Пролог
июнь 2022 года
Володя
Я психанул так, что даже не посмотрел на часы, лишь бы уйти поскорее. Ночи белые, солнце на небе. Думал, еще рано, а автобус – последний! – издевательски показал жопу и скрылся за поворотом. Сиди теперь на лавке и думай, что делать.
Обратно идти? Да ни за что. Она, походу, совсем кукухой поехала, если такое ляпнула. До электрички восемь километров, пока дошлепаю, последняя тоже пройдет. Такси в эту дыру не заманишь. Звать кого-нибудь на помощь? Отец за руль еще не садится, Женя в больнице на сохранении. Сашку разве что?
«Абонент не отвечает», - доложил робот после десятого гудка.
Спасибо, а то бы не догадался.
Набрал еще Лерку, но ее номер оказался недоступен. Наверняка опять зарядить забыла. Не очень-то и огорчился, меньше всего сейчас хотелось выслушивать нытье: «я же говорила, что нужно машину». Тебе нужно – ты и тряси родителей. А я вполне обходился такси и изредка каршерингом. Звал с собой – отказалась. Мол, до свадьбы две недели, столько всего еще сделать надо. Наверняка носится где-то по этим самым супер-пупер-важным делам.
В общем, вариантов оставалось немного. Или возвращаться, или сидеть до утра на скамейке, или топать потихоньку, голосуя каждому проезжающему – авось подхватит. Засада в том, что мало кто едет в город в субботу вечером, а до трассы пёхать часа полтора. Выбрал из трех зол меньшее – пошел, то и дело оглядываясь.
Минут через пятнадцать удача все же улыбнулась: остановился трепаный грузовичок. Водила, примерно моего возраста, подумал и согласился за пять сотен довезти до Парнаса. Трындел всю дорогу, не закрывая рта. Хорошо хоть моего участия в диалоге не требовалось, достаточно было кивать и угукать. Зато он забивал эфир и не давал жевать обиду. Ну и типаж любопытный. Я на автомате схватывал мелкие детальки: мимику, жесты, интонации, - укладывая их в авторские ремарки. Такой колоритный персонаж для любого сценария сгодится. Или для рассказа. Все в копилочку.
Вышел у метро со слегка гудящей головой. Есть же люди, у которых язык молотит со скоростью сто оборотов в минуту. Домой не хотелось. Мерзкое послевкусие от разговора с матерью не уходило. Начало десятого. Посидеть бы где-нибудь, бахнуть полтос-другой. Просто отвлечься.
Еще раз набрал Лерку – с тем же результатом. И Сашка не отвечал. Одному не хотелось – будет только хуже, проверено.
Ладно, значит, домой. Ужина наверняка нет, я же уезжал с ночевкой, а себе одной Лерка не готовит. Закажем что-нибудь, откроем вино, заберемся в ванну, потом ляжем в постель. В конце концов, все это только слова, а я знаю, к чему их употребить. У нас, писак, ничего не пропадает. Хотя уже тысячу раз обещал себе не тащить в тексты близких людей. Ну что делать, не получается. Все мы одинаковы, и это сильнее нас.
Тут я вспомнил свой разговор с Женей на эту тему, когда зимой выпрашивал у нее рассказ для сценария. О том, что мы, писатели, бандиты с большой дороги. Вспомнил о ней – и тут же опять всплыли слова матери. Аж башкой захотелось потрясти, чтобы высыпались обратно через уши.
Слышала бы это Лерка! Хотя нет, при ней мать такого бы точно не ляпнула. Они же прям две подружечки, сидят, щебечут, кофеек пьют, улыбаются. Такие обе милые, сладкие.
«Ах, Лерочка просто заинька, как тебе повезло, Володя».
«Твоя мама идеальная свекровь, о такой только мечтать».
Знала б ты, Лера… Ничего, еще узнаешь. Скоро.
Как бы не получилось какой-нибудь задницы на свадьбе. Жене в ее положении только скандала не хватало. Если, конечно, еще отпустят из больницы. Наверно, лучше бы не отпустили. Надо будет как-то с отцом поговорить. Я вообще предпочел бы отметить все тихо, по-семейному, но Лерка, едва заикнулся об этом, еще зимой, взвилась до неба. И ее родители тоже: что ж мы, нищеброды какие, нашу прынцессу замуж выдать без всего, что положено. Легче было согласиться, все равно бы коллективно запинали.
