Глава 1. Вспоминая, забывай

       Память у меня превосходная, но короткая.
       NN
       
       Писем Михаил Иосифович Профатилов не ждал, газет не выписывал и поэтому в почтовый ящик заглядывал крайне редко. Те же, кто хотел порадовать его своими эпистолами, давным-давно переселились в Интернет и шлют на мыло всякую белиберду. Сообщения эти Михаил удаляет не читая, жалуется на спам, но они всё равно шлют. И зачем только столько времени и сил тратят?
       
       Сегодня был как раз тот самый редкий случай, когда Профатилов заглянул в почтовый ящик, освобождая его для новой порции яблочных огрызков, пустых сигаретных пачек, семечковой шелухи, стёклышек, палочек и другого мусора, натасканного неутомимыми соседями и их детьми. В пепле рекламного сора, сожженного накануне почтовыми санитарами - добрыми пироманами, на пол парадной выпал неброский казённый конверт. Внутри - угрюмая бумага, повестка с лиловым штампом в левом верхнем углу и скучным текстом: мол, уважаемый гражданин М.И. Профатилов, вам надлежит явиться в такой-то кабинет к дознавателю такому-то. В случае неявки вы можете быть доставлены принудительно. «Принудительно - это как?» - задумался Михаил Иосифович. - «Буду упираться ногами в дверные косяки, цепляться за портьеры, хватать руками лестничные ограждения, обдирая ногти, а меня будут волочь, охаживая сапогами по ребрам? Вываляют в грязи, бросят бесчувственным кулем в грузовик, усядутся сверху, прижмут задами к занозистым доскам кузова и увезут в непроглядную ночь? Произошла нелепая ошибка, иначе какого им от М.И. Профатилова, надо?»
       
       Телефон дознавателя оказался общим. И поговорить с самим, выяснить причину вызова на дознание, никак не удавалось: то он вышел, то на совещании, то на задании, то позвоните завтра. А завтра трубку брал другой человек и объяснения начинались сначала – замкнутый круг, разорвать который, видимо, могло только личное появление у дознавателя. А дата явки неукоснительно приближается. И вот уже завтра. И хотя выползать из дома на летний солнцепёк не было ни малейшего желания, придётся ехать.
       
       «Ладно уж, с утра по холодку мотнусь, выясню, в чём дело.» - решил Михаил.
       
       
       
       Дознаватель оказался молодым здоровенным детиной – косая сажень в плечах. Румян, светел и радостно лучист от молодых лет своих и наполняющей силы.
       
       - Василий, - представился он, и быстро поправился, залившись юношеским румянцем от щеки к щеке, - Василий Николаевич Рябоконь.
       
       Карьерная скачка начинала в этом прокуренном сослуживцами обшарпанном кабинете призовой забег, и он намерен в нём участвовать. Там, далеко в конце, за финишной чертой, сияли большие звёзды на шитых золотом погонах, мерцали рядами ордена, бронзовели под муаром медали на суконной груди. Там ждали его просторные полутёмные начальственные кабинеты, большие и быстрые командирские автомобили со спецсигналами, хорошие зарплаты и уютное жильё. И много чего ещё, что и не разглядишь пока в голубой дали этого завтра.
       
       Жизнь даёт каждому свой шанс, и мало того, что шанс этот нельзя проглядеть, проспать – вот он, бери! - его надо ещё суметь реализовать. А иначе так и простоишь, ссутулясь, скукожась, вглядываясь из под старческой пергаментной руки в коричневых пятнышках слезящимися глазами в беспросветную безнадёгу.
       
       Начинающий дознаватель решил чуть-чуть подтолкнуть судьбу в дряблые ягодицы – чего ждать? Эта жизнь принадлежит молодым! Из под вороха пустых и гиблых дел, которые на него, свежеиспеченного красно-дипломного выпускника спихнули старшие товарищи, он выдернул одно - о подмётной листовке на выборах мэра приморского города Свободно. Походя в никчемной бумажонке зацепили известных и уважаемых людей, чьи имена слышны от столицы до окраин. И, задав делу правильный политический вектор, румянощёкий Василий Николаевич решил, что это он и есть – его шанс. С этого момента пустяковую бумажную канитель, не стоящую и выеденного яйца, он рьяно попытался завинтить в круто сваренное дело.
       
