Задрав голову, я смотрел в небо. Только оно оставалось прежним. Голубое, с одиноким облачком. Под облачком тянулась вереница гусей. Один гусь летел сбоку. Я провожал их глазами, покуда мог видеть. Может, они полетят и над Угловкой, и мой дед поглядит им вслед…
Жесткая рука тронула меня за пальцы, я подскочил от неожиданности, повернулся и увидел безмятежные белесоватые глазки над бороденкой веником. Мужичок дергал меня за полу - звал за собой.
Я поспешил за ним и вскоре входил в комнату внутри башни, где побывал ночью.
Господин был там.
- Ну, что,- спросил он, пронизывая меня насквозь насмешливым ледяным взглядом голубых глаз, - осмотрелся? Готов?
Я кивнул, стараясь спрятать страх.
Он усмехнулся, подошел, взял меня за подбородок:
- Вижу, не понравились тебе мои слуги. Так что? Ты же не один из них! Учись, и возвысишься. Так. Ну, давай. Постарайся продержаться подольше.
Я набрал в грудь воздуха и сжал зубы. Плиты пола поехали у меня под ногами, но я знал, что стою твердо. Тень тоски сгустилась и прошла.
Свет чужой луны отразился в зрачках. Я несся по заснеженному полю огромными скачками, нагоняя сани, с каждым прыжком все глубже и глубже уходя в тот мир. Гонка захватывала меня. Ветер ерошил мою шкуру, ярче разжигал огонь в глазах. Я как-то сразу привык, что нахожусь в волчьем теле.
В этот раз я (точнее, мой волк - поскольку я не управлял им, а лишь чувствовал то же, что и он) легко обошел летящие сани. Лошади были впряжены странно - три в ряд, и мчались, обезумев, скача вразнобой, как волны во время бури.
Кучер обернул ко мне заросшее разбойничьей бородой лицо с черной дырищей рта (что он кричал - не было слышно за визгом полозьев, свистом ветра, топотом коней), хлестнул кнутом. Я увернулся, он хлестнул опять. Я перескочил через граненый кожаный хлыст. Припал к земле, избегая нового удара. Что за наслаждение – знать, что ты быстрее рассекающего воздух бича! Улучив момент, я пролетел между свистящих взмахов, и кучер, заслонясь рукавицей от моего оскала, рухнул набитым кулем вбок с саней и покатился, уменьшаясь вдали.
Женщина под покрывалами копошилась, словно хотела уползти, и не двигалась с места. Это длилось бесконечно и угнетало, как дурной сон. Что-то здесь было не так.
Я с трудом держался на лапах - сани швыряло на ухабах, равнина только казалась гладкой. При очередном толчке край покрывала отогнулся, и из-под мехов высунулась съехавшая набок шапка с лисьей оторочкой, под ней глаза – безумные под стать всей гонке - огромные, белые от ужаса, с крохотной радужкой посреди белка. Панический страх охватил меня...
... с колотящимся сердцем, хватая ртом воздух, пружинисто согнув ноги, я присел перед колдуном.
- Так, так, так, - он подталкивал меня к резному сундуку, - отдышись, отдышись. Ну, что там? Зачем выскочил?
- Она, - отвечал я, все еще не справляясь с дыханием, - она испугалась. Очень. И я испугался. Не меньше.
- Все правильно. Она и должна бояться. Теперь ты знаешь, в каком месте тебя ждет страх, и будешь готов. Отдышись. Я скоро вернусь.
Я привалился к стенке, закрыл глаза и вытянул ноги. Безумная скачка все еще пела в моем теле.
Я был готов жить взаперти, среди одних дураков, подчиняться самым нелепым требованиям, только бы еще раз оказаться в волке, почувствовать, как послушны мышцы поджарого тела, помчаться быстрее вихря, ощущая немереный запас сил, проскочить невредимым меж взмахов кнута, перепугать насмерть разбойного кучеришку. Ну, не только разбойникам меня пугать – знай наших! Стоп. А дальше? Дальше неладно. Этот волк, в теле которого я побывал, он явно прыгнул в сани не покататься. Я, захваченный восторгом скачки, словно налетел на стену с размаху, открыл глаза.
Дураку ясно, что он хочет сожрать несчастную девчонку.
