Таис ещё раз взглянула на сияющие в лучах полуденного солнца дворцы. Знакомая боль с новой силой вспыхнула в сердце и отразилась на лице печалью.
Весёлый и хмельной шум грандиозного пира разносился по всему городу. Огромный тронный зал дворца Ксеркса, наверное, впервые в своей истории был переполнен народом и ярко освещён светом лампионов. Победители пировали в поверженном дворце многовековых врагов эллинов. Александр восседал на троне персидских царей. Разговор между ним и сидевшей рядом Таис шёл непросто. Внезапно царь нахмурился, и Птолемей, подумав, что он разгневался, попросил Таис станцевать.
– Здесь негде, – оглядев заставленный столами и заполненный людьми огромный зал, ответила она. – Я лучше спою.
– Спеть! Спеть! Таис будет петь! – понесся по залу восторженный рёв.
Шум быстро стих, сильно опьяневших утихомирили соседи. Таис взяла у музыканта семиструнную кифару, медленно провела по струнам и обвела взглядом воинов. И не было в том взгляде веселья, столь уместного на пиру, а была боль, глубокая и бесконечная. И ещё в нём был гнев, но гнев не внезапный, вспыхнувший, а холодный, осознанный и выстраданный. И воины вдруг почувствовали, как боль и гнев удивительной женщины заполняют их сердца. Таис ударила по струнам, ритмичная яростная мелодия сразу захватила воинов. Она запела старинный гимн о персидской войне, о сожжённых Афинах, о боевой клятве не служить ничему, кроме войны, пока последний перс не будет выброшен в море. Она пела с таким темпераментом, что люди, введённые в гневный экстаз её взглядом, ритмом и пронзающими словами, вскакивали, разбивали о колонны ценные чаши, отбивали ногами такт. Экзальтация нарастала. Захваченный ею, встал Александр и присоединился к песне. С последним призывом всегда помнить злобу врагов и горе прекрасных Афин Таис швырнула кифару музыкантам и села, закрыв лицо руками. Александр поднял её за локоть, поцеловал и сказал, обращаясь к гостям:
– Какую награду мы дадим прекрасной Таис?
Раздались громкие крики, предлагались самые баснословные награды. Таис молча отстранилась.
– Разреши мне сказать речь и не гневайся, если она тебе не понравится, – медленно и чётко в наступившей тишине произнесла она.
– Речь! Речь! Таис, речь! – восторженно заорали воины.
Александр весело кивнул и выпил большой глоток неразбавленного вина.
Таис вскочила на тяжёлую, отделанную слоновой костью скамью и несколько раз хлопнула в ладоши, призывая к вниманию. В огромном зале наступила полная тишина.
И вновь пронизывающий взгляд Таис суровой тенью прошёл по лицам воинов.
Таис поблагодарила Александра и других его военачальников за то, что она, единственная женщина Эллады, смогла достичь этого города, столицы персидских царей.
– Этот город, – продолжала она, – сердце и душа Персии. К моему великому удивлению, кроме сокровищ, роскошных дворцов и изображений высокомерных царей, здесь ничего нет. Ни храмов, ни собрания учёных и философов, ни театров, ни гимнасионов. Нет статуй и картин, прославляющих красоту и подвиги богов в образе людей и божественных героев. Кроме надменных толстомордых быков–царей, принимающих дары, и процессий раболепствующих и пленных, здесь нет ничего. Чащи колонн по сорок локтей на платформе в тридцать локтей высоты – всё это лишь для того, чтобы возвысить владык унижением подданных. Ради этого трудились искалеченные эллины, ионийцы, македонцы и фракийцы? Ради этого Ксеркс со своим злым сатрапом Мардонием принёс кровь и смерть в Элладу, дважды сжигал мои родные Афины, увёл в плен тысячи и тысячи искусных мастеров? Я здесь одна с вами, герои–победители, повергшие в прах могущество недобрых владык. Я служу богине красоты и знаю – нет страшнее преступления, чем поднять руку на созданную человеком красоту. А если она служит злой власти? Тогда она всего лишь обман, ибо нет красоты без добра и света!
Таис простёрла вперёд руки, как бы спрашивая согласия и замерла, как натянутая тетива. Воины одобрительно и грозно загудели.
