Король Самайна
Юлия Рудышина
Морозная полночь стынет ветрами на изломе осени. Летит Дикой Охотой над холмами ночь Самайна, неся с собой волшебство и тайны древних легенд. Силы тьмы и холода получают власть над землей смертных. Во главе своры – Уильям, воспитанный при Благом Дворе. В сердце его стынет осенняя ночь, и помыслы его – лишь о мести. А рядом с ним – верная Лорна. Предательство, проклятия, ревность и всепобеждающая любовь на их лунном пути. Ночь мертвых опасна – жители волшебной страны покидают холмы и выходят на охоту. Но Равновесие в Стране фей зависит от тех, кто держит в руках ключ от Бездны. Нет света без тьмы, а тьмы без света.
ГДЕ-ТО В ВЕЧНОСТИ
Морозная полночь стынет ветрами на изломе осени. Полная луна дарит призрачный свет холмам, поросшим густым лесом. Летит Дикой Охотой ночь Самайна, неся с собой волшебство и тайны древних легенд. Силы Тьмы и холода получают власть над землей смертных, готовя дорогу снежной зиме и ее дочерям – метелям и вьюгам.
Ночь мертвых опасна – жители волшебной страны покидают в этот час холмы ради желанных танцев на границе миров, ради коварных игр с туманными сгустками теней, что прорываются из Бездны только раз в году. А смертным, заплутавшим в холмах, встречи с изменчивыми сидами не сулят ничего хорошего.
Прекрасные Туата Де Даннан, представители Благого Двора, шествуют этой ночью таинственными подземными дорогами. Их одежды – роскошнее любого королевского платья, ведь в серебристо-зеленые ткани вплетены лунные лучи, они легки и воздушны, словно туманы волшебного леса. Их кони – выносливее и красивее любого скакуна мира смертных, они не знают усталости и готовы вечно нести своих надменно-прекрасных седоков призрачными тропами, что змеями опоясывают холмы. Светловолосые стройные сиды украшают себя сверкающими камнями, на камзолах и шляпах Туата полыхает бедовая зелень изумрудов, вспыхивают кровавые рубины, сияют звезды аметистов.
Первым на вороном жеребце выезжает из скалистого разлома холма будущий король сидов – темный атлас плаща антрацитово-переливчат, загадочно мерцают на красивом утонченном лице Румиля удивительные янтарные глаза, словно вобрали они в себя все летнее солнце, храня его свет до весны. Принц ведет свою шумную свиту к фейским кругам, чтобы в ночь мертвых почтить память всех, кто покинул волшебный мир ради вечного покоя на островах Забвения.
Но едва скроется луна за облаками и упадет сумрачная тень на поляну, как звуки рожков и хохот Туата стихнут в мглистом лесу. Дальнее эхо подхватит волшебную песнь сидов, осколками осени разметав ее меж древними деревьями, замершими в ожидании дикого гона, чьи предвестники – темные тени – уже вырвались из Бездны в поисках жертвы.
А за кустом колючего терновника таится человек. Он дрожит от страха, кутаясь в изношенный овчинный тулуп. Дерек О’Нил не успел вернуться домой из леса и вот теперь, таясь и пугаясь каждой тени, пробирается в свою деревню. Было чего бояться – наступило опасное время Дикой Охоты. Встретить Благих сидов – полбеды, затанцуют, закружат в вихре своих грез, и даже если заберут с собой, то зла не причинят. А Неблагие, несущиеся в ночном небе отголосками Бездны, сгубят, выпьют, высушат душу, и если уведут с собой, то не для танцев и веселья. Нет в их черных сердцах жалости, нет радости, нет покоя – вот и ищут этого в Самайн, питаясь мечтами смертных.
Лесоруб зналт, что поступает мудро, отказываясь от встречи с миражами, какими бы сладкими ни были грезы сидов. Мудрость и трусость – разные вещи. Дерек никогда не стыдился страха. Волшебная музыка Туата и звуки охотничьего рога, удаляясь, стали глуше, но еще какое-то время лесоруб сидел в своем укрытии, дрожа от ужаса… Ведь вслед за Благими могли прийти истинные повелители этой ночи – Осенний король и его дикая свора. А от них не скроешься, не сбежишь… Это их время, и их власть раскрывает холмы на изломе осени.
