Кругом белая луна опоясывает город; как берлинская стена, на кусочки он расколот.
От небес который день, наступая на созвездья, до земли крадётся тень заполярного медведя...
Тишина. На месте туч — лоскуты от чёрной шали; От луны мерцает луч, заменяя сном печали...
Свет, холодный, как клинок, в грудь земли грозит ударить...
Этот город одинок. Невозможно глубже ранить.
Поэт Ампир
________
Тонкий холодный луч тянулся сквозь комнату, разделяя пополам ковёр, большую двуспальную кровать и двух людей, сидящих по разные стороны. В приоткрытое окно морозный ветер приносил редкие снежинки, устилавшие пол прозрачными блестками.
— Я больше не вернусь.
Женщина, такая бледная и тонкая, что казалась призраком, молчала.
— Ты слышишь, Садди? – мужчина резко встал, в голосе сквозили злость и напряжение. – Я. Не. Вернусь!
— Ты всегда возвращаешься.
— Не в этот раз! Твои чары иссякли. Ты не сможешь больше удерживать меня.
— Я никогда тебя не удерживала. Почти никогда. Ты возвращался сам. И ты прекрасно знаешь, почему…
— Потому что «люблю»?! – он будто выплюнул это слово. – Какая, к вшивым псам, любовь? Сотни лет я никого не любил – и вдруг полюбил тебя?! Ты льстишь себе, дорогая.
— Тогда зачем ты ждешь моей реакции? – Садди на миг посмотрела в его янтарные глаза и отвела взгляд. – Я не буду уговаривать тебя, Курт. Ты волен идти куда угодно и когда угодно.
До невозможности яркая луна наконец добралась до края кровати: раздался вздох, короткий хрип – и вот уже луч зовёт за собой серебристого волка. В воздухе отчетливо запахло зверем и лесом. Садди не любила этот запах – он всегда означал одно и то же. Как и полная луна.
«Прощай», — кратко прозвучало у неё в голове.
Хвост мелькнул в окне, затем на соседней крыше — и сгинул. За волком закружилась и опала легкая снежная шаль воспоминаний: нити из радостных встреч и сложных расставаний, узелки из напряженных ссор и разговоров. Час мира легко сменялся часом войны. Колдунья, теряющая молодость так же быстро, как и магическую природную силу, и вечно живущий оборотень. Только в порыве страсти могли они найти общий язык – но боги, как сладостны были её плоды!
Садди ещё долго сидела неподвижно. Вспоминала. Качала головой в ответ мыслям. Медленно встала, подошла к окну. Бледный свет, отражавшийся от белоснежных крыш, делал её фигуру худой и призрачной, но взгляни кто в колючие чёрные глаза, он вряд ли рискнул бы сделать такой женщине больно.
— Вернётся… — прошептала она сопернице-луне и задернула шторы.
Только сердце всё равно ныло брошенным волчонком.
* * *
Белые рукава. И снег. Испепеляющий душу. Алмазные залежи рек.
Лес, проклинающий стужу. Мысли, снега белей.
Пляска, агония рук — рана в ладони моей, кровь замыкает круг...
Ветер, неси меня за перекрёсток времён — кровь, как стена огня... светом лес озарён...
Тают в пролеске слова, жизнь собирает дань — белые рукава. Прикосновения ткань.
Поэт Ампир
________
Она судорожно сжимала пальцы, до крови впиваясь ногтями в кожу. Вглядывалась в белизну снегов на крышах города. Потом в слякоть и серость улиц и первую листву. В яркую зелень травы и радугу людских одежд. В багрянец и золото, опавшие на землю – и снова в белизну снегов. Она ждала.
А волк сдержал слово. Не вернулся.
— Выходит, мои чувства ничего не значили для тебя? – шептала Садди, ночами подолгу глядя в потолок. Размышляла, что сказала не так. Лелеяла собственную вину…
Потом убеждала себя, что он – сволочь, вшивый волк, неблагодарный пёс, бросивший её ради свободы. Что он её недостоин, и видеть его больше не желает...
— И как только мне могло прийти в голову, что это любовь?! – колдунья смотрела на себя в зеркало и представляла Курта за спиной. Его руки обнимали её за плечи. — Страсть – может быть. Увлечение. Морок. Нечистая сила. Это не я околдовала тебя, Курт, а ты – меня! И тот единственный раз, в нашу первую встречу, когда я подмешала тебе в вино порошок из любистока, приворот действовал-то всего несколько дней. Тогда я просто хотела, чтобы ты ушел не сразу. Так может, надо было приворожить тебя навсегда, а, оборотень?..