– Завтра вы уходите, оставляя в неприкосновенности обиталище сокрушённой вами деспотии! Неужели я одна ношу в сердце пожарище Афин? А мучения пленных эллинов, длившиеся до сих пор, слёзы матерей, хотя бы это и было восемьдесят лет назад?! Неужели божественный Александр нашёл удовольствие усесться на троне разорителя Эллады, как слуга, забравшийся в покои господина?!
Её голос, высокий и звенящий, хлестнул словами, как бичом. Александр побледнел, лицо его пошло красными пятнами, он вскочил будто ужаленный. Люди оцепенели – македонцы и греки знали, как страшен гнев любимцев Тихе.
Царь молчал, глядя на Таис, склонившую голову, будто в ожидании удара.
– Чего же ты хочешь, афинянка?! – спросил он таким львиным рыком, что закалённые воины содрогнулись.
Вся напрягшись в волевом усилии, Таис поняла великую власть полководца над людьми, магическую силу его голоса, подчинявшего громадные толпы людей.
Она подняла на Александра огромные горящие глаза и протянула руку.
– Огня! – звонко крикнула она на весь зал.
Александр обхватил её за талию, сорвал со скамьи и подвёл к стене.
– Возьми! – Он снял факел и подал афинянке, сам взял другой.
Таис отстранилась в почтительном поклоне.
– Не мне первой! Начать должен тот, чей божественный разум и сила привели нас сюда!
Александр повернулся и повёл Таис за руку вдоль стен. Два факела мгновенно подожгли занавеси на окнах, подвески и шнуры, лёгкие деревянные переплёты для цветов.
Безумие разрушения охватило сподвижников Александра. С воплями восторга и боевыми кликами воины хватали факелы и разбегались по дворцам, поджигая всё, разбивая лампионы, опрокидывая чаши с горящим жиром и маслом.
Через несколько минут зал Ксеркса, пустая сокровищница и помещения охраны пылали. Подожгли и ападану, откуда огонь перекинулся на другие жилые дворцы. Оставаться здесь дольше не было возможности. Александр, не отпуская руки Таис, сбежал по северной лестнице на городскую площадь. Здесь, окружённый военачальниками, он стоял, зачарованно глядя на титаническое пламя, взвивающееся в чёрное небо. Балки крыш и потолков, простоявшие столетия на сухой жаре, вспыхивали, как облитые горючим маслом. Серебряные листы кровли плавились, низвергаясь ручьями жидкого сияющего металла на лестницы и плиты платформы и, застывая, летели звонкими раскалёнными лепёшками в пыль городской площади. Пламя ревело, перекрывая вопли жителей, столпившихся у края площади, боясь приблизиться. Звёздное небо, казалось, потухло. Никто никогда не видел более чёрной ночи, окружавшей слепящий жар исполинского костра. Люди взирали на пожар с суеверным ужасом, будто не руки Александра и маленькой афинянки сделали это, а силы подземного мира и ввергнутых туда титанов вырвались на поверхность Геи. Жители города попадали на колени в предчувствии большой беды. И действительно, ни Александр, ни его военачальники не стали сдерживать воинов, для которых пожар послужил сигналом к грабежу. Толпа ошеломлённых горожан стала разбегаться, надеясь спасти имущество от распалившихся македонцев.
С раздирающим уши треском одна за другой стали проваливаться перекрытия, выбрасывая вихрящиеся столбы искр.
Александр вздрогнул и выпустил руку Таис. На его суровом лице отвращение и боль.
– Уйди! – неожиданно вскрикнул великий полководец, многих врагов убивший в бою собственными руками и стёрший с лица земли Фивы, Газу, Милет, Галикарнас.
Таис подняла руку перед лицом, будто защищаясь.
Ещё печальнее стали глаза двадцатишестилетнего царя, у ног которого лежала вся обозримая Азия.
– Нет! – мучительно сказал он. – Не навсегда. Я позову тебя.
– Не позовёшь! – ответила Таис.
– Как ты можешь знать?
– Ты знаешь, что я посвящена в тайное знание орфиков? – тихо спросила она.
Александр кивнул, в глазах самого могущественного человека в мире мелькнул страх.