Но вот Дерек превозмог сковавший его тело ужас и наперегонки с ветром бросился по склону, покрытому высохшим ломким вереском. Мелькала под ногами песчаная тропинка, ведущая к селению, и О’Нил бежал по ней, шарахаясь в сторону от каждого звука и движения. Кто-то выл и кричал позади него, иногда слышался жалобный плач, но Дерек не оглядывался. Нельзя смотреть в глаза полуночи! Нельзя смотреть в лицо Самайна! Нельзя привлечь к себе Бездну! Домой, домой, домой…
Захлопываются деревянные двери в домах, спускаются с цепей злющие лохматые псы, и лишь редкие отблески лучин в окошках напоминали о том, что люди никуда не исчезли.
Нет, люди не ушли из своих домов, но они крепко запирают засовы и настороженно ждут рассвета. Они ждут, когда яркое солнце зальет вересковые холмы холодным осенним светом. Люди опасливо вглядываются в ночную мглу, они готовятся ко сну, проверяя, не потеряны ли зачарованные местной колдуньей браслеты и резные талисманы с защитными камнями-оберегами.
Люди боятся нарушить тревожную тишь полуночи, боятся привлечь к себе и своим детям клочковатые сумрачные Тени, что вот-вот появятся в темном небе. Тени, что будут мчать над землей в поисках жертв. Тени, ведомые жаждой крови. Тени, что будут преследовать запоздалых путников и лишать их разума. Тени, что отдаются этой стылой осенней ночью во власть Бездне – они ее порождения, ее глаза и руки в этом мире, наполненном страхом и отчаянием.
Дерек плотно затворилт тяжелые деревянные двери в своей хижине и набросил засов. В дымном очаге посреди комнаты трещат поленья. О’Нил прижался к скрипучей двери спиной, слыша за ней жуткий клекот неведомого существа. Кто-то из поселян возложил на свои плечи Дикую Охоту и теперь расплачивается за это, озабоченный тем, как накормить голодные Тени.
Ледяные иглы страха впились в сердце Дерека – он понял, что помечен изломом полуночи Самайна. А меченые не могут избежать своей участи – рано или поздно Бездна находит их и поглощает – вместе с их желаниями и мечтами.
Бездна никогда не упускает свои жертвы.
Спустившийся на каледонское селение туман окутал дома. За тяжелыми грозовыми тучами исчезла луна, и долина погрузилась в чернильный мрак.
Доживет ли вызвавший гончих псов до завтрашнего дня? Кто из соседей призвал сюда Осеннего короля? Что хотел получить взамен? Этого Дерек никогда не узнает. Да и ни к чему ему это опасное знание. Метка – вот что волнует несчастного. Злые предвестники Охоты – черные сгустки Теней – мчат мимо домика лесоруба, скрываясь в тумане.
Когда воцарится тишина, Дерек с облегчением отойдет от двери. В комнате темно и чадно. В углу – низка сушеных грибов и впрок заготовленный окорок, у стены – деревянная скамья, возле нее – низкий, грубо сколоченный стол. Дымит небольшой очаг. Бедная, грубая жизнь. О’Нил мог понять того, кто воззвал к Бездне, желая иной судьбы. Но сам никогда не разменяет свою бессмертную душу на холодные объятия Самайна.
Тусклый желтоватый свет озярял усталое лицо жены, вышивающей в свете чадящей свечи, щурясь от неверного мерцания огонька. Дерек провел ладонью по ее щеке – глаза женщины полны невыплаканных слез, испуг и смирение отражаются в их серой мгле, она боится ночи мертвецов, но подчиняется негласным правилам, установленным Неблагим Двором в незапамятные времена. Король Самайна для живущих на пологих холмах Каледонии крестьян так же реален, как окружающие селение леса, что ведут к жилищам сидов.
Морозом и холодом заползает в сердца людей поздняя осень. И сердца эти полны ужаса.
