Безобидные капли от головной боли собственного изобретения лорда Мефистофеля, но тридцать капель в сочетании с бренди превращаются в яд; К. рассказывал мне об этом ещё давно, когда один наш разговор коснулся его брата и его алхимических талантов. Бренди нейтрализует вкус. Поутру жертва просто не проснётся. Быстрая, безболезненная, милосердная смерть. Лекари скажут, что его хватил удар, и никто не докажет иное. Склянка попалась мне на глаза, когда я уходила, и я немедленно вспомнила это. А потом взяла её и унесла с собой, сама не зная, почему.
Нет, не буду лгать. Я знала, почему.
Боги, помогите. Как я могу вообще думать об этом? Я никогда не любила Уильяма. Не так, как люблю К. Уильям казался мне стариком, когда я вышла за него, и сейчас он действительно старик, в то время как на моём лице лишь появляются первые морщины. Я терпела его ласки, когда он наведывался в мою спальню. Но он любит меня, он отец моих детей, он стал моим другом. За всю нашу жизнь он ни словом, ни делом не обидел меня. До признания К. одна мысль о том, чтобы привечать чьи-то ухаживания, завести любовника, казалась мне кощунством. Я считала это низким и гадким, обманывать человека, который так нежен и добр со мной. Так как я могу думать о том, о чём я думаю? Но расстаться с К., принять то, что это наше свидание было последним… Его голос и сейчас звучит в моих ушах, стоит в моей голове, он шепчет слова любви и тут же повторяет роковое «но». «Но мы не можем быть вместе». Из-за того, что я замужем. Из-за моего мужа. Из-за Уильяма.
Я пишу сюда, потому что не писать не могу. Я не знаю, с кем ещё поделиться моим ужасом и смятением. Сейчас я перечитаю эти строки и, надеюсь, сама устрашусь своих мыслей, и они навсегда оставят меня. Великая Богиня, помоги, наставь меня на верный путь, избавь от страшного искушения! Я не хочу…»
На этом страница оканчивалась. Венди могла перевернуть её и продолжить, но момент был не самым подходящим – и ей с лихвой хватило и того, что она уже прочла.
Нет. Нет, этого не может быть. Её родители любили друг друга. Её отец правда умер от апоплексического удара. Это был ужасное горе для их семьи, и в его смерти не было ничего подозрительного. Уильяма Морнэя всю жизнь периодически мучили головные боли, к старости только усилившиеся, а семейный лекарь предупреждал: мужчине его возраста стоит следить за весом, бросить курить и не налегать на спиртное. Отец только смеялся и говорил, что всегда жил в своё удовольствие и предпочтёт скорую счастливую смерть долгой несчастной жизни аскета…
- Ты была права. Дорогая графиня Айлен действительно поведала своему дневнику страшную правду, - произнесли сзади, прежде чем Венди услышала стук закрывшейся двери. – И вовсе не ту, что ты, полагаю, хотела узнать.
Когда она обернулась, её спутник уже снял и треуголку, и маску, и капюшон домино, на глазах менявшего цвет с алого на первозданно синий. Провёл рукой по лицу, возвращая глазам сапфирный оттенок, разрушая ту же иллюзию, что на время бала поменяла цвет глаз самой Венди. Скользнул побелевшей перчаткой по горлу, придавая голосу привычное звучание.
Лорд Кристиан Ройс небрежно бросил маску и шляпу на ближайшее кресло. Не оборачиваясь, нашёл ладонью рукоять ключа, который он успел вставить в замочную скважину с внутренней стороны, и Венди вновь отчётливо услышала невидимую мышеловку. Только на сей раз – резкий щелчок, с которым она сработала.
Именно так для неё прозвучал тихий скрежет, с каким повернулся ключ, запирая дверь изнутри.
- Ну здравствуй, Венди, - спрятав ключ в складки плаща, мягко проговорил граф Айлен.
- Миссис Форбиден, - проговорил Гэбриэл, прогуливаясь с супругой по саду, - я, признаться, прискорбно мало знаю о хозяине дома. Не будете ли так любезны восполнить мой пробел на этот счёт?