– Нет, ты неправильно понял меня, царь, – печально сказала Таис, – ты не должен бояться неметоров*. Твоя душа жива. Дело в другом.
(* Неметоры – тайные жрецы орфиков, жрецы Зевса Метрона – Зевса Измерителя. Их обязанностью было тайными методами физически уничтожать мерзавцев, душа которых умерла, прежде всего, мерзавцев, имеющих большую личную власть).
– В чём? – резко бросил он.
– Ты хочешь заглянуть за край Ойкумены, и это желание сильнее тебя, сильнее твоей любви, – с трудом, выдавливая каждое слово, произнесла она. – Наверное, у тебя слишком много вопросов к богам. Знаешь, я думаю, что однажды ты заставишь их ответить. За всё, что они сделали. Но не в этой жизни, и не в следующей.
Александр пронзил её взглядом и спросил:
– А ты? Ты разве хочешь не этого?
Таис подняла глаза, их взгляды встретились. Они впились глазами друг в друга, мгновение длился этот никем не замеченный поединок. Наконец Александр опустил взгляд и понуро склонил голову.
– Гелиайне, великий царь, – тихо сказала Таис и медленно ушла в темноту.
В прохладных покоях храма Эриду время, казалось, остановилось.
– Тайное знание, прекрасная посвящённая, – обращаясь к Таис, сказал седой жрец с глубокими, пронзительными глазами, – потому и тайное, поскольку причиняет неисчислимые беды, если попадает в руки человеку несовершенной Кармы.
– А ты не мог бы более подробно рассказать нам о Карме? – попросила она.
Жрец согласно склонил голову и начал рассказ.
И Таис узнала о законе Кармы, или воздаяния, перед колоссальным космическим механизмом которого маленькой, наивной и слабой казалась дочь Ночи – богиня справедливого возмездия эллинов Немезида.
Подлость, предательство, убийство и многое другое, а вернее, всё, отмечает этот механизм, рано или поздно, в следующих жизнях, заставляя за всё заплатить. Над ним не властны даже боги, он живёт своей жизнью. Жрец особо подчеркнул, что одним из самых страшных преступлений, за которое постигнет жестокая кара, является разрушение прекрасного. Красота – величайшая драгоценность, её нужно беречь, и это долг каждого познавшего законы справедливой жизни.
Знакомая боль вспыхнула в сердце Таис. Ей было непросто задать следующий вопрос, но тут же возникло чувство – время этого вопроса пришло.
– Мой учитель, великий художник Лисипп, всегда говорил, что красота – единственное, что привязывает людей к жизни, заставляет её ценить и бороться, – сказала она, – и поэтому тем, кто разрушает, искажает и осмеивает красоту, нельзя жить. Их нужно уничтожать, как бешеных собак, носителей неизлечимого яда. Художник, умеющий видеть прекрасное, отвечает за это особенно строго, ибо он зрячий в отличие от обычных людей, которые ещё долго будут слепы. Так он мне сказал три года назад. Год же назад он отдалил меня от себя и очень порицал за один поступок.
– Твой учитель совершенно прав в полном соответствии с законом Кармы, – торжественно ответил жрец.
– Значит, я, разрушив прекрасные дворцы Персеполиса, подлежу ужасному наказанию в этой и в будущих жизнях? – печально спросила Таис.
– Ты та самая женщина! – Индийцы с удивлением и любопытством воззрились на неё.
Наступило долгое молчание. Потом старший веско и уверенно произнёс:
– Те, кто хочет повелевать, строят ловушки для легковерных людей. И не только легковерных, ибо всем нам, от мала до велика, свойственна жажда чудес, тяга к необыкновенному. Те, кто хочет повелевать умами, строят ловушки игрой цифр, знаков и формул, сфер и звуков, придавая им подобие ключей знания. Желающие повелевать чувствами, особенно толпы, строят огромные дворцы, принижающие человека, завладевающие его чувствами. Человек, попав в эту ловушку, теряет личность и достоинство. Дворцы Портипоры, как мы зовём Персеполис, и есть подобная ловушка. Ты верно угадала это и стала орудием Кармы, подобно тому, как зло в наказании часто служит добру. Я бы снял с тебя обвинение Лисиппа.