Странное дело, чем ближе подходил к дому, тем тяжелее становилось на душе. Сейчас ведь начнется допрос: почему уехал, из-за чего поругались. Придется что-то врать, выкручиваться. Лерке всегда всё надо знать – кто что сделал, что сказал. Может, к отцу поехать? Он все равно сейчас один. Заодно и насчет свадьбы поговорить. Набрал, но тот оказался в клубе, а туда мне точно не хотелось.
Музыку я услышал еще на лестничной площадке – наверняка соседи в ярости. Какая-то голимая попса. Я вырос на старом добром роке, переболев всеми разновидностями металла, а Лерка обожала ванильные сопли с сахаром: я тебя люблю, ля-ля-ля, ты мой герой.
Вошел в прихожую и споткнулся обо что-то. Света из кухни хватило, чтобы рассмотреть кроссы размера так сорок пятого.
Даже смешно стало.
Ну что ж сегодня все дерьмо к нашему берегу, а? Надо будет послать маменьке цветы и конфеты. Если б ее не растащило словесным поносом, я бы не сорвался домой и ничего и не узнал.
Это напоминало короткое замыкание – все нервные окончания пережгло. Только любопытно было, кто ж так смачно натягивает мою будущую жену. То есть уже бывшую будущую жену. Двухголосные стоны и краткие реплики сквозь сладенькие аккорды не оставляли места для сомнений в происходящем.
Дать им кончить, может?
Ну уж нет, обойдутся.
Включил свет в комнате и остановился на пороге.
Пришло в голову, что мужик, которого застукали в чужой бабе, выглядит так же жалко, как собака, присевшая гадить.
Надо будет это где-то использовать.
Ну повернись, Гюльчатай, открой личико.
Хотя я и так уже знал, кто это.
- Вов, ну ты… давай… как-нибудь… - заблеял Сашка.
Не знаешь, что сказать? И правильно, молчи. Целее будешь. Хотя это не точно.
Ты бы лучше из нее вылез. Или вас заперло, как собак?
Что-то у меня все какие-то собачьи ассоциации. Видимо, потому, что суки и есть – оба.
Вообще-то я производил впечатление человека спокойного и до идиотизма дружелюбного. Ходячий позитив. «Володенька наше солнышко», - говорила воспиталка в садике. Таким я и остался. И очень мало кто знал, что где-то в глубине меня живет жесткий и бескомпромиссный мудак. Просто спит крепко. То самое лихо, которое не стоит будить. И вот сейчас оно проснулось.
Будь на нем хотя бы майка, было бы сподручнее. Но и так сойдет. Голый мужик всегда уязвим, а уж в такой-то ситуации… Рывком стащил с Лерки за хаер, которым этот хер так гордился. Ногой от всей души по яйцам, рукой один удар под солнышко, второй в табло. Попытался квакнуть – получил добавки.
Костяшки разбил – да плевать, свадьбы все равно не будет, когда заживет, тогда и заживет. Выволок за волосы в прихожую, пинком в жопу через площадку и вниз по лестнице. Прыг-скок колобок. Не зима – не замерзнет. Вернулся в квартиру, дверь захлопнул. В комнате собрал с пола разбросанные шмотки, не разбирая, где чьи, выбросил в открытую форточку.
- Ну что, Лера?
Она сидела на диване, вжавшись в стену и натянув простыню до глаз, каждый размером с блюдце. Наверно, представляла, что я сейчас сделаю с ней.
- Даю тебе час убраться ко всем хуям отсюда. Со всем барахлом. Что не заберешь – выброшу. И постарайся больше никогда мне нигде не попадаться. Один твой вяк – и это фото, - я помахал телефоном, - уйдет твоим родителям, друзьям и вообще по всем соцсетям. С твоими подробными координатами и красочным описанием, как ты сосешь по самые гланды.
Фото никакого, конечно, не было – а жаль, стоило щелкнуть. Но блеф удался: Лерка стала белее простыни.