В этот раз гончие псы выйдут на Охоту по своей воле, не придется Бездне выманивать их на лунную тропу. Они выйдут на поиски нового короля. Впереди своры будет мчать Лорна, бессменная их предводительница, рожденная в далекой стране за южным морем. Ее мать – Сумеречная фея осенних туманов и дождя, названная так в честь того времени, когда ночь вступает в свои права, окутывая волшебный мир антрацитовым шелком мрака. Кто отец Лорны, не знает никто, но Глен, король Самайна, явился к колыбели новорожденной и объявил о том, что ее судьбой станет Дикая Охота. Возможно, это не было совпадением.
И сейчас Глен ищет себе преемника – того, кто будет достоин владеть ключами от Бездны, того, кто сможет справиться с Тенями, того, кто сможет обуздать диких псов.
Почему выбор гончих в эту ночь падет на сына королевы фей, подменыша Вилли? Нет ни в одном из миров того, кто ответит на этот вопрос. Для этого нужно в полной мере осознавать, кто такой король Самайна.
Кто-то скажет, что это зимний ветер и осенняя полночь, сплетенные в любовном объятии, кто-то – что это вой волков и лунные тени, затерянные в чернильном мраке темнолесья… А кто-то промолчит, побоявшись ступить за грань.
Ответ может найти только предводительница гончих, но она не любит задавать себе вопросы – она живет мгновением, словно ветер, что несет вдаль осенние листья, словно ломкий серебристый лунный луч, скользящий по темной воде, словно отзвук волшебной фейской песни, очаровывающей смертных…
Вилли был рожден в ночь Самайна, когда Дикая Охота неслась над миром людей, возвращаясь в холмы сидов. Это и станет решающим для Лорны и ее своры. Остается одно – убедить подменыша предпочесть судьбу добровольно. Он, рожденный Темным боггартом и воспитанный при Благом Дворе, находится на границе между Дворами, не принадлежа ни к одному из них… И именно он, соединивший в себе обе стороны волшебного мира, достоин Осенней короны.
Именно он, блуждающий в эту ночь холмами сидов, достоин любви Лорны.
Свора мчит лунной тропой, и Лорна внимательно вглядывается в притихшую землю. Порывы ветра подгоняют гончих, но их предводительница смогла уговорить короля Глена прервать Охоту ради Уильяма.
Не только смертные дрожат от страха в эту ночь.
Игра началась.
У Осенней игры свои правила.
ОСЕННИЕ ИГРЫ
Уильям задумчиво сидел на поваленном дереве, склонив голову и сгорбившись под порывами ледяного ветра. Поляна, засыпанная жухлыми листьями, которые казались тонкими лезвиями стальных стилетов, вбирала в себя тревожный свет уходящего на покой светила, что алым заревом горело на горизонте. Кримбиль (*подменыш по-валлийски, прим. автора) зябко кутался в волчью шкуру, что служила ему плащом. Огненные блики придавали его коже зловещий кровавый оттенок.
Вдалеке послышался пронзительный волчий вой, и Уильям вздрогнул, но лишь плотнее закутался в мех – желания идти дальше не было. Ничего не было. Лишь пустота – болезненная, гулкая. Лишь тоска – отчаянная, опустошающая, лишающая последних сил.
Гончая Лорна замерла за корявым стволом дерева, внимательно разглядывая претендента на корону. Уильям казался ей в этот миг самым красивым в Стране фей, хотя она уже знала, что для этого постаралась фея Иллюзий, и что на самом деле сын боггарта (*дух или домовой в английской низшей мифологии, прим. автора) уродлив и страшен.
Потерянный и разочарованный, кримбиль казался раненым в самое сердце сумраком осенней ночи, он казался одиноким холодным ветром. Его взгляд острым клинком пронзал Лорну насквозь – хотя никак он не мог видеть гончую.
В этом взгляде она видела тоску и глубинный страх. Кримбилю некуда было идти, нечего было ждать. Гончей нестерпимо сильно захотелось разделить его одиночество, хотя это казалось так же невозможно, как разделить пополам лунный диск в замерзшем осеннем небе. Ей подумалось, что любить Уильяма все равно, что любить темные небеса – они всегда будут где-то далеко, им безразлично, проклинают их или взывают к ним. Лорна на миг испугалась, что Уильям останется глух к ней, но решила не убивать зарождающееся чувство. Она надеялась, что на ее зов этот холодный и равнодушный ко всему сгусток тьмы откликнется.