       Спустя время после окончания избирательной кампании сосущая душу черная досада от поражения никак не давала проигравшим покоя – мы, такие классные, сильные, умные, богатые и замечательные во всём, чего не коснись, и вдруг проиграли. Почему? Кто в этом виноват, кто возместит немереные затраты? И хотя пересматривать результаты выборов никто не намерен, упаси Боже, и победившему мэру поклялись служить верой и правдой – в доказательство чего готовы хоть землю жрать, но… осадочек остался. Ведь кто-то же всё-таки виноват. И если не мы, так кто же? А так выходит - сами дураки. Но это же не так. Скорее всего, виноваты вороватые штабисты, растащившие потными, липкими ручонками по карманам-мешкам кандидатские денежки. А ещё ленивые агитаторы, сваливавшие агитки прямиком в помойку вместо того, чтобы нести их по домам. И, конечно же, виноваты беспринципные черные пиарщики – подонки без чести и совести, вывалявшие их, таких непорочных, в дерьме – не отмыться. А честное имя – единственное, что у них осталось, и марать его никому не позволено, а посему требуем сатисфакции. Уж больно хочется за свой позор кому-нибудь по мордасам нахлестать.
       
       Рвение молодого дознавателя проигравшие выборы фигуранты заметили и недвусмысленно намекнули, что готовы замолвить словечко о нём там, наверху, чуть ли не в самих лазурных небесах, после успешного завершения здесь, на земле, этого скандального дела. Негодяев надо найти и наказать!
       
       Но от сказанного до сделанного – большой шаг. Как не тужился дознаватель, подонки не находились. Перепуганные бабки-агитаторши на негодяек явно не тянули. Штабистами у кандидатов, как выяснилось, были люди свои – родственники да подчинённые – тоже не то. Пиар-команды и пиар-специалисты растаяли после выборов мэра, как утренний туман, рассеялись бусинами по стране – поди собери. И хотя избирательная кампания мэра Свободно отдавала криминальным душком, выкатить лошадиные предъявы абсолютно некому.
       
       
       
       Дознаватель усадил Профатилова в самый дальний угол за расшатанный стол, сам сел напротив и потянул из серой папки бланк протокола.
       
       - Хочу поговорить с вами, Михаил Иосифович, о вашей недавней работе в городе Свободно.
       
       Вместе с бумагой, как бы невзначай, вывалилась пачка фотографий, рассыпалась веером по столу, не увидеть изображения нельзя. Жуткие снимки трупов.
       
       - Узнаёте кого? – спросил Рябоконь. - Тут и ваши хорошие знакомые есть. Вот, например, - он радостно ткнул пальцем в какую-то скрюченную чёрную головешку, сфотографированную на белой простыне, – ваш друг Звонарёв.
       
       Таким Серёгу Михаил не видел никогда – хоронили его в закрытом гробу. Профатилов отпрянул назад, сбросив фото на пол, вскочил из-за стола.
       
       - Ну-ну, Михаил Иосифович, спокойней! – прикрикнул Василий Николаевич. - Шагаете по трупам, господин имиджмейкер? – то ли спросил, то ли констатировал дознаватель, собирая рассыпавшиеся по полу фотографии.
       
       - Что?
       
       - Многовато покойников для одной избирательной кампании. Кошмары по ночам не мучают?
       
       - Да как вы…
       
       - И мальчики кровавые в глазах?
       
       - Что вы несете? – ступор от неожиданного ментовского наезда смыла волна накатившего бешенства. Голос Профатилова звенел от негодования. - Да что вы себе позволяете, товарищ?
       
       - Ну-ну! Не кипятитесь, – дознаватель широкой улыбкой отодвинул румяные щеки к ушам, поднял руки вверх, словно капитулируя под натиском Михаила Иосифовича. - Я же пошутил. Без протокола. Пока.
       

       
       Глава 2. Где тебя черти носят?

