сложностей, Леста совсем не была готова шарахаться от каждой тени, верещать от вида скелетов, которых видела до этого множество раз, или заниматься еще какой-нибудь странной девчачьей ерундой, которую, видно, ждал от нее будущий спутник и защитник. Так что подтолкнуть его следовало как-то незаметно, исподволь. Еще бы быстро придумать, как!
И будто назло, ни одного стоящего способа в голову не приходило, потому что мешало как следует собраться с мыслями кое-что странное. Пугающий, пробирающий колким морозом ручеек мурашек между лопатками все никак не иссякал, и Леста незаметно повела плечами, пытаясь избавиться от неприятного ощущения.
Она до сих пор так и не поняла, что произошло. Как только парень выхватил свой меч и принял на него первый удар, как только лязгнуло металлом о металл, Леста будто очутилась и здесь, и не здесь одновременно. Она видела мягкие, уверенные движения, видела сосредоточенное лицо, и в то же время видела совсем другое: залитую слепящим солнцем круглую песчаную площадку, фигуру, с ног до головы закованную в доспехи, тяжелый черный меч в ее руках, в котором будто таяло солнце. И другую фигуру, в золотых доспехах, и другой меч, занесенный в яростном замахе для смертельного удара. Первый скелет рассыпался в прах, и в тот же миг в солнечном дне золотой рыцарь обрушил всю свою мощь на соперника. Белое лезвие столкнулось с черным и вдруг треснуло. Леста едва не вскрикнула от непонятного ужаса, дернулась вперед, чуть не выронив факел, и с трудом перевела дыхание, пережидая неожиданный приступ тошноты.
Она все еще была в склепе, а парень как раз ловко уворачивался от второго скелета. Пока он с ним разбирался, Леста успела прийти в себя и даже немного успокоиться, вот только ледяной ручеек до сих пор тек по спине, хотелось забиться в тихий темный угол, свернуться там клубком и немного переждать, или выбраться поскорее на солнце. Откуда-то она знала, что солнце, которое видит каждый день, совсем не похоже на то, другое, раскалявшее песок на круглой площадке. Другое солнце. Даже от одной мысли об этом становилось еще беспокойнее. Леста поспешно сделала еще один шаг назад. И едва не полетела на пол, наступив на что-то мягкое и живое. Раздался пронзительный писк, Леста от неожиданности вскрикнула и от нее же едва не перекинулась, в последний момент чудом сдержавшись. Зато, не успев как следует сориентироваться в пространстве в этом глупом неуклюжем теле, со всей дури вписалась спиной в каменный проем, вскрикнула уже от боли и рухнула прямо на заветный сундук, все-таки выронив факел. И заорала, не стерпев, во весь голос:
— Паразит! Да чтоб тебя крабы драли!
Гадкий Кусок, конечно же, уже удрал и растаял в тенях, только его и видели, но наверняка услышал! Ей бы хоть капельку времени, уж она бы отыскала его и так взгрела… Хотя… противному хорьку ведь и невдомек, что вместо очередной гадости на этот раз он принес ей самую настоящую удачу.
Как парень оказался рядом, она не заметила, пока тот не поднял ее на ноги с чудом, не иначе, уцелевшего сундука. И только собралась вежливо поблагодарить, как услышала откровенно насмешливое:
— “Крабы драли” — это сильно. Цела?
— Да что мне сделается, — легкомысленно отмахнулась Леста. — Подумаешь, какой-то зловредный хорь, дурной косяк и проклятущий сундук.
Хотя об косяк она приложилась, конечно, крепко. Да и сундуку далеко до перины. Растопырил свои углы и ребра, даже упасть на него нормально нельзя — весь побьешься. Болела спина, тянуло бок, и Леста, не спеша отцепляться от надежного, устойчивого спутника, осторожно повела плечами — убедиться, правда ли с ней все так хорошо, как хотелось бы верить.
— Цела, — она уверенно тряхнула косами и отцепилась. — В синяках буду с ног до головы, а так — в порядке.