Осенняя листва, что плотным ковром устилала землю, покрытую легкой изморозью – первой зимней сединой, сейчас может выдать гончую… Но если и раздастся шорох, так кримбиль решит, что это ветер играет с листвой.
Уильяму послышались странные звуки за деревьями, он вскочил с корявого ствола поваленного ильма и замер, пристально вглядываясь в сумрак. Ему показалось, что кто-то притаился во тьме древнего леса и только и ждет возможности вцепиться ему в глотку. Длинные черные волосы, схваченные зеленой лентой, растрепались и падали на лицо – утонченное, бледное, пересеченное шрамом.
Тяжелое дыхание послышалось сквозь шум осеннего ветра, несущего ароматы палой листвы и терпких ягод рябины. Уильям передернул плечами, не отводя взгляда от колючих зарослей. Жутковатые звуки становились громче. Стало еще холоднее, и пронзительный ветер швырнул в лицо кримбиля колючие снежинки.
Сумеречные твари вышли на Охоту… Уильям замер на лесной дороге, не в силах куда-то идти, несмотря на опасность. Да и возможно ли спрятаться от призрачных псов, что крадутся за тобой в преддверии ночи мертвых?..
В том, что именно гончие следят за ним из сумрака, Уильям не сомневался. Кто еще осмелится разгуливать по лесам в эту ночь? Только те, в чьих руках ключи от Бездны, только те, кто не страшится Теней, свободно летающих над холмами в поисках жертвы. И Бездне все равно, кто насытит ее – смертный ли, житель волшебного мира. Она алчет крови и не даст никому встать на ее пути.
Густая тьма ночи Самайна обволакивала Уильяма вязкой болотистой жижей, рваные клочья тумана, ползущие со дна широкого оврага, заросшего лещиной, ложились плащом на плечи, и с изумлением кримбиль осознал, что страх прошел. Сын королевы Мэб возжелал испытать пьянящий азарт погони, несмотря на то, что мог стать Жертвенным Оленем этой ночью.
Он услышал вдалеке звук охотничьего рога короля Самайна. Протяжный надсадный гул пугал и очаровывал одновременно. Темные глаза Уильяма вспыхнули колдовским агатовым блеском. Но в тот миг, когда он уже готов был крикнуть заветные слова, призывая Дикую Охоту, чьи-то холодные невидимые пальцы прикоснулись к его щеке, словно пытаясь удержать от необдуманного шага. Ведь пути назад не будет – тот, кого услышит Бездна, уже не скроется от нее.
Запах осенних костров плыл по поляне, догорало марево заката. Уильям замер, наслаждаясь легкими касаниями призрачных рук – казалось, никто и никогда не гладил его с такой нежностью, даже приемная мать в детстве… Сумеречная тварь, чьи пальцы чувствовал он на коже, горящей от предвкушения чего-то большего, находилась везде и нигде одновременно, играя его волосами… лаская плечи, сбросив с них волчью шкуру. А невидимые холодные губы целовали его порывами осеннего ветра, и поцелуи эти были горьки как полынь, и в то же время сладки как мед… Но вот все стихло, и не было больше ни рук, ни губ, ни ласки.
Кримбиль едва не застонал от отчаяния – словно та, кто прикасалась к нему, предала его, исчезнув внезапно.
– Не бойся, я никогда не уйду… – прошелестел ветер, взметнув ворох багряно-желтых листьев перед Уильямом.
Из-за кустов боярышника выплыла черная тень, закутанная в дымчатое покрывало – только темно-фиалковые глаза светились в полумраке чернолесья. Тень внимательно рассматривала свою добычу, любуясь статным красавцем – его бледным лицом с острыми скулами и тонким шрамом на щеке, его темными волосами, кончики которых казались туманными клочьями, тающими в сумерках...
Уильям поправил сползшую волчью шкуру, чувствуя, что замерзает в камзоле, и уверенно шагнул к гончей – он был уверен, что именно она только что сводила его с ума прикосновениями и поцелуями.
