момента, когда достигнет совершеннолетия будущий сын Виннифред, истинный наследник майората, – однако на момент пожара он не мог быть уверен, что судебное решение по этому делу будет именно таким: Виннифред могли найти другого опекуна, связанного с ней хотя бы дальними кровными узами. Да, чтобы так убедительно сдерживать скупые мужские слёзы на обгорелых останках Морнэй Холл, требовалось быть гениальным лицедеем.
И всё же что-то в этой истории тревожило Гэбриэла Форбидена.
Некоторое время спустя их пути с Виннифред Морнэй снова пересеклись. Почти. Гэбриэл Форбиден был в числе тех, кто расследовал дело о её пропаже по пути в Тэйнхилл, печально известное заведение для душевнобольных. Ему не довелось побеседовать с графом Айленом (подобное не поручают констеблям), но он видел остатки экипажа, который Виннифред для побега буквально разорвала пополам, искал следы девочки в близлежащих поселениях и опрашивал её сопровождающих, после фокуса мисс Морнэй угодивших в лечебницу с ранениями разной степени тяжести. Помнится, тогда он подумал, что Виннифред не походила на особу, которая может обезуметь. В том, как она держалась после пожара, унесшего жизни всей её кровной родни, проглядывал некий внутренний стержень, слишком крепкий, чтобы позволить своей хозяйке дать слабину. А уступить своему безумию – тоже слабость.
Тогда Гэбриэл успокаивал себя тем, что гибель Виннифред Кристиану Ройсу была совершенно ни к чему. Логичнее было бы беречь девочку, как зеницу ока, и препятствовать всем её попыткам выйти замуж и родить будущего графа Айлена. В противном случае Кристиан Ройс не мог быть уверенным, что не отыщутся дальние родственники покойного лорда Айлена, имевшие больше прав претендовать на его наследие… Наверное. Скорее всего. Но учитывая, что после исчезновения Виннифред суд, приняв во внимание её безумие и отсутствие других прямых представителей рода Морнэй, всё же передал титул и майорат графа Айлена Кристиану Ройсу, у этой истории определённо имелся некий дурной запашок.
Виннифред Морнэй…
Гэбриэл Форбиден вспомнил падчерицу графа Айлена. Позволил себе на миг прикрыть глаза, восстанавливая в памяти её облик. Рост подходящий, голос похож; и, кажется, та девочка была заикой…
- А. Так вот в чём дело. – Когда Гэбриэл Форбиден открыл глаза, он наконец знал, кому задаст свой следующий вопрос. – Леди Виннифред Морнэй, полагаю?
- Может быть. А, быть может, и нет, - веселье, прозвучавшее в её голосе, послужило ему лучшим ответом. – Пусть вы не светский человек, младший инквизитор, но удостойте своим присутствием предстоящий бал в Морнэй Холл, - немедленно посоветовала она. – И внимательнее присмотритесь к новому графу Айлену. Он знает о пропаже любимой падчерицы больше, чем кажется.
Гэбриэл шагнул вперёд. Замер, когда она немедленно отразила его движение, сделав шаг назад.
- Виннифред, - произнёс он как можно мягче, размышляя над тем, не стоит ли всё же запустить в неё картой. Нет, вредить девочке у него и в мыслях не было, как и бежать к графу Айлену с известием, что умалишённая беглянка нашлась – особенно учитывая, что сейчас она нисколько не походила на умалишённую. Но будучи обездвиженной, юная леди наверняка перестанет говорить загадками, а Гэбриэлу не терпелось побеседовать о её злоключениях начистоту. – Вы не должны меня бояться. Если вы…
- Никому нельзя доверять, мистер Форбиден. Мне тоже. – Он не видел её глаз, но лукавый прищур услышал в её голосе. – Мы встретимся вновь, когда вы утвердитесь в своих подозрениях. И, утверждаясь в них, помните о том, что никому нельзя доверять.
