Впав в ступор, он понимал: перечить королю бесполезно. Обдумав все как можно спокойней, что было крайне трудно в его состоянии, ему не оставалось ничего кроме повиновения.
       Он решил временно затихнуть, уйти в подполье, при необходимости раствориться, но не исчезнуть совсем, а позже, при благоприятном стечении обстоятельств, заявить о себе. Уезжая, надеялся переждать несколько лет в тени Пиренеев, рассчитывая, что король забудет старые неприятности. Дон Фернандо беспрестанно обдумывал возможные варианты судьбы, стремясь предугадать ее поворот и подготовиться заранее. А еще у него была дочь, которую можно удачно выдать замуж, но об этом он пока не помышлял.
       
       Такую историю знала Амелия, и знания эти отягощали ее душу. Она не могла простить отцу лишь одного: он запер ее в глуши, где юной девушке негде показать себя и увидеть общество. Детский эгоизм сменился пониманием участи отца, и девушка решила не напоминать ему о горестях. Ей это удавалось легко, ведь недостатка в общении она не испытывала, общаясь лишь с теми, кого выбирал отец. И за это Амелия была ему благодарна, полагая, что так он проявляет заботу. Но не будем забегать вперед, следуя нити повествования.
       
       
       — Госпожа, госпожа! Что я вам сейчас расскажу! — Розина влетела в комнату, сияя азартом.?Девушки уселись друг напротив друга, и служанка, тараторя как трещотка, принялась выкладывать то, чему стала свидетелем.
       — Помните господина де Бриссака, что навещал вашего батюшку? Так вот, вышел он из кабинета злой как черт! Ох, я думала, он кого-нибудь застрелит, дай ему в руку пистолет.
       Амелия нетерпеливо вздохнула:?— Что же в этом ужасного??— Как же, сударыня! Они говорили о вас!
       Амелия недоверчиво подняла бровь:?— С чего ты взяла?
       — Господин прошел мимо меня, — тараторила Розина. — Меня всегда замечал, а тут будто и не существую! А все потому, что ваш отец отказал ему! Видно, он сватался, а граф прогнал его, вот он и злился!
       Амелия сдержала улыбку:?— И это все твои доказательства? Что он тебя «не заметил»? Очень надежно, Розина.
       Служанка, надувшись, пожала плечами:?— А я все равно уверена, они говорили о вас. Иначе с чего бы графу отказывать такому важному господину?
       Амелия пожала плечами, не придав значения словам служанки. Однако в душе поселилась смутная тревога. Она стала ловить себя на мысли, что выходит к гостям менее охотно, а их улыбки и комплименты казались ей пустыми. Скука терзала ее, и лишь редкие любовные взгляды нарушали уныние.
       Граф, напротив, был поглощен своими делами. Он стремился восстановить влияние при дворе и заручился поддержкой генерал-лейтенанта Пармского и финансиста из Италии. Последний, впрочем, проявлял явный интерес к Амелии, раздражая дона Фернандо своей настойчивостью.
       Амелия чувствовала внимание итальянца, но оно ее не трогало. Ее негодование от замкнутой жизни постепенно превратилось в пассивную меланхолию. Годы одиночества потушили пыл ожидания, и она уже не различала истоки своего состояния.
       Кстати сказать, она достигла уже того возраста, когда девушка может привлекать к себе внимание противоположного пола. Фигура ее, достаточно развитая, являла собой пленительные хрупкие формы. Личико, совсем еще юное, обещало позже приобрести все приметы самой изысканной женской красоты. А пока оно сияло свежим румянцем. А блеск черных глаз уже сейчас мог затмить воображение тех немногих мужчин, которые ей встречались. Небольшие алые губки сверкали, словно весенняя альпийская роза. В тон черным глазам шли ослепительной красоты густые вьющиеся каштановые волосы. Амелия не страдала излишней самокритичностью и знала: она действительно может быть красива. Наблюдая себя в зеркало, с удовольствием подмечала, как ее красота, будто хорошее вино, спеет под воздействием времени.
       