На последнем балу в честь Йоля принц-регент шутки ради захотел воскресить великий карнавал, умерший вместе с Венецианской республикой. Затею приняли с энтузиазмом, и балы-маскарады с италийскими масками вошли в моду. Граф Айлен, как выяснилось, от моды отставать не желал, так что в приглашении любезно перечислил маски, которые гости могли выбрать, дабы спрятать светлейшие лики.
Наряд чумного доктора Гэбриэл счёл самым подходящим для себя. Линнет, правда, вежливо выразила сомнение в его уместности – но Гэбриэл решил, что возможность повеселиться, смущая своей мрачной маской окружающих, будет справедливой компенсацией за часы пребывания среди пёстрой стаи лицемерных аристократичных павлинов.
- Прекрасной души человек, но немного скучный, - изящным жестом спрятав зевок за веером, произнесла Линнет. – Такой правильный, что от этой правильности сводит зубы. Ни интрижки, ничего… даже в опере смотрит исключительно на сцену. Из увлечений лишь карты. Он из того типа мужчин, который приводит в восторг матушек, но не их дочерей, если понимаешь. – Глядя на садовую дорожку, озарённую неярким светом магических гирлянд, она тонко улыбнулась. – Их дочерям больше по нраву его брат.
- А он, надо полагать, посещает оперу отнюдь не ради того, чтобы насладиться музыкой.
- Насколько мне известно, он любит музыку, но ему куда больше по нраву те, кто её исполняет. Эдварду Ройсу приписывали романы чуть ли не со всеми ведущими певичками и танцовщицами. Не думаю, что все эти слухи правдивы, но хватит и половины. – Линнет задумчиво посмотрела на статую Диармайда, мимо которой они проходили. – Он тот ещё владыка разбитых сердец, наш лорд Мефистофель. И довольно… эксцентричен. Взял в камердинеры глейстига, представляешь?
Гэбриэл действительно представлял масштаб подобной смелости. Глейстиги были низшими фейри, несчастными порождениями Дивного Народа, не удалившимися на Эмайн в те времена, когда люди стали захватывать господство над миром. Теперь они, как и баньши с брауни, пребывали в положении чуть лучшем, чем индейцы и рабы в колониях: дабы не сталкиваться с людским страхом и злобой, предпочитали жить в своих поселениях, отдалённых от человеческих городов, и существовали в бедности, если не в нищете. Им доверяли лишь черновую работу, а если нанимали в качестве слуг, то на должность не выше садовника или горничной.
Взять глейстига в камердинеры было немалым вызовом обществу, и в своей внутренней характеристике Эдварда Ройса Гэбриэл добавил к его портрету ещё один важный штришок.
- Полагаю, его женитьба окажется тяжёлым ударом для леди де Лер, - продолжила Линнет.
- Леди де Лер?..
- Кэтрин де Лер, вдовствующая герцогиня Рундел. Насколько мне известно, последние пару лет они с Эдвардом… очень близко дружат.
От Гэбриэла не укрылся намёк, скользнувший в придыхании перед концом фразы. И хотя информация определённо была интересной, сейчас его больше интересовало другое.
- Я слышал, у графа Эрона натянутые отношения с братом, - произнёс он.
- Натянутые – мягко сказано. – Линнет резкая перемена темы не смутила: она уже привыкла, что его мысли зачастую далеко опережают привычное течение беседы. – Они не общались восемь лет.
- И граф Айлен всё же пригласил его в свой дом?
- Родственные чувства не так-то просто убить. А графа Эрона не приглашают лишь смешные люди вроде миссис Пэмфри. – По тому, как дрогнули губы жены, не прикрытые маской, Гэбриэл понял, что она поморщилась. – Эти нувориши такие забавные… получили дворянство три поколения назад, а мнят о себе невесть что. Нет, там, где собираются истинные представители haut ton, Эдварду Ройсу рады. Хотя бы потому, что с ним веселее, чем без него.