— А ты удачливая, — сказал он. — Твое счастье, что в проходе ловушки не оказалось. Давай посмотрим, не завалялось ли в этом сундуке чего полезного.
И он, зачем-то не убирая правую руку далеко от меча, левой откинул крышку. Неужто боялся, что оттуда выскочит что-нибудь такое же зловредное, как Кусок, или опасное, как скелеты? Или ждал нападения откуда-то еще?
Внутрь сундука Леста не смотрела — что она там не видела? Даже отступила слегка — почему бы нет, она ведь тоже может опасаться чего-нибудь выскакивающего. А вот за реакцией парня следила внимательно. Обидно было бы упустить что-то яркое и важное.
Раньше в сундуке был идеальный порядок, пока Леста не смешала все в большую привлекательную кучу сокровищ, чтобы не вызывать лишних подозрений у будущего спутника. Аккуратными столбиками, точно по размерам подогнанные друг к другу, она складывала монеты, по углам расставляла три блестящих кувшина с красивым рисунком по пузатому туловищу. В свободном углу одна на другой лежали непонятные бляшки, похожие не то на странные пряжки от ремней, не то на какие-то эмблемы. А в самом центре, на плоском металлическом блюде с красивой чеканкой, были аккуратно разложены всякие симпатичные блестяшки. Были бы тут понятные серьги-кольца-брошки или бусы, Леста взяла бы себе хоть немного, но не было ничего похожего на девичьи украшения, так что все, что лежало сейчас на самом дне ее узелка — это несколько оттертых до яркости монет, таких же, как в сундуке, одна увесистая блестяшка и самое главное сокровище, которое Леста не променяла бы на весь этот сундук с добром.
Свет факела заплясал на бликующем металле, отбросил отсвет на лицо парня. Тот не спешил запускать руки в богатую добычу. Только смотрел, и лицо его было… странным. Непонятным. Леста поняла бы простую, много раз виденную жадность, ту, которая рисует на лицах ясно, как на трактирной вывеске: “И это все мое! Вот свезло так свезло!” — поняла бы и, пожалуй, предпочла бы от такого спутника так или иначе избавиться, пока тот не избавился от нее — быстро и просто, единственным ударом меча. Поняла бы растерянность, когда ждал найти горсточку истертых, потемневших от собственной древности монет сомнительной ценности, а нашел вот это сверкающее и блестящее сокровище. Леста и сама, бывало, чувствовала себя крайне растерянной, глядя на эту кучу: что с ней делать, она не представляла, зато ясно понимала, как опасно владеть таким богатством и как-то выдать себя. Поняла бы восторг от находки, предвкушение, о каком рассказывал Освальд: “Продадим добычу и ка-ак гульнем! Уж так гульнем, весь порт ходуном ходить станет”.
Но ничего такого, понятного, в лице парня она не увидела. Тот рассматривал содержимое сундука с какой-то отстраненной задумчивостью, в которой чудилась не то боль, не то горечь, а может, давняя и сложная забота. Даже жаль стало, что никак не заглянуть в его голову, не подслушать мысли, только угадывать, как там и что.
И вдруг он встряхнулся, будто сбрасывая наваждение. Захлопнул крышку. Выпрямился и сказал:
— Что ж, девушка, если тебе нужно было приданое, теперь ты очень даже богатая невеста. А если здесь найдется еще парочка таких же сундуков, так тебе, пожалуй, и графские дочки позавидуют.
Леста вдруг вообразила себя юной графиней, сытой, отчего-то толстой и ужасно наглой, восседающей на сундуках с сокровищами. Вокруг нее суетились слуги с лакомствами и толпились желающие подружиться, а под дверями караулила толпа женихов, жаждущих добраться не столько до ее роскошного толстого тела и вожделенной руки, сколько до сундуков. Вообразила так ярко, что, не сдержавшись, фыркнула: вот еще глупости какие — было бы о чем тут мечтать и к чему стремиться! Парню с мечом, конечно, неоткуда было знать, что ее совсем не волнуют ни приданое, ни сокровища, ни, тем более, зависть каких-то глупых графских дочек.
