Пролог
Я пряталась от мамы в кустах, что росли вдоль металлического забора на территории санатория, где мы отдыхали. Она позвала меня на процедуры, назначенные врачом, но я терпеть не могла электрофорез и убежала от нее в парк. Вокруг было полно незнакомых цветов и кустарников, которые разноцветным ковром устилали территорию санатория и порхающие над ними бабочки так и норовили выдать мое укромное местечко. Они пролетали мимо меня и только неприязнь к электрофорезу удерживала меня от желания побежать за ними вдогонку.
Мы с родителями отдыхали в санатории уже неделю, я быстро освоилась на местности и не боялась потеряться. Со своего тайного уголка я наблюдала, как мама сновала по дорожке, спрашивая всех постояльцев санатория, попадавшихся на ее пути, не видели ли они светловолосую голубоглазую девочку семи лет с длинной косой в зеленом платье. Кто-то равнодушно коротко отвечал, что не видел и спешил дальше по своим делам, а кто-то проявлял участие и подключался к поискам, пытаясь выяснить у мамы подробности моего исчезновения, и не могу ли я прятаться в самом корпусе. Они разбивались по группам, одна из которых уходила искать меня в санатории, другая исследовала территорию снаружи. Папа же находился на процедурах и не знал, что вокруг меня поднялась такая суматоха.
- Привет, - услышала я позади себя голос.
От неожиданности я вздрогнула, резко обернулась и увидела за металлическим забором высокого ребенка с неприкрытой головой. Он стоял в тени густо цветущих розовыми цветочками кустарников, росших по ту сторону ограды, и держался за ее прутья. Я прежде не видела таких черных глаз и столь угольно-темных волос. Они свисали до самых плеч и приводили меня в замешательство в определении пола этого ребенка. Выцветшие синие шорты до самых колен и красная в белый горошек рубаха на выпуск с отсутствующей пуговицей в самом низу указывали, что передо мной мальчишка, но его длинные волосы не вязались с привычным моему восприятию образом мальчика. Какое-то чудо-юдо. На его подбородке я заметила ямочку и сначала решила, что она возникла в результате какой-то травмы, но ямка выглядела аккуратной и ровной, и, в конце концов, я пришла к выводу, что это врожденный дефект, который не портил его лица, но и не делал его краше.
Я приложила указательный палец к губам, призывая к тишине.
- Ты от кого-то прячешься? – спросил «чудо-юдо» по-русски, но что-то в его говоре отличало речь от русской. Кажется, это называется акцентом.
- Да, от мамы, - тихо ответила я.
- Почему?
- Не хочу идти на электрофорез.
- Куда?
- На электрофорез.
- Это кто такой?
- Это такая процедура. Лечебная. Но мне она не нравится.
- А зачем ты на нее ходишь?
- Так доктор прописал.
- Зачем он ее прописал?
- Потому что папа сказал доктору, что я много болею.
- Папа тебя не любит?
- Нет. Любит и даже очень. Но он врач и думает, что этот электрофорез меня вылечит. А он бьет меня током, и мне это не нравится.
У «чудо-юдо» глаза стали по пять копеек.
- Током? Это же больно! Я бы тоже сбежал.
Его ответ окончательно убедил меня, что он – мальчик.
- Не больно, но мне неприятно.
По дорожке парка снова забегали люди, кто-то заглядывал в кусты, и мне пришлось присесть возле одного из кустарников, прижавшись к его листьям, чтобы остаться незамеченной. Мое зеленое платье сослужило для меня добрую службу, слившись с листвой. Мальчика я знаками просила соблюдать тишину и не выдавать меня.
- Они ушли, - сказал он.
Я поднялась, огляделась по сторонам, и, убедившись, что никого рядом нет, подошла к забору. Мальчик был выше на целую голову и от этого казался старше на несколько лет. Под его ногтями я заметила грязь и представила себе, как возмутилась бы моя мама, если бы обнаружила такое у меня. Она во всем любила чистоту и порядок и не допускала, чтобы я была грязной и неопрятной.
- Ты тоже живешь в этом санатории? – спросила я.
- Нет.
- А почему ты один?
