Поймав новоявленного учителя на слове, Венди взялась штудировать трактаты по магии и алхимии – в которых тогда мало чего понимала, но упорно пыталась разобраться. И то время, пока она оправлялась от своего путешествия до Вардтона и всего, что ему предшествовало, они встречались исключительно в столовой; лорд Мефистофель не искал её общества, она не искала его, и это положение дел Венди вполне устраивало.
Когда она всё же окрепла (хвала целебным настойкам младшего Ройса, недаром слывшего одним из лучших алхимиков страны), за очередным завтраком лорд Мефистофель буднично объявил, что в два часа пополудни ждёт её в своём кабинете. И с тех пор начались не уроки – суровая муштра: Эдвард не был жестоким учителем, но жалеть свою ученицу тоже не собирался. У них было слишком мало времени на то, чтобы освоить очень многое.
Уроки боевой магии следовали за занятиями магией исцеления, за ними – алхимией, за алхимией – фехтование. Последнее было её просьбой – отец забавы ради учил Венди владеть шпагой, и она всегда этим гордилась; но лишь впервые скрестив клинки с лордом Мефистофелем, поняла, сколь ничтожны были все её умения. Тогда Венди поняла, что ослабшей и правда не выдержала бы всего, что ей пришлось выдерживать – и, ведомая страстной жаждой мести, не жаловалась. Она впитывала знания жадно, как засыхающий цветок впитывает воду, готова была заниматься до тех пор, пока от усталости не начинала падать с ног, и засыпала обычно, едва коснувшись головой подушки.
Учитывая трудности со сном, которые она испытывала после всего, пережитого по милости графа Айлена, это было кстати.
Словом, всё складывалось не так уж плохо. Венди делала стремительные успехи на магическом поприще, всё чаще вызывая у своего учителя одобрительные кивки. Лорд Мефистофель не лез в отныне принадлежавшую ему душу и не посягал на отныне принадлежавшее ему тело, а общение их ограничивалось занятиями и вежливыми замечаниями за обедом о еде или погоде. Он честно выполнял условия их сделки, взращивая своё приобретение для плана, тогда Венди неведомого: обеспечив её крышей над головой, всеми требуемыми уроками и пристойным гардеробом взамен мужских нарядов, которые она носила на первых порах. Правда, Венди пришлось постигнуть все прелести самостоятельного облачения, потому что камеристку ей нанимать никто не стал (и так-то пришлось наложить гейс на всех слуг в доме, чтобы случайно не проболтались посторонним о новом обитателе Вардтона, а искать камеристку в дом убеждённого холостяка было бы подозрительно). Однако ей пришлось пережить куда худшие вещи, чем отсутствие личной горничной, так что Венди снова не жаловалась.
Только вот в конце концов тугая пружина, которой обратились её разум и её сердце – бившееся лишь для одной цели, вытесняя все мысли, все чувства, кроме ненависти, – начала ослабевать.
Венди понимала, что это правильно. Пружина помогла ей не сломаться, но то был защитный механизм страдающей души, и состояние это не могло длиться вечно. Долгими зимними ночами, пока метель билась в окно, Венди лежала без сна, пока тоска подтачивала её изнутри – так вода точит камень, так морская волна медленно, но неумолимо стирает гальку; и чёрная бездна, куда она проваливалась, закрывая глаза, была куда менее чёрной, чем бездна её отчаяния. Она ненавидела себя за эту слабость, она пыталась снова стать стальной и бесстрастной – тщетно. В тёмной тишине, окружавшей её в спальне, пробуждавшей всё, от чего легко было убежать днём, спрятаться за уроками и насущными делами – в ушах звенел смех Кенни, ласково журчал мамин голос, эхом звучал весёлый оклик отца; и всех их заглушал вкрадчивый, омерзительно певучий шёпот лорда Айлена, и в сон погружалась уже не Венди, мстительная и взрослая, орудие и ученица коварного лорда Мефистофеля, а маленькая, беспомощная Фредди – девочка, потерявшая всё, ради чего стоит жить.