— Неужто ты уже забыл наш уговор, господин хороший? — спросила Леста, разглядывая ставшего слишком уж задумчивым, точнее, откровенно погрустневшим, спутника.
— Как раз уговор-то я и помню, — ответил парень. — Горсть старых монет. И, если уж честно, вот эти монеты, — кивнул он на сундук, — да еще два зачарованных меча — вполне неплохая цена за двух неуклюжих мертвяков.
— За мертвяков — может быть, — не стала спорить Леста. — Но нам еще и до порта ехать. Довези меня в целости и забирай это добро с чистой совестью. Хотя… — она покусала губу, неожиданно подумав, что кое-что в дороге ей все-таки может понадобиться. — Немного наверняка придется потратить на пути. Мы ведь поедем в город. А я… — она, чувствуя непонятную растерянность, оглядела себя.
Вещи Леста незаметно стащила из сундука Ренады давным-давно. Та еще была задачка — вздумалось бы Ренаде или Освальду проснуться среди ночи и обнаружить у себя в спальне незнакомую голую девицу — крику было бы на всю деревню, и вряд ли Лесте удалось бы уйти невредимой. Потом пару поношенных юбок — с самого дна, куда Ренада и заглядывала-то в лучшем случае один раз в год, летом, когда перетряхивала и перестирывала все свое добро, — одну тонкую рубаху и старую, кое-где побитую молью теплую жилетку, Леста на цыпочках перетащила в комнату Гнески и Ланса. Дети в середине ночи обычно спали крепко, особенно после правильных песен Лесты. Помурчишь на ухо сначала Гнеске — тихо, тепло и переливчато, потом Лансу — утробно и раскатисто, и спать будут до самого рассвета крепко и сладко.
Горло неожиданно сдавило, Леста торопливо сглотнула, поморгала, стараясь прогнать подкатившие слезы, и тряхнула головой, злясь на глупую память, которая то и дело подсовывала больное и горькое, что все равно никак уже не исправишь.
— Я, сам видишь, не очень-то готова к дороге. Выскочила, в чем была. Поможешь мне купить приличную одежду? А еще нам нужна будет еда, ночлег, да мало ли что еще? Всегда ведь лучше спать под крышей, а не в тележке под голым небом?
— Не всегда, — парень неожиданно ехидно усмехнулся. — Вот и видно, что путешествовать тебе не приходилось. В холод или дождь, конечно, захочется под крышу, но летом я всегда выберу свою тележку, а не голодных трактирных клопов.
Леста передернулась: клопы, блохи и еще какая-нибудь мелкая кровососущая гадость было самым распоследним, с чем ей хотелось бы столкнуться. А парень, повеселев, сказал вдруг:
— И переставай уже меня “господином хорошим” честить. Неловко может получиться, если услышит, кто не надо, и задумается, о чем не нужно. Я Хельмут. Можно — Хельм.
— Хельм так Хельм. А меня Селестой зовут. Но тебе и на Лесту откликнусь. — И подумала с усмешкой: главное, чтобы не Пирогом — так её по глупости с котячьего возраста звали в семье Освальда — а то ка-ак поцарапаю.
— Ладно, Леста, — кивнул Хельм, — давай посмотрим, нет ли где здесь еще такого сундука, а после надо будет сходить к повозке за мешками. Переложить это все, вынести и спрятать среди вещей так, чтобы никто случайно не обнаружил.
Осматривался он осторожно, тщательно, а Леста, наблюдая издали, сидела на безопасном сундуке — вроде как чтобы не путаться под ногами.
Осмотр оставшихся комнат затянулся надолго, но в конце концов выяснилось, что ничего ценного в могильнике больше нет. Она, конечно, пока Хельмут был занят, могла бы и сама сходить к тележке и вернуться обратно, да еще и несколько раз успела бы обернуться, но предлагать не стала — зачем понапрасну давать повод для всяких подозрительных мыслей.