Юлия Рудышина
Аннотация
Морозная полночь стынет ветрами на изломе осени. Летит Дикой Охотой над холмами ночь Самайна, неся с собой волшебство и тайны древних легенд. Силы тьмы и холода получают власть над землей смертных. Во главе своры – Уильям, воспитанный при Благом Дворе. В сердце его стынет осенняя ночь, и помыслы его – лишь о мести. А рядом с ним – верная Лорна. Предательство, проклятия, ревность и всепобеждающая любовь на их лунном пути. Ночь мертвых опасна – жители волшебной страны покидают холмы и выходят на охоту. Но Равновесие в Стране фей зависит от тех, кто держит в руках ключ от Бездны. Нет света без тьмы, а тьмы без света.
ЧАСТЬ 1
ГДЕ-ТО В ВЕЧНОСТИ
Морозная полночь стынет ветрами на изломе осени. Полная луна дарит призрачный свет холмам, поросшим густым лесом. Летит Дикой Охотой ночь Самайна, неся с собой волшебство и тайны древних легенд. Силы Тьмы и холода получают власть над землей смертных, готовя дорогу снежной зиме и ее дочерям – метелям и вьюгам.
Ночь мертвых опасна – жители волшебной страны покидают в этот час холмы ради желанных танцев на границе миров, ради коварных игр с туманными сгустками теней, что прорываются из Бездны только раз в году. А смертным, заплутавшим в холмах, встречи с изменчивыми сидами не сулят ничего хорошего.
Прекрасные Туата Де Даннан, представители Благого Двора, шествуют этой ночью таинственными подземными дорогами. Их одежды – роскошнее любого королевского платья, ведь в серебристо-зеленые ткани вплетены лунные лучи, они легки и воздушны, словно туманы волшебного леса. Их кони – выносливее и красивее любого скакуна мира смертных, они не знают усталости и готовы вечно нести своих надменно-прекрасных седоков призрачными тропами, что змеями опоясывают холмы. Светловолосые стройные сиды украшают себя сверкающими камнями, на камзолах и шляпах Туата полыхает бедовая зелень изумрудов, вспыхивают кровавые рубины, сияют звезды аметистов.
Первым на вороном жеребце выезжает из скалистого разлома холма будущий король сидов – темный атлас плаща антрацитово-переливчат, загадочно мерцают на красивом утонченном лице Румиля удивительные янтарные глаза, словно вобрали они в себя все летнее солнце, храня его свет до весны. Принц ведет свою шумную свиту к фейским кругам, чтобы в ночь мертвых почтить память всех, кто покинул волшебный мир ради вечного покоя на островах Забвения.
Но едва скроется луна за облаками и упадет сумрачная тень на поляну, как звуки рожков и хохот Туата стихнут в мглистом лесу. Дальнее эхо подхватит волшебную песнь сидов, осколками осени разметав ее меж древними деревьями, замершими в ожидании дикого гона, чьи предвестники – темные тени – уже вырвались из Бездны в поисках жертвы.
А за кустом колючего терновника таится человек. Он дрожит от страха, кутаясь в изношенный овчинный тулуп. Дерек О’Нил не успел вернуться домой из леса и вот теперь, таясь и пугаясь каждой тени, пробирается в свою деревню. Было чего бояться – наступило опасное время Дикой Охоты. Встретить Благих сидов – полбеды, затанцуют, закружат в вихре своих грез, и даже если заберут с собой, то зла не причинят. А Неблагие, несущиеся в ночном небе отголосками Бездны, сгубят, выпьют, высушат душу, и если уведут с собой, то не для танцев и веселья. Нет в их черных сердцах жалости, нет радости, нет покоя – вот и ищут этого в Самайн, питаясь мечтами смертных.
Лесоруб зналт, что поступает мудро, отказываясь от встречи с миражами, какими бы сладкими ни были грезы сидов. Мудрость и трусость – разные вещи. Дерек никогда не стыдился страха. Волшебная музыка Туата и звуки охотничьего рога, удаляясь, стали глуше, но еще какое-то время лесоруб сидел в своем укрытии, дрожа от ужаса… Ведь вслед за Благими могли прийти истинные повелители этой ночи – Осенний король и его дикая свора. А от них не скроешься, не сбежишь… Это их время, и их власть раскрывает холмы на изломе осени.