       Граф постарел за последние годы, словно жизнь вытянула из него двадцать лет. Его лицо, постоянно озаренное тенью печали, вызывало у Амелии тревогу. Она знала, что дела при дворе идут плохо, но предусмотрительно не спрашивала, не желая усугублять отцовскую боль.
       — Амелия, — начал он, — у меня к вам серьезный разговор. Вы уже достаточно взрослая, чтобы понять. Я намерен завязать несколько полезных знакомств. Они пойдут на благо нам обоим. От вас требуется помощь.
       — Я всегда повиновалась вам, отец, — ответила она спокойно. — Что мне делать?
       
       Граф одобрительно кивнул:
       — В течение месяца ко мне прибудет маркиз Гравино ди Монтеваго с семьей и еще несколько важных персон. Я хочу, чтобы вы произвели на них благоприятное впечатление. Будьте милы, остроумны, изящны. Я всегда гордился вами, Амелия, но теперь вам представится шанс доказать, что я не ошибался.
       Амелия вспыхнула от радости, с трудом сдерживая улыбку.
       
       — Чтобы помочь вам, я обновлю ваш гардероб. Завтра придет ткач, закажите пару платьев. К вам также явится дама, чтобы помочь выбрать отделку. Не скупитесь, Амелия, вы должны быть прекрасны, как королева.
       Она едва удержалась от порыва броситься отцу в ноги. В глазах блестели слезы благодарности, щеки горели от счастья.
       Дон Фернандо, видя ее радость, впервые за долгое время улыбнулся. «Красота выручит ее, даже если она окажется неуклюжей. А румянец смущения всегда был приятен людским взорам», — подумал он.
       Граф не бросил слов на ветер, это подтвердилось позже. Рокабруну почтили своими визитами не только названные лица, но и позже другие и за ними следующие. Пользуясь гостеприимством графа, гости могли оставаться в замке сколько хотели, проводя свое время в любовании окрестностями и отдыхе от шумов города. Один из видных гостей графа, герцог Альба, побочный, но очень влиятельный отпрыск этого старинного рода часто являлся с визитами в замок, непременно беря с собой своего юного сына, который питал нежные чувства к дочери Саурез-ди-Фигуэро. А так как эта привязанность была взаимной, молодые старались проводить в компании друг друга как можно больше времени, насколько то позволял этикет и приличия. Амелия казалась самым счастливым существом на свете, озаряя своей улыбкой даже холодные стены. Юные сердца тянулись друг к другу, насколько позволяли приличия. Амелия ощущала себя самой счастливой на свете, озаряя своим светом холодные стены замка.
       Граф, напротив, оставался верен своей суровой сдержанности. Его одежда, по-прежнему небрежная, резко контрастировала с роскошью, окружавшей дочь. Дон Фернандо, казалось, экономил на всем, кроме Амелии.
       Розина же стала верной спутницей своей госпожи, свидетельницей и пособницей первых робких чувств. Молодые девушки часто запирались в комнате и предавались мечтам о будущем, которые, казалось, были уже совсем близки.
       
       — Ах, Розина, — говорила Амелия, — я, конечно, далека от идеала воспитания. Матушка, будь она жива, наверняка сделала бы из меня достойную девицу с непоколебимой репутацией. Но, право, разве можно осуждать меня за мою открытость? Я дышу жизнью, я люблю и живу! О, господи, если во мне хоть капля порочности, пусть я получу злого мужа, который научит меня уму-разуму!
       
       — Госпожа, что вы такое говорите! — возражала Розина. — Вы хрупки и нежны, как утренний цветок. С вами нужно только ласково, с любовью. Вы рождены, чтобы вас носили на руках.
       
       Амелия с улыбкой подмечала:?
       — Да, ты иногда рассуждаешь удивительно мудро. Но вот скажи, Розина, что стало с тем австрийским губернатором? Или графом Оррано? Почему они вдруг исчезли? Оба ведь так восхищались мной.
       
       — Сударыня, да что о них думать! Если пропали, значит, недостойны вас. Видно, из тех, что всем подряд любуются. Ну и пусть, нечего о них беспокоиться.
       