Я здесь не причем. Вот бы оставить только ту часть видения, где бег, степь, а остальное - убрать. Ну да авось обойдется как-нибудь. Вдруг удастся свернуть, увильнуть от беды? Совсем отказаться от колдовских путешествий в мне и в голову не пришло. Во-первых, я совершенно слушался колдуна, во-вторых, очень уж увлекло меня все происходящее.
Вернулся господин. Вошел в дверь сбоку от очага.
- Отдохнул? - он сел рядом, положил руку на здоровое плечо, - Анзор, пойми одно - тебе не надо ничего делать. От тебя ничего не зависит. Не сопротивляйся. Просто досмотри до конца, и все. Понял? Помни, в каком месте приходит страх, и не попадайся в ловушку. Так. Вставай.
Не успел я понять, что к чему, он приблизил лицо, и я утонул в голубизне его глаз.
Тоска выродилась в легкую тошноту, голова закружилась...
...Я обреченно мчался, отбрасывая лапами заснеженную степь. Я догадывался, чем закончится упоительная скачка, и знал в душе, что едва ли смогу уклониться от злодеяния. Просто тупо ждал. Снег ошметками летел навстречу из-под копыт лошадей, я настигал тройку, как стоящую. Обезумевшая луна неслась вместе с нами. Кучер несколько раз хлестнул кнутом, и упал, заслонясь рукавицей. Он катился кубарем, уменьшаясь вдали и становясь все белее и белее с каждым оборотом.
Девушка в санях металась под покрывалами. Сани тряхнуло, открылась съехавшая набекрень шапка, отчаянные глазищи на зареванном личике. Бедняга просто голову теряла от ужаса. Увидела волка и обмерла. Оцепенел и я. Но не зверь. Толчок саней, чудовище прыгнуло прямо на нее. Зубы вцепились в горло, я почувствовал во рту вкус крови, тошнотворный и желанный, сама жизнь лилась мне в глотку, девушка засипела, шапка откатилась. Мой волчий нос накрыла волна теплых волос и благовоний...
...Я лежал, уставясь на черные складки, и не понимал, что это такое, вообще ничего не понимал. Запах крови и благовоний застилал разум. В последний миг, почти исчезнув там, я успел увидеть ее, простоволосую, совсем девчонку, разодетую по-княжески. Младше Инели, какой она была тогда...
Постепенно до меня все-таки дошло, что я лежу на полу, у сапог с железным рантом, вцепившись в подол колдуна. Смотрю снизу вверх на господина, стоящего под сводом башни.
- Что разлегся? Вставай! Ну, что же ты! Трудно, я знаю. Садись. Рассказывай. Ну! Ну, что ты, как дохлый! Давай!
- Он стал рвать ей горло, - с трудом выговорил я пересохшим ртом. - Больше я не смог.
- Эх, еще бы чуть-чуть - и проскочили! - стукнул кулаком по колену колдун. - В самый момент не удержался, Змей! Так. Прорвемся сгоряча. Вставай. Еще раз.
- Нет! - я в панике уцепился за его подол. - Нет.
Он поднял меня за плечи, встряхнул, наклонился - все заполнила страшная обжигающая голубизна его глаз...
...Никакой тоски на этот раз - только ужас!
Морозный воздух жжет рот, лапы по очереди на миг касаются ледяного наста. Сани совсем уже близко! Там рыдает и бьется от ужаса бедная нарядная девчонка. Нет, нет, нет! Нет! Я зажмурился...
... и по колено провалился в мягкое, упал на вытянутые руки, которые тоже провалились, завязли в тенетах. Сделалось жарко, как в бане. Запахло чарующе, еще более властно, чем в Пунькиных болотах. Так пахнут ее волосы? Я приоткрыл один глаз. Перед носом качались белые восковые цветы. От изумления оба моих глаза вовсю распахнулись. Степь исчезла. Над головой за узором незнакомых листьев и каких-то перекрещенных канатов сияли огромные звезды...
- Э. нет! Куда?! Ну-ка, назад. Ишь, ловок! - я снова стоял в башне перед колдуном, как побитый. Как в воду опущенный и из воды вынутый. - Дурак. Трус. Вон отсюда! Я устал от тебя!
Выглядел он, в самом деле, осунувшимся.
Я вышел в проход за занавеской, разбитый, раздавленный, как клоп, совершенно уничтоженный, перемешанный с грязью. Но, среди каши и дребедени, в которые превратилась моя душа, неподвижно и светло стояла неколебимая твердыня. Я не понимал что она такое, просто чувствовал - она есть. Оказывается, не все еще, взятое из дома, я потерял.