Что будет потом, если они с лордом Мефистофелем действительно достигнут цели? Как она будет жить дальше, сделав всё, что она сделала и сделает?
Кто в их беспощадном обществе даст спокойно жить ей, продавшей себя мужчине, да ещё с репутацией, которой славился лорд Эрон?..
В ночь, когда всё изменилось, Венди лежала в чужой постели, которую ей теперь приходилось называть своей, и плакала. То были первые её слёзы за всё время, проведённое в обители лорда Мефистофеля – и последней каплей на весы её отчаяния упало глупое воспоминание, как она злилась и кричала на Кенни, когда тот случайно уронил Абигейл, её фарфоровую куклу, и у той разбился нос.
Это случилось где-то за три года до того, как Венди попала в Вардтон. Три года из тогдашних шестнадцати лет её жизни – ужасно много, но три – такая смешная, ничтожно маленькая цифра… Эти смешные три года назад у неё был Кенни, и папа с мамой, и вселенской несправедливостью ей казалось то, что за шалости её лишают сладкого или ставят в угол, а трагедией она считала порванное любимое платье. И не ценила это, ни капли не ценила: ведь всё, что у неё было, казалось таким естественным, таким само собой разумеющимся. Зато теперь, когда все, кого ты любила, мертвы, и есть лишь чужой дом, в котором ты на птичьих правах, и в качестве покровителя – брат того, кто отнял у тебя всё, и ты для него – инструмент, клинок, который нужно хорошенько отточить, чтобы выбросить сразу после использования…
Она не заметила, как дверь в её комнату тихонько приоткрылась.
Когда ладонь лорда Мефистофеля легла на её плечо, Венди яростно и испуганно дёрнулась, но тот лишь успокаивающе вскинул ладони, прежде чем достать платок.
- Тише, Венди. Тише, тише. – Он протянул ей отрез тонкой батистовой ткани, отороченный кружевом, расшитый изящными виньеточными инициалами «Э. А. Р.». – Это из-за твоей семьи? Или я чем-то обидел тебя?
Сидя на постели, опустив руки, Венди пыталась перестать плакать. Последнее, что она хотела – показывать новоявленному учителю свою слабость. Но предательские слёзы текли и текли по лицу, а губы со всхлипом глотали воздух; и когда, не дождавшись ни ответа, ни реакции, лорд Мефистофель сам терпеливо вытер ей щёки – то ли оттого, с какой нежностью он это делал, то ли оттого, что бергамотовый аромат его одеколона напомнил отцовский, то ли оттого, что она просто смертельно устала быть одна, Венди не стала ему препятствовать.
- Я п-просто… хочу д-домой, - глухо прошептала она.
Она прекрасно понимала, как беспомощно и по-детски это прозвучало. И, конечно, не имела в виду, что хочет вернуться в Морнэй Холл, в распростёртые объятия графа Айлена. Но сил объяснять что-либо у неё не было, а лорд Мефистофель каким-то образом понял, что на самом деле она имела в виду и что в действительности её терзало; и, опустив руки, долго сидел, глядя на платок так, будто отрез тонкого батиста внезапно сделался всем, что волновало его в этом мире.
Когда он вновь поднял глаза, посмотрев в её лицо – в свете свечи, дрожавшей каплей пламени на сквозняке поодаль, Венди различила в этих глазах мягкость, какой ни разу не видела в них прежде.
- Послушай, Венди. – Скомкав платок в одной руке, другой граф Эрон накрыл её ладонь, лежавшую поверх одеяла. – Я не могу вернуть тебе семью. Не могу вернуть тебе дом. И даже если… когда… ты вернёшься в Морнэй Холл, ты поймёшь, что это больше не твой дом. Лишь его оболочка, пустая и мёртвая. – Его пальцы легко сжали её кисть. – Но ты можешь обрести новый дом. Здесь.
- Сомневаюсь, - сказала она, борясь с желанием отдёрнуть руку.