Если уж честно, нафантазировать про нее постороннему человеку можно было столько всего разного, что другой на месте Хельмута запросто принял бы ее хоть за разбойницу, хоть за подосланную кем-нибудь для отвода глаз пособницу бандитов, и наверняка бы остерегался опасных неожиданностей, а может, и спиной опасался бы поворачиваться. Хотя… кто их разберет этих странствующих рыцарей-дворян. Небось, им девчонки деревенской опасаться — несмываемый позор, кто узнает — на смех поднимет.
В любом случае она не спросила, а он не предложил. Вот и получилось, что за мешками они отправились, когда солнце уже уверенно ползло к закату. А когда загрузили все добро в повозку, уже и вовсе начало смеркаться. С другой стороны, может, так и лучше — меньше любопытных глаз, хотя какие здесь теперь глаза, чьи… Леста вздохнула и потерла давно бурчавший с голодухи живот. И тут Хельм спросил:
— Скажи-ка, ты не испугаешься заночевать в этом погребе? Думается мне, там будет поспокойнее, чем устраивать лагерь в лесу на ночь глядя. А еще недурно было бы поесть. Можно тебе доверить сварить похлебку на костре?
— Доверить–то, конечно, можно, — усмехнулась Леста. — Но на твоем месте я бы так рисковать не стала. Останешься и без продуктов, и без ужина. А погреба чего бояться — мертвяки снизу не наползут, нечему там больше наползать, а здесь, — она пожала плечами, — хоть крыша над головой имеется.
— Надо же, а я думал, что любая деревенская девчонка шутя управится с такой задачей, — подначил он, вроде бы смеясь, но взгляд стал вдруг неприятно цепким, пристальным, почти таким, каким он смотрел на мертвяков в кургане. Ненадолго, но Леста успела заметить. А после махнул рукой на тележку и сказал: — Поройся там, одеяла от крупы уж точно должна отличить. Я займусь ужином, а ты сообрази, как нам разместиться на ночь.
И, не дожидаясь ответа, принялся ломать и стаскивать в кучу сухие ветки — а их здесь хватало.
Что там надо было соображать, Леста не поняла. В обычной постели ведь главное что? Более-менее надежный угол, сухой и относительно теплый. А в походной постели? То же самое, или что-то другое? Вчера, например, Хельмут просто спал в телеге, без всяких особых предосторожностей. А у погреба и так есть стены и крыша. На взгляд Лесты — вполне надежное укрытие. Особенно если лечь у стены, чтобы со спины не подкрался даже Кусок. А чтобы ни с какой стороны не поддувало, замотаться в одеяло. Благо, одеялами Хельмут запасся основательно. Пожалуй, и нескольких попутчиков запросто мог бы подобрать.
Когда Леста вышла из хижины, Хельмут уже успел развести костер и подвесить над огнем котелок, и в нем уже даже кипела похлебка и вкусно пахла кашей, салом и луком. Леста глубоко и расслабленно вдохнула влажный от близкой воды ночной воздух. Что бы ни случилось дальше, на ближайшее будущее она все-таки нашла себе подходящего человека.
“Селеста”, — в который раз мысленно повторил Хельм. Имя крутилось в голове и не уходило, да и с чего бы ему уходить, когда сама Леста крутилась рядом? Сначала таскала в погреб одеяла, потом отошла к ручью, поплескалась там — Хельм не оглядывался, но почему-то очень ясно представлял, как она заходит в воду, подобрав юбку до колен, а то и выше, как плескает водой в лицо, и хотелось обернуться и посмотреть. И он ворошил прогоревшие ветки в костре и подкидывал новые, мешал похлебку, а в голове так и крутился вопрос: кто же она, Селеста?
Не называют такими именами деревенских девчонок. Это имя благородной дамы, и то не всякой, очень уж похоже на иноземное.
А еще деревенские девчонки суеверны. Даже если найдется среди них оторва, что не боится мертвяков и не испугается полезть в захоронение в надежде на добычу, при виде ходячих скелетов уж самое малое — начнет молитвы светлым богам бормотать и обережные знаки творить.