- И в чём была причина их размолвки?
- Только не говори, что сам не догадываешься. Неужели их титулы не натолкнули тебя на выводы?
- Простите невежество вашего супруга, моя милая. Вы же знаете, я фоморски плохо разбираюсь во всей этой светской шелухе.
- А та история наделала столько шума… - Линнет сложила веер с укоризненным щелчком. – Кристиан, как старший сын, должен был унаследовать титул и майорат графа Эрона. Но старый Ройс завещал титул, земли и состояние Эдварду, в обход законного наследника. Поскольку никому в здравом уме не могло прийти, что граф оставит всё своё состояние не благородному, блистательному, благоразумному Кристиану, а Эдварду – ловеласу, дуэлянту, заядлому картёжнику… да ещё в обход обычного права… в общем, поговаривают, что младший Ройс опоил отца и заставил переписать завещание. А потом и вовсе отравил его. – По кошачьему лику скользнул золотой блик, когда миссис Форбиден чуть повернула голову к мужу. – Он блестящий алхимик, если тебе и это неизвестно.
Это Гэбриэлу было известно. На самом деле ему всегда было известно больше того, чем он показывал. Но казаться более несведущим, чем ты есть, по его мнению являло собой весьма полезную привычку; и сейчас он предпочёл бы узнать разные версии той истории и услышать разные мнения.
Конечно, законы Харлера предусматривали передачу майората младшим сыновьям, – сущее счастье для отцов, чьи наследники не оправдывали ожиданий или марали честь рода. Тем не менее каждый подобный случай был нонсенсом (если не сказать моветоном) и получал широкую огласку в обществе. Кроме того, завещания пэров всегда заверялись магом – он накладывал колдовскую печать, подтверждавшую подлинность, – и изменялись лишь с его вмешательством.
Чтобы решиться на всю эту утомительную возню, у старого Ройса должны были возникнуть очень весомые причины.
- Довольно смело говорить об отравлении, - произнёс Гэбриэл, - учитывая, что никаких доказательств не было.
- Тебе же вроде ничего об этом неизвестно, - заметила миссис Форбиден иронично.
- Простая логика, моя милая. Если бы убедительные доказательства были, не думаю, что Эдварду Ройсу позволили бы так спокойно получить свой майорат. Скорее его со всем уважением сопроводили бы в куда менее приятное место.
- Доказательств и правда не было. Лекари признали смерть абсолютно естественной. Однако блестящему алхимику нетрудно приготовить яд, который не оставит следов. А гибель в общем-то нестарого мужчины, позволявшего себе не больше излишеств, чем любой другой почтенный джентльмен…
- Многие почтенные джентльмены считают нормальными такие излишества, о которых при дамах… по крайней мере, в приличном обществе – предпочитают не говорить.
Граф Айлен, думал Гэбриэл, пока они шли по дорожке, шуршащей под каблуками, и в тёмной воде пруда по его правую руку печально дрожали цветочные лампадки – едва заметно, будто опасаясь, что за дрожь последует кара. Предыдущий граф Айлен. Носивший фамилию Морнэй.
Скажи он это вслух, и слова прозвучали бы невпопад. Но Гэбриэл настолько привык к осторожности, что даже мысли свои опасался доводить до конца. Во всяком случае, в таком месте, где помимо людей, от чьей проницательности сполна защищала маска, находились маги, иным из которых под силу проникнуть в чужой разум.
Смерть старого графа Айлена – отца несчастной Виннифред Морнэй – тоже признали абсолютно естественной.
- Что ни говори, смерть отца была в интересах Эдварда, - словно услышав его мысли, проговорила Линнет. – Не думаю, что граф изменил бы завещание по доброй воле. Говорят, он всегда был равнодушен к младшему сыну, чего не скажешь о старшем… И я не верю, что младший Ройс не знал о внесённых поправках.