- Можешь. В моих силах сделать Вардтон твоим домом. Сделать так, чтобы больше ты не плакала. Не из-за того, из-за чего плачешь теперь. – Будто прочтя её мысли, лорд Мефистофель отпустил её ладонь – и вместо этого кончиком указательного пальца поддел подбородок, заставив Венди вскинуть голову. – Однако моё условие остаётся в силе. Если я стану для тебя большим, чем являюсь теперь, сможешь ли ты не плакать, когда мы расстанемся?
Тогда, чувствуя, как он касается её лица, глядя в его глаза, завораживавшие тягучей бархатной мягкостью, Венди подумала, что он предлагает ей утешение определённого рода. То же, в котором она нуждалась по мнению его брата.
И после долгих колебаний всё же решила, что попытка этому воспротивиться – не пытка.
- Если в-вы… я… - борьба с заиканием давалась тяжелее, чем когда-либо, но Венди всё-таки осмелилась продолжить, - я п-понимаю, что не вправе в-вам отказать, но я не хочу становиться в-вашей… содержанкой.
Лорд Мефистофель только хмыкнул.
- Чтобы мою постель грел вчерашний ребёнок? Увольте. В отличие от моего братца, мои пристрастия в этой области прискорбно банальны, а потому предпочитаю зрелых дам со всеми прелестями и умениями, которые прилагаются к зрелости, - равнодушно заметил он. – Однако ты можешь вспомнить, что я, как-никак, твой дядюшка… а с этого момента я постараюсь стать очень заботливым дядюшкой. Хотя бы потому, что душевное состояние, в котором ты пребываешь в последнее время, рано или поздно отрицательно скажется на твоём обучении, и это отнюдь не в моих интересах, - небрежно добавил граф Эрон. – Но только если ты пообещаешь, что не забудешь о своей клятве.
Венди сердито фыркнула:
- Хотите сказать, м-мы станем семьёй на в-время? Это абсурдно.
Лорд Мефистофель рассеянно встряхнул платок, прежде чем начать складывать его уголок к уголку.
- Связь между учеником и наставником бывает разной, - заметил он отстранённо. – Подобные отношения могут быть исключительно деловыми, и я пытался ограничить этим наши. Мне казалось, так будет лучше и правильнее для нас обоих. Но в твоей ситуации, боюсь, это являлось не самым верным решением. – Он вздохнул. – У тебя ведь была гувернантка?
От воспоминаний о мадмуазель Адель, которую нанял для неё отец, покинувшей Морнэй Холл лишь после смерти матушки, Венди даже сейчас машинально потёрла костяшки: там, где годы назад огнём под указкой горела кожа.
- Я её ненавидела. Она была п-противной и п-порола меня за невыученные уроки, и била п-по пальцам, к-когда учила игре на фортепиано.
- Но, подозреваю, ты это так не оставила.
- Однажды я в отместку уронила к-крышку фортепиано ей на руки, - неохотно призналась Венди. – За это м-меня на весь вечер п-поставили на горох и на м-месяц лишили сладкого, но я не жалела.
Судя по усмешке лорда Мефистофеля, признание его позабавило.
- Вот как. – Он помолчал. – Многие дети, Венди, привязываются к своим учителям, как к родным. А те привязываются к ним, и это не мешает им по окончании обучения попрощаться и безболезненно разойтись своими дорогами. Гувернантки, искренне любившие своих юных воспитанников, отправляются воспитывать и любить других детей. Дети вспоминают о них не чаще, чем о других людях, не столь много значивших в их жизни. Однако когда девушку учит мужчина – это совсем другое дело. Все эти экзальтированные девочки, которые влюбляются в учителей музыки… - уголок его губ пренебрежительно дрогнул, когда лорд Мефистофель разгладил ладонью вчетверо сложенный платок, лежавший на его коленях. – Если мы сократим ту дистанцию, которая разделяет нас теперь, я не хочу, чтобы однажды ты пожелала сократить её вконец. Понимаешь?
Венди только дёрнула плечом: чего-чего, а уж этого ему опасаться не стоило.