Но вот Дерек превозмог сковавший его тело ужас и наперегонки с ветром бросился по склону, покрытому высохшим ломким вереском. Мелькала под ногами песчаная тропинка, ведущая к селению, и О’Нил бежал по ней, шарахаясь в сторону от каждого звука и движения. Кто-то выл и кричал позади него, иногда слышался жалобный плач, но Дерек не оглядывался. Нельзя смотреть в глаза полуночи! Нельзя смотреть в лицо Самайна! Нельзя привлечь к себе Бездну! Домой, домой, домой…
Захлопываются деревянные двери в домах, спускаются с цепей злющие лохматые псы, и лишь редкие отблески лучин в окошках напоминали о том, что люди никуда не исчезли.
Нет, люди не ушли из своих домов, но они крепко запирают засовы и настороженно ждут рассвета. Они ждут, когда яркое солнце зальет вересковые холмы холодным осенним светом. Люди опасливо вглядываются в ночную мглу, они готовятся ко сну, проверяя, не потеряны ли зачарованные местной колдуньей браслеты и резные талисманы с защитными камнями-оберегами.
Люди боятся нарушить тревожную тишь полуночи, боятся привлечь к себе и своим детям клочковатые сумрачные Тени, что вот-вот появятся в темном небе. Тени, что будут мчать над землей в поисках жертв. Тени, ведомые жаждой крови. Тени, что будут преследовать запоздалых путников и лишать их разума. Тени, что отдаются этой стылой осенней ночью во власть Бездне – они ее порождения, ее глаза и руки в этом мире, наполненном страхом и отчаянием.
Дерек плотно затворилт тяжелые деревянные двери в своей хижине и набросил засов. В дымном очаге посреди комнаты трещат поленья. О’Нил прижался к скрипучей двери спиной, слыша за ней жуткий клекот неведомого существа. Кто-то из поселян возложил на свои плечи Дикую Охоту и теперь расплачивается за это, озабоченный тем, как накормить голодные Тени.
Ледяные иглы страха впились в сердце Дерека – он понял, что помечен изломом полуночи Самайна. А меченые не могут избежать своей участи – рано или поздно Бездна находит их и поглощает – вместе с их желаниями и мечтами.
Бездна никогда не упускает свои жертвы.
Спустившийся на каледонское селение туман окутал дома. За тяжелыми грозовыми тучами исчезла луна, и долина погрузилась в чернильный мрак.
Доживет ли вызвавший гончих псов до завтрашнего дня? Кто из соседей призвал сюда Осеннего короля? Что хотел получить взамен? Этого Дерек никогда не узнает. Да и ни к чему ему это опасное знание. Метка – вот что волнует несчастного. Злые предвестники Охоты – черные сгустки Теней – мчат мимо домика лесоруба, скрываясь в тумане.
Когда воцарится тишина, Дерек с облегчением отойдет от двери. В комнате темно и чадно. В углу – низка сушеных грибов и впрок заготовленный окорок, у стены – деревянная скамья, возле нее – низкий, грубо сколоченный стол. Дымит небольшой очаг. Бедная, грубая жизнь. О’Нил мог понять того, кто воззвал к Бездне, желая иной судьбы. Но сам никогда не разменяет свою бессмертную душу на холодные объятия Самайна.
Тусклый желтоватый свет озярял усталое лицо жены, вышивающей в свете чадящей свечи, щурясь от неверного мерцания огонька. Дерек провел ладонью по ее щеке – глаза женщины полны невыплаканных слез, испуг и смирение отражаются в их серой мгле, она боится ночи мертвецов, но подчиняется негласным правилам, установленным Неблагим Двором в незапамятные времена. Король Самайна для живущих на пологих холмах Каледонии крестьян так же реален, как окружающие селение леса, что ведут к жилищам сидов.
Морозом и холодом заползает в сердца людей поздняя осень. И сердца эти полны ужаса.