– Я понял и простил её, – согласился скульптор.
– И не пояснил мне? – упрекнула Таис.
– Не умом, а чувством, словесно объяснили нам только они, знающие Карму, учителя из Индии, – Лисипп поклонился, по восточному обычаю приложив руки ко лбу.
В ответ жрецы склонились ещё ниже.
Эдна очнулась и некоторое время лежала неподвижно. В отличие от видения Тлацолтеотль она не в первый раз видела эти картины времён Александра Македонского и даже детально изучила их, но здесь, на Ириде, они представились в совершенно другом свете. Тысячи лет прошли с тех пор, как пламя над Персеполисом опалило её сердце, но боль не становилась меньше, скорее наоборот. И даже мудрое и уверенное объяснение жреца Тантры не успокоило её, как и всё это древнее тайное учение, на основе которого, обогащённого современным научным знанием, теперь строилась как социальная, так и нравственная система земной цивилизации.
Мир изменился тогда, когда люди стали спрашивать с истинных виновников их бед, перестав дожидаться божественного воздаяния или воздаяния по законам Кармы. Когда правильно поняли старую русскую пословицу: «Бог всё видит, да нескоро скажет», осознав, что это «нескоро» длится слишком долго. Только тогда пришло понимание бесконечной подлости христианского увещевания: «Не судите, да не судимы будете», тысячелетия отдававшего суд и кару мерзавцев в руки тому, «кто обладает высшей мудростью». Люди поняли, что только они сами могут освободить мир от мерзости, боли, подлости и страдания – от инферно. Оно всё накапливалось, для того чтобы однажды убить мир, но не просто убить, а убить его душу, погасив в ней великое пламя Шакти. Убить, сохранив фальшивый живой облик. Люди поняли, чтобы научиться судить и карать самим, нужно научиться видеть суть вещей. Всё вернее пробуждающиеся способности Прямого Луча позволяли видеть нравственное уродство так же, как обычный человек видит уродство физическое, и мерзавцам оставалось всё меньше места в мире людей. Умеющих видеть становилось всё больше, хотя их всё ещё было недостаточно на новой Ноосферной Земле, и мерзости, надевшей новые маски, ещё хватало.
Много тысяч лет человечество шло к этому: неметоры Атлантиды, «Серые Ангелы», «Звёздная палата», масса Других тайных обществ и легальных организаций возникали, для того чтобы взять тяжкую ношу кары высокопоставленных мерзавцев, перед которыми бессильно обычное правосудие. Больше всего документальных данных сохранилось о «Звёздной палате», созданной в Англии в 1487 году Генрихом VII в качестве легального высшего судебного органа государства. «Звёздная палата» просуществовала более полутора веков и покарала многих высокопоставленных подонков. Но только в Ноосферную эру эта работа достигла логического конца, раз и навсегда сделав невозможным для «смерти души» быть главным условием «успеха в жизни». Но насколько жестоким и суровым путём это достигалось… «Впрочем, так происходит любая революция», – подумала Эдна.
Она вновь протянула руку к терминалу, вспыхнул экран ТВФ.
Улицы, сияющие здания, площади, памятники, величественные колоннады Троана вновь проходили перед ней прекрасной чередой. Эдна поняла, что очень близко подошла к пониманию сути своего чувства.
«Где памятники женщинам?» – возникла всё ставящая на свои места мысль.
Весёлый и хмельной шум грандиозного пира разносился по всему городу. Огромный тронный зал дворца Ксеркса, наверное, впервые в своей истории был переполнен народом и ярко освещён светом лампионов. Победители пировали в поверженном дворце многовековых врагов эллинов. Александр восседал на троне персидских царей. Разговор между ним и сидевшей рядом Таис шёл непросто. Внезапно царь нахмурился, и Птолемей, подумав, что он разгневался, попросил Таис станцевать.
– Здесь негде, – оглядев заставленный столами и заполненный людьми огромный зал, ответила она. – Я лучше спою.
– Спеть! Спеть! Таис будет петь! – понесся по залу восторженный рёв.