- Через час вернусь. Нет, час много. Через полчаса. В твоих интересах убраться раньше. И не надейся, что остыну, можно будет поплакать и убедить, мол, это не то, что ты подумал, а гинекологический осмотр вагинальным датчиком.
Из квартиры вышел, посильнее махнув дверью, – на тот случай, если кое-кто приполз обратно и сидит на коврике. Кое-кого не оказалось. Ну и ладно, а то ведь мог убить невзначай.
Спустился вниз, побрел куда глаза глядят. И вот тут-то наркоз начал отходить. Это как ноги замерзшие – онемеют и ничего не чувствуют. А потом оттаивают, и боль такая, что внутри все заходится, до слез. Зарулил в первый попавшийся бар, сел у стойки, взял сотку коньяку. Прошло как вода. Повторил – немного затуманило, но не настолько, чтобы отпустило. Все внутри, до последней клеточки, выло и материлось, и в этот шабаш вдруг вклинился звонок.
- Да пошли вы все на хер! – потребовал я, испугав девицу по соседству, но телефон все-таки из кармана достал.
Алена? Вот тебя только не хватало.
Дочь Жени, моя почти уже сводная сестра. Как подстебывала Лерка, сестрица Аленушка и братец Володюшка. Мы познакомились, когда она пришла с Женей в клуб на Новый год, и Лерка оперативно с ней подружилась. Я подозревал, для того, чтобы держать ситуацию под контролем: а вдруг положу на нее глаз. Или Алена на меня. Та была мне симпатична, но не более того. А потом и вовсе начала встречаться с Сашкой.
Надеюсь, ты не о нем собираешься меня спросить, сестричка?
Я хотел сбросить звонок, но промахнулся и нажал на соединение.
- Володь, привет, - голос звучал встревоженно. – Ты случайно не знаешь, с Сашей ничего не случилось? Мы должны были встретиться, я уже почти час жду. Звоню – не отвечает.
- Случайно знаю, - хмыкнул я. – Кое-что случилось. Ты где сейчас?
- В «Счастье». На Рубинштейна.
В «Счастье»? Да, вселенная иногда очень подло шутит.
- Жди там, скоро подъеду. Минут через двадцать.
И правда жаль, что не сделал пару снимочков, подумал я, забивая в приложение такси адрес ресторана. Показал бы ей эти веселые картинки – и не надо было бы уже ничего рассказывать. Просто набубенились бы вместе. В «Счастье» - как товарищи по несчастью.
Глава 1
Несколькими часами раньше
Володя
- Мам, ты еще не устала?
- Прекрати хамить! – она бросила на стол ложку и обиженно поджала губы.
Ну ясный перец. Поливать всех подряд помоями – ее прерогатива. И не дай бог вставить в этот поток хоть словечко. Четыре года как они с отцом развелись, и все никак не успокоится. Кажется, уже всерьез верит, что тот ее подло бросил. Хотя я-то помню, как все было. Началось еще в Североморске.
Родители, бывшие одноклассники, поженились восемнадцатилетними, когда отец учился в летном училище. Он в Краснодаре, она в Питере, такая вот семейная жизнь – на расстоянии, от свидания до свидания. От одной такой свиданки неожиданно получился я. Этого не планировали, но, судя по рассказам, сильно не огорчились. Даже бабушка Катя, мать отца, которая была категорически против их брака, смягчилась, в перерывах между гастролями охотно со мной нянчилась и сильно переживала, когда нам пришлось уехать на север.
Детство у меня было… в общем, нормальное такое детство. Хоть и в захолустье. Служебная двушка с казенной мебелью в военном городке, школа в десяти автобусных остановках, дворовые приятели – такие же «леччицкие» дети, как нас звали. До сих пор в памяти отчетливо: полярные ночи, мороз, ветер. Ледяные горки, снежные крепости, каток, драки с соседним двором. Лето отложилось бледно – наверно, потому, что на каникулы уезжали с матерью в Питер к бабушкам.
Отец целыми днями пропадал на службе, мать в доме культуры вела танцевальную студию для детей и взрослых. Ох, как они с отцом танцевали латину! Мне страшно нравилось на них смотреть. Сам освоил только два прихлопа и три притопа – к большому огорчению матери.