Добравшись до своей комнаты, рухнул на постель, в чем был, не заботясь о приличиях.
Провалился в перину и в бред.
Я бежал, бежал, бежал, бежал по степи.
Я был ветром, я был сумасшедшей луной, я был скачущими лошадьми, всеми вместе и каждой в отдельности, ладными санями, искрящимся снегом, визжащим и поющим под полозьями и под волчьими лапами, и я был волком, и я был криком, и был бородой, и вопящим ртом упавшего с саней мужика, и был девочкой в санях. И ее страхом, стоящим неподвижно, как стена.
Я открывал глаза, поднимал голову, и снова ронял ее в жаркую темноту перин.
Я двоился, троился, разбегался, как стая мышей, вытряхнутых из мешка.
Что же это такое получается, а? Сел, уставясь в подслеповатое окошко. Я не управлял волком, только был в нем, правда, настолько плотно, что не мог разделить своих и волчьих чувств. Так же, как был в этой ночи, ветре, снеге и так далее. События разворачивались помимо моих желаний. Я ничего не мог изменить. Я только чувствовал. Почему же тогда это было так невыносимо?
Когда волк рвал горло жертве, это было ужасно, да, но не в такой же мере, что б валяться в ногах у колдуна. Мне случалось видеть смерть. Месяца не прошло, как в деревню принесли тела четырех убитых односельчан, что-то не поделивших с темнолунными. Деревенский бык забодал при мне пастуха. Ребенком я видел, как собаки разодрали олененка. Они уже жрали его мясо, а он еще кричал, отчаянно, по-детски, тоненько. Вот это было самым кошмарным воспоминанием. После не раз оленячий крик заставлял меня вскакивать посреди ночи в постели, с бьющимся сердцем. Если уж на то пошло, я и сам рубил головы курам. Я не любил эту работу, но научился делать ее быстро, что б не длить своих и куриных страданий. Все это было тяжело, но не смертельно. Для меня.
Я ведь не был волком, я только смотрел и чувствовал вместе с ним, но не мог препятствовать или потакать ему.
Постой, а откуда это в чудовищном волке-убийце взялся страх? Или это я в нем боялся?
Я мысленно вернулся к ужасной сцене в санях, когда девушка уже видит зверя.
Ага! Вот в чем дело! Я чувствовал не только за волка, я был и гибнущей девушкой тоже. Вот откуда такой ужас. Ничего себе!
Все это было слишком мудрено для меня. И без того уже ум за разум зашел. Я рухнул головой в жар перины и попытался забыться.
И тут же подскочил: мне представилось, что у девушки этой лицо моей матери, каким оно всплыло из детских глубин памяти.
Это было невыносимо! Я выбрался из постельных объятий и отправился кружить по двору, распугивая занятых делами придурков.
Одной ногой я шагал вдоль неприступного забора, а другой ступал по степи, под чужой луной, под свист полозьев, топот коней, крик кучера... И не было мне иного пути, кроме как меж этих двух.
Может быть, я теряю разум, становлюсь недоумком, как и все здесь. Может, и девушка под черным покрывалом... Я не пошел есть в людскую, я не мог остановиться. Все кружил и кружил, пытаясь убежать от себя.
Вконец обессиленный, вернулся в комнату, рухнул на кровать и уснул черным сном.
Проснулся от взгляда. Как-то спящие люди чувствуют, что на них смотрят.
Глазастая моя красавица в покрывале неподвижным черным столбом стояла у постели с подносом в руках и разглядывала меня из-под длинных ресниц. Внимательно. Мне показалось - сочувственно. Во всяком случае, мне очень этого хотелось бы.
Заметив, что я не сплю, она поставила поднос поверх умывального таза и молча вышла. Пропала, как сон. Я даже подумал, а не продолжение ли она моего бреда?
Но поднос стоял тут, железный, с чеканными узорами по краям, очень даже вещественный. И миска с невкусно приготовленным мясом, которое приходилось есть руками. На этот раз оно мне больше понравилось. Привык или с голодухи? В кубке оказалось красное вино, скверное, не то, что дедова медовуха, солоноватое. Вот так.
Я вылизал миску, ополоснул пальцы водой из кувшина и улегся спать основательно. Все-таки, я еще ни одной ночи не спал по-человечески, с тех пор как ушел из дома. Сколько времени прошло? Три, четыре дня? Всего! Неужели? Казалось, я шагнул в другой мир, вроде того, куда отправлял меня колдун, и прошлое с настоящим разделила непреодолимая трещина.