Она растворилась в воздухе, исчезнув в вихре, которым взметнулся её плащ – и в тот же момент фонари, вспыхнувшие тусклым жёлтым сиянием, заставили Гэбриэла сощуриться даже от этого неяркого света.
Ещё пару секунд он вглядывался в то место, где только что стояла Виннифред Морнэй. Наконец развернулся на каблуках и, вернув карту в футляр, продолжил путь по Аген-стрит.
Вот и весь разговор. Досадно. Но даже этот разговор поведал многое. Хотя бы то, что все его подозрения касательно Кристиана Ройса были небезосновательными. И где бы ни пропадала Виннифред Морнэй те два года, что её искали, она явно не скиталась по лесам и полям: она пряталась в доме человека, который укрыл её достаточно надёжно, чтобы до неё не добрались ни граф Айлен, ни стража, ни Инквизиция. Человека, который за два года превратил девочку с неприрученным Даром в колдунью. Человека, который и велел ей сыграть с Гэбриэлом Форбиденом в забавную игру «помоги мне, если сумеешь».
Человека, у которого, похоже, свои счёты с Кристианом Ройсом.
Гэбриэл подумал о том, что дело предстоит непростое – и, ощутив азарт от этой мысли, слегка улыбнулся тонкими губами.
Да, в отличие от большинства своих коллег, Гэбриэл Форбиден не был джентльменом. Соответственно, он не был тем, кто склонен доверять таким смехотворным вещам, как слово джентльмена или репутация в свете, не говоря уже о том, что он не играл в карты и не распивал с юности благородные напитки с теми, чьи преступления вынужден был расследовать. Теперь он понимал, почему Виннифред Морнэй обратилась к нему. В чём бы ни был повинен Кристиан Ройс, но если ей нужна помощь в том, чтобы изобличить его вину – придя на Уайтфилд-корт, она бы её не нашла.
Что ж, бал в Морнэй Холл так бал в Морнэй Холл. В конце концов, это чудесным образом совпадало с собственными планами Гэбриэла: выполнить иные обязанности любящего супруга, нежели те, что считал таковыми он сам.
И с этой мыслью Гэбриэл поспешил домой, ощущая лёгкий укол совести при мысли, что Линнет так и не узнает – сегодня прийти вовремя ему помешала не только работа на Уайтфилд-корт.
Когда граф Айлен не только решил восстановить Морнэй Холл после пожара, но и сделал его основным местом своего обитания, это вызвало удивление у многих. Впрочем, каждый по-своему справляется с горем, и если Кристиан Ройс решил не бежать от воспоминаний, а жить среди них – он имел на это полное право.
Сейчас ничто не напоминало о трагедии, унесшей жизни его жены и пасынка. Морнэй Холл строили ещё в правление Якова I, и его сложили из красного кирпича, отделав углы и оконные проёмы белым камнем: типичная архитектура тех времён. Величественный особняк на берегу Темзы встречал гостей небольшим садом, разбитым во внешнем дворе – зелёные конусы фигурно стриженых кустарников окружали фонтан, в центре которого высилось мраморное изваяние седобородого Мананнана, владыки моря, в волшебной ладье. За дверьми блестящих визитёров в масках и пёстрых плащах-домино встречали мрамор, позолота и резьба по дереву, расписные потолки и предметы мебели, являвшие собой такие же произведения искусства, как висевшие над ними картины. Те, кому надоедала духота бального зала (исполненного в тёплых бело-бежевых тонах, с зеркалами на стенах, отделанных кружевной белой лепниной, и панно на потолке, окружённом лепниной золотой), переходили в карточный салон, радовавший глаз всеми оттенками зелёного – от изумрудных шёлковых обоев до редких салатовых глициний в вазах, – или выходили в большой сад, разбитый на заднем дворе. Сад освещали магические гирлянды, мягко сиявшие в воздухе синими и белыми огнями, и свечи в плавучих цветочных лампадках, мерцавшие среди водяных лилий на поверхности огромного тёмного пруда. Благоухающие цветники обрамляли тоннели из сплетённых между собой грабов, элегантные павильоны увенчивали сверкающие золотистые флероны*, на фоне живых изгородей тут и там белели белоснежные статуи легендарных воинов Фианны**, а дальше простирались оранжереи, рощи, аллеи, и гравийные дорожки вели тебя к берегу самой прекрасной в мире реки…
(*прим.: распространенное в архитектуре готики украшение в виде стилизованного цветка)
(**прим.: герои кельтского эпоса, небольшая дружина воинов, которых возглавлял Финн Маккул, легендарный герой мифов)
Словом, графа Айлена можно было понять. Морнэй Холл не был повинен в том, что в нём погибли его хозяева, и жаль было бы, если б подобная красота оказалась заброшена. Печально было представлять, как весь этот мрамор с позолотой покрывает пыль, цветы увядают, а прекрасный сад превращается в дикий лес. Никто из гостей, в этот вечер прятавших лица под масками, кружившихся в танце, собравшихся за карточным столом и уединявшихся в садовых ротондах для других развлечений, не жалел, что Кристиан Ройс избрал для бала дом, в котором когда-то погибла его жена.