Гэбриэл собирался напомнить жене, что веер – надёжный тайник для неосторожной улыбки, но не для неосторожных слов, когда его взгляд привлекло то, на что многие наверняка не обратили бы внимания. Даже не заметили бы в ночи, полной блеска и бликов. Однако вспышка, озарившая изнутри окна на втором этаже особняка, высившегося впереди, слишком походила на то, что служитель Инквизиции едва ли мог с чем-то перепутать.
Огонь, рождённый в полутёмной комнате револьвером, у которого только что спустили курок.
- Сними маску, - слова графа Айлена окрасили странные шелестящие нотки. – Больше прятаться нет нужды.
Глядя в его лицо, Венди сдёрнула маску. Отложив её на стол за своей спиной, сняла капюшон домино: всё левой рукой, не опуская кулак правой, готовый к бою. Пальцы окутывало прозрачное марево – зачаток магического барьера, что в любой момент могло развернуться полноценным щитом.
Она хотела, чтобы Кристиан Ройс видел её лицо. Для того и пришла сюда на самом деле – устроить с ним очную ставку. Эдвард сразу сказал: его брат слишком умён, чтобы хранить предмет, который может изобличить его вину и стать поводом для ареста. Что бы ни было написано в дневниках его умершей жены – эти сведения могут помочь, оказаться ценными, но не выведут графа Айлена на чистую воду.
Надо сказать, пока они помогли лишь самому Кристиану Ройсу – в том, чтобы почти выбить Венди из душевного равновесия. И ошеломление, которое отчим должен был увидеть в её лице, ей даже не пришлось разыгрывать: её действительно ошеломили, только вот не тем, что вместо одного брата с ней в комнату-ловушку пришёл другой.
- Похорошела, как и следовало, - сказал граф Айлен, вглядываясь в её лицо пристально, точно скульптор в натурщицу. – А внутри, кажется, изменений даже больше. Но всё ещё заикаешься порой. Это… мило. – Он шагнул вперёд. Венди тут же сделала шаг в сторону, так, чтобы расстояние между ними осталось прежним; это породило на его губах улыбку, в которой было поразительно мало яда или довольства. – Не бойся. Я не причиню тебе вреда. Не теперь… не сейчас.
- С последней нашей встречи мало что изменилось, - сказала Венди, радуясь, что голос выдал едва ли десятую часть всего, что бушевало в её груди. – Вы не брезговали тогда, не вижу, с чего бы вам проявлять великодушие сейчас.
Граф Айлен засмеялся: в этом смехе трещал лёд, расколотый весенним солнцем.
…нет. Что бы она только что ни прочла, это ложь. Или ещё одна иллюзия. А если не ложь и не иллюзия, мама никак не могла отравить папу. Написать, что ты хочешь этого, и действительно это сделать – разные вещи.
Да, родители давно знали Кристиана Ройса. Они с отцом оба были членами клуба «Беррингтон», мистера Ройса приглашали в Морнэй Холл на званые вечера, и со вторым мужем мама познакомилась задолго до смерти первого. Но сблизились они с Кристианом лишь после того, как леди Морнэй овдовела. Венди не нравилось, что мистер Ройс зачастил с визитами в их дом, однако вокруг мамы тогда увивалось много мужчин, которые не отказались бы предложить утешение молодой красивой вдове, разделив с ней опеку над её наследием. Просто Кристиан Ройс оказался привлекательнее и настойчивее других, и за год, минувший со смерти лорда Морнэя до нового маминого брака, успел отогреть её скорбящее сердце и разжечь в нём новую любовь. Именно так, и никак иначе.
Именно так…
- Ох, Венди. – Граф Айлен оперся плечом на книжный шкаф. Достал из кармана табакерку: спокойно, будто перед ним не стоял человек, больше всего на свете жаждущий его смерти. – Ты правда думаешь, что если бы я тривиально хотел твоё тело, я не смог бы его получить? Никогда не задумывалась, почему в ту ночь я не обездвижил тебя, не опоил, не связал магическими путами?