Ну а выросшую в деревне девушку, которая не умеет на костре ужин приготовить, Хельм даже и представить себе не мог.
И будто назло, ни одного стоящего способа в голову не приходило, потому что мешало как следует собраться с мыслями кое-что странное. Пугающий, пробирающий колким морозом ручеек мурашек между лопатками все никак не иссякал, и Леста незаметно повела плечами, пытаясь избавиться от неприятного ощущения.
Она до сих пор так и не поняла, что произошло. Как только парень выхватил свой меч и принял на него первый удар, как только лязгнуло металлом о металл, Леста будто очутилась и здесь, и не здесь одновременно. Она видела мягкие, уверенные движения, видела сосредоточенное лицо, и в то же время видела совсем другое: залитую слепящим солнцем круглую песчаную площадку, фигуру, с ног до головы закованную в доспехи, тяжелый черный меч в ее руках, в котором будто таяло солнце. И другую фигуру, в золотых доспехах, и другой меч, занесенный в яростном замахе для смертельного удара. Первый скелет рассыпался в прах, и в тот же миг в солнечном дне золотой рыцарь обрушил всю свою мощь на соперника. Белое лезвие столкнулось с черным и вдруг треснуло. Леста едва не вскрикнула от непонятного ужаса, дернулась вперед, чуть не выронив факел, и с трудом перевела дыхание, пережидая неожиданный приступ тошноты.
Она все еще была в склепе, а парень как раз ловко уворачивался от второго скелета. Пока он с ним разбирался, Леста успела прийти в себя и даже немного успокоиться, вот только ледяной ручеек до сих пор тек по спине, хотелось забиться в тихий темный угол, свернуться там клубком и немного переждать, или выбраться поскорее на солнце. Откуда-то она знала, что солнце, которое видит каждый день, совсем не похоже на то, другое, раскалявшее песок на круглой площадке. Другое солнце. Даже от одной мысли об этом становилось еще беспокойнее. Леста поспешно сделала еще один шаг назад. И едва не полетела на пол, наступив на что-то мягкое и живое. Раздался пронзительный писк, Леста от неожиданности вскрикнула и от нее же едва не перекинулась, в последний момент чудом сдержавшись. Зато, не успев как следует сориентироваться в пространстве в этом глупом неуклюжем теле, со всей дури вписалась спиной в каменный проем, вскрикнула уже от боли и рухнула прямо на заветный сундук, все-таки выронив факел. И заорала, не стерпев, во весь голос:
— Паразит! Да чтоб тебя крабы драли!
Гадкий Кусок, конечно же, уже удрал и растаял в тенях, только его и видели, но наверняка услышал! Ей бы хоть капельку времени, уж она бы отыскала его и так взгрела… Хотя… противному хорьку ведь и невдомек, что вместо очередной гадости на этот раз он принес ей самую настоящую удачу.
Прода от 15.04.2024, 09:09
Как парень оказался рядом, она не заметила, пока тот не поднял ее на ноги с чудом, не иначе, уцелевшего сундука. И только собралась вежливо поблагодарить, как услышала откровенно насмешливое:
— “Крабы драли” — это сильно. Цела?
— Да что мне сделается, — легкомысленно отмахнулась Леста. — Подумаешь, какой-то зловредный хорь, дурной косяк и проклятущий сундук.
Хотя об косяк она приложилась, конечно, крепко. Да и сундуку далеко до перины. Растопырил свои углы и ребра, даже упасть на него нормально нельзя — весь побьешься. Болела спина, тянуло бок, и Леста, не спеша отцепляться от надежного, устойчивого спутника, осторожно повела плечами — убедиться, правда ли с ней все так хорошо, как хотелось бы верить.
— Цела, — она уверенно тряхнула косами и отцепилась. — В синяках буду с ног до головы, а так — в порядке.
— А ты удачливая, — сказал он. — Твое счастье, что в проходе ловушки не оказалось. Давай посмотрим, не завалялось ли в этом сундуке чего полезного.