Однако у некоторых гостей были особые причины радоваться этому.
- Не догадываешься, под какой маской скрывается гостеприимный хозяин? – спросила Венди, когда они с Эдвардом сошлись во время очередной фигуры очередного контрданса.
Для бала ей сшили зелёный плащ-домино, а голос изменили магией, чуточку посадив связки, превратив меццо-сопрано в чувственное контральто. Из масок она выбрала ларву*, закрывавшую лицо целиком, украшенную чёрными перьями и серебряной вязью, и Венди действительно чувствовала себя призраком. Мстительным призраком, вернувшимся с того света в некогда родной дом.
(*прим.: венецианская маска, также известная под названием «вольто». Обычно белого цвета, название произошло от латинского слова larva, «привидение»)
Она не раз перебирала различные варианты того, что почувствует, когда увидит такой знакомый двор и ступит под такие знакомые своды. Пожар не добрался до бального зала, и если прикрыть глаза, Венди и сейчас могла увидеть Кенни, с хохотом убегающего от неё по лакированному деревянному полу, скользя по нему, точно надев коньки; тогда зал был пустым, и смех брата эхом раскатывался вокруг, взлетая к панно, на котором Кухулин говорил у речного брода с королевой Медб* – в детстве Венди столько разглядывала эту роспись, что легко могла бы по памяти воспроизвести её в альбоме. Однако на сей раз воспоминания не принесли ни улыбки, ни боли, ни слёз.
(*прим.: Кухулин – знаменитый герой ирландских мифов, Медб – воинственная божественная королева, также одна из центральных фигур ирландской мифологии)
Эдвард был прав. Морнэй Холл перестал быть её домом. Как сама Венди почти перестала быть Виннифред Морнэй. Время, что она провела под этой крышей, теперь казалось другой, чужой жизнью: жизнью маленькой Фредди, но не Венди, собственности лорда Мефистофеля.
Она даже не знала, радоваться этому или пугаться.
- У меня есть некоторые подозрения, - откликнулся лорд Мефистофель. – Полагаю, если при грядущих переходах ты невзначай встретишься глазами с одним из своих контрпартнёров, ты сможешь их подтвердить.
- Надеюсь, трепетный взгляд из-под ресниц не возбудить в нём ответные подозрения, - сказала Венди, на сей раз не забыв перепутать времена, как и положено иностранке; грассировать и изображать фрэнчский акцент – на случай, если её услышат – она не забывала и раньше.
- Зависит от степени трепетности. Но, как ты понимаешь, тебя хозяин дома в любом случае узнал.
Венди понимала. Они сами сделала для этого всё возможное. Эдвард, как и многие гости, не стал делать тайной свою личность – маски масками и игра игрой, но возможность перекинуться словечком со знакомыми и поделиться впечатлениями важнее. А потому граф Эрон довольно быстро нашёл своих знакомых, а иные знакомые нашли его, после чего им была торжественно представлена мадмуазель Вивьен, бойко щебетавшая на фрэнчском с безукоризненным выговором истинной соотечественницы Бонапарта, а помимо этого весьма сносно говорившая на родном для них харлерском.