Вокруг только студёный лес. Белоснежный, в алмазных блестках. Бесконечный.
Сквозь заиндевевшие ресницы Садди уже плохо видела, куда идет, и ещё хуже соображала. Но где-то там, еще совсем чуть-чуть… где-то там за деревьями стояла та самая избушка. Там они с Куртом отбивались от стаи гарпий несколько лет назад. Против острых когтей и кровожадных клювов не выстоять поодиночке – значит, не просто так свела их судьба…
Солнце село, и Садди перестала слепнуть от искрящегося снега. Скоро станет холоднее, нужно торопиться… Она медленно вытащила из рукавицы негнущиеся пальцы и заставила их стряхнуть иней с ресниц и мехового капюшона. Огляделась: кругом только ели и сосны; закрыла глаза и сосредоточилась на воспоминаниях.
— Ну же, ну… Кровь моя, сила моя, путь подскажи… Sangiri mi, forta mi, dogory vinnita…
Спустя полчаса Садди с облегчением прислонилась изнутри к деревянной двери. Здесь давно никого не было: пыль и изморозь толстым слоем покрывали пол и окна. Но за печкой нашлось немного дров – хороший знак, не придется тратить время на поиск хвороста. Можно сразу приступить к подготовке. Пятница и полная луна не будут ждать другого случая… то есть это она не будет больше ждать. Не может. Ведьмовство когда-то расцвело в ней с расцветом женской красоты и уже начало угасать после середины жизни.
— Нет, я не лишена еще сил – в мои-то сорок, — шептала колдунья, укладывая дрова в печь. – Ты слишком рано списал меня со счетов, волк. И я покажу тебе, на что ещё способна моя сила, на что способна любовь, которой ты пренебрёг…
Пока в печи грелась вода, Садди обошла кругом дом и нашла подходящую поляну в лесу. Принесла туда несколько поленьев и сложила их кругом, со «звездочкой» в центре. Вернувшись обратно, колдунья не спеша разделась, сложив одежду на печи – может, сохранит хоть немного тепла. Кожа сразу покрылась мурашками, но она не уже замечала холода, погрузившись во внутреннюю подготовку к ритуалу. Добавила в таз с теплой водой настойки любистока, ятрышника и хмеля. Шагнула в воду… от ступней к голове поднялась теплая волна. Мягкой губкой Садди набрала воды, выжала над головой и полностью погрузилась в себя. Когда она закончила омовение, вода успела остыть.
Длинная белая рубаха прилипла к мокрому телу. Садди взяла в железный совок несколько углей и вышла на мороз. Закрыв глаза на несколько мгновений, вдохнула колючий воздух и впилась босыми пальцами в снег, зарываясь, будто в песок.
Полная луна серебрила хвойный лес. Высокие верхушки деревьев пританцовывали в такт ветру, несущему с севера высокие облака, которые превращали звезды в мигающие лампочки. Колдовство набирало силу, и будто вместе с ним крепчал мороз.
Пламя, послушное древним словам, взметнулось выше неё, жадно схватило в объятия узелок с волосами Садди, переплетенными с шерстью Курта. Воздевая руки ввысь, то ускоряя, то замедляя шаги, она больше не замечала окружающего мира. Вокруг не было ничего: только стена ритуального огня, только стук крови в висках в ритм танца, только зов одинокого сердца.
— Забери мою силу, пламя! Призови того, кто меня предал! Верни мне мою любовь!.. Bekil sile, avrassa, akk?r? bena thheri amu...
Ножом по ладоням – кровь в огонь. Забирай… забирай меня всю… Только его верни.
Танец колдовства, пляска крови, зов…
* * *
Однажды попросишь раскрыть свою душу, и в ней загорится садовый фонарь,
прогонит холодную зимнюю стужу, растают снега, и отступит январь;
с ладоней горячих посыпятся искры и вмиг подожгут полукругом восход;
и станет теплее. И мир будет чистый. Уменьшатся горы проблем и забот.
А после... в ответ свою душу откроешь. И ветер завоет как стая волков.
Седой белизной моё сердце отмоешь, постелишь на землю сто белых ковров...
И руки, которые ты целовала, и губы, которые скажут «прощай», — всё сгинет под снегом...
и в сердце кинжалом вонзится холодная, злая печаль...
Поэт Ампир
________
Молодой олень выдохся, Курт чувствовал запах его отчаяния. Малыш метался между деревьями, проваливаясь в сугробы и судорожно зовя своих. Можно больше не напрягаться – догонит.