- Я с мамой. Она там.
И мальчик показал пальцем налево от себя. С моего места ее не было видно, но я и не стремилась обнаружить ее. Вдруг она выдаст меня маме.
- Как тебя зовут? – спросила я.
- Юра?ш. А тебя?
- Лиза. А что за странное имя у тебя?
- Меня так мама называет.
Ну точно чудо-юдо.
- Сколько тебе лет? – спросила я.
- Не знаю.
- Почему не знаешь?!
- Я не хожу в школу.
- Такой большой и в школу не ходишь?!
- Мама сказала, в школу я пойду осенью.
- В первый класс?
- Да. Кажется, так.
- Ты дурак? Почему тебя раньше в школу не отдали?
- Я не дурак!
Мальчик нахмурился, отпустил решетку и сжал кулаки.
- А читать ты умеешь?
- Нет. Я же в школу не хожу!
- И я не хожу, но читать умею. И считать тоже. Меня мама научила. Она учительница.
- А зачем ходить в школу, если мама учительница? Она не может тебя сама учить?
- Она учительница только по двум предметам, а в школе учат намного больше.
- Читать и считать умеешь, зачем больше?
- Ты и, правда, дурак!
Я рассмеялась. Мальчик обозлился, вздул ноздри и топнул ногой.
- Не называй меня так!
Я услышала за спиной голоса и быстро шмыгнула в кусты, призывая мальчика замолчать.
- Вот возьму тебя и выдам! – сказал он. - И тогда узнаешь, какой я дурак.
Я цыкнула на него.
- Хорошо, - шепотом сказала я, - ты не дурак. Только помолчи, пожалуйста.
В этот момент к нему подошла какая-то бабушка. Она проходила мимо, услышала его голос и заглянула за кустарник. Ее лицо было испещрено морщинами, и именно так я представляла себе старуху, которой сто лет. Она взяла мальчика за плечо.
- Девочка, а ты почему одна?
- Я мальчик!
- Ох, а космы-то отпустил, как у девчонки. А родители твои где?
- Мама там.
Он вышел на тротуар и показал в ту же сторону, что и раньше.
- Видите там женщину? Она гадает. Это моя мама.
Старуха резко одернула свою руку от мальчика и отряхнула ее о другую руку, словно вымазалась в грязи.
- Цыган?! – ее участливый тон как ветром сдуло. - Тогда понятно.
И она пошла дальше своей дорогой. Голоса позади меня стихли, и я вылезла из своего укрытия. Подошла к забору и с любопытством воззрилась на мальчика.
Мне не доводилось видеть цыган, но я помнила, как мама пренебрежительно рассказывала нам с папой о своей встрече с цыганами на рынке. Кажется, цыгане хотели кого-то ограбить, и только благодаря маминой бдительности преступление удалось остановить. Она называла их мерзавцами, мошенниками и грязными оборванцами, и я сделала для себя выводы, что цыгане - скверный народ и лучше держаться от них подальше.
Я снова пробежала взглядом по мальчику. Я не знала, как выглядят мошенники и мерзавцы, но грязным оборванцем его назвать не могла. Его одежда хоть и выглядела изрядно поношенной, но была чистой и целой. Только пуговицы одной не было. И даже грязь под его ногтями и спутанные и лохматые волосы не характеризовали его как грязнулю. Возможно, его волосы спутал ветер, а ногти замарались от игры в земле - мне же неизвестно, чем он занимался до встречи со мной.
- Ты - цыган?
- Да.
- А твоя мама – цыганка?
- Конечно.
- А мне она может погадать?
Юраш прищурился и посмотрел на меня оценивающе из-под своих пушистых черных ресниц.
- Не знаю. У тебя деньги есть?
- Нет. Но у меня есть сережки.
Я показала мальчику на свои уши. В них были вставлены золотые серьги на петельке в виде бабочки.
Он несколько секунд продолжал меня буравить своим пронзительным взглядом, а потом сжал губы, и, как будто смирившись с неизбежным, сказал:
- Пошли.