Поутру я вновь стоял перед господином в высокой комнате внутри башни. Я уже не трепетал так, как в первые наши встречи. Но полностью находился в его власти. И не только физически.
- Ты, наверное, еще не забыл, зачем ушел из дома? - колдун мерно расхаживал перед очагом, цепляя меня холодным насмешливым взглядом.
Я кивнул.
- Так вот. Давай без этих детских вихляний: не могу, не буду, дяденька, отпустите, после сделаю, - он глянул на меня, проморозил до самых печенок. - Ну, что хочешь спросить? Спрашивай.
-Ведь, это правда, - начал я, слегка задыхаясь от волнения, - это правда, или мне так показалось, что ведь там я не только волк. Но и девушка...
Он воззрился на меня крайне внимательно.
- Так, - медленно начал он, разглядывая меня так, словно только сейчас обнаружил, - вот ты, оказывается, какой, Анзор. Стоило бы тобой заняться поплотнее. Если бы было время...
Тут на рукав к нему слетел голубь. Наверное, пролез сквозь похожие на бойницы окошечки, венцом расположенные под сводом башни.
Господин ловко подхватил птицу, нащупал в рулевых перьях свернутую записку, швырнул голубя в воздух, и, пока я следил, куда он полетит (а он, точно, пролез в одно из окошек) господин уже прочитал записку и бросил в огонь.
- На сегодня ты свободен, - сказал он, - можешь погулять по городу. Поцелуешь личину на калитке у парадных ворот, если захочешь выйти.
Я хлопал глазами.
- Ну! - прикрикнул он, обнаружив, что я все еще здесь.
Я и ушел.
Все знают присловье о незадачливых гостях: "Поцеловали замок и пошли восвояси". Вот я и подумал, что колдун издевается надо мной, сердится за вчерашнее.
Я заглянул в людскую, съел кашу с требухой и отправился кружить по двору, по гулкому настилу.
Словно я попал в заколдованный круг, все повторялось, как в дурном сне: гонка по степи, притягательная и мучительная, сводящая с ума, никогда не оставляющая меня. Та же каша и та же требуха в той же диковатой компании, то же кружение по двору, вдоль забора.
Жесткая рука тронула меня за пальцы, я подскочил от неожиданности, повернулся и увидел безмятежные белесоватые глазки над бороденкой веником. Мужичок дергал меня за полу - звал за собой.
Я поспешил за ним и вскоре входил в комнату внутри башни, где побывал ночью.
Господин был там.
- Ну, что,- спросил он, пронизывая меня насквозь насмешливым ледяным взглядом голубых глаз, - осмотрелся? Готов?
Я кивнул, стараясь спрятать страх.
Он усмехнулся, подошел, взял меня за подбородок:
- Вижу, не понравились тебе мои слуги. Так что? Ты же не один из них! Учись, и возвысишься. Так. Ну, давай. Постарайся продержаться подольше.
Я набрал в грудь воздуха и сжал зубы. Плиты пола поехали у меня под ногами, но я знал, что стою твердо. Тень тоски сгустилась и прошла.
Свет чужой луны отразился в зрачках. Я несся по заснеженному полю огромными скачками, нагоняя сани, с каждым прыжком все глубже и глубже уходя в тот мир. Гонка захватывала меня. Ветер ерошил мою шкуру, ярче разжигал огонь в глазах. Я как-то сразу привык, что нахожусь в волчьем теле.
В этот раз я (точнее, мой волк - поскольку я не управлял им, а лишь чувствовал то же, что и он) легко обошел летящие сани. Лошади были впряжены странно - три в ряд, и мчались, обезумев, скача вразнобой, как волны во время бури.
Кучер обернул ко мне заросшее разбойничьей бородой лицо с черной дырищей рта (что он кричал - не было слышно за визгом полозьев, свистом ветра, топотом коней), хлестнул кнутом. Я увернулся, он хлестнул опять. Я перескочил через граненый кожаный хлыст. Припал к земле, избегая нового удара. Что за наслаждение – знать, что ты быстрее рассекающего воздух бича! Улучив момент, я пролетел между свистящих взмахов, и кучер, заслонясь рукавицей от моего оскала, рухнул набитым кулем вбок с саней и покатился, уменьшаясь вдали.