Шум быстро стих, сильно опьяневших утихомирили соседи. Таис взяла у музыканта семиструнную кифару, медленно провела по струнам и обвела взглядом воинов. И не было в том взгляде веселья, столь уместного на пиру, а была боль, глубокая и бесконечная. И ещё в нём был гнев, но гнев не внезапный, вспыхнувший, а холодный, осознанный и выстраданный. И воины вдруг почувствовали, как боль и гнев удивительной женщины заполняют их сердца. Таис ударила по струнам, ритмичная яростная мелодия сразу захватила воинов. Она запела старинный гимн о персидской войне, о сожжённых Афинах, о боевой клятве не служить ничему, кроме войны, пока последний перс не будет выброшен в море. Она пела с таким темпераментом, что люди, введённые в гневный экстаз её взглядом, ритмом и пронзающими словами, вскакивали, разбивали о колонны ценные чаши, отбивали ногами такт. Экзальтация нарастала. Захваченный ею, встал Александр и присоединился к песне. С последним призывом всегда помнить злобу врагов и горе прекрасных Афин Таис швырнула кифару музыкантам и села, закрыв лицо руками. Александр поднял её за локоть, поцеловал и сказал, обращаясь к гостям:
– Какую награду мы дадим прекрасной Таис?
Раздались громкие крики, предлагались самые баснословные награды. Таис молча отстранилась.
– Разреши мне сказать речь и не гневайся, если она тебе не понравится, – медленно и чётко в наступившей тишине произнесла она.
– Речь! Речь! Таис, речь! – восторженно заорали воины.
Александр весело кивнул и выпил большой глоток неразбавленного вина.
Таис вскочила на тяжёлую, отделанную слоновой костью скамью и несколько раз хлопнула в ладоши, призывая к вниманию. В огромном зале наступила полная тишина.
И вновь пронизывающий взгляд Таис суровой тенью прошёл по лицам воинов.
Таис поблагодарила Александра и других его военачальников за то, что она, единственная женщина Эллады, смогла достичь этого города, столицы персидских царей.
– Этот город, – продолжала она, – сердце и душа Персии. К моему великому удивлению, кроме сокровищ, роскошных дворцов и изображений высокомерных царей, здесь ничего нет. Ни храмов, ни собрания учёных и философов, ни театров, ни гимнасионов. Нет статуй и картин, прославляющих красоту и подвиги богов в образе людей и божественных героев. Кроме надменных толстомордых быков–царей, принимающих дары, и процессий раболепствующих и пленных, здесь нет ничего. Чащи колонн по сорок локтей на платформе в тридцать локтей высоты – всё это лишь для того, чтобы возвысить владык унижением подданных. Ради этого трудились искалеченные эллины, ионийцы, македонцы и фракийцы? Ради этого Ксеркс со своим злым сатрапом Мардонием принёс кровь и смерть в Элладу, дважды сжигал мои родные Афины, увёл в плен тысячи и тысячи искусных мастеров? Я здесь одна с вами, герои–победители, повергшие в прах могущество недобрых владык. Я служу богине красоты и знаю – нет страшнее преступления, чем поднять руку на созданную человеком красоту. А если она служит злой власти? Тогда она всего лишь обман, ибо нет красоты без добра и света!
Таис простёрла вперёд руки, как бы спрашивая согласия и замерла, как натянутая тетива. Воины одобрительно и грозно загудели.
– Завтра вы уходите, оставляя в неприкосновенности обиталище сокрушённой вами деспотии! Неужели я одна ношу в сердце пожарище Афин? А мучения пленных эллинов, длившиеся до сих пор, слёзы матерей, хотя бы это и было восемьдесят лет назад?! Неужели божественный Александр нашёл удовольствие усесться на троне разорителя Эллады, как слуга, забравшийся в покои господина?!
Её голос, высокий и звенящий, хлестнул словами, как бичом. Александр побледнел, лицо его пошло красными пятнами, он вскочил будто ужаленный. Люди оцепенели – македонцы и греки знали, как страшен гнев любимцев Тихе.
Царь молчал, глядя на Таис, склонившую голову, будто в ожидании удара.
– Чего же ты хочешь, афинянка?! – спросил он таким львиным рыком, что закалённые воины содрогнулись.
Вся напрягшись в волевом усилии, Таис поняла великую власть полководца над людьми, магическую силу его голоса, подчинявшего громадные толпы людей.