ПРОДОЛЖЕНИЕ ОТ 10.08:
Он до омерзения походил на брата. Даже то, как он выговаривал её имя. «Венди» её называли только они, Ройсы – оба. Она была Виннифред для гувернантки, Фредди для родителей, Винни для приторных леди, собиравшихся в мамином салоне; но Эдвард Ройс в первую же встречу нарёк её так же, как годами раньше Кристиан.
Нет, не буду лгать. Я знала, почему.
Боги, помогите. Как я могу вообще думать об этом? Я никогда не любила Уильяма. Не так, как люблю К. Уильям казался мне стариком, когда я вышла за него, и сейчас он действительно старик, в то время как на моём лице лишь появляются первые морщины. Я терпела его ласки, когда он наведывался в мою спальню. Но он любит меня, он отец моих детей, он стал моим другом. За всю нашу жизнь он ни словом, ни делом не обидел меня. До признания К. одна мысль о том, чтобы привечать чьи-то ухаживания, завести любовника, казалась мне кощунством. Я считала это низким и гадким, обманывать человека, который так нежен и добр со мной. Так как я могу думать о том, о чём я думаю? Но расстаться с К., принять то, что это наше свидание было последним… Его голос и сейчас звучит в моих ушах, стоит в моей голове, он шепчет слова любви и тут же повторяет роковое «но». «Но мы не можем быть вместе». Из-за того, что я замужем. Из-за моего мужа. Из-за Уильяма.
Я пишу сюда, потому что не писать не могу. Я не знаю, с кем ещё поделиться моим ужасом и смятением. Сейчас я перечитаю эти строки и, надеюсь, сама устрашусь своих мыслей, и они навсегда оставят меня. Великая Богиня, помоги, наставь меня на верный путь, избавь от страшного искушения! Я не хочу…»
На этом страница оканчивалась. Венди могла перевернуть её и продолжить, но момент был не самым подходящим – и ей с лихвой хватило и того, что она уже прочла.
Нет. Нет, этого не может быть. Её родители любили друг друга. Её отец правда умер от апоплексического удара. Это был ужасное горе для их семьи, и в его смерти не было ничего подозрительного. Уильяма Морнэя всю жизнь периодически мучили головные боли, к старости только усилившиеся, а семейный лекарь предупреждал: мужчине его возраста стоит следить за весом, бросить курить и не налегать на спиртное. Отец только смеялся и говорил, что всегда жил в своё удовольствие и предпочтёт скорую счастливую смерть долгой несчастной жизни аскета…
- Ты была права. Дорогая графиня Айлен действительно поведала своему дневнику страшную правду, - произнесли сзади, прежде чем Венди услышала стук закрывшейся двери. – И вовсе не ту, что ты, полагаю, хотела узнать.
Когда она обернулась, её спутник уже снял и треуголку, и маску, и капюшон домино, на глазах менявшего цвет с алого на первозданно синий. Провёл рукой по лицу, возвращая глазам сапфирный оттенок, разрушая ту же иллюзию, что на время бала поменяла цвет глаз самой Венди. Скользнул побелевшей перчаткой по горлу, придавая голосу привычное звучание.
Лорд Кристиан Ройс небрежно бросил маску и шляпу на ближайшее кресло. Не оборачиваясь, нашёл ладонью рукоять ключа, который он успел вставить в замочную скважину с внутренней стороны, и Венди вновь отчётливо услышала невидимую мышеловку. Только на сей раз – резкий щелчок, с которым она сработала.
Именно так для неё прозвучал тихий скрежет, с каким повернулся ключ, запирая дверь изнутри.
- Ну здравствуй, Венди, - спрятав ключ в складки плаща, мягко проговорил граф Айлен.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ, в которой мы наблюдаем трогательное воссоединение семейства (09.08)
- Миссис Форбиден, - проговорил Гэбриэл, прогуливаясь с супругой по саду, - я, признаться, прискорбно мало знаю о хозяине дома. Не будете ли так любезны восполнить мой пробел на этот счёт?