       
       А что, если я лучше своей репутации.
       Пьер Бомарше
       
       
       Профатилов понял, что на этот раз крепко влип. Надо что-то делать. Спасаться. Но невозможно даже пошевелиться. Кто-то держал голову, не давая повернуть ее ни в право, ни влево. Да так цепко, что занемели затылок и шея. Лоб взмок. Он хотел смахнуть пот с лица, но руки тоже держали. Капельки скатывались в ложбинки уголков глаз. Как слезы. А может, это слезы? К затылку приставили дрель. Сверло зло хватает волосы, кожу, череп. «Гыр-р! Гры-р-р-ры!» Голову дергает рывками. «Гыр-р! Гры-р-р-ры!» От ужаса Михаил пытается кричать, но язык намертво присох к небу, и вместо крика получается слабый, неслышный миру стон.
       
       Разевает беспомощно по-рыбьи рот, давится стоном и, наконец, глубоко и судорожно вздохнув, просыпается, раскисший в поту. Его нехотя отпускают те, невидимые, так и не показав лиц. Отпускают руки и ноги. Отводят от башки сверло…
       
       
       
       По столу, как заведенный, елозит на виброзвонке мобильник: «Гыр-р! Гры-р-р-ры! Гыр-гыр!»
       
       - Чтоб ты провалился, сука!
       
       Телефон словно принял команду и пополз к краю стола. Немного задумался на краю, и кинулся на пол, расколовшись спелым орехом на две половинки. Виброзвонок стих.
       
       - Так-то будет лучше.
       
       Но лучше не стало. От поднятой над подушкой головы замутило все остальное. Вразнобой затрепетало в груди сердце и затряслись поджилки. Новой волной накатил холодный, мерзкий пот. Дико болело справа под ребром.
       
       «Ну, вот и все! Похоже, подыхаю…» - пронеслось в голове - «Интересно, где?»
       
       Михаил огляделся. «О, хоум! Свит, хоум!» Родной и знакомый до боли офисный кабинет. Он встал и нетвердой походкой шалтая-болтая направился в ванную, держась за стены.
       
       «С какого хрена я так нажрался водки? Или вина? Зачем я вообще нажрался-то?» Профатилов пытался вспомнить, что он пил вчера, и никак не мог. «Можно подумать я семь лет не пил… водки? Или все-таки не водки? Судя по сушняку, напитки были разные. Боже мой, неужели все люди с перепою страдают так же?»
       
       И тут Михаил вспомнил все. И что пили, и с кем, и по какому поводу…
       
       
       
       Его старинный приятель грек, со странным в наших землях именем Одиссей, получил сигнальный экземпляр своего романа и хороший по провинциальным меркам гонорар от какого-то столичного издательства. Книгу он писал долго и мучительно, изводя Михаила расспросами о выборах, кандидатах и пиарщиках – требуя фактуры и подробностей. Бесконечно переписывал, то вводя новых героев, то «убивая» старых. Роман получился живой и динамичный. Схватки, погони, убийства круто замешанные на выборах депутата парламента. Все, как водится, по законам жанра. И читался роман легко и с удовольствием. Первый раз. Но так как Одиссей все время что-то переделывал, то постоянно просил Михаила перечитать то один вариант романа, то другой.
       
       Где-то на пятом варианте Профатилов взбунтовался и отказался читать Одиссеевы повествования напрочь.
       
       - Пойми, Одиссей, ты убиваешь мою веру в тебя как гениального писателя.
       
       Слова эти литератора потрясли, и больше ничего на читку другу он не приносил.
       
       И вот, наконец, роман вышел в свет.
       
       - Это надо отметить! – кричал счастливый Одиссей в телефонной трубке. - Сегодня же!
       
       
       
       Он закатил ужин в ресторане. Собрались хорошие, интеллигентные люди, большинство из которых Михаил Иосифович знал. Гости во всю нахваливали Одиссея, сплетничали о знакомых и налегали на рыбное и мясное. Писатель просто лоснился от счастья. Все складывалось замечательно.
       
       К полуночи за столом остались только самые стойкие. «Искровцы», как назвал их Михаил. Ужин себя исчерпал, но хмельной народ требовал продолжения банкета. Решено было где-нибудь догнаться. Веселая компания сначала зарулила в тесный бар, где даже у стойки все не поместились. Пришлось пить вино, меняя друг друга, как часовые мавзолея. «Пост сдал! Пост принял!»
       
       Потом махнули в казино – но там полный скушняк и уныние за столами. Выпили за удачу. Но, видимо, сегодня не перло. И, наконец, попали в ночной клуб, где веселье вспыхнуло с новой силой. В компанию сами собой органично вплелись яркие, лёгкие и шумные клубные девицы. Народ отрывался на танц-поле и у барной стойки. Пили разноцветные коктейли. Всем было хорошо и весело. Компания стала таять, когда уже светало. Первым исчез Одиссей с эффектной блондинкой.
       