Я вообще не оправдал семейных надежд, о чем мне не раз было сказано. Угораздило же родиться в таком высококультурном семействе, причем с обеих сторон, где лишь мы с отцом оказались отщепенцами. С его стороны почти все были музыкантами и артистами, аж с восемнадцатого века, со стороны матери тоже сплошная творческая интеллигенция. Отец в детстве играл на скрипке и, говорят, подавал большие надежды, но потом забил болт, занялся спортом и пошел в авиацию. Меня пытались учить музыке и рисованию – не прокатило. С танцами и театральной студией тоже. Зато я с удовольствием играл в волейбол в школьной секции и сочинял страшные сказки обо всем, что видел. Последнее немного примирило мать со своей педагогической неудачей, и она уверяла всех, что Володенька непременно станет писателем.
Приглядывать за мной особо было некому, я рос вполне так чертополохом, зато самостоятельным. Матери времени на меня не хватало, отцу тем более, но он все-таки выкраивал его из своих жалких крох и учил всему, что умел сам. И по хозяйству, и чисто по-житейски. Мужиком он всегда был резким, возможно, не очень гибким, зато с патологической порядочностью и ответственностью. Завести его было сложно, а если это все-таки случалось, они с матерью ругались так, что горело небо. Ну и мне от него время от времени тоже прилетало по первое число.
При всем при этом семья наша считалась образцово-показательной. Особенно на фоне бесконечных скандалов, измен и разводов в городке, о чем дети, разумеется, знали и между собой обсуждали. Я просто чувствовал, что они любят меня и друг друга. Когда все начало рушиться?
Как-то мы говорили об этом с отцом, уже когда я перебрался к нему жить. Мне тогда даже семнадцати не исполнилось, но он всегда обращался со мной как со взрослым.
Понимаешь, Вов, сказал он, у нас просто кончился завод. Иногда два дерева растут рядом, но сами по себе. А иногда сплетаются корнями и ветками, их уже не разделить. Мы слишком разные. По молодости это еще компенсируется всякими другими вещами, но потом становится очевидно. К тому же она была уверена, что загубила свой великий хореографический талант, оказавшись не с тем человеком и не в том месте.
Мать действительно бредила возвращением в Питер. Это стало таким же навязчивым, как Москва у чеховских трех сестер. Отец писал один рапорт за другим, их заворачивали, и каждый раз это оборачивалось потоком слез и жалоб. А потом, после командировки в Сирию, его неожиданно перевели.
Мы приехали в Питер, и понеслось. Уж не знаю, чего именно мать ждала от переезда, но явно была разочарована – слышал, как жаловалась бабушке. Дожидалась, когда отец придет со службы, и вываливала на него все свое недовольство. Как мусор из ведра. Квартира – съемная, на окраине. Работы нет. Все не так. Все плохо.
Они ссорились, мирились, снова ссорились. Хуже всего была их ругань по ночам, когда я не мог уйти из дома. Надевал наушники, включал блэк-дэт и писал рассказы в духе Кинга – про хищные вещи и голоса в тумане.
Даже не знаю, чего во мне было больше, когда они наконец развелись: облегчения или злости. Хотя злость, пожалуй, оттого, что жизнь, которая толком так и не успела прийти в норму после переезда, окончательно пошла по пизде. Я бычил на обоих, а жить остался с матерью, хотя предпочел бы с отцом. Почему с ней? Наверно, пожалел. И тут же снова пожалел – но уже об этом. Теперь все свое разочарование она выливала на меня.
Через несколько месяцев, после очередного скандала, я покидал в сумку самое необходимое и ушел к отцу. Причем застал его с какой-то бабой, которая выкатилась, злобно грохнув дверью. Больше подобных инцидентов не было, жили мы мирно, друг другу не мешая. Мать, конечно, пыталась скандалить, но я уперся и обратно не вернулся. А когда поступил в институт, с двумя однокурсниками снял квартиру. Какое-то время мы вообще не общались, потом формально помирились, перезванивались, виделись, но прежних отношений уже не было.