Признаться, когда её представляли лорду Кэлтону или леди Кэтрин, герцогине Рундел, сердце у Венди сбилось с ритма. Ей казалось невероятным, чтобы эти люди, дружившие с её родителями, столько раз бывавшие у них дома и дарившие им с Кенни подарки на Йоль*, могли не узнать её даже под маской.
(*прим.: кельтский праздник зимнего солнцестояния)
Не узнали.
- Сharmante, - изрекла герцогиня, когда Эдвард представил ей Венди как свою наречённую. Смерила её с ног до головы таким пристальным взглядом, что Венди сделалось не по себе, и посмотрела на Эдварда. – Вы двое просто обязаны нанести мне визит. Надеюсь увидеть прекрасный лик твоей избранницы до счастливого события.
В лазоревом домино и золотой с сапфирами маске, открывавшей точёный подбородок и соблазнительные губы, леди Кэтрин была великолепна. Впрочем, она всегда казалась маленькой Венди красивейшей леди из всех, что она знала – после мамы, разумеется. Сейчас её истинный облик скрывала полумаска и напудренный парик, но Венди знала, что под ними таятся черты, достойные быть запечатлёнными скульптором в качестве лика Афродиты, и золотятся локоны, достойные Сиф. Леди Кэтрин приходилась маме Венди близкой подругой: они дружили с детства и не прекратили дружбы, когда одна сделалась графиней Айлен, а другая – герцогиней Рундел. Не прекратили её и тогда, когда обе почти одновременно овдовели. В этом не было ничего удивительного, ведь обе вышли за мужчин куда старше себя, будучи всего шестнадцати и семнадцати лет отроду; Венди по сию пору помнила, как по-матерински ласково леди Кэтрин утешала её после смерти отца и поддерживала на похоронах мамы.
Поэтому сейчас Венди особенно странно было узнать, каким холодными могут быть синие, как ирисы, глаза герцогини.
В брошенных леди Кэтрин словах, как и в её взгляде, и в её тоне, Венди померещилось нечто глубоко личное. Как и в том, что после обмена ничего не значащими фразами о великолепии бала и прочей ерунде Эдвард пригласил герцогиню на вальс. Лишь в этот момент Венди – наверное, впервые за последний год – вспомнила, что лорд Мефистофель слыл известным ловеласом, и задумалась, что за отношения связывали и связывают его с подругой её матери. Но поскольку сейчас определённо был не самый подходящий момент для этих дум, Венди предпочла отложить их на потом.
- Я очень надеяться, что граф Айлен действительно меня узнал, - сказала Венди, отделавшись от воспоминаний о леди Кэтрин и вернувшись мыслями в бальный зал, где Эдвард держал её за руки, чтобы сделать очередной чинный круг, прежде чем разойтись для следующей фигуры.
Как назло, эта фигура как раз столкнула её учителя со знакомым лазоревым домино, и Венди досадливо опустила очи долу. Повернувшись лицом к новому партнёру, облачённому в плащ оттенка тёмного сапфира, шагнула ему навстречу; подняла взгляд в миг, когда они, подчиняясь фигуре танце, соприкоснулись плечами – и в прорезях чужой маски безошибочно узнала знакомую ненавистную синеву знакомых ненавистных глаз. Непроницаемую бездонную синеву морской пропасти, лишь подчёркнутую цветом его одежд.
В синеве этой пряталась улыбка, не обещавшая найденной блудной дочери ничего хорошего.
За вечер Венди не раз слышала шутливые пересуды о том, за какой же маской прячется хозяин дома. В отличие от своего брата, Кристиан Ройс никак не проявил себя, предоставив гостям устроить маленькую весёлую игру в догадки по этому поводу. Теперь Венди знала, что он выбрал маску баута* – излюбленную маску Казановы, под которой любили скрываться обольстители и преступники. Как это ни забавно, такую же, как его брат. И если граф Эрон дополнил алым домино и треугольной шляпой tricorno чёрную маску, граф Айлен предпочёл белую.