- Обещаю, - добавил он, - прежде чем мы расстанемся, я позабочусь о твоём будущем. На твоей репутации не останется пятна… как ты выразилась… содержанки. Но меня в твоём будущем не будет. Не может быть.
Тогда Венди не стала спрашивать, почему. Тогда ей трудно было представить, чтобы этот человек занял хоть сколько-нибудь значимое место в её сердце, не говоря уже о том, чтобы плакать по нему. И одна мысль о том, что она пожелает добровольно продлить общение с лордом Мефистофелем, когда восстановит свои законные права и вернётся в Морнэй Холл (а она обязательно сделает это, как только граф Айлен будет мёртв), казалась ей абсурдной.
- Значит, учитель и ученица… дядя и п-племянница. И ничего б-больше. Я п-правильно п-поняла?
- Да.
Что ж, если лорд Мефистофель действительно собирается играть в заботливого дядюшку – и только… Откровенно говоря, Венди не верила, что ему в самом деле удастся стать для неё кем-то близким. Но возможность скоротать досуг за общением с живой душой и вправду могла сделать её существование чуть менее тоскливым.
- Д-думаю, расставание с заботливым д-дядюшкой я как-нибудь п-переживу, - буркнула Венди.
- Чудно. Значит, на том и договорились. – Поднявшись с постели, лорд Мефистофель взял её за плечи – и заставил лечь, заботливо подоткнув одеяло. – Доброй ночи, малютка Венди.
А следующим утром за завтраком он заговорил с ней об операх. Поначалу Венди отвечала односложно и неохотно, но мало-помалу увлеклась – она всегда любила музыку. Вечером они впервые пили у камина горячий шоколад с печеньем, приправляя лакомствами беседу о любимых книгах. Спустя пару дней Венди нашла на своей тумбочке ту самую кашемировую шаль; за шалью последовали другие подарки, в том числе куклы. К стыду своему, Венди ещё не утратила пристрастия к игрушкам, но как об этом догадался лорд Мефистофель, для неё так и осталось загадкой.
Месяцем позже она уже ждала ежевечерних разговоров за чаем или шоколадом, как заслуженной награды за дневные труды, и охотно подставляла лоб для поцелуя на ночь. Теми же вечерами они играли в карты, в шарады или в прятки, а весной начались чаепития в саду Вардтона и верховые прогулки по близлежащим полям и лесам, и Эдвард впервые отвёз её в деревню фейри, расположенную неподалёку…
Они играли в семью фоморски убедительно. И периодически Венди приходилось напоминать себе о том, что на самом деле это игра. Их расставание по достижении цели осталось непременным условием – а раз так, о настоящей семье речи не шло. Сделка есть сделка. Эдвард явно привязался к ней не больше, чем того требовала перспектива грядущего расставания, Венди старалась отвечать ему тем же, и однажды их пути разойдутся: видимо, навсегда. Но иллюзия другого была столь убедительной, что поверить в неё было легче лёгкого – и тоска, снедавшая Венди прошлой зимой, действительно отступила, чтобы больше не вернуться.
По крайней мере, пока.
- Но завтра ты мне всё-всё расскажешь, - вернувшись в настоящее, сказала Венди, глядя на ряд подаренных Эдвардом кукол, сидевших на подоконнике.
- Конечно.
- И д-до того, как я отправлюсь на встречу с этим твоим Инквизитором.
- Он не мой. И ничей. В том-то вся его прелесть, - заметил лорд Мефистофель, завинчивая медную крышку круглой коробочки с мазью. – Молодой неподкупный служитель закона, ещё не успевший разувериться в такой ерунде, как обязательное торжество справедливости, который пойдёт на всё, чтобы докопаться до правды, особенно если сильный мира сего обижает слабого… что может быть прекраснее?
- Для манипуляторов вроде тебя – ничего.
- Мне показалось или в твоём голосе послышалась гордость?
- Конечно. В нашем с тобою семействе все те ещё манипуляторы. Я, смею надеяться, не исключение.
Эдвард лишь улыбнулся, прежде чем подняться на ноги.
- Не исключение. – Склонившись над постелью, сжимая в ладонях коробочку с мазью, он коснулся губами её волос. – Светлых снов, малютка Венди.
