В костюме было жарко.
Не просто жарко — так, будто тебе натянули на голову пластиковый аквариум и забыли проделать отверстия. Я знал это чувство наизусть: двадцать третий час смены, а «улыбка номер три» всё ещё должна быть искренней.
— А теперь давайте все вместе скажем: *«Супер-покупка!»* — пропел я, махая мягкой лапой.
Дети орали с восторгом. Родители улыбались — чуть виновато, но широко. Камеры в потолке мигнули зелёным: показатели вовлечённости в норме.
Костюм звездного пса Гримма весил килограммов тридцать. Его придумали дизайнеры из центральных миров — чтобы он был «понятен любой культуре». В результате он не был понятен никому, но дети его любили. А значит, он работал.
После шоу мне дали пять минут. Я сидел на технической лестнице за павильоном «Галактические сладости» и пил тёплую воду из одноразового пакета. Снять шлем было нельзя — штраф. Пот стекал по спине, раздражающе щекотал поясницу.
— Эй, Гримм, — сказал кто-то. — Ты сегодня живой?
Я поднял лапу и показал большой палец. Внутри костюма это выглядело как жест отчаяния.
*Живой* — тут вообще слово условное.
---
В бараках пахло пылью, старым пластиком и чужими снами. Мы спали в три яруса, сменами, поэтому всегда кто-то ворочался, кто-то уходил, кто-то возвращался с пустыми глазами.
Когда я пришёл, спор уже начался.
— Ты занял моё время у терминала, — хрипло сказал Рен. Он работал «счастливым фермером» в агросекторе ТЦ и держался на стимуляторах.
— Ты опоздал, — ответила Мила. У неё была форма продавца из «Детского мира», розовая, в пятнах, которые не отстирывались. — У меня смена через сорок минут.
Сорок минут — роскошь.
Я встал между ними. Не геройски — просто встал. У меня ещё не остыла спина после костюма, и хотелось одного: тишины.
— Давайте так, — сказал я. — Рен — десять минут. Потом Мила. Я прослежу.
— А ты кто такой? — огрызнулся Рен.
Я посмотрел на него. Просто посмотрел. Усталость иногда работает лучше угроз.
Он отступил.
Позже кто-то сказал, что я «разрулил без шума». Я не знал, что это важно.
---
Повышение пришло неожиданно.
На следующий день мне выдали чёрную куртку с эмблемой охраны и пистолет — настоящий, тяжёлый, холодный. Инструктаж занял восемь минут.
— Применение разрешено, — сказал старший. — Предупреждать не обязательно. ТЦ — зона абсолютной безопасности клиентов.
Он не сказал, *от кого* безопасность. Но мы и так знали.
С оружием мир меняется. Ты начинаешь замечать углы, расстояния, отражения в витринах. Начальники отделов смотрят на тебя иначе — будто ты стал мебелью подороже.
Иногда они приглашали «на кофе». Кофе был синтетический, разговоры — настоящие.
— Главное — поток, — говорил начальник развлечений, гладя голограмму продаж. — Люди должны *хотеть* быть здесь. Остальное — логистика.
Я кивал. Слушал. Запоминал.
---
Ночью я стоял у служебного лифта и чувствовал странное.
Не мысль — импульс. Как будто кто-то провёл по мозгу ватой, пропитанной счастьем. Где-то наверху смеялись клиенты. Слишком синхронно.
— Чувствуешь? — спросил напарник.
— Что?
— Вот именно.
Он усмехнулся и проверил заряд.
---
До директора я добрался не сразу. Такие люди не сидят в офисах с табличками. Он был в центре всего — и нигде конкретно.
Его кабинет оказался белым. Слишком белым. Он сидел в кресле, худой, с прозрачными глазами. На столе — ингалятор.
— Вы хорошо работаете, — сказал он. Голос был мягкий, как реклама сна. — Люди вам доверяют.
Я посмотрел на ингалятор.
— Это помогает им быть счастливыми?
Он улыбнулся.
— Счастье — это тоже товар.
Он нажал кнопку. Волна накрыла меня — тёплая, сладкая, убеждающая. Хотелось согласиться. Хотелось лечь.
Я выстрелил.
---
Сигнализация выла. Охрана бежала — но кто-то уже открывал бараки. Кто-то ломал замки. Я не знал, сколько времени у нас есть.
Когда я вышел на площадь ТЦ без куртки охраны, в старом костюме Гримма, люди смотрели на меня растерянно.
Я снял шлем.
— Аттракцион закрыт, — сказал я. — Все свободны.
И впервые за долгое время это было правдой.
---
Потом были корабли. Проверки. Вопросы.
Но это уже другая история.
А та — началась с костюма, жаркого воздуха и детского смеха, который был единственным настоящим звуком во всём этом блестящем аду.