И всё же что-то в этой истории тревожило Гэбриэла Форбидена.
Некоторое время спустя их пути с Виннифред Морнэй снова пересеклись. Почти. Гэбриэл Форбиден был в числе тех, кто расследовал дело о её пропаже по пути в Тэйнхилл, печально известное заведение для душевнобольных. Ему не довелось побеседовать с графом Айленом (подобное не поручают констеблям), но он видел остатки экипажа, который Виннифред для побега буквально разорвала пополам, искал следы девочки в близлежащих поселениях и опрашивал её сопровождающих, после фокуса мисс Морнэй угодивших в лечебницу с ранениями разной степени тяжести. Помнится, тогда он подумал, что Виннифред не походила на особу, которая может обезуметь. В том, как она держалась после пожара, унесшего жизни всей её кровной родни, проглядывал некий внутренний стержень, слишком крепкий, чтобы позволить своей хозяйке дать слабину. А уступить своему безумию – тоже слабость.
Тогда Гэбриэл успокаивал себя тем, что гибель Виннифред Кристиану Ройсу была совершенно ни к чему. Логичнее было бы беречь девочку, как зеницу ока, и препятствовать всем её попыткам выйти замуж и родить будущего графа Айлена. В противном случае Кристиан Ройс не мог быть уверенным, что не отыщутся дальние родственники покойного лорда Айлена, имевшие больше прав претендовать на его наследие… Наверное. Скорее всего. Но учитывая, что после исчезновения Виннифред суд, приняв во внимание её безумие и отсутствие других прямых представителей рода Морнэй, всё же передал титул и майорат графа Айлена Кристиану Ройсу, у этой истории определённо имелся некий дурной запашок.
Виннифред Морнэй…
Гэбриэл Форбиден вспомнил падчерицу графа Айлена. Позволил себе на миг прикрыть глаза, восстанавливая в памяти её облик. Рост подходящий, голос похож; и, кажется, та девочка была заикой…
- А. Так вот в чём дело. – Когда Гэбриэл Форбиден открыл глаза, он наконец знал, кому задаст свой следующий вопрос. – Леди Виннифред Морнэй, полагаю?
- Может быть. А, быть может, и нет, - веселье, прозвучавшее в её голосе, послужило ему лучшим ответом. – Пусть вы не светский человек, младший инквизитор, но удостойте своим присутствием предстоящий бал в Морнэй Холл, - немедленно посоветовала она. – И внимательнее присмотритесь к новому графу Айлену. Он знает о пропаже любимой падчерицы больше, чем кажется.
Гэбриэл шагнул вперёд. Замер, когда она немедленно отразила его движение, сделав шаг назад.
- Виннифред, - произнёс он как можно мягче, размышляя над тем, не стоит ли всё же запустить в неё картой. Нет, вредить девочке у него и в мыслях не было, как и бежать к графу Айлену с известием, что умалишённая беглянка нашлась – особенно учитывая, что сейчас она нисколько не походила на умалишённую. Но будучи обездвиженной, юная леди наверняка перестанет говорить загадками, а Гэбриэлу не терпелось побеседовать о её злоключениях начистоту. – Вы не должны меня бояться. Если вы…
- Никому нельзя доверять, мистер Форбиден. Мне тоже. – Он не видел её глаз, но лукавый прищур услышал в её голосе. – Мы встретимся вновь, когда вы утвердитесь в своих подозрениях. И, утверждаясь в них, помните о том, что никому нельзя доверять.
Она растворилась в воздухе, исчезнув в вихре, которым взметнулся её плащ – и в тот же момент фонари, вспыхнувшие тусклым жёлтым сиянием, заставили Гэбриэла сощуриться даже от этого неяркого света.
Ещё пару секунд он вглядывался в то место, где только что стояла Виннифред Морнэй. Наконец развернулся на каблуках и, вернув карту в футляр, продолжил путь по Аген-стрит.