Когда он покинул комнату, Венди ещё долго сидела, глядя на дверь, за которой скрылся алый бархат его фрака.
Когда она всё же окрепла (хвала целебным настойкам младшего Ройса, недаром слывшего одним из лучших алхимиков страны), за очередным завтраком лорд Мефистофель буднично объявил, что в два часа пополудни ждёт её в своём кабинете. И с тех пор начались не уроки – суровая муштра: Эдвард не был жестоким учителем, но жалеть свою ученицу тоже не собирался. У них было слишком мало времени на то, чтобы освоить очень многое.
Уроки боевой магии следовали за занятиями магией исцеления, за ними – алхимией, за алхимией – фехтование. Последнее было её просьбой – отец забавы ради учил Венди владеть шпагой, и она всегда этим гордилась; но лишь впервые скрестив клинки с лордом Мефистофелем, поняла, сколь ничтожны были все её умения. Тогда Венди поняла, что ослабшей и правда не выдержала бы всего, что ей пришлось выдерживать – и, ведомая страстной жаждой мести, не жаловалась. Она впитывала знания жадно, как засыхающий цветок впитывает воду, готова была заниматься до тех пор, пока от усталости не начинала падать с ног, и засыпала обычно, едва коснувшись головой подушки.
Учитывая трудности со сном, которые она испытывала после всего, пережитого по милости графа Айлена, это было кстати.
Словом, всё складывалось не так уж плохо. Венди делала стремительные успехи на магическом поприще, всё чаще вызывая у своего учителя одобрительные кивки. Лорд Мефистофель не лез в отныне принадлежавшую ему душу и не посягал на отныне принадлежавшее ему тело, а общение их ограничивалось занятиями и вежливыми замечаниями за обедом о еде или погоде. Он честно выполнял условия их сделки, взращивая своё приобретение для плана, тогда Венди неведомого: обеспечив её крышей над головой, всеми требуемыми уроками и пристойным гардеробом взамен мужских нарядов, которые она носила на первых порах. Правда, Венди пришлось постигнуть все прелести самостоятельного облачения, потому что камеристку ей нанимать никто не стал (и так-то пришлось наложить гейс на всех слуг в доме, чтобы случайно не проболтались посторонним о новом обитателе Вардтона, а искать камеристку в дом убеждённого холостяка было бы подозрительно). Однако ей пришлось пережить куда худшие вещи, чем отсутствие личной горничной, так что Венди снова не жаловалась.
Только вот в конце концов тугая пружина, которой обратились её разум и её сердце – бившееся лишь для одной цели, вытесняя все мысли, все чувства, кроме ненависти, – начала ослабевать.
Венди понимала, что это правильно. Пружина помогла ей не сломаться, но то был защитный механизм страдающей души, и состояние это не могло длиться вечно. Долгими зимними ночами, пока метель билась в окно, Венди лежала без сна, пока тоска подтачивала её изнутри – так вода точит камень, так морская волна медленно, но неумолимо стирает гальку; и чёрная бездна, куда она проваливалась, закрывая глаза, была куда менее чёрной, чем бездна её отчаяния. Она ненавидела себя за эту слабость, она пыталась снова стать стальной и бесстрастной – тщетно. В тёмной тишине, окружавшей её в спальне, пробуждавшей всё, от чего легко было убежать днём, спрятаться за уроками и насущными делами – в ушах звенел смех Кенни, ласково журчал мамин голос, эхом звучал весёлый оклик отца; и всех их заглушал вкрадчивый, омерзительно певучий шёпот лорда Айлена, и в сон погружалась уже не Венди, мстительная и взрослая, орудие и ученица коварного лорда Мефистофеля, а маленькая, беспомощная Фредди – девочка, потерявшая всё, ради чего стоит жить.
Что будет потом, если они с лордом Мефистофелем действительно достигнут цели? Как она будет жить дальше, сделав всё, что она сделала и сделает?