Волк ел по необходимости: даже свежее, теплое мясо не приносило такого удовольствия, как раньше. Он пробовал жить и в городе, питаться, как люди, – было еще хуже. Среди толпы ему то и дело мерещилось лицо Садди… Лучше уж дикая свобода и звериное одиночество.
Он все время пытался убежать далеко, в чужие земли, но все равно оказывался ближе, чем рассчитывал. Злился на самого себя – тысячелетний оборотень привязался к женщине! Пф, смешно! Пусть даже это была женщина с волчьим сердцем.
Но в памяти постоянно вставала их первая встреча. Как она мимоходом, прикладывая снег к следам гарпиевых когтей на его плече, спросила: «А какая у тебя душа – волчья или человеческая?»
Курт яростно рвал олененка на части, забывая глотать. Вновь убеждал себя, что ему никогда не нравились их отношения, напоминавшие страстное и жесткое танго, танец двух людей, которые любят и ненавидят друг друга.
Он ушёл, когда окончательно понял, что не хочет смотреть, как она стареет и умирает.
Курт поднял окровавленную морду к полной луне, учуяв в воздухе нечто странное. Пахло пламенем, паленой шерстью и человеческой кровью… Не близко. Но очень отчетливо. И кровь… кровь Садди! Он встряхнул большой мохнатой головой, не сразу поверив собственному чутью. Но спустя мгновение уже нёсся на запах.
Он забыл про оленя, про голод, про весь мир. Понимая, что это колдовство, – как иначе волк мог почувствовать жар пламени и запах крови на расстоянии десятка километров? – он все равно не мог пренебречь опасностью, грозившей когда-то любимой женщине. Все еще любимой?..
«Садди… Куда занесло тебя и что ты творишь?!» — стучало в голове волка, быстрее ветра мчавшегося по лесу. Глубокий снег не успевал проседать под лапами. Он был выносливее и быстрее простых волков. Но то ли так влияла магия, то ли расстояние оказалось больше, но к моменту, когда Курт увидел зарево костра, поднимающегося над соснами, его глаза застилал туман.
Шагом, тяжело дыша, волк вышел на поляну… Окружающее пространство заполнял жар огня и колдовской запах, сводивший с ума.
И тут он увидел Садди.
Худая, босая, в насквозь промокшей и местами прогоревшей длинной рубахе. Снег вокруг нее растаял, и колдунья лежала на боку, протягивая к костру окровавленные руки. Сердце Курта пропустило удар – опоздал! Но нет, она медленно и тихо повторяла странные слова.
— Bekil sile, avrassa, akk?r? bena thheri amu... Bekil sile, avrassa, akk?r? bena thheri amu...
— Садди… — мужчина опустился рядом с ней, тронул рукой за плечо.
Колдунья не пошевелилась, только выдохнула:
— Пришёл…
Он осторожно перевернул ее на спину, положив голову себе на колени. Убрал мокрый черный локон со лба. Она стала почти прозрачной, глаза и щеки ввалились, ладони и запястья исполосованы ножом…
— Ты потеряла слишком много крови…
— Ты пришёл…
Она наконец открыла глаза. Курт не узнал их.
— Что ты сделала с собой, глупая?
— Ты… не вернулся… — ее голос был хриплым, слова выпархивали в воздух нехотя, будто боялись умереть, не долетев до его слуха. – Бросил… подлец…
Сильный кашель сотряс её тело, и она судорожно вцепилась в Курта, на губах появилась кровь. Он обнял её сильнее, успокаивая:
— И ради того, чтобы сказать мне это, ты сотворила Зов сильнее, чем могла даже десять лет назад? Сумасшедшая моя Садди…
— Я… — из-под сомкнутых ресниц покатились слезы. – Только хотела… заколдовать… увидеть ещё хоть раз…
Он покачал головой: как сказать ей, что никогда не под силу было колдунье приворожить бессмертного оборотня? Произнес вслух:
— Я пришёл.
— Теперь мы… всегда будем вместе?..
Ее пальцы ослабли, последние слова Курт угадал по движению губ.
Огонь опал, превратившись в обычный лесной костер. Растаял в воздухе невыносимый запах колдовства. Курт поднялся, держа на руках лёгкое тело, и медленно пошел к деревянной избушке.
— Да, теперь мы всегда будем вместе, — прошептал он, поцеловав её остывающий лоб.
Только в сердце ничему не останется места, кроме холодной печали.