Вот и весь разговор. Досадно. Но даже этот разговор поведал многое. Хотя бы то, что все его подозрения касательно Кристиана Ройса были небезосновательными. И где бы ни пропадала Виннифред Морнэй те два года, что её искали, она явно не скиталась по лесам и полям: она пряталась в доме человека, который укрыл её достаточно надёжно, чтобы до неё не добрались ни граф Айлен, ни стража, ни Инквизиция. Человека, который за два года превратил девочку с неприрученным Даром в колдунью. Человека, который и велел ей сыграть с Гэбриэлом Форбиденом в забавную игру «помоги мне, если сумеешь».
Человека, у которого, похоже, свои счёты с Кристианом Ройсом.
Гэбриэл подумал о том, что дело предстоит непростое – и, ощутив азарт от этой мысли, слегка улыбнулся тонкими губами.
Да, в отличие от большинства своих коллег, Гэбриэл Форбиден не был джентльменом. Соответственно, он не был тем, кто склонен доверять таким смехотворным вещам, как слово джентльмена или репутация в свете, не говоря уже о том, что он не играл в карты и не распивал с юности благородные напитки с теми, чьи преступления вынужден был расследовать. Теперь он понимал, почему Виннифред Морнэй обратилась к нему. В чём бы ни был повинен Кристиан Ройс, но если ей нужна помощь в том, чтобы изобличить его вину – придя на Уайтфилд-корт, она бы её не нашла.
Что ж, бал в Морнэй Холл так бал в Морнэй Холл. В конце концов, это чудесным образом совпадало с собственными планами Гэбриэла: выполнить иные обязанности любящего супруга, нежели те, что считал таковыми он сам.
И с этой мыслью Гэбриэл поспешил домой, ощущая лёгкий укол совести при мысли, что Линнет так и не узнает – сегодня прийти вовремя ему помешала не только работа на Уайтфилд-корт.
ГЛАВА ШЕСТАЯ, в которой захлопывается мышеловка
Когда граф Айлен не только решил восстановить Морнэй Холл после пожара, но и сделал его основным местом своего обитания, это вызвало удивление у многих. Впрочем, каждый по-своему справляется с горем, и если Кристиан Ройс решил не бежать от воспоминаний, а жить среди них – он имел на это полное право.
Сейчас ничто не напоминало о трагедии, унесшей жизни его жены и пасынка. Морнэй Холл строили ещё в правление Якова I, и его сложили из красного кирпича, отделав углы и оконные проёмы белым камнем: типичная архитектура тех времён. Величественный особняк на берегу Темзы встречал гостей небольшим садом, разбитым во внешнем дворе – зелёные конусы фигурно стриженых кустарников окружали фонтан, в центре которого высилось мраморное изваяние седобородого Мананнана, владыки моря, в волшебной ладье. За дверьми блестящих визитёров в масках и пёстрых плащах-домино встречали мрамор, позолота и резьба по дереву, расписные потолки и предметы мебели, являвшие собой такие же произведения искусства, как висевшие над ними картины. Те, кому надоедала духота бального зала (исполненного в тёплых бело-бежевых тонах, с зеркалами на стенах, отделанных кружевной белой лепниной, и панно на потолке, окружённом лепниной золотой), переходили в карточный салон, радовавший глаз всеми оттенками зелёного – от изумрудных шёлковых обоев до редких салатовых глициний в вазах, – или выходили в большой сад, разбитый на заднем дворе. Сад освещали магические гирлянды, мягко сиявшие в воздухе синими и белыми огнями, и свечи в плавучих цветочных лампадках, мерцавшие среди водяных лилий на поверхности огромного тёмного пруда. Благоухающие цветники обрамляли тоннели из сплетённых между собой грабов, элегантные павильоны увенчивали сверкающие золотистые флероны*, на фоне живых изгородей тут и там белели белоснежные статуи легендарных воинов Фианны**, а дальше простирались оранжереи, рощи, аллеи, и гравийные дорожки вели тебя к берегу самой прекрасной в мире реки…
(*прим.: распространенное в архитектуре готики украшение в виде стилизованного цветка)
(**прим.: герои кельтского эпоса, небольшая дружина воинов, которых возглавлял Финн Маккул, легендарный герой мифов)
Словом, графа Айлена можно было понять. Морнэй Холл не был повинен в том, что в нём погибли его хозяева, и жаль было бы, если б подобная красота оказалась заброшена. Печально было представлять, как весь этот мрамор с позолотой покрывает пыль, цветы увядают, а прекрасный сад превращается в дикий лес. Никто из гостей, в этот вечер прятавших лица под масками, кружившихся в танце, собравшихся за карточным столом и уединявшихся в садовых ротондах для других развлечений, не жалел, что Кристиан Ройс избрал для бала дом, в котором когда-то погибла его жена.