Кто в их беспощадном обществе даст спокойно жить ей, продавшей себя мужчине, да ещё с репутацией, которой славился лорд Эрон?..
В ночь, когда всё изменилось, Венди лежала в чужой постели, которую ей теперь приходилось называть своей, и плакала. То были первые её слёзы за всё время, проведённое в обители лорда Мефистофеля – и последней каплей на весы её отчаяния упало глупое воспоминание, как она злилась и кричала на Кенни, когда тот случайно уронил Абигейл, её фарфоровую куклу, и у той разбился нос.
Это случилось где-то за три года до того, как Венди попала в Вардтон. Три года из тогдашних шестнадцати лет её жизни – ужасно много, но три – такая смешная, ничтожно маленькая цифра… Эти смешные три года назад у неё был Кенни, и папа с мамой, и вселенской несправедливостью ей казалось то, что за шалости её лишают сладкого или ставят в угол, а трагедией она считала порванное любимое платье. И не ценила это, ни капли не ценила: ведь всё, что у неё было, казалось таким естественным, таким само собой разумеющимся. Зато теперь, когда все, кого ты любила, мертвы, и есть лишь чужой дом, в котором ты на птичьих правах, и в качестве покровителя – брат того, кто отнял у тебя всё, и ты для него – инструмент, клинок, который нужно хорошенько отточить, чтобы выбросить сразу после использования…
Она не заметила, как дверь в её комнату тихонько приоткрылась.
Когда ладонь лорда Мефистофеля легла на её плечо, Венди яростно и испуганно дёрнулась, но тот лишь успокаивающе вскинул ладони, прежде чем достать платок.
- Тише, Венди. Тише, тише. – Он протянул ей отрез тонкой батистовой ткани, отороченный кружевом, расшитый изящными виньеточными инициалами «Э. А. Р.». – Это из-за твоей семьи? Или я чем-то обидел тебя?
Сидя на постели, опустив руки, Венди пыталась перестать плакать. Последнее, что она хотела – показывать новоявленному учителю свою слабость. Но предательские слёзы текли и текли по лицу, а губы со всхлипом глотали воздух; и когда, не дождавшись ни ответа, ни реакции, лорд Мефистофель сам терпеливо вытер ей щёки – то ли оттого, с какой нежностью он это делал, то ли оттого, что бергамотовый аромат его одеколона напомнил отцовский, то ли оттого, что она просто смертельно устала быть одна, Венди не стала ему препятствовать.
- Я п-просто… хочу д-домой, - глухо прошептала она.
Она прекрасно понимала, как беспомощно и по-детски это прозвучало. И, конечно, не имела в виду, что хочет вернуться в Морнэй Холл, в распростёртые объятия графа Айлена. Но сил объяснять что-либо у неё не было, а лорд Мефистофель каким-то образом понял, что на самом деле она имела в виду и что в действительности её терзало; и, опустив руки, долго сидел, глядя на платок так, будто отрез тонкого батиста внезапно сделался всем, что волновало его в этом мире.
Когда он вновь поднял глаза, посмотрев в её лицо – в свете свечи, дрожавшей каплей пламени на сквозняке поодаль, Венди различила в этих глазах мягкость, какой ни разу не видела в них прежде.
- Послушай, Венди. – Скомкав платок в одной руке, другой граф Эрон накрыл её ладонь, лежавшую поверх одеяла. – Я не могу вернуть тебе семью. Не могу вернуть тебе дом. И даже если… когда… ты вернёшься в Морнэй Холл, ты поймёшь, что это больше не твой дом. Лишь его оболочка, пустая и мёртвая. – Его пальцы легко сжали её кисть. – Но ты можешь обрести новый дом. Здесь.
- Сомневаюсь, - сказала она, борясь с желанием отдёрнуть руку.
- Можешь. В моих силах сделать Вардтон твоим домом. Сделать так, чтобы больше ты не плакала. Не из-за того, из-за чего плачешь теперь. – Будто прочтя её мысли, лорд Мефистофель отпустил её ладонь – и вместо этого кончиком указательного пальца поддел подбородок, заставив Венди вскинуть голову. – Однако моё условие остаётся в силе. Если я стану для тебя большим, чем являюсь теперь, сможешь ли ты не плакать, когда мы расстанемся?