Она подняла на Александра огромные горящие глаза и протянула руку.
– Огня! – звонко крикнула она на весь зал.
Александр обхватил её за талию, сорвал со скамьи и подвёл к стене.
– Возьми! – Он снял факел и подал афинянке, сам взял другой.
Таис отстранилась в почтительном поклоне.
– Не мне первой! Начать должен тот, чей божественный разум и сила привели нас сюда!
Александр повернулся и повёл Таис за руку вдоль стен. Два факела мгновенно подожгли занавеси на окнах, подвески и шнуры, лёгкие деревянные переплёты для цветов.
Безумие разрушения охватило сподвижников Александра. С воплями восторга и боевыми кликами воины хватали факелы и разбегались по дворцам, поджигая всё, разбивая лампионы, опрокидывая чаши с горящим жиром и маслом.
Через несколько минут зал Ксеркса, пустая сокровищница и помещения охраны пылали. Подожгли и ападану, откуда огонь перекинулся на другие жилые дворцы. Оставаться здесь дольше не было возможности. Александр, не отпуская руки Таис, сбежал по северной лестнице на городскую площадь. Здесь, окружённый военачальниками, он стоял, зачарованно глядя на титаническое пламя, взвивающееся в чёрное небо. Балки крыш и потолков, простоявшие столетия на сухой жаре, вспыхивали, как облитые горючим маслом. Серебряные листы кровли плавились, низвергаясь ручьями жидкого сияющего металла на лестницы и плиты платформы и, застывая, летели звонкими раскалёнными лепёшками в пыль городской площади. Пламя ревело, перекрывая вопли жителей, столпившихся у края площади, боясь приблизиться. Звёздное небо, казалось, потухло. Никто никогда не видел более чёрной ночи, окружавшей слепящий жар исполинского костра. Люди взирали на пожар с суеверным ужасом, будто не руки Александра и маленькой афинянки сделали это, а силы подземного мира и ввергнутых туда титанов вырвались на поверхность Геи. Жители города попадали на колени в предчувствии большой беды. И действительно, ни Александр, ни его военачальники не стали сдерживать воинов, для которых пожар послужил сигналом к грабежу. Толпа ошеломлённых горожан стала разбегаться, надеясь спасти имущество от распалившихся македонцев.
С раздирающим уши треском одна за другой стали проваливаться перекрытия, выбрасывая вихрящиеся столбы искр.
Александр вздрогнул и выпустил руку Таис. На его суровом лице отвращение и боль.
– Уйди! – неожиданно вскрикнул великий полководец, многих врагов убивший в бою собственными руками и стёрший с лица земли Фивы, Газу, Милет, Галикарнас.
Таис подняла руку перед лицом, будто защищаясь.
Ещё печальнее стали глаза двадцатишестилетнего царя, у ног которого лежала вся обозримая Азия.
– Нет! – мучительно сказал он. – Не навсегда. Я позову тебя.
– Не позовёшь! – ответила Таис.
– Как ты можешь знать?
– Ты знаешь, что я посвящена в тайное знание орфиков? – тихо спросила она.
Александр кивнул, в глазах самого могущественного человека в мире мелькнул страх.
– Нет, ты неправильно понял меня, царь, – печально сказала Таис, – ты не должен бояться неметоров*. Твоя душа жива. Дело в другом.
(* Неметоры – тайные жрецы орфиков, жрецы Зевса Метрона – Зевса Измерителя. Их обязанностью было тайными методами физически уничтожать мерзавцев, душа которых умерла, прежде всего, мерзавцев, имеющих большую личную власть).
– В чём? – резко бросил он.
– Ты хочешь заглянуть за край Ойкумены, и это желание сильнее тебя, сильнее твоей любви, – с трудом, выдавливая каждое слово, произнесла она. – Наверное, у тебя слишком много вопросов к богам. Знаешь, я думаю, что однажды ты заставишь их ответить. За всё, что они сделали. Но не в этой жизни, и не в следующей.
Александр пронзил её взглядом и спросил:
– А ты? Ты разве хочешь не этого?
Таис подняла глаза, их взгляды встретились. Они впились глазами друг в друга, мгновение длился этот никем не замеченный поединок. Наконец Александр опустил взгляд и понуро склонил голову.
