.
– В следующий раз работай лучше! – напутствовал старый паук.
Подавив желание обернуться и послать его к архимагу, я побрёл вниз по тихой улице. Сыпались к ногам розовые лепестки из развешенных на стенах цветочных горшков. Ревели, скрипящие окнами, проветривающие чары. Ворчали, выбрасывающие мусор из парадных, невидимые домовые. Переговаривались проснувшиеся маги. Их жизнь проста, легка и радостна. Немного колдовства и я бы так жил, даже ногами не шевелил. Щёлкнул бы пальцами, и бурая брусчатка понесла меня куда захочу. Но без дара, сколько ни щёлкай, только мозоли натрёшь.
Кряжистые таверны с заманчивыми пирамидами бочек у входов и грошовые харчевни с жестяными вывесками манили дурманящими запахами, но с пустыми карманами меня даже на порог не пустят.
Вздохнув и облизнувшись, я свернул подальше от заманчивых ароматов и двинулся к порту. Если бы я не боялся плавать, нанялся бы на корабль. Стоял бы тогда, как во сне на борту чёрной шхуны и гордо смотрел вдаль. Уплыл бы в другой, более гостеприимный, мир. А так остается пойти портовым грузчиком.
– Куда прёшь, шкрябка без ручки? – гаркнул в лицо неуловимо знакомый крепыш и отжал рукой к стене.
– Дядя? – удивился и даже обрадовался я.
Мастер Оливье старый приятель отца не только знал меня с пелёнок, а даже крестил четырьмя стихиями. Характер у него конечно скверный и прижимистый, но обязанности крестного папы он выполнял ответственно – целых два раза кормил меня обедом за свой счет.
– Ну, надо же, крысёныш! Не ожидал лицезреть твою тощую рожу. Ты же в академии вкалываешь?
– Больше нет, – понуро поправил я.
Дядя цокнул языком и завернул чёрный ус. Судя по седому хвосту, торчащему из-под шляпы, усы он красил басмой, но мало кто посмел бы болтать об этом. За Оливье с незапамятных времён закрепилась дурная слава. Можно было отхватить даже за неосторожный взгляд.
– О как! Я-то сам думал заглянуть. Папашка письмо тебе передал. А вот как вышло! Это неспроста!
Дядя улыбнулся.
– Тебе прёт, заморыш. Мой подмастерье издох и место свободно. Так что пляши! Возьму тебя на корабль. Готов мне помогать?
Сначала я повеселел. Оливье почти родственник и не выгонит меня так быстро, как остальные. С другой стороны, сама работа грозит стать последней в жизни.
Я неуверенно посмотрел на дядю, и сомнения навалились с новой силой. Он буравил меня единственным глазом, словно пытаясь прочесть мысли. Второй скрывала чёрная повязка, уходящая под шляпу. Из-под длинного зелёного камзола торчала матроска, а высоченные ботфорты блестели так, что ослепляли. Впечатление дополняла длинная кривая сабля. Ходили слухи, что Мастер Оливье промышлял пиратством и якшался с чернокнижниками.
– Чем могу помочь? – робко спросил я.
– Не ссы, работы выше ватерлинии, на всех хватит, – заверил дядя и приобнял за плечо.
Я натужно улыбнулся в ответ, пытаясь сообразить, как вывернуться, но в голову ничего путного не лезло.
– Я плавать не умею, – робко сообщил я.
Мастер Оливье никак не откликнулся на жалкое бормотание.
– Швартуйся пока здесь, – разрешил он, осматриваясь, – я в Единорог причалюсь для разгрузки.
Дядя кивнул в сторону свёртка, зажатого подмышкой, и перешёл через улицу к одному из самых дорогих ресторанов Черногорска. Под изящными колоннами, поддерживающими пёстрые арки с витражами расписанными рогатыми лошадьми, собирались исключительно чародеи. Поговаривали, что пришедшего без приглашения выкинет из сверкающих залов сторожевое заклятье. Один из студиозусов клялся, что видел, как бродячий фокусник выскочил из Единорога на куриных ногах, бранясь и кукарекая одновременно.
Я взглядом проводил Оливье до перламутровых дверей и решил – это мой шанс.
Дядя непринужденно ввалился в ресторан, и створки мягко сошлись за его широкой спиной. Я постоял, тревожно глядя на Единорог, но охранное заклятье не сработало. Пора бежать, оправдание придумаю потом.