На последнем балу в честь Йоля принц-регент шутки ради захотел воскресить великий карнавал, умерший вместе с Венецианской республикой. Затею приняли с энтузиазмом, и балы-маскарады с италийскими масками вошли в моду. Граф Айлен, как выяснилось, от моды отставать не желал, так что в приглашении любезно перечислил маски, которые гости могли выбрать, дабы спрятать светлейшие лики.
Наряд чумного доктора Гэбриэл счёл самым подходящим для себя. Линнет, правда, вежливо выразила сомнение в его уместности – но Гэбриэл решил, что возможность повеселиться, смущая своей мрачной маской окружающих, будет справедливой компенсацией за часы пребывания среди пёстрой стаи лицемерных аристократичных павлинов.
- Прекрасной души человек, но немного скучный, - изящным жестом спрятав зевок за веером, произнесла Линнет. – Такой правильный, что от этой правильности сводит зубы. Ни интрижки, ничего… даже в опере смотрит исключительно на сцену. Из увлечений лишь карты. Он из того типа мужчин, который приводит в восторг матушек, но не их дочерей, если понимаешь. – Глядя на садовую дорожку, озарённую неярким светом магических гирлянд, она тонко улыбнулась. – Их дочерям больше по нраву его брат.
- А он, надо полагать, посещает оперу отнюдь не ради того, чтобы насладиться музыкой.
- Насколько мне известно, он любит музыку, но ему куда больше по нраву те, кто её исполняет. Эдварду Ройсу приписывали романы чуть ли не со всеми ведущими певичками и танцовщицами. Не думаю, что все эти слухи правдивы, но хватит и половины. – Линнет задумчиво посмотрела на статую Диармайда, мимо которой они проходили. – Он тот ещё владыка разбитых сердец, наш лорд Мефистофель. И довольно… эксцентричен. Взял в камердинеры глейстига, представляешь?
Гэбриэл действительно представлял масштаб подобной смелости. Глейстиги были низшими фейри, несчастными порождениями Дивного Народа, не удалившимися на Эмайн в те времена, когда люди стали захватывать господство над миром. Теперь они, как и баньши с брауни, пребывали в положении чуть лучшем, чем индейцы и рабы в колониях: дабы не сталкиваться с людским страхом и злобой, предпочитали жить в своих поселениях, отдалённых от человеческих городов, и существовали в бедности, если не в нищете. Им доверяли лишь черновую работу, а если нанимали в качестве слуг, то на должность не выше садовника или горничной.
Взять глейстига в камердинеры было немалым вызовом обществу, и в своей внутренней характеристике Эдварда Ройса Гэбриэл добавил к его портрету ещё один важный штришок.
- Полагаю, его женитьба окажется тяжёлым ударом для леди де Лер, - продолжила Линнет.
- Леди де Лер?..
- Кэтрин де Лер, вдовствующая герцогиня Рундел. Насколько мне известно, последние пару лет они с Эдвардом… очень близко дружат.
От Гэбриэла не укрылся намёк, скользнувший в придыхании перед концом фразы. И хотя информация определённо была интересной, сейчас его больше интересовало другое.
- Я слышал, у графа Эрона натянутые отношения с братом, - произнёс он.
- Натянутые – мягко сказано. – Линнет резкая перемена темы не смутила: она уже привыкла, что его мысли зачастую далеко опережают привычное течение беседы. – Они не общались восемь лет.
- И граф Айлен всё же пригласил его в свой дом?
- Родственные чувства не так-то просто убить. А графа Эрона не приглашают лишь смешные люди вроде миссис Пэмфри. – По тому, как дрогнули губы жены, не прикрытые маской, Гэбриэл понял, что она поморщилась. – Эти нувориши такие забавные… получили дворянство три поколения назад, а мнят о себе невесть что. Нет, там, где собираются истинные представители haut ton, Эдварду Ройсу рады. Хотя бы потому, что с ним веселее, чем без него.
- И в чём была причина их размолвки?
- Только не говори, что сам не догадываешься. Неужели их титулы не натолкнули тебя на выводы?
- Простите невежество вашего супруга, моя милая. Вы же знаете, я фоморски плохо разбираюсь во всей этой светской шелухе.