Не просто жарко — так, будто тебе натянули на голову пластиковый аквариум и забыли проделать отверстия. Я знал это чувство наизусть: двадцать третий час смены, а «улыбка номер три» всё ещё должна быть искренней.
— А теперь давайте все вместе скажем: *«Супер-покупка!»* — пропел я, махая мягкой лапой.
Дети орали с восторгом. Родители улыбались — чуть виновато, но широко. Камеры в потолке мигнули зелёным: показатели вовлечённости в норме.
Костюм звездного пса Гримма весил килограммов тридцать. Его придумали дизайнеры из центральных миров — чтобы он был «понятен любой культуре». В результате он не был понятен никому, но дети его любили. А значит, он работал.
После шоу мне дали пять минут. Я сидел на технической лестнице за павильоном «Галактические сладости» и пил тёплую воду из одноразового пакета. Снять шлем было нельзя — штраф. Пот стекал по спине, раздражающе щекотал поясницу.
— Эй, Гримм, — сказал кто-то. — Ты сегодня живой?
Я поднял лапу и показал большой палец. Внутри костюма это выглядело как жест отчаяния.
*Живой* — тут вообще слово условное.
---
В бараках пахло пылью, старым пластиком и чужими снами. Мы спали в три яруса, сменами, поэтому всегда кто-то ворочался, кто-то уходил, кто-то возвращался с пустыми глазами.
Когда я пришёл, спор уже начался.
— Ты занял моё время у терминала, — хрипло сказал Рен. Он работал «счастливым фермером» в агросекторе ТЦ и держался на стимуляторах.
— Ты опоздал, — ответила Мила. У неё была форма продавца из «Детского мира», розовая, в пятнах, которые не отстирывались. — У меня смена через сорок минут.
Сорок минут — роскошь.
Я встал между ними. Не геройски — просто встал. У меня ещё не остыла спина после костюма, и хотелось одного: тишины.
— Давайте так, — сказал я. — Рен — десять минут. Потом Мила. Я прослежу.
— А ты кто такой? — огрызнулся Рен.
Я посмотрел на него. Просто посмотрел. Усталость иногда работает лучше угроз.
Он отступил.
Позже кто-то сказал, что я «разрулил без шума». Я не знал, что это важно.
---
Повышение пришло неожиданно.
На следующий день мне выдали чёрную куртку с эмблемой охраны и пистолет — настоящий, тяжёлый, холодный. Инструктаж занял восемь минут.
— Применение разрешено, — сказал старший. — Предупреждать не обязательно. ТЦ — зона абсолютной безопасности клиентов.
Он не сказал, *от кого* безопасность. Но мы и так знали.
С оружием мир меняется. Ты начинаешь замечать углы, расстояния, отражения в витринах. Начальники отделов смотрят на тебя иначе — будто ты стал мебелью подороже.
Иногда они приглашали «на кофе». Кофе был синтетический, разговоры — настоящие.
— Главное — поток, — говорил начальник развлечений, гладя голограмму продаж. — Люди должны *хотеть* быть здесь. Остальное — логистика.
Я кивал. Слушал. Запоминал.
---
Ночью я стоял у служебного лифта и чувствовал странное.
Не мысль — импульс. Как будто кто-то провёл по мозгу ватой, пропитанной счастьем. Где-то наверху смеялись клиенты. Слишком синхронно.
— Чувствуешь? — спросил напарник.
— Что?
— Вот именно.
Он усмехнулся и проверил заряд.
---
До директора я добрался не сразу. Такие люди не сидят в офисах с табличками. Он был в центре всего — и нигде конкретно.
Его кабинет оказался белым. Слишком белым. Он сидел в кресле, худой, с прозрачными глазами. На столе — ингалятор.
— Вы хорошо работаете, — сказал он. Голос был мягкий, как реклама сна. — Люди вам доверяют.
Я посмотрел на ингалятор.
— Это помогает им быть счастливыми?
Он улыбнулся.
— Счастье — это тоже товар.
Он нажал кнопку. Волна накрыла меня — тёплая, сладкая, убеждающая. Хотелось согласиться. Хотелось лечь.
Я выстрелил.
---
Сигнализация выла. Охрана бежала — но кто-то уже открывал бараки. Кто-то ломал замки. Я не знал, сколько времени у нас есть.
Когда я вышел на площадь ТЦ без куртки охраны, в старом костюме Гримма, люди смотрели на меня растерянно.
Я снял шлем.
— Аттракцион закрыт, — сказал я. — Все свободны.
И впервые за долгое время это было правдой.
---
Потом были корабли. Проверки. Вопросы.
Но это уже другая история.
А та — началась с костюма, жаркого воздуха и детского смеха, который был единственным настоящим звуком во всём этом блестящем аду.