И он, зачем-то не убирая правую руку далеко от меча, левой откинул крышку. Неужто боялся, что оттуда выскочит что-нибудь такое же зловредное, как Кусок, или опасное, как скелеты? Или ждал нападения откуда-то еще?
Внутрь сундука Леста не смотрела — что она там не видела? Даже отступила слегка — почему бы нет, она ведь тоже может опасаться чего-нибудь выскакивающего. А вот за реакцией парня следила внимательно. Обидно было бы упустить что-то яркое и важное.
Раньше в сундуке был идеальный порядок, пока Леста не смешала все в большую привлекательную кучу сокровищ, чтобы не вызывать лишних подозрений у будущего спутника. Аккуратными столбиками, точно по размерам подогнанные друг к другу, она складывала монеты, по углам расставляла три блестящих кувшина с красивым рисунком по пузатому туловищу. В свободном углу одна на другой лежали непонятные бляшки, похожие не то на странные пряжки от ремней, не то на какие-то эмблемы. А в самом центре, на плоском металлическом блюде с красивой чеканкой, были аккуратно разложены всякие симпатичные блестяшки. Были бы тут понятные серьги-кольца-брошки или бусы, Леста взяла бы себе хоть немного, но не было ничего похожего на девичьи украшения, так что все, что лежало сейчас на самом дне ее узелка — это несколько оттертых до яркости монет, таких же, как в сундуке, одна увесистая блестяшка и самое главное сокровище, которое Леста не променяла бы на весь этот сундук с добром.
Свет факела заплясал на бликующем металле, отбросил отсвет на лицо парня. Тот не спешил запускать руки в богатую добычу. Только смотрел, и лицо его было… странным. Непонятным. Леста поняла бы простую, много раз виденную жадность, ту, которая рисует на лицах ясно, как на трактирной вывеске: “И это все мое! Вот свезло так свезло!” — поняла бы и, пожалуй, предпочла бы от такого спутника так или иначе избавиться, пока тот не избавился от нее — быстро и просто, единственным ударом меча. Поняла бы растерянность, когда ждал найти горсточку истертых, потемневших от собственной древности монет сомнительной ценности, а нашел вот это сверкающее и блестящее сокровище. Леста и сама, бывало, чувствовала себя крайне растерянной, глядя на эту кучу: что с ней делать, она не представляла, зато ясно понимала, как опасно владеть таким богатством и как-то выдать себя. Поняла бы восторг от находки, предвкушение, о каком рассказывал Освальд: “Продадим добычу и ка-ак гульнем! Уж так гульнем, весь порт ходуном ходить станет”.
Но ничего такого, понятного, в лице парня она не увидела. Тот рассматривал содержимое сундука с какой-то отстраненной задумчивостью, в которой чудилась не то боль, не то горечь, а может, давняя и сложная забота. Даже жаль стало, что никак не заглянуть в его голову, не подслушать мысли, только угадывать, как там и что.
И вдруг он встряхнулся, будто сбрасывая наваждение. Захлопнул крышку. Выпрямился и сказал:
— Что ж, девушка, если тебе нужно было приданое, теперь ты очень даже богатая невеста. А если здесь найдется еще парочка таких же сундуков, так тебе, пожалуй, и графские дочки позавидуют.
Прода от 18.04.2024, 16:33
Леста вдруг вообразила себя юной графиней, сытой, отчего-то толстой и ужасно наглой, восседающей на сундуках с сокровищами. Вокруг нее суетились слуги с лакомствами и толпились желающие подружиться, а под дверями караулила толпа женихов, жаждущих добраться не столько до ее роскошного толстого тела и вожделенной руки, сколько до сундуков. Вообразила так ярко, что, не сдержавшись, фыркнула: вот еще глупости какие — было бы о чем тут мечтать и к чему стремиться! Парню с мечом, конечно, неоткуда было знать, что ее совсем не волнуют ни приданое, ни сокровища, ни, тем более, зависть каких-то глупых графских дочек.
— Неужто ты уже забыл наш уговор, господин хороший? — спросила Леста, разглядывая ставшего слишком уж задумчивым, точнее, откровенно погрустневшим, спутника.