Женщина под покрывалами копошилась, словно хотела уползти, и не двигалась с места. Это длилось бесконечно и угнетало, как дурной сон. Что-то здесь было не так.
Я с трудом держался на лапах - сани швыряло на ухабах, равнина только казалась гладкой. При очередном толчке край покрывала отогнулся, и из-под мехов высунулась съехавшая набок шапка с лисьей оторочкой, под ней глаза – безумные под стать всей гонке - огромные, белые от ужаса, с крохотной радужкой посреди белка. Панический страх охватил меня...
... с колотящимся сердцем, хватая ртом воздух, пружинисто согнув ноги, я присел перед колдуном.
- Так, так, так, - он подталкивал меня к резному сундуку, - отдышись, отдышись. Ну, что там? Зачем выскочил?
- Она, - отвечал я, все еще не справляясь с дыханием, - она испугалась. Очень. И я испугался. Не меньше.
- Все правильно. Она и должна бояться. Теперь ты знаешь, в каком месте тебя ждет страх, и будешь готов. Отдышись. Я скоро вернусь.
Я привалился к стенке, закрыл глаза и вытянул ноги. Безумная скачка все еще пела в моем теле.
Я был готов жить взаперти, среди одних дураков, подчиняться самым нелепым требованиям, только бы еще раз оказаться в волке, почувствовать, как послушны мышцы поджарого тела, помчаться быстрее вихря, ощущая немереный запас сил, проскочить невредимым меж взмахов кнута, перепугать насмерть разбойного кучеришку. Ну, не только разбойникам меня пугать – знай наших! Стоп. А дальше? Дальше неладно. Этот волк, в теле которого я побывал, он явно прыгнул в сани не покататься. Я, захваченный восторгом скачки, словно налетел на стену с размаху, открыл глаза.
Дураку ясно, что он хочет сожрать несчастную девчонку.
Я здесь не причем. Вот бы оставить только ту часть видения, где бег, степь, а остальное - убрать. Ну да авось обойдется как-нибудь. Вдруг удастся свернуть, увильнуть от беды? Совсем отказаться от колдовских путешествий в мне и в голову не пришло. Во-первых, я совершенно слушался колдуна, во-вторых, очень уж увлекло меня все происходящее.
Вернулся господин. Вошел в дверь сбоку от очага.
- Отдохнул? - он сел рядом, положил руку на здоровое плечо, - Анзор, пойми одно - тебе не надо ничего делать. От тебя ничего не зависит. Не сопротивляйся. Просто досмотри до конца, и все. Понял? Помни, в каком месте приходит страх, и не попадайся в ловушку. Так. Вставай.
Не успел я понять, что к чему, он приблизил лицо, и я утонул в голубизне его глаз.
Тоска выродилась в легкую тошноту, голова закружилась...
...Я обреченно мчался, отбрасывая лапами заснеженную степь. Я догадывался, чем закончится упоительная скачка, и знал в душе, что едва ли смогу уклониться от злодеяния. Просто тупо ждал. Снег ошметками летел навстречу из-под копыт лошадей, я настигал тройку, как стоящую. Обезумевшая луна неслась вместе с нами. Кучер несколько раз хлестнул кнутом, и упал, заслонясь рукавицей. Он катился кубарем, уменьшаясь вдали и становясь все белее и белее с каждым оборотом.
Девушка в санях металась под покрывалами. Сани тряхнуло, открылась съехавшая набекрень шапка, отчаянные глазищи на зареванном личике. Бедняга просто голову теряла от ужаса. Увидела волка и обмерла. Оцепенел и я. Но не зверь. Толчок саней, чудовище прыгнуло прямо на нее. Зубы вцепились в горло, я почувствовал во рту вкус крови, тошнотворный и желанный, сама жизнь лилась мне в глотку, девушка засипела, шапка откатилась. Мой волчий нос накрыла волна теплых волос и благовоний...
...Я лежал, уставясь на черные складки, и не понимал, что это такое, вообще ничего не понимал. Запах крови и благовоний застилал разум. В последний миг, почти исчезнув там, я успел увидеть ее, простоволосую, совсем девчонку, разодетую по-княжески. Младше Инели, какой она была тогда...
Постепенно до меня все-таки дошло, что я лежу на полу, у сапог с железным рантом, вцепившись в подол колдуна. Смотрю снизу вверх на господина, стоящего под сводом башни.