***
В этот раз гончие псы выйдут на Охоту по своей воле, не придется Бездне выманивать их на лунную тропу. Они выйдут на поиски нового короля. Впереди своры будет мчать Лорна, бессменная их предводительница, рожденная в далекой стране за южным морем. Ее мать – Сумеречная фея осенних туманов и дождя, названная так в честь того времени, когда ночь вступает в свои права, окутывая волшебный мир антрацитовым шелком мрака. Кто отец Лорны, не знает никто, но Глен, король Самайна, явился к колыбели новорожденной и объявил о том, что ее судьбой станет Дикая Охота. Возможно, это не было совпадением.
И сейчас Глен ищет себе преемника – того, кто будет достоин владеть ключами от Бездны, того, кто сможет справиться с Тенями, того, кто сможет обуздать диких псов.
Почему выбор гончих в эту ночь падет на сына королевы фей, подменыша Вилли? Нет ни в одном из миров того, кто ответит на этот вопрос. Для этого нужно в полной мере осознавать, кто такой король Самайна.
Кто-то скажет, что это зимний ветер и осенняя полночь, сплетенные в любовном объятии, кто-то – что это вой волков и лунные тени, затерянные в чернильном мраке темнолесья… А кто-то промолчит, побоявшись ступить за грань.
Ответ может найти только предводительница гончих, но она не любит задавать себе вопросы – она живет мгновением, словно ветер, что несет вдаль осенние листья, словно ломкий серебристый лунный луч, скользящий по темной воде, словно отзвук волшебной фейской песни, очаровывающей смертных…
Вилли был рожден в ночь Самайна, когда Дикая Охота неслась над миром людей, возвращаясь в холмы сидов. Это и станет решающим для Лорны и ее своры. Остается одно – убедить подменыша предпочесть судьбу добровольно. Он, рожденный Темным боггартом и воспитанный при Благом Дворе, находится на границе между Дворами, не принадлежа ни к одному из них… И именно он, соединивший в себе обе стороны волшебного мира, достоин Осенней короны.
Именно он, блуждающий в эту ночь холмами сидов, достоин любви Лорны.
Свора мчит лунной тропой, и Лорна внимательно вглядывается в притихшую землю. Порывы ветра подгоняют гончих, но их предводительница смогла уговорить короля Глена прервать Охоту ради Уильяма.
Не только смертные дрожат от страха в эту ночь.
Игра началась.
У Осенней игры свои правила.
ЧАСТЬ 2
ОСЕННИЕ ИГРЫ
ГЛАВА 1
Уильям задумчиво сидел на поваленном дереве, склонив голову и сгорбившись под порывами ледяного ветра. Поляна, засыпанная жухлыми листьями, которые казались тонкими лезвиями стальных стилетов, вбирала в себя тревожный свет уходящего на покой светила, что алым заревом горело на горизонте. Кримбиль (*подменыш по-валлийски, прим. автора) зябко кутался в волчью шкуру, что служила ему плащом. Огненные блики придавали его коже зловещий кровавый оттенок.
Вдалеке послышался пронзительный волчий вой, и Уильям вздрогнул, но лишь плотнее закутался в мех – желания идти дальше не было. Ничего не было. Лишь пустота – болезненная, гулкая. Лишь тоска – отчаянная, опустошающая, лишающая последних сил.
Гончая Лорна замерла за корявым стволом дерева, внимательно разглядывая претендента на корону. Уильям казался ей в этот миг самым красивым в Стране фей, хотя она уже знала, что для этого постаралась фея Иллюзий, и что на самом деле сын боггарта (*дух или домовой в английской низшей мифологии, прим. автора) уродлив и страшен.
Потерянный и разочарованный, кримбиль казался раненым в самое сердце сумраком осенней ночи, он казался одиноким холодным ветром. Его взгляд острым клинком пронзал Лорну насквозь – хотя никак он не мог видеть гончую.
В этом взгляде она видела тоску и глубинный страх. Кримбилю некуда было идти, нечего было ждать. Гончей нестерпимо сильно захотелось разделить его одиночество, хотя это казалось так же невозможно, как разделить пополам лунный диск в замерзшем осеннем небе. Ей подумалось, что любить Уильяма все равно, что любить темные небеса – они всегда будут где-то далеко, им безразлично, проклинают их или взывают к ним. Лорна на миг испугалась, что Уильям останется глух к ней, но решила не убивать зарождающееся чувство. Она надеялась, что на ее зов этот холодный и равнодушный ко всему сгусток тьмы откликнется.