________
2016 г.
Дарья Сталь
От небес который день, наступая на созвездья, до земли крадётся тень заполярного медведя...
Тишина. На месте туч — лоскуты от чёрной шали; От луны мерцает луч, заменяя сном печали...
Свет, холодный, как клинок, в грудь земли грозит ударить...
Этот город одинок. Невозможно глубже ранить.
Поэт Ампир
________
Тонкий холодный луч тянулся сквозь комнату, разделяя пополам ковёр, большую двуспальную кровать и двух людей, сидящих по разные стороны. В приоткрытое окно морозный ветер приносил редкие снежинки, устилавшие пол прозрачными блестками.
— Я больше не вернусь.
Женщина, такая бледная и тонкая, что казалась призраком, молчала.
— Ты слышишь, Садди? – мужчина резко встал, в голосе сквозили злость и напряжение. – Я. Не. Вернусь!
— Ты всегда возвращаешься.
— Не в этот раз! Твои чары иссякли. Ты не сможешь больше удерживать меня.
— Я никогда тебя не удерживала. Почти никогда. Ты возвращался сам. И ты прекрасно знаешь, почему…
— Потому что «люблю»?! – он будто выплюнул это слово. – Какая, к вшивым псам, любовь? Сотни лет я никого не любил – и вдруг полюбил тебя?! Ты льстишь себе, дорогая.
— Тогда зачем ты ждешь моей реакции? – Садди на миг посмотрела в его янтарные глаза и отвела взгляд. – Я не буду уговаривать тебя, Курт. Ты волен идти куда угодно и когда угодно.
До невозможности яркая луна наконец добралась до края кровати: раздался вздох, короткий хрип – и вот уже луч зовёт за собой серебристого волка. В воздухе отчетливо запахло зверем и лесом. Садди не любила этот запах – он всегда означал одно и то же. Как и полная луна.
«Прощай», — кратко прозвучало у неё в голове.
Хвост мелькнул в окне, затем на соседней крыше — и сгинул. За волком закружилась и опала легкая снежная шаль воспоминаний: нити из радостных встреч и сложных расставаний, узелки из напряженных ссор и разговоров. Час мира легко сменялся часом войны. Колдунья, теряющая молодость так же быстро, как и магическую природную силу, и вечно живущий оборотень. Только в порыве страсти могли они найти общий язык – но боги, как сладостны были её плоды!
Садди ещё долго сидела неподвижно. Вспоминала. Качала головой в ответ мыслям. Медленно встала, подошла к окну. Бледный свет, отражавшийся от белоснежных крыш, делал её фигуру худой и призрачной, но взгляни кто в колючие чёрные глаза, он вряд ли рискнул бы сделать такой женщине больно.
— Вернётся… — прошептала она сопернице-луне и задернула шторы.
Только сердце всё равно ныло брошенным волчонком.
* * *
Белые рукава. И снег. Испепеляющий душу. Алмазные залежи рек.
Лес, проклинающий стужу. Мысли, снега белей.
Пляска, агония рук — рана в ладони моей, кровь замыкает круг...
Ветер, неси меня за перекрёсток времён — кровь, как стена огня... светом лес озарён...
Тают в пролеске слова, жизнь собирает дань — белые рукава. Прикосновения ткань.
Поэт Ампир
________
Она судорожно сжимала пальцы, до крови впиваясь ногтями в кожу. Вглядывалась в белизну снегов на крышах города. Потом в слякоть и серость улиц и первую листву. В яркую зелень травы и радугу людских одежд. В багрянец и золото, опавшие на землю – и снова в белизну снегов. Она ждала.
А волк сдержал слово. Не вернулся.
— Выходит, мои чувства ничего не значили для тебя? – шептала Садди, ночами подолгу глядя в потолок. Размышляла, что сказала не так. Лелеяла собственную вину…
Потом убеждала себя, что он – сволочь, вшивый волк, неблагодарный пёс, бросивший её ради свободы. Что он её недостоин, и видеть его больше не желает...
— И как только мне могло прийти в голову, что это любовь?! – колдунья смотрела на себя в зеркало и представляла Курта за спиной. Его руки обнимали её за плечи. — Страсть – может быть. Увлечение. Морок. Нечистая сила. Это не я околдовала тебя, Курт, а ты – меня! И тот единственный раз, в нашу первую встречу, когда я подмешала тебе в вино порошок из любистока, приворот действовал-то всего несколько дней. Тогда я просто хотела, чтобы ты ушел не сразу. Так может, надо было приворожить тебя навсегда, а, оборотень?..