Тогда, чувствуя, как он касается её лица, глядя в его глаза, завораживавшие тягучей бархатной мягкостью, Венди подумала, что он предлагает ей утешение определённого рода. То же, в котором она нуждалась по мнению его брата.
И после долгих колебаний всё же решила, что попытка этому воспротивиться – не пытка.
- Если в-вы… я… - борьба с заиканием давалась тяжелее, чем когда-либо, но Венди всё-таки осмелилась продолжить, - я п-понимаю, что не вправе в-вам отказать, но я не хочу становиться в-вашей… содержанкой.
Лорд Мефистофель только хмыкнул.
- Чтобы мою постель грел вчерашний ребёнок? Увольте. В отличие от моего братца, мои пристрастия в этой области прискорбно банальны, а потому предпочитаю зрелых дам со всеми прелестями и умениями, которые прилагаются к зрелости, - равнодушно заметил он. – Однако ты можешь вспомнить, что я, как-никак, твой дядюшка… а с этого момента я постараюсь стать очень заботливым дядюшкой. Хотя бы потому, что душевное состояние, в котором ты пребываешь в последнее время, рано или поздно отрицательно скажется на твоём обучении, и это отнюдь не в моих интересах, - небрежно добавил граф Эрон. – Но только если ты пообещаешь, что не забудешь о своей клятве.
Венди сердито фыркнула:
- Хотите сказать, м-мы станем семьёй на в-время? Это абсурдно.
Лорд Мефистофель рассеянно встряхнул платок, прежде чем начать складывать его уголок к уголку.
- Связь между учеником и наставником бывает разной, - заметил он отстранённо. – Подобные отношения могут быть исключительно деловыми, и я пытался ограничить этим наши. Мне казалось, так будет лучше и правильнее для нас обоих. Но в твоей ситуации, боюсь, это являлось не самым верным решением. – Он вздохнул. – У тебя ведь была гувернантка?
От воспоминаний о мадмуазель Адель, которую нанял для неё отец, покинувшей Морнэй Холл лишь после смерти матушки, Венди даже сейчас машинально потёрла костяшки: там, где годы назад огнём под указкой горела кожа.
- Я её ненавидела. Она была п-противной и п-порола меня за невыученные уроки, и била п-по пальцам, к-когда учила игре на фортепиано.
- Но, подозреваю, ты это так не оставила.
- Однажды я в отместку уронила к-крышку фортепиано ей на руки, - неохотно призналась Венди. – За это м-меня на весь вечер п-поставили на горох и на м-месяц лишили сладкого, но я не жалела.
Судя по усмешке лорда Мефистофеля, признание его позабавило.
- Вот как. – Он помолчал. – Многие дети, Венди, привязываются к своим учителям, как к родным. А те привязываются к ним, и это не мешает им по окончании обучения попрощаться и безболезненно разойтись своими дорогами. Гувернантки, искренне любившие своих юных воспитанников, отправляются воспитывать и любить других детей. Дети вспоминают о них не чаще, чем о других людях, не столь много значивших в их жизни. Однако когда девушку учит мужчина – это совсем другое дело. Все эти экзальтированные девочки, которые влюбляются в учителей музыки… - уголок его губ пренебрежительно дрогнул, когда лорд Мефистофель разгладил ладонью вчетверо сложенный платок, лежавший на его коленях. – Если мы сократим ту дистанцию, которая разделяет нас теперь, я не хочу, чтобы однажды ты пожелала сократить её вконец. Понимаешь?
Венди только дёрнула плечом: чего-чего, а уж этого ему опасаться не стоило.
- Обещаю, - добавил он, - прежде чем мы расстанемся, я позабочусь о твоём будущем. На твоей репутации не останется пятна… как ты выразилась… содержанки. Но меня в твоём будущем не будет. Не может быть.