- А та история наделала столько шума… - Линнет сложила веер с укоризненным щелчком. – Кристиан, как старший сын, должен был унаследовать титул и майорат графа Эрона. Но старый Ройс завещал титул, земли и состояние Эдварду, в обход законного наследника. Поскольку никому в здравом уме не могло прийти, что граф оставит всё своё состояние не благородному, блистательному, благоразумному Кристиану, а Эдварду – ловеласу, дуэлянту, заядлому картёжнику… да ещё в обход обычного права… в общем, поговаривают, что младший Ройс опоил отца и заставил переписать завещание. А потом и вовсе отравил его. – По кошачьему лику скользнул золотой блик, когда миссис Форбиден чуть повернула голову к мужу. – Он блестящий алхимик, если тебе и это неизвестно.
Это Гэбриэлу было известно. На самом деле ему всегда было известно больше того, чем он показывал. Но казаться более несведущим, чем ты есть, по его мнению являло собой весьма полезную привычку; и сейчас он предпочёл бы узнать разные версии той истории и услышать разные мнения.
Конечно, законы Харлера предусматривали передачу майората младшим сыновьям, – сущее счастье для отцов, чьи наследники не оправдывали ожиданий или марали честь рода. Тем не менее каждый подобный случай был нонсенсом (если не сказать моветоном) и получал широкую огласку в обществе. Кроме того, завещания пэров всегда заверялись магом – он накладывал колдовскую печать, подтверждавшую подлинность, – и изменялись лишь с его вмешательством.
Чтобы решиться на всю эту утомительную возню, у старого Ройса должны были возникнуть очень весомые причины.
- Довольно смело говорить об отравлении, - произнёс Гэбриэл, - учитывая, что никаких доказательств не было.
- Тебе же вроде ничего об этом неизвестно, - заметила миссис Форбиден иронично.
- Простая логика, моя милая. Если бы убедительные доказательства были, не думаю, что Эдварду Ройсу позволили бы так спокойно получить свой майорат. Скорее его со всем уважением сопроводили бы в куда менее приятное место.
- Доказательств и правда не было. Лекари признали смерть абсолютно естественной. Однако блестящему алхимику нетрудно приготовить яд, который не оставит следов. А гибель в общем-то нестарого мужчины, позволявшего себе не больше излишеств, чем любой другой почтенный джентльмен…
- Многие почтенные джентльмены считают нормальными такие излишества, о которых при дамах… по крайней мере, в приличном обществе – предпочитают не говорить.
Граф Айлен, думал Гэбриэл, пока они шли по дорожке, шуршащей под каблуками, и в тёмной воде пруда по его правую руку печально дрожали цветочные лампадки – едва заметно, будто опасаясь, что за дрожь последует кара. Предыдущий граф Айлен. Носивший фамилию Морнэй.
Скажи он это вслух, и слова прозвучали бы невпопад. Но Гэбриэл настолько привык к осторожности, что даже мысли свои опасался доводить до конца. Во всяком случае, в таком месте, где помимо людей, от чьей проницательности сполна защищала маска, находились маги, иным из которых под силу проникнуть в чужой разум.
Смерть старого графа Айлена – отца несчастной Виннифред Морнэй – тоже признали абсолютно естественной.
- Что ни говори, смерть отца была в интересах Эдварда, - словно услышав его мысли, проговорила Линнет. – Не думаю, что граф изменил бы завещание по доброй воле. Говорят, он всегда был равнодушен к младшему сыну, чего не скажешь о старшем… И я не верю, что младший Ройс не знал о внесённых поправках.
Гэбриэл собирался напомнить жене, что веер – надёжный тайник для неосторожной улыбки, но не для неосторожных слов, когда его взгляд привлекло то, на что многие наверняка не обратили бы внимания. Даже не заметили бы в ночи, полной блеска и бликов. Однако вспышка, озарившая изнутри окна на втором этаже особняка, высившегося впереди, слишком походила на то, что служитель Инквизиции едва ли мог с чем-то перепутать.