- Что разлегся? Вставай! Ну, что же ты! Трудно, я знаю. Садись. Рассказывай. Ну! Ну, что ты, как дохлый! Давай!
- Он стал рвать ей горло, - с трудом выговорил я пересохшим ртом. - Больше я не смог.
- Эх, еще бы чуть-чуть - и проскочили! - стукнул кулаком по колену колдун. - В самый момент не удержался, Змей! Так. Прорвемся сгоряча. Вставай. Еще раз.
- Нет! - я в панике уцепился за его подол. - Нет.
Он поднял меня за плечи, встряхнул, наклонился - все заполнила страшная обжигающая голубизна его глаз...
...Никакой тоски на этот раз - только ужас!
Морозный воздух жжет рот, лапы по очереди на миг касаются ледяного наста. Сани совсем уже близко! Там рыдает и бьется от ужаса бедная нарядная девчонка. Нет, нет, нет! Нет! Я зажмурился...
... и по колено провалился в мягкое, упал на вытянутые руки, которые тоже провалились, завязли в тенетах. Сделалось жарко, как в бане. Запахло чарующе, еще более властно, чем в Пунькиных болотах. Так пахнут ее волосы? Я приоткрыл один глаз. Перед носом качались белые восковые цветы. От изумления оба моих глаза вовсю распахнулись. Степь исчезла. Над головой за узором незнакомых листьев и каких-то перекрещенных канатов сияли огромные звезды...
- Э. нет! Куда?! Ну-ка, назад. Ишь, ловок! - я снова стоял в башне перед колдуном, как побитый. Как в воду опущенный и из воды вынутый. - Дурак. Трус. Вон отсюда! Я устал от тебя!
Выглядел он, в самом деле, осунувшимся.
Я вышел в проход за занавеской, разбитый, раздавленный, как клоп, совершенно уничтоженный, перемешанный с грязью. Но, среди каши и дребедени, в которые превратилась моя душа, неподвижно и светло стояла неколебимая твердыня. Я не понимал что она такое, просто чувствовал - она есть. Оказывается, не все еще, взятое из дома, я потерял.
Добравшись до своей комнаты, рухнул на постель, в чем был, не заботясь о приличиях.
Провалился в перину и в бред.
Я бежал, бежал, бежал, бежал по степи.
Я был ветром, я был сумасшедшей луной, я был скачущими лошадьми, всеми вместе и каждой в отдельности, ладными санями, искрящимся снегом, визжащим и поющим под полозьями и под волчьими лапами, и я был волком, и я был криком, и был бородой, и вопящим ртом упавшего с саней мужика, и был девочкой в санях. И ее страхом, стоящим неподвижно, как стена.
Я открывал глаза, поднимал голову, и снова ронял ее в жаркую темноту перин.
Я двоился, троился, разбегался, как стая мышей, вытряхнутых из мешка.
Что же это такое получается, а? Сел, уставясь в подслеповатое окошко. Я не управлял волком, только был в нем, правда, настолько плотно, что не мог разделить своих и волчьих чувств. Так же, как был в этой ночи, ветре, снеге и так далее. События разворачивались помимо моих желаний. Я ничего не мог изменить. Я только чувствовал. Почему же тогда это было так невыносимо?
Когда волк рвал горло жертве, это было ужасно, да, но не в такой же мере, что б валяться в ногах у колдуна. Мне случалось видеть смерть. Месяца не прошло, как в деревню принесли тела четырех убитых односельчан, что-то не поделивших с темнолунными. Деревенский бык забодал при мне пастуха. Ребенком я видел, как собаки разодрали олененка. Они уже жрали его мясо, а он еще кричал, отчаянно, по-детски, тоненько. Вот это было самым кошмарным воспоминанием. После не раз оленячий крик заставлял меня вскакивать посреди ночи в постели, с бьющимся сердцем. Если уж на то пошло, я и сам рубил головы курам. Я не любил эту работу, но научился делать ее быстро, что б не длить своих и куриных страданий. Все это было тяжело, но не смертельно. Для меня.
Я ведь не был волком, я только смотрел и чувствовал вместе с ним, но не мог препятствовать или потакать ему.
Постой, а откуда это в чудовищном волке-убийце взялся страх? Или это я в нем боялся?
Я мысленно вернулся к ужасной сцене в санях, когда девушка уже видит зверя.