Осенняя листва, что плотным ковром устилала землю, покрытую легкой изморозью – первой зимней сединой, сейчас может выдать гончую… Но если и раздастся шорох, так кримбиль решит, что это ветер играет с листвой.
***
Уильяму послышались странные звуки за деревьями, он вскочил с корявого ствола поваленного ильма и замер, пристально вглядываясь в сумрак. Ему показалось, что кто-то притаился во тьме древнего леса и только и ждет возможности вцепиться ему в глотку. Длинные черные волосы, схваченные зеленой лентой, растрепались и падали на лицо – утонченное, бледное, пересеченное шрамом.
Тяжелое дыхание послышалось сквозь шум осеннего ветра, несущего ароматы палой листвы и терпких ягод рябины. Уильям передернул плечами, не отводя взгляда от колючих зарослей. Жутковатые звуки становились громче. Стало еще холоднее, и пронзительный ветер швырнул в лицо кримбиля колючие снежинки.
Сумеречные твари вышли на Охоту… Уильям замер на лесной дороге, не в силах куда-то идти, несмотря на опасность. Да и возможно ли спрятаться от призрачных псов, что крадутся за тобой в преддверии ночи мертвых?..
В том, что именно гончие следят за ним из сумрака, Уильям не сомневался. Кто еще осмелится разгуливать по лесам в эту ночь? Только те, в чьих руках ключи от Бездны, только те, кто не страшится Теней, свободно летающих над холмами в поисках жертвы. И Бездне все равно, кто насытит ее – смертный ли, житель волшебного мира. Она алчет крови и не даст никому встать на ее пути.
Густая тьма ночи Самайна обволакивала Уильяма вязкой болотистой жижей, рваные клочья тумана, ползущие со дна широкого оврага, заросшего лещиной, ложились плащом на плечи, и с изумлением кримбиль осознал, что страх прошел. Сын королевы Мэб возжелал испытать пьянящий азарт погони, несмотря на то, что мог стать Жертвенным Оленем этой ночью.
Он услышал вдалеке звук охотничьего рога короля Самайна. Протяжный надсадный гул пугал и очаровывал одновременно. Темные глаза Уильяма вспыхнули колдовским агатовым блеском. Но в тот миг, когда он уже готов был крикнуть заветные слова, призывая Дикую Охоту, чьи-то холодные невидимые пальцы прикоснулись к его щеке, словно пытаясь удержать от необдуманного шага. Ведь пути назад не будет – тот, кого услышит Бездна, уже не скроется от нее.
Запах осенних костров плыл по поляне, догорало марево заката. Уильям замер, наслаждаясь легкими касаниями призрачных рук – казалось, никто и никогда не гладил его с такой нежностью, даже приемная мать в детстве… Сумеречная тварь, чьи пальцы чувствовал он на коже, горящей от предвкушения чего-то большего, находилась везде и нигде одновременно, играя его волосами… лаская плечи, сбросив с них волчью шкуру. А невидимые холодные губы целовали его порывами осеннего ветра, и поцелуи эти были горьки как полынь, и в то же время сладки как мед… Но вот все стихло, и не было больше ни рук, ни губ, ни ласки.
Кримбиль едва не застонал от отчаяния – словно та, кто прикасалась к нему, предала его, исчезнув внезапно.
– Не бойся, я никогда не уйду… – прошелестел ветер, взметнув ворох багряно-желтых листьев перед Уильямом.
Из-за кустов боярышника выплыла черная тень, закутанная в дымчатое покрывало – только темно-фиалковые глаза светились в полумраке чернолесья. Тень внимательно рассматривала свою добычу, любуясь статным красавцем – его бледным лицом с острыми скулами и тонким шрамом на щеке, его темными волосами, кончики которых казались туманными клочьями, тающими в сумерках...
Уильям поправил сползшую волчью шкуру, чувствуя, что замерзает в камзоле, и уверенно шагнул к гончей – он был уверен, что именно она только что сводила его с ума прикосновениями и поцелуями.