Однако у некоторых гостей были особые причины радоваться этому.
- Не догадываешься, под какой маской скрывается гостеприимный хозяин? – спросила Венди, когда они с Эдвардом сошлись во время очередной фигуры очередного контрданса.
Для бала ей сшили зелёный плащ-домино, а голос изменили магией, чуточку посадив связки, превратив меццо-сопрано в чувственное контральто. Из масок она выбрала ларву*, закрывавшую лицо целиком, украшенную чёрными перьями и серебряной вязью, и Венди действительно чувствовала себя призраком. Мстительным призраком, вернувшимся с того света в некогда родной дом.
(*прим.: венецианская маска, также известная под названием «вольто». Обычно белого цвета, название произошло от латинского слова larva, «привидение»)
Она не раз перебирала различные варианты того, что почувствует, когда увидит такой знакомый двор и ступит под такие знакомые своды. Пожар не добрался до бального зала, и если прикрыть глаза, Венди и сейчас могла увидеть Кенни, с хохотом убегающего от неё по лакированному деревянному полу, скользя по нему, точно надев коньки; тогда зал был пустым, и смех брата эхом раскатывался вокруг, взлетая к панно, на котором Кухулин говорил у речного брода с королевой Медб* – в детстве Венди столько разглядывала эту роспись, что легко могла бы по памяти воспроизвести её в альбоме. Однако на сей раз воспоминания не принесли ни улыбки, ни боли, ни слёз.
(*прим.: Кухулин – знаменитый герой ирландских мифов, Медб – воинственная божественная королева, также одна из центральных фигур ирландской мифологии)
Эдвард был прав. Морнэй Холл перестал быть её домом. Как сама Венди почти перестала быть Виннифред Морнэй. Время, что она провела под этой крышей, теперь казалось другой, чужой жизнью: жизнью маленькой Фредди, но не Венди, собственности лорда Мефистофеля.
Она даже не знала, радоваться этому или пугаться.
- У меня есть некоторые подозрения, - откликнулся лорд Мефистофель. – Полагаю, если при грядущих переходах ты невзначай встретишься глазами с одним из своих контрпартнёров, ты сможешь их подтвердить.
- Надеюсь, трепетный взгляд из-под ресниц не возбудить в нём ответные подозрения, - сказала Венди, на сей раз не забыв перепутать времена, как и положено иностранке; грассировать и изображать фрэнчский акцент – на случай, если её услышат – она не забывала и раньше.
- Зависит от степени трепетности. Но, как ты понимаешь, тебя хозяин дома в любом случае узнал.
Венди понимала. Они сами сделала для этого всё возможное. Эдвард, как и многие гости, не стал делать тайной свою личность – маски масками и игра игрой, но возможность перекинуться словечком со знакомыми и поделиться впечатлениями важнее. А потому граф Эрон довольно быстро нашёл своих знакомых, а иные знакомые нашли его, после чего им была торжественно представлена мадмуазель Вивьен, бойко щебетавшая на фрэнчском с безукоризненным выговором истинной соотечественницы Бонапарта, а помимо этого весьма сносно говорившая на родном для них харлерском.