Ага! Вот в чем дело! Я чувствовал не только за волка, я был и гибнущей девушкой тоже. Вот откуда такой ужас. Ничего себе!
Все это было слишком мудрено для меня. И без того уже ум за разум зашел. Я рухнул головой в жар перины и попытался забыться.
И тут же подскочил: мне представилось, что у девушки этой лицо моей матери, каким оно всплыло из детских глубин памяти.
Это было невыносимо! Я выбрался из постельных объятий и отправился кружить по двору, распугивая занятых делами придурков.
Одной ногой я шагал вдоль неприступного забора, а другой ступал по степи, под чужой луной, под свист полозьев, топот коней, крик кучера... И не было мне иного пути, кроме как меж этих двух.
Может быть, я теряю разум, становлюсь недоумком, как и все здесь. Может, и девушка под черным покрывалом... Я не пошел есть в людскую, я не мог остановиться. Все кружил и кружил, пытаясь убежать от себя.
Вконец обессиленный, вернулся в комнату, рухнул на кровать и уснул черным сном.
Проснулся от взгляда. Как-то спящие люди чувствуют, что на них смотрят.
Глазастая моя красавица в покрывале неподвижным черным столбом стояла у постели с подносом в руках и разглядывала меня из-под длинных ресниц. Внимательно. Мне показалось - сочувственно. Во всяком случае, мне очень этого хотелось бы.
Заметив, что я не сплю, она поставила поднос поверх умывального таза и молча вышла. Пропала, как сон. Я даже подумал, а не продолжение ли она моего бреда?
Но поднос стоял тут, железный, с чеканными узорами по краям, очень даже вещественный. И миска с невкусно приготовленным мясом, которое приходилось есть руками. На этот раз оно мне больше понравилось. Привык или с голодухи? В кубке оказалось красное вино, скверное, не то, что дедова медовуха, солоноватое. Вот так.
Я вылизал миску, ополоснул пальцы водой из кувшина и улегся спать основательно. Все-таки, я еще ни одной ночи не спал по-человечески, с тех пор как ушел из дома. Сколько времени прошло? Три, четыре дня? Всего! Неужели? Казалось, я шагнул в другой мир, вроде того, куда отправлял меня колдун, и прошлое с настоящим разделила непреодолимая трещина.
Поутру я вновь стоял перед господином в высокой комнате внутри башни. Я уже не трепетал так, как в первые наши встречи. Но полностью находился в его власти. И не только физически.
- Ты, наверное, еще не забыл, зачем ушел из дома? - колдун мерно расхаживал перед очагом, цепляя меня холодным насмешливым взглядом.
Я кивнул.
- Так вот. Давай без этих детских вихляний: не могу, не буду, дяденька, отпустите, после сделаю, - он глянул на меня, проморозил до самых печенок. - Ну, что хочешь спросить? Спрашивай.
-Ведь, это правда, - начал я, слегка задыхаясь от волнения, - это правда, или мне так показалось, что ведь там я не только волк. Но и девушка...
Он воззрился на меня крайне внимательно.
- Так, - медленно начал он, разглядывая меня так, словно только сейчас обнаружил, - вот ты, оказывается, какой, Анзор. Стоило бы тобой заняться поплотнее. Если бы было время...
Тут на рукав к нему слетел голубь. Наверное, пролез сквозь похожие на бойницы окошечки, венцом расположенные под сводом башни.
Господин ловко подхватил птицу, нащупал в рулевых перьях свернутую записку, швырнул голубя в воздух, и, пока я следил, куда он полетит (а он, точно, пролез в одно из окошек) господин уже прочитал записку и бросил в огонь.
- На сегодня ты свободен, - сказал он, - можешь погулять по городу. Поцелуешь личину на калитке у парадных ворот, если захочешь выйти.
Я хлопал глазами.
- Ну! - прикрикнул он, обнаружив, что я все еще здесь.
Я и ушел.
Все знают присловье о незадачливых гостях: "Поцеловали замок и пошли восвояси". Вот я и подумал, что колдун издевается надо мной, сердится за вчерашнее.
Я заглянул в людскую, съел кашу с требухой и отправился кружить по двору, по гулкому настилу.
Словно я попал в заколдованный круг, все повторялось, как в дурном сне: гонка по степи, притягательная и мучительная, сводящая с ума, никогда не оставляющая меня. Та же каша и та же требуха в той же диковатой компании, то же кружение по двору, вдоль забора.