       Профатилов взялся отвезти домой какую-то девицу. Такую же пьяную и дурную, как и он сам. Она попыталась раздеться в салоне, но передумала. Сделала быстрый, судорожный минет и выпорхнула из авто. Ни лица, ни имени он не запомнил.
       
       На автопилоте добрался до работы. Бросил на стоянке машину и направился в офис. Было неприлично рано, и в пустом здании дежурил только вахтер.
       
       
       
       - Шли бы вы домой, Михаил Иосифович, отдохнуть, – мягко посоветовал он, видя состояние вошедшего.
       
       - Какое там отдохнуть! Работать надо! Работать! – решительно прошел к лифту Михаил.
       
       - Так ведь суббота сегодня, Михаил Иосифович, суббота! – добавил в след вахтер.
       
       Но Профатилов уже поднялся к себе в офис. На этом «завод» кончился. Не снимая пиджака, он прилег на диван, и тут же обрубился.
       
       
       
       «Надо позвонить жене, - встрепенулся Михаил и двинул к столу. По-прежнему мутило. - И подлечиться, - на полу что-то хрустнуло. Он посмотрел под ноги, - …и купить новый мобильник».
       
       - Ты - свинья! - ледяным тоном заявила жена и повесила трубку.
       
       Михаил набрал снова.
       
       - Маня, я помираю!
       
       - Выживешь! Это хорошие люди быстро умирают! А ты будешь жить долго и нудно!
       
       - Тебе привет от Одиссея!
       
       - Вы оба свиньи! – тем же тоном подвела итог разговора жена и снова повесила трубку. Больше к телефону она не подходила.
       
       
       
       Михаил разворошил аптечку, выклевал оттуда цитрамон и запил его флакончиком боярышника. Подошел к зеркалу и оглядел себя, помятого с головы до пят. От красавца-мужчины средних лет и приятной наружности не осталось и следа.
       
       «Судя по морде лица, вчера мы дали джазу». Мягкий льняной костюм был, как из жопы, сказала бы Маня. На брюках, где неловко тыкалась пьяными губами его новая знакомая, остались следы яркой помады. Пиджак икрился блестками, осыпавшимися с клубных девиц в «грязных танцах».
       
       - Да уж, погуляли! – сказал себе в зеркало Михаил и пошел переодеваться.
       
       
       
       Миша и Маня познакомились несколько лет назад. На чужбине. Случайно. Так думал Михаил. А Маня его не разубеждала.
       
       Хотя у неё была своя версия.
       
       Вылет задерживался. С чартерными рейсами всегда хоть что-то да не так. Выяснить же причину задержки практически невозможно. Да и не у кого. После часа тупого ожидания в аэропорту Ататюрк, представитель турфирмы, молодой парняга в шлёпанцах на босу ногу, майке и мятых льняных штанах, отвечавший за самолёт, исчез. Правда весь этот час он честно пытался успокоить занервничавший народ. Звонил на родину. Требовал объяснить. Повышал голос. И даже пару раз сорвался на визг. Но, кто его будет слушать? Тем более, объяснять. Родина привычно послала куда подальше. Ишь, рассобачились на чужбине! Представитель потускнел лицом и, видимо, отправился туда, куда его послали. Туристам же наказал:
       
       - Не расходитесь!
       
       Народ тут же потёк в разные стороны.
       
       Маня, сделала несколько зигзагов по залу, волоча за собой чемодан на колёсиках и, услышав родную речь, остановилась рядом с соплеменниками. Тонюсенькая и хрупкая, с копной иссиня чёрных волос, она походила на подростка, оставленного родителями сторожить багаж.
       
       Шла регистрация рейсового домой.
       
       Маня мысленно пилила себя: «Вот я дура так дура! Съэкономила. На чартерную дешевизну повелась. Надо было лететь регулярным рейсом. И ва-а-а-ще всё делать самой. Отель бронировать по нету. Сделать это заблаговременно и неспешно, как взрослая и разумная девочка. Ведь проще пареной репы! Так нет же, припадочная – кинулась в последний день на горящую путёвку.