— Как раз уговор-то я и помню, — ответил парень. — Горсть старых монет. И, если уж честно, вот эти монеты, — кивнул он на сундук, — да еще два зачарованных меча — вполне неплохая цена за двух неуклюжих мертвяков.
— За мертвяков — может быть, — не стала спорить Леста. — Но нам еще и до порта ехать. Довези меня в целости и забирай это добро с чистой совестью. Хотя… — она покусала губу, неожиданно подумав, что кое-что в дороге ей все-таки может понадобиться. — Немного наверняка придется потратить на пути. Мы ведь поедем в город. А я… — она, чувствуя непонятную растерянность, оглядела себя.
Вещи Леста незаметно стащила из сундука Ренады давным-давно. Та еще была задачка — вздумалось бы Ренаде или Освальду проснуться среди ночи и обнаружить у себя в спальне незнакомую голую девицу — крику было бы на всю деревню, и вряд ли Лесте удалось бы уйти невредимой. Потом пару поношенных юбок — с самого дна, куда Ренада и заглядывала-то в лучшем случае один раз в год, летом, когда перетряхивала и перестирывала все свое добро, — одну тонкую рубаху и старую, кое-где побитую молью теплую жилетку, Леста на цыпочках перетащила в комнату Гнески и Ланса. Дети в середине ночи обычно спали крепко, особенно после правильных песен Лесты. Помурчишь на ухо сначала Гнеске — тихо, тепло и переливчато, потом Лансу — утробно и раскатисто, и спать будут до самого рассвета крепко и сладко.
Горло неожиданно сдавило, Леста торопливо сглотнула, поморгала, стараясь прогнать подкатившие слезы, и тряхнула головой, злясь на глупую память, которая то и дело подсовывала больное и горькое, что все равно никак уже не исправишь.
— Я, сам видишь, не очень-то готова к дороге. Выскочила, в чем была. Поможешь мне купить приличную одежду? А еще нам нужна будет еда, ночлег, да мало ли что еще? Всегда ведь лучше спать под крышей, а не в тележке под голым небом?
— Не всегда, — парень неожиданно ехидно усмехнулся. — Вот и видно, что путешествовать тебе не приходилось. В холод или дождь, конечно, захочется под крышу, но летом я всегда выберу свою тележку, а не голодных трактирных клопов.
Леста передернулась: клопы, блохи и еще какая-нибудь мелкая кровососущая гадость было самым распоследним, с чем ей хотелось бы столкнуться. А парень, повеселев, сказал вдруг:
— И переставай уже меня “господином хорошим” честить. Неловко может получиться, если услышит, кто не надо, и задумается, о чем не нужно. Я Хельмут. Можно — Хельм.
— Хельм так Хельм. А меня Селестой зовут. Но тебе и на Лесту откликнусь. — И подумала с усмешкой: главное, чтобы не Пирогом — так её по глупости с котячьего возраста звали в семье Освальда — а то ка-ак поцарапаю.
Прода от 22.04.2024, 18:03
— Ладно, Леста, — кивнул Хельм, — давай посмотрим, нет ли где здесь еще такого сундука, а после надо будет сходить к повозке за мешками. Переложить это все, вынести и спрятать среди вещей так, чтобы никто случайно не обнаружил.
Осматривался он осторожно, тщательно, а Леста, наблюдая издали, сидела на безопасном сундуке — вроде как чтобы не путаться под ногами.
Осмотр оставшихся комнат затянулся надолго, но в конце концов выяснилось, что ничего ценного в могильнике больше нет. Она, конечно, пока Хельмут был занят, могла бы и сама сходить к тележке и вернуться обратно, да еще и несколько раз успела бы обернуться, но предлагать не стала — зачем понапрасну давать повод для всяких подозрительных мыслей.