Я прокралась вдоль забора, не забывая следить за тем, чтобы не попасться никому на глаза. От остальной территории парка, а, главным образом, от асфальтовой дорожки, меня отделяли пышно цветущие кустарники, и я надеялась, что их листва служит мне надежным прикрытием. Я добралась до ворот и выбежала наружу.
Цыганка гадала молодой женщине по руке на другой стороне улицы, где за пальмами и кустами прятались невысокие дома, отличающиеся внешней отделкой и этажностью. Мимо проходили люди: одни из них шли на пляж, другие - оттуда возвращались, в их движениях не было спешности, но я замечала, как они ускоряли свой шаг или переходили на другую сторону, завидев цыганку. Словно она была прокаженная.
Мальчик, взяв меня за руку, повел к своей матери. Машин на дороге не оказалось, и мы беспрепятственно пересекли ее. Приблизившись к цыганке, я разглядела ее лучше. Крупная и высокая женщина с маленькими хитрыми глазками и длинным крючковатым носом. Своей одеждой и манерой поведения она не походила ни на одну из женщин, которых мне приходилось встречать ранее. На ее голове был легкий красный платок, из-под которого свисали длинные черные кудри, а тело украшали синяя юбка в пол с красными маками, пестрая кофта с длинными рукавами и пару крупных бус из желтого и синего стекла, и от этого обилия цветов у меня зарябило в глазах. Неужели именно так и выглядят мерзавцы и мошенники?
Женщина отпустила клиентку, спрятав полученные от нее деньги под лиф своей блузки, и воззрилась на нас. Ее сын заговорил с ней на непонятном мне языке, указывая на меня пальцем, и мне стало неуютно, потому что я подумала, он жалуется ей на то, что я назвала его дураком.
Но вместо того, чтобы осерчать на меня, женщина коснулась моего лица, провела пальцами по ушам и улыбнулась. От этого ее нос почти коснулся губ. Улыбка цыганки мне показалась доброй и приветливой, и, несмотря на ее диковинный наряд, я расслабилась и расположилась к ней.
- Что ты хочешь узнать у меня, деточка?
Я протянула к ней правую руку.
- Скажите мне, я выйду замуж за Марка?
Одной рукой женщина взяла мою кисть, а второй накрыла ее своей ладонью. У нее были короткие круглые ногти, окрашенные красным лаком. Местами он облупился и обнажал грязь под ногтями женщины. Но, как и в случае с мальчиком, это был единственный признак ее нечистоплотности, в ее одежде я не заметила неряшливости.
- Кто такой Марк? – спросила она.
В ее голосе я слышала убаюкивающие нотки, с какими мама читала мне на ночь.
- Это мой друг.
- Ты хочешь за него замуж?
- Нет… не знаю. Я просто подслушала, как мама говорила с тетей Мариной, это мама Марка, что было бы неплохо, если бы мы с ним поженились, когда вырастем.
Цыганка убрала свою ладонь и взглянула на мою руку, повертела ее так, словно она была переливным календариком, и, чуть согнув мои пальцы в пригоршню, сказала:
- Детская рука очень непредсказуема. Линии еще нечеткие. Твоя судьба только формируется на ней. Я не могу знать, что будет в твоей жизни так далеко вперед.
- Что это значит?
- Я не вижу линию брака на твоей руке. Ее еще нет. Ты слишком юна.
- Но она появится, когда я вырасту?
- Скорее всего, да.
- И у него этой линии нет? – я показала на ее сына, стоявшего справа от матери.
- У него очень слабая, но есть. Он цыган, а цыгане рано женятся. Поэтому линия брака уже обозначена на его руке.
- А если у меня никогда эта линия не появится, это значит, что я не выйду замуж?
- Если ты очень захочешь, то судьба нарисует тебе линию брака на руке. Ты хорошая девочка, у тебя добрые глаза и красивая улыбка. Ты обязательно встретишь свою любовь и выйдешь замуж. Только живи по совести, не сворачивай с честного пути, и жизнь тебя отблагодарит по заслугам.
- А что вы видите сейчас?
- Я вижу, что ты много болеешь, и родители привезли тебя лечиться.
- Да, верно. Я буду здоровой?
Женщина расправила мою руку и чуть наклонилась.