Признаться, когда её представляли лорду Кэлтону или леди Кэтрин, герцогине Рундел, сердце у Венди сбилось с ритма. Ей казалось невероятным, чтобы эти люди, дружившие с её родителями, столько раз бывавшие у них дома и дарившие им с Кенни подарки на Йоль*, могли не узнать её даже под маской.
(*прим.: кельтский праздник зимнего солнцестояния)
Не узнали.
- Сharmante, - изрекла герцогиня, когда Эдвард представил ей Венди как свою наречённую. Смерила её с ног до головы таким пристальным взглядом, что Венди сделалось не по себе, и посмотрела на Эдварда. – Вы двое просто обязаны нанести мне визит. Надеюсь увидеть прекрасный лик твоей избранницы до счастливого события.
В лазоревом домино и золотой с сапфирами маске, открывавшей точёный подбородок и соблазнительные губы, леди Кэтрин была великолепна. Впрочем, она всегда казалась маленькой Венди красивейшей леди из всех, что она знала – после мамы, разумеется. Сейчас её истинный облик скрывала полумаска и напудренный парик, но Венди знала, что под ними таятся черты, достойные быть запечатлёнными скульптором в качестве лика Афродиты, и золотятся локоны, достойные Сиф. Леди Кэтрин приходилась маме Венди близкой подругой: они дружили с детства и не прекратили дружбы, когда одна сделалась графиней Айлен, а другая – герцогиней Рундел. Не прекратили её и тогда, когда обе почти одновременно овдовели. В этом не было ничего удивительного, ведь обе вышли за мужчин куда старше себя, будучи всего шестнадцати и семнадцати лет отроду; Венди по сию пору помнила, как по-матерински ласково леди Кэтрин утешала её после смерти отца и поддерживала на похоронах мамы.
Поэтому сейчас Венди особенно странно было узнать, каким холодными могут быть синие, как ирисы, глаза герцогини.
В брошенных леди Кэтрин словах, как и в её взгляде, и в её тоне, Венди померещилось нечто глубоко личное. Как и в том, что после обмена ничего не значащими фразами о великолепии бала и прочей ерунде Эдвард пригласил герцогиню на вальс. Лишь в этот момент Венди – наверное, впервые за последний год – вспомнила, что лорд Мефистофель слыл известным ловеласом, и задумалась, что за отношения связывали и связывают его с подругой её матери. Но поскольку сейчас определённо был не самый подходящий момент для этих дум, Венди предпочла отложить их на потом.
- Я очень надеяться, что граф Айлен действительно меня узнал, - сказала Венди, отделавшись от воспоминаний о леди Кэтрин и вернувшись мыслями в бальный зал, где Эдвард держал её за руки, чтобы сделать очередной чинный круг, прежде чем разойтись для следующей фигуры.
Как назло, эта фигура как раз столкнула её учителя со знакомым лазоревым домино, и Венди досадливо опустила очи долу. Повернувшись лицом к новому партнёру, облачённому в плащ оттенка тёмного сапфира, шагнула ему навстречу; подняла взгляд в миг, когда они, подчиняясь фигуре танце, соприкоснулись плечами – и в прорезях чужой маски безошибочно узнала знакомую ненавистную синеву знакомых ненавистных глаз. Непроницаемую бездонную синеву морской пропасти, лишь подчёркнутую цветом его одежд.
В синеве этой пряталась улыбка, не обещавшая найденной блудной дочери ничего хорошего.
За вечер Венди не раз слышала шутливые пересуды о том, за какой же маской прячется хозяин дома. В отличие от своего брата, Кристиан Ройс никак не проявил себя, предоставив гостям устроить маленькую весёлую игру в догадки по этому поводу. Теперь Венди знала, что он выбрал маску баута* – излюбленную маску Казановы, под которой любили скрываться обольстители и преступники. Как это ни забавно, такую же, как его брат. И если граф Эрон дополнил алым домино и треугольной шляпой tricorno чёрную маску, граф Айлен предпочёл белую.