Если уж честно, нафантазировать про нее постороннему человеку можно было столько всего разного, что другой на месте Хельмута запросто принял бы ее хоть за разбойницу, хоть за подосланную кем-нибудь для отвода глаз пособницу бандитов, и наверняка бы остерегался опасных неожиданностей, а может, и спиной опасался бы поворачиваться. Хотя… кто их разберет этих странствующих рыцарей-дворян. Небось, им девчонки деревенской опасаться — несмываемый позор, кто узнает — на смех поднимет.
В любом случае она не спросила, а он не предложил. Вот и получилось, что за мешками они отправились, когда солнце уже уверенно ползло к закату. А когда загрузили все добро в повозку, уже и вовсе начало смеркаться. С другой стороны, может, так и лучше — меньше любопытных глаз, хотя какие здесь теперь глаза, чьи… Леста вздохнула и потерла давно бурчавший с голодухи живот. И тут Хельм спросил:
— Скажи-ка, ты не испугаешься заночевать в этом погребе? Думается мне, там будет поспокойнее, чем устраивать лагерь в лесу на ночь глядя. А еще недурно было бы поесть. Можно тебе доверить сварить похлебку на костре?
— Доверить–то, конечно, можно, — усмехнулась Леста. — Но на твоем месте я бы так рисковать не стала. Останешься и без продуктов, и без ужина. А погреба чего бояться — мертвяки снизу не наползут, нечему там больше наползать, а здесь, — она пожала плечами, — хоть крыша над головой имеется.
— Надо же, а я думал, что любая деревенская девчонка шутя управится с такой задачей, — подначил он, вроде бы смеясь, но взгляд стал вдруг неприятно цепким, пристальным, почти таким, каким он смотрел на мертвяков в кургане. Ненадолго, но Леста успела заметить. А после махнул рукой на тележку и сказал: — Поройся там, одеяла от крупы уж точно должна отличить. Я займусь ужином, а ты сообрази, как нам разместиться на ночь.
И, не дожидаясь ответа, принялся ломать и стаскивать в кучу сухие ветки — а их здесь хватало.
Что там надо было соображать, Леста не поняла. В обычной постели ведь главное что? Более-менее надежный угол, сухой и относительно теплый. А в походной постели? То же самое, или что-то другое? Вчера, например, Хельмут просто спал в телеге, без всяких особых предосторожностей. А у погреба и так есть стены и крыша. На взгляд Лесты — вполне надежное укрытие. Особенно если лечь у стены, чтобы со спины не подкрался даже Кусок. А чтобы ни с какой стороны не поддувало, замотаться в одеяло. Благо, одеялами Хельмут запасся основательно. Пожалуй, и нескольких попутчиков запросто мог бы подобрать.
Когда Леста вышла из хижины, Хельмут уже успел развести костер и подвесить над огнем котелок, и в нем уже даже кипела похлебка и вкусно пахла кашей, салом и луком. Леста глубоко и расслабленно вдохнула влажный от близкой воды ночной воздух. Что бы ни случилось дальше, на ближайшее будущее она все-таки нашла себе подходящего человека.
Прода от 25.04.2024, 09:30
ГЛАВА 5
“Селеста”, — в который раз мысленно повторил Хельм. Имя крутилось в голове и не уходило, да и с чего бы ему уходить, когда сама Леста крутилась рядом? Сначала таскала в погреб одеяла, потом отошла к ручью, поплескалась там — Хельм не оглядывался, но почему-то очень ясно представлял, как она заходит в воду, подобрав юбку до колен, а то и выше, как плескает водой в лицо, и хотелось обернуться и посмотреть. И он ворошил прогоревшие ветки в костре и подкидывал новые, мешал похлебку, а в голове так и крутился вопрос: кто же она, Селеста?
Не называют такими именами деревенских девчонок. Это имя благородной дамы, и то не всякой, очень уж похоже на иноземное.
А еще деревенские девчонки суеверны. Даже если найдется среди них оторва, что не боится мертвяков и не испугается полезть в захоронение в надежде на добычу, при виде ходячих скелетов уж самое малое — начнет молитвы светлым богам бормотать и обережные знаки творить.
Ну а выросшую в деревне девушку, которая не умеет на костре ужин приготовить, Хельм даже и представить себе не мог.