- Да, обязательно. Скоро твои болезни пройдут, и ты будешь здоровой.
Цыганка отпустила мою руку, и я потянулась к серьгам, хотела их снять и отдать женщине.
- Нет, деточка, - она аккуратно отвела мою руку от ушей. - С детей я не беру деньги и украшения. Иди с богом, он будет тебя направлять.
- Спасибо, вы очень хорошая.
Женщина погладила меня по голове.
- И тебе спасибо на добром слове.
- Лиза! – услышала я крик мамы. - А ну убери от нее свои грязные руки!
Цыганка поспешила отвести руку от моей головы. Я испуганно повернулась к маме. Она неслась ко мне с территории санатория, в ее покрасневших от слез глазах я увидела гнев и страх одновременно. Словно надо мной нависла страшная опасность, и если она не успеет ее предотвратить, то я обязательно погибну.
- Юраш, пойдем, - сказала цыганка и потянула сына за собой.
Я бросилась к маме, чтобы остановить ее. Вслед за ней бежали две другие женщины, и о чем-то причитали. Я слышала грубость в их голосе, но не вполне разбирала, о чем были их речи.
- Что она с тобой сделала?
Мама упала передо мной на колени прямо на асфальт и стала разглядывать со всех сторон. Первым делом проверила серьги в моих ушах.
- Она тебе не навредила?
- Нет, мама. Она очень хорошая. Она мне погадала и даже сережки не взяла.
- Вот мерзавцы! - в сердцах воскликнула мама. - Уже и до детей добрались. Куда милиция смотрит?
- А что толку от милиции? – поддакивала одна из женщин в белом халате. – Подержат в камере, да отпустят. У нас тут постоянно так.
- Зачем ты убежала, негодница? – продолжала скулить мама. - Ты знаешь, как я за тебя перепугалась? А если бы эта мошенница украла тебя? Для цыган это в порядке вещей. И как бы ты потом жила с ними без нас? А мы с папой как?
Она стала меня обнимать, но не переставала ругать и причитать, по ее щекам катились слезы.
- Мама, все хорошо. Меня никто не обидел. Но я не хочу на электрофорез.
- Так ты из-за него убежала? Ладно, я поговорю с папой. Пошли в санаторий. И больше не убегай.
Мама поднялась на ноги, и, взяв меня за руку, потянула за собой. Я обернулась и бросила последний взгляд в ту сторону, куда уходила цыганка со своим сыном. Я увидела их на углу улицы. Мальчик, насупившись, наблюдал за нами и даже не улыбнулся, когда это сделала я, помахав ему рукой. Меня обозлило его равнодушие, и тогда я покрутила пальцем у виска, высунула ему язык и скрылась за воротами…
Глава первая
Меня разбудил запах выпечки, который проник ко мне в комнату через полуоткрытую дверь. В смешении ароматов я отчетливо ощутила ваниль и корицу. Не открывая глаз, я стала фантазировать, чем меня решила удивить мама. Обычно с ванилью она пекла булочки или пирожки с ягодой, а корицу добавляла к яблокам - могло ли это означать, что она приготовила яблочный пирог? Он у нее получался плотным и рассыпчатым, а сметанная заливка придавала ему нежности и мягкости, и нам с папой он очень нравился. Я открыла глаза и улыбнулась. Как замечательно, когда твоя мама домохозяйка и с утра тебя ожидает свежий и аппетитный завтрак!
Я бы повалялась в кровати дольше, но мой взгляд упал на компьютерный стол с новым монитором, и поняла, что времени на безделье не осталось. Я не подготовила доклад к конференции, которая состоится уже завтра, и чтобы с ним закончить, надо ехать в библиотеку.
Я скинула с себя одеяло, потянулась, зевнула и села на кровати. Две недели назад мы закончили ремонт в моей спальне, но я до сих пор не могла привыкнуть к переменам в ней. Новая мебель, белая и компактная, молочные тисненные обои с вплетенными серебряными нитями, мягкий серый ковер с рисунком в виде извилистых линий и легкие мерцающие шторы — вот и всё убранство отведенных мне десяти квадратных метров. Комната стала светлой и просторной и дышала свежестью и чистотой.