Вокруг только студёный лес. Белоснежный, в алмазных блестках. Бесконечный.
Сквозь заиндевевшие ресницы Садди уже плохо видела, куда идет, и ещё хуже соображала. Но где-то там, еще совсем чуть-чуть… где-то там за деревьями стояла та самая избушка. Там они с Куртом отбивались от стаи гарпий несколько лет назад. Против острых когтей и кровожадных клювов не выстоять поодиночке – значит, не просто так свела их судьба…
Солнце село, и Садди перестала слепнуть от искрящегося снега. Скоро станет холоднее, нужно торопиться… Она медленно вытащила из рукавицы негнущиеся пальцы и заставила их стряхнуть иней с ресниц и мехового капюшона. Огляделась: кругом только ели и сосны; закрыла глаза и сосредоточилась на воспоминаниях.
— Ну же, ну… Кровь моя, сила моя, путь подскажи… Sangiri mi, forta mi, dogory vinnita…
Спустя полчаса Садди с облегчением прислонилась изнутри к деревянной двери. Здесь давно никого не было: пыль и изморозь толстым слоем покрывали пол и окна. Но за печкой нашлось немного дров – хороший знак, не придется тратить время на поиск хвороста. Можно сразу приступить к подготовке. Пятница и полная луна не будут ждать другого случая… то есть это она не будет больше ждать. Не может. Ведьмовство когда-то расцвело в ней с расцветом женской красоты и уже начало угасать после середины жизни.
— Нет, я не лишена еще сил – в мои-то сорок, — шептала колдунья, укладывая дрова в печь. – Ты слишком рано списал меня со счетов, волк. И я покажу тебе, на что ещё способна моя сила, на что способна любовь, которой ты пренебрёг…
Пока в печи грелась вода, Садди обошла кругом дом и нашла подходящую поляну в лесу. Принесла туда несколько поленьев и сложила их кругом, со «звездочкой» в центре. Вернувшись обратно, колдунья не спеша разделась, сложив одежду на печи – может, сохранит хоть немного тепла. Кожа сразу покрылась мурашками, но она не уже замечала холода, погрузившись во внутреннюю подготовку к ритуалу. Добавила в таз с теплой водой настойки любистока, ятрышника и хмеля. Шагнула в воду… от ступней к голове поднялась теплая волна. Мягкой губкой Садди набрала воды, выжала над головой и полностью погрузилась в себя. Когда она закончила омовение, вода успела остыть.
Длинная белая рубаха прилипла к мокрому телу. Садди взяла в железный совок несколько углей и вышла на мороз. Закрыв глаза на несколько мгновений, вдохнула колючий воздух и впилась босыми пальцами в снег, зарываясь, будто в песок.
Полная луна серебрила хвойный лес. Высокие верхушки деревьев пританцовывали в такт ветру, несущему с севера высокие облака, которые превращали звезды в мигающие лампочки. Колдовство набирало силу, и будто вместе с ним крепчал мороз.
Пламя, послушное древним словам, взметнулось выше неё, жадно схватило в объятия узелок с волосами Садди, переплетенными с шерстью Курта. Воздевая руки ввысь, то ускоряя, то замедляя шаги, она больше не замечала окружающего мира. Вокруг не было ничего: только стена ритуального огня, только стук крови в висках в ритм танца, только зов одинокого сердца.
— Забери мою силу, пламя! Призови того, кто меня предал! Верни мне мою любовь!.. Bekil sile, avrassa, akk?r? bena thheri amu...
Ножом по ладоням – кровь в огонь. Забирай… забирай меня всю… Только его верни.
Танец колдовства, пляска крови, зов…
* * *
Однажды попросишь раскрыть свою душу, и в ней загорится садовый фонарь,
прогонит холодную зимнюю стужу, растают снега, и отступит январь;
с ладоней горячих посыпятся искры и вмиг подожгут полукругом восход;
и станет теплее. И мир будет чистый. Уменьшатся горы проблем и забот.
А после... в ответ свою душу откроешь. И ветер завоет как стая волков.
Седой белизной моё сердце отмоешь, постелишь на землю сто белых ковров...
И руки, которые ты целовала, и губы, которые скажут «прощай», — всё сгинет под снегом...
и в сердце кинжалом вонзится холодная, злая печаль...
Поэт Ампир
________
Молодой олень выдохся, Курт чувствовал запах его отчаяния. Малыш метался между деревьями, проваливаясь в сугробы и судорожно зовя своих. Можно больше не напрягаться – догонит.