       Амелия обычно хмурилась на такие слова, но ненадолго — ее природная легкость вскоре возвращалась.
       В таких беседах они проводили часы, и каждая была полна мечтаний и вздохов. Амелия с каждым днем становилась все краше. Казалось, что ее беззаботность могла бы вызвать зависть, если бы за ней стояла твердая уверенность в будущем.
       Однако время шло. Дон Фернандо продолжал хранить молчание, словно пребывал в каком-то сне. Это начинало беспокоить Амелию. Она все чаще замечала его странную отстраненность, а затем и перемены в настроении герцога Альбы.
       Юный сын герцога вдруг перестал навещать замок. А вскоре сам герцог исчез так внезапно, что Амелия не успела понять, в чем дело. Несколько дней спустя она уже заливалась слезами, терзаясь догадками.
       — Дон Фернандо человек мудрый, — утешала Розина. — Видно, он решил, что чувства юного Альбы недостаточно крепки или его положение не соответствует вашему.
       И, действительно, Амелия вскоре убедила себя, что герцог не был серьезен, и с завидной быстротой вновь обрела спокойствие. На смену грусти пришли новые увлечения, и жизнь засияла для нее с новой силой.
       
       
       В один из очередных тусклых вечеров Амелия спустилась к ужину бледная и расстроенная, но, натянув дежурную улыбку, попыталась скрыть своё состояние. Она немного задержалась, и, когда вошла в столовую, все уже собрались за столом. Граф бросил на неё испепеляющий взгляд, но вскоре успокоился, понимая, что от неё за ужином можно ожидать любой неожиданный поступок.
       Поскольку за столом собрались в основном представители старшего поколения, беседа велась негромким голосом и не отличалась оживлением. Амелия, почти не участвуя в разговоре, сосредоточенно смотрела в свою тарелку, лишь изредка поднимая взгляд, когда обращались к ней.
       — Что с вами, милая моя? — обратилась к ней доверительным тоном маркиза, двоюродная сестра графа. Это произошло в середине ужина, когда начинали сервировать десерт, и появилась возможность поговорить более свободно. — Вы выглядите усталой, неважно себя чувствуете?
       — Немного болит голова, ваша светлость. Не стоит беспокоиться, — ответила Амелия сдержанно.
       — Ах, девочка моя, ваш отец слишком строг с вами, — продолжила маркиза, покачав головой. — Разве можно было заставлять вас спускаться, когда на вас лица нет? Вам бы оставаться в постели. Да и, признаться, вам, наверно, скучно с нами, стариками. Однако, если мы не блещем жизнерадостностью и энергией, то уж в мудрости и опыте нам не откажешь. Быть может, вам даже полезно иногда проводить время в нашей компании.
       Маркиза ненадолго замолчала, но вскоре снова заговорила, наклонившись чуть ближе к Амелии:
       — Знаете, моя дорогая, никогда не нравились мне наряды испанок. Вот если бы вы хоть раз побывали во Франции, вы бы поразились, с каким вкусом и роскошью там наряжаются дамы! Умение подчёркивать достоинства и скрывать недостатки у них доведено до искусства. А их смелость! С каким достоинством они носят свои наряды. Испанки слишком скромны, хотя, конечно, и они не так суровы, как шведки. Вам бы непременно увидеть Францию. Я уверена, эта страна придётся вам по душе. Ваш характер и красота идеально подошли бы к моей родине. Там умеют ценить женщин! Половина из них достойна называться богинями.
       Маркиза сделала паузу, обдумывая свои слова, и добавила:
       — Я, пожалуй, поговорю с вашим отцом. Попрошу отпустить вас ко мне хотя бы ненадолго. Конечно, можно дождаться, пока вы выйдете замуж — тогда вам станет проще путешествовать. Но я уверена, вам это предложение понравится. Что скажете?
       Амелия скромно согласилась, но не разделяла энтузиазма родственницы. Она не была особенно внимательна к её словам, ведь видела маркизу второй или третий раз в жизни.
       Маркиза, находившаяся в сложных отношениях с братом, редко навещала этот дом, стараясь избегать общения с ним. Тот, в свою очередь, недолюбливал её за болтливость, склонность к пустословию, а также за излишнюю жеманность и ребячливость, которые казались неподобающими её возрасту. Так что родственные связи между графом и маркизой поддерживались лишь из учтивости, соблюдая рамки приличий, чтобы не нарушить сокровенность семейных уз. Однако отношения оставались прохладными, и даже столь редкие визиты казались скорее формальностью, чем проявлением искреннего родственного тепла.
       