Тогда Венди не стала спрашивать, почему. Тогда ей трудно было представить, чтобы этот человек занял хоть сколько-нибудь значимое место в её сердце, не говоря уже о том, чтобы плакать по нему. И одна мысль о том, что она пожелает добровольно продлить общение с лордом Мефистофелем, когда восстановит свои законные права и вернётся в Морнэй Холл (а она обязательно сделает это, как только граф Айлен будет мёртв), казалась ей абсурдной.
- Значит, учитель и ученица… дядя и п-племянница. И ничего б-больше. Я п-правильно п-поняла?
- Да.
Что ж, если лорд Мефистофель действительно собирается играть в заботливого дядюшку – и только… Откровенно говоря, Венди не верила, что ему в самом деле удастся стать для неё кем-то близким. Но возможность скоротать досуг за общением с живой душой и вправду могла сделать её существование чуть менее тоскливым.
- Д-думаю, расставание с заботливым д-дядюшкой я как-нибудь п-переживу, - буркнула Венди.
- Чудно. Значит, на том и договорились. – Поднявшись с постели, лорд Мефистофель взял её за плечи – и заставил лечь, заботливо подоткнув одеяло. – Доброй ночи, малютка Венди.
А следующим утром за завтраком он заговорил с ней об операх. Поначалу Венди отвечала односложно и неохотно, но мало-помалу увлеклась – она всегда любила музыку. Вечером они впервые пили у камина горячий шоколад с печеньем, приправляя лакомствами беседу о любимых книгах. Спустя пару дней Венди нашла на своей тумбочке ту самую кашемировую шаль; за шалью последовали другие подарки, в том числе куклы. К стыду своему, Венди ещё не утратила пристрастия к игрушкам, но как об этом догадался лорд Мефистофель, для неё так и осталось загадкой.
Месяцем позже она уже ждала ежевечерних разговоров за чаем или шоколадом, как заслуженной награды за дневные труды, и охотно подставляла лоб для поцелуя на ночь. Теми же вечерами они играли в карты, в шарады или в прятки, а весной начались чаепития в саду Вардтона и верховые прогулки по близлежащим полям и лесам, и Эдвард впервые отвёз её в деревню фейри, расположенную неподалёку…
Они играли в семью фоморски убедительно. И периодически Венди приходилось напоминать себе о том, что на самом деле это игра. Их расставание по достижении цели осталось непременным условием – а раз так, о настоящей семье речи не шло. Сделка есть сделка. Эдвард явно привязался к ней не больше, чем того требовала перспектива грядущего расставания, Венди старалась отвечать ему тем же, и однажды их пути разойдутся: видимо, навсегда. Но иллюзия другого была столь убедительной, что поверить в неё было легче лёгкого – и тоска, снедавшая Венди прошлой зимой, действительно отступила, чтобы больше не вернуться.
По крайней мере, пока.
- Но завтра ты мне всё-всё расскажешь, - вернувшись в настоящее, сказала Венди, глядя на ряд подаренных Эдвардом кукол, сидевших на подоконнике.
- Конечно.
- И д-до того, как я отправлюсь на встречу с этим твоим Инквизитором.
- Он не мой. И ничей. В том-то вся его прелесть, - заметил лорд Мефистофель, завинчивая медную крышку круглой коробочки с мазью. – Молодой неподкупный служитель закона, ещё не успевший разувериться в такой ерунде, как обязательное торжество справедливости, который пойдёт на всё, чтобы докопаться до правды, особенно если сильный мира сего обижает слабого… что может быть прекраснее?
- Для манипуляторов вроде тебя – ничего.
- Мне показалось или в твоём голосе послышалась гордость?
- Конечно. В нашем с тобою семействе все те ещё манипуляторы. Я, смею надеяться, не исключение.
Эдвард лишь улыбнулся, прежде чем подняться на ноги.
- Не исключение. – Склонившись над постелью, сжимая в ладонях коробочку с мазью, он коснулся губами её волос. – Светлых снов, малютка Венди.
Когда он покинул комнату, Венди ещё долго сидела, глядя на дверь, за которой скрылся алый бархат его фрака.