Волк ел по необходимости: даже свежее, теплое мясо не приносило такого удовольствия, как раньше. Он пробовал жить и в городе, питаться, как люди, – было еще хуже. Среди толпы ему то и дело мерещилось лицо Садди… Лучше уж дикая свобода и звериное одиночество.
Он все время пытался убежать далеко, в чужие земли, но все равно оказывался ближе, чем рассчитывал. Злился на самого себя – тысячелетний оборотень привязался к женщине! Пф, смешно! Пусть даже это была женщина с волчьим сердцем.
Но в памяти постоянно вставала их первая встреча. Как она мимоходом, прикладывая снег к следам гарпиевых когтей на его плече, спросила: «А какая у тебя душа – волчья или человеческая?»
Курт яростно рвал олененка на части, забывая глотать. Вновь убеждал себя, что ему никогда не нравились их отношения, напоминавшие страстное и жесткое танго, танец двух людей, которые любят и ненавидят друг друга.
Он ушёл, когда окончательно понял, что не хочет смотреть, как она стареет и умирает.
Курт поднял окровавленную морду к полной луне, учуяв в воздухе нечто странное. Пахло пламенем, паленой шерстью и человеческой кровью… Не близко. Но очень отчетливо. И кровь… кровь Садди! Он встряхнул большой мохнатой головой, не сразу поверив собственному чутью. Но спустя мгновение уже нёсся на запах.
Он забыл про оленя, про голод, про весь мир. Понимая, что это колдовство, – как иначе волк мог почувствовать жар пламени и запах крови на расстоянии десятка километров? – он все равно не мог пренебречь опасностью, грозившей когда-то любимой женщине. Все еще любимой?..
«Садди… Куда занесло тебя и что ты творишь?!» — стучало в голове волка, быстрее ветра мчавшегося по лесу. Глубокий снег не успевал проседать под лапами. Он был выносливее и быстрее простых волков. Но то ли так влияла магия, то ли расстояние оказалось больше, но к моменту, когда Курт увидел зарево костра, поднимающегося над соснами, его глаза застилал туман.
Шагом, тяжело дыша, волк вышел на поляну… Окружающее пространство заполнял жар огня и колдовской запах, сводивший с ума.
И тут он увидел Садди.
Худая, босая, в насквозь промокшей и местами прогоревшей длинной рубахе. Снег вокруг нее растаял, и колдунья лежала на боку, протягивая к костру окровавленные руки. Сердце Курта пропустило удар – опоздал! Но нет, она медленно и тихо повторяла странные слова.
— Bekil sile, avrassa, akk?r? bena thheri amu... Bekil sile, avrassa, akk?r? bena thheri amu...
— Садди… — мужчина опустился рядом с ней, тронул рукой за плечо.
Колдунья не пошевелилась, только выдохнула:
— Пришёл…
Он осторожно перевернул ее на спину, положив голову себе на колени. Убрал мокрый черный локон со лба. Она стала почти прозрачной, глаза и щеки ввалились, ладони и запястья исполосованы ножом…
— Ты потеряла слишком много крови…
— Ты пришёл…
Она наконец открыла глаза. Курт не узнал их.
— Что ты сделала с собой, глупая?
— Ты… не вернулся… — ее голос был хриплым, слова выпархивали в воздух нехотя, будто боялись умереть, не долетев до его слуха. – Бросил… подлец…
Сильный кашель сотряс её тело, и она судорожно вцепилась в Курта, на губах появилась кровь. Он обнял её сильнее, успокаивая:
— И ради того, чтобы сказать мне это, ты сотворила Зов сильнее, чем могла даже десять лет назад? Сумасшедшая моя Садди…
— Я… — из-под сомкнутых ресниц покатились слезы. – Только хотела… заколдовать… увидеть ещё хоть раз…
Он покачал головой: как сказать ей, что никогда не под силу было колдунье приворожить бессмертного оборотня? Произнес вслух:
— Я пришёл.
— Теперь мы… всегда будем вместе?..
Ее пальцы ослабли, последние слова Курт угадал по движению губ.
Огонь опал, превратившись в обычный лесной костер. Растаял в воздухе невыносимый запах колдовства. Курт поднялся, держа на руках лёгкое тело, и медленно пошел к деревянной избушке.
— Да, теперь мы всегда будем вместе, — прошептал он, поцеловав её остывающий лоб.
Только в сердце ничему не останется места, кроме холодной печали.
________
2016 г.
Дарья Сталь