       Маркиза наконец замолчала, и Амелия, понимая, что сил оставаться за столом больше нет, поднялась и, сославшись на благовидный предлог, вежливо простилась с гостями. Она проигнорировала как сердитый взгляд отца, так и страстный, плохо скрываемый досадующий взгляд синьора Оррсино. Итальянец с трудом сдерживал чувства — задача, которая ему редко удавалась. Сейчас он больше всего на свете желал броситься за ней, хотя бы для того, чтобы проводить эту холодную, гордую королеву, но страх перед протестами графа удерживал его.
       Вернувшись несколько дней назад после очередной передышки от «битвы» и построения новых стратегических планов «нападения и защиты», синьор Оррсино принял рискованное решение, на успех которого уповал всей душой. Внезапный уход Амелии всколыхнул в нём нетерпение и страсть, подтолкнув к новому разговору с графом.
       Когда общество разошлось: кто-то на вечернюю прогулку, кто-то играть в трик-трак, итальянец осторожно подошёл к графу, беседовавшему с господином де *. Слегка кашлянув, он привлёк внимание, однако был встречен раздражённым взглядом. Это его, впрочем, не остановило.
       — Достопочтенный друг мой, — начал Оррсино с притворной учтивостью, — я хотел бы поговорить о предмете, столь волнительном для меня, что решился сделать это именно сейчас.
       — Как! Вы снова за своё? — устало воскликнул граф. — Почему именно на ночь глядя? Вы хотите, чтобы у меня снова случилось несварение?
       — А у меня, быть может, бессонница! — парировал итальянец. — Неужели вы так жестоки к старому другу? Давайте будем солидарны. Я постараюсь быть кратким.
       — Вам не следовало приезжать сюда, синьор Оррсино, — начал граф твёрдым, сухим тоном. — Я поклялся вам, как только мои дела будут поправлены, я отплачу за ваши милости...
       — Но позвольте, у меня к вам отличнейшее предложение! — перебил Оррсино, переходя на слащавый тон. — Я нашёл ещё средства...
       — Ваши средства не оправдывают цели, мой друг, — холодно возразил граф. — Давайте отложим эту беседу.
       — Но вы даже не дослушали меня!
       — Знаете, я высоко ценю вас как человека, — заметил граф, с трудом скрывая раздражение, — и мне не хотелось бы расставаться с вами.
       — Так это легко поправить!
       — Не в этом случае, — сухо возразил граф. — Вы предлагаете недопустимое. Как ваш искренний друг, я советую вам устроить себе долгий отдых. Уехать подальше, где красота природы очистит ваши мысли, а сердце обретёт покой.
       — Но, дон Фернандо, — возразил Оррсино, — по вашим словам я как раз на отдыхе. Здесь моё сердце радуется, а взор отдыхает!
       — Увы, не соглашусь. Прошу вас, давайте завтра. У меня уже болит голова. Пожалейте, наконец, мой возраст, — сказал граф, слегка наклонив голову, заканчивая разговор.
       
       Амелия в это время, следуя недавней привычке, бродила по галереям и коридорам замка. Она решила подышать свежим воздухом, чтобы освободить голову от тяжести вечерних разговоров перед сном. Чаще всего она выходила на арочные анфилады, откуда открывался вид на Пиренеи. Здесь ничто не мешало лёгким вбирать прохладный, звенящий от свежести воздух. Она либо предавалась мечтам, утратившим прежние краски, либо просто наслаждалась видами.
       Нагулявшись вдоволь, Амелия направилась к себе, но в одном из коридоров, ведущих к её комнате, её взгляд уловил тёмную фигуру, неуверенно прохаживающуюся взад и вперёд. Свет её лампы лишь слабым лучом пробивался вперёд, не достигая незнакомца. Убедив себя, что бояться в родном доме нечего, она продолжила путь.