Огонь, рождённый в полутёмной комнате револьвером, у которого только что спустили курок.
***
- Сними маску, - слова графа Айлена окрасили странные шелестящие нотки. – Больше прятаться нет нужды.
Глядя в его лицо, Венди сдёрнула маску. Отложив её на стол за своей спиной, сняла капюшон домино: всё левой рукой, не опуская кулак правой, готовый к бою. Пальцы окутывало прозрачное марево – зачаток магического барьера, что в любой момент могло развернуться полноценным щитом.
Она хотела, чтобы Кристиан Ройс видел её лицо. Для того и пришла сюда на самом деле – устроить с ним очную ставку. Эдвард сразу сказал: его брат слишком умён, чтобы хранить предмет, который может изобличить его вину и стать поводом для ареста. Что бы ни было написано в дневниках его умершей жены – эти сведения могут помочь, оказаться ценными, но не выведут графа Айлена на чистую воду.
Надо сказать, пока они помогли лишь самому Кристиану Ройсу – в том, чтобы почти выбить Венди из душевного равновесия. И ошеломление, которое отчим должен был увидеть в её лице, ей даже не пришлось разыгрывать: её действительно ошеломили, только вот не тем, что вместо одного брата с ней в комнату-ловушку пришёл другой.
- Похорошела, как и следовало, - сказал граф Айлен, вглядываясь в её лицо пристально, точно скульптор в натурщицу. – А внутри, кажется, изменений даже больше. Но всё ещё заикаешься порой. Это… мило. – Он шагнул вперёд. Венди тут же сделала шаг в сторону, так, чтобы расстояние между ними осталось прежним; это породило на его губах улыбку, в которой было поразительно мало яда или довольства. – Не бойся. Я не причиню тебе вреда. Не теперь… не сейчас.
- С последней нашей встречи мало что изменилось, - сказала Венди, радуясь, что голос выдал едва ли десятую часть всего, что бушевало в её груди. – Вы не брезговали тогда, не вижу, с чего бы вам проявлять великодушие сейчас.
Граф Айлен засмеялся: в этом смехе трещал лёд, расколотый весенним солнцем.
…нет. Что бы она только что ни прочла, это ложь. Или ещё одна иллюзия. А если не ложь и не иллюзия, мама никак не могла отравить папу. Написать, что ты хочешь этого, и действительно это сделать – разные вещи.
Да, родители давно знали Кристиана Ройса. Они с отцом оба были членами клуба «Беррингтон», мистера Ройса приглашали в Морнэй Холл на званые вечера, и со вторым мужем мама познакомилась задолго до смерти первого. Но сблизились они с Кристианом лишь после того, как леди Морнэй овдовела. Венди не нравилось, что мистер Ройс зачастил с визитами в их дом, однако вокруг мамы тогда увивалось много мужчин, которые не отказались бы предложить утешение молодой красивой вдове, разделив с ней опеку над её наследием. Просто Кристиан Ройс оказался привлекательнее и настойчивее других, и за год, минувший со смерти лорда Морнэя до нового маминого брака, успел отогреть её скорбящее сердце и разжечь в нём новую любовь. Именно так, и никак иначе.
Именно так…
- Ох, Венди. – Граф Айлен оперся плечом на книжный шкаф. Достал из кармана табакерку: спокойно, будто перед ним не стоял человек, больше всего на свете жаждущий его смерти. – Ты правда думаешь, что если бы я тривиально хотел твоё тело, я не смог бы его получить? Никогда не задумывалась, почему в ту ночь я не обездвижил тебя, не опоил, не связал магическими путами?
ПРОДОЛЖЕНИЕ ОТ 10.08:
Он до омерзения походил на брата. Даже то, как он выговаривал её имя. «Венди» её называли только они, Ройсы – оба. Она была Виннифред для гувернантки, Фредди для родителей, Винни для приторных леди, собиравшихся в мамином салоне; но Эдвард Ройс в первую же встречу нарёк её так же, как годами раньше Кристиан.