– Гелиайне, великий царь, – тихо сказала Таис и медленно ушла в темноту.
В прохладных покоях храма Эриду время, казалось, остановилось.
– Тайное знание, прекрасная посвящённая, – обращаясь к Таис, сказал седой жрец с глубокими, пронзительными глазами, – потому и тайное, поскольку причиняет неисчислимые беды, если попадает в руки человеку несовершенной Кармы.
– А ты не мог бы более подробно рассказать нам о Карме? – попросила она.
Жрец согласно склонил голову и начал рассказ.
И Таис узнала о законе Кармы, или воздаяния, перед колоссальным космическим механизмом которого маленькой, наивной и слабой казалась дочь Ночи – богиня справедливого возмездия эллинов Немезида.
Подлость, предательство, убийство и многое другое, а вернее, всё, отмечает этот механизм, рано или поздно, в следующих жизнях, заставляя за всё заплатить. Над ним не властны даже боги, он живёт своей жизнью. Жрец особо подчеркнул, что одним из самых страшных преступлений, за которое постигнет жестокая кара, является разрушение прекрасного. Красота – величайшая драгоценность, её нужно беречь, и это долг каждого познавшего законы справедливой жизни.
Знакомая боль вспыхнула в сердце Таис. Ей было непросто задать следующий вопрос, но тут же возникло чувство – время этого вопроса пришло.
– Мой учитель, великий художник Лисипп, всегда говорил, что красота – единственное, что привязывает людей к жизни, заставляет её ценить и бороться, – сказала она, – и поэтому тем, кто разрушает, искажает и осмеивает красоту, нельзя жить. Их нужно уничтожать, как бешеных собак, носителей неизлечимого яда. Художник, умеющий видеть прекрасное, отвечает за это особенно строго, ибо он зрячий в отличие от обычных людей, которые ещё долго будут слепы. Так он мне сказал три года назад. Год же назад он отдалил меня от себя и очень порицал за один поступок.
– Твой учитель совершенно прав в полном соответствии с законом Кармы, – торжественно ответил жрец.
– Значит, я, разрушив прекрасные дворцы Персеполиса, подлежу ужасному наказанию в этой и в будущих жизнях? – печально спросила Таис.
– Ты та самая женщина! – Индийцы с удивлением и любопытством воззрились на неё.
Наступило долгое молчание. Потом старший веско и уверенно произнёс:
– Те, кто хочет повелевать, строят ловушки для легковерных людей. И не только легковерных, ибо всем нам, от мала до велика, свойственна жажда чудес, тяга к необыкновенному. Те, кто хочет повелевать умами, строят ловушки игрой цифр, знаков и формул, сфер и звуков, придавая им подобие ключей знания. Желающие повелевать чувствами, особенно толпы, строят огромные дворцы, принижающие человека, завладевающие его чувствами. Человек, попав в эту ловушку, теряет личность и достоинство. Дворцы Портипоры, как мы зовём Персеполис, и есть подобная ловушка. Ты верно угадала это и стала орудием Кармы, подобно тому, как зло в наказании часто служит добру. Я бы снял с тебя обвинение Лисиппа.
– Я понял и простил её, – согласился скульптор.
– И не пояснил мне? – упрекнула Таис.
– Не умом, а чувством, словесно объяснили нам только они, знающие Карму, учителя из Индии, – Лисипп поклонился, по восточному обычаю приложив руки ко лбу.
В ответ жрецы склонились ещё ниже.
Эдна очнулась и некоторое время лежала неподвижно. В отличие от видения Тлацолтеотль она не в первый раз видела эти картины времён Александра Македонского и даже детально изучила их, но здесь, на Ириде, они представились в совершенно другом свете. Тысячи лет прошли с тех пор, как пламя над Персеполисом опалило её сердце, но боль не становилась меньше, скорее наоборот. И даже мудрое и уверенное объяснение жреца Тантры не успокоило её, как и всё это древнее тайное учение, на основе которого, обогащённого современным научным знанием, теперь строилась как социальная, так и нравственная система земной цивилизации.
Мир изменился тогда, когда люди стали спрашивать с истинных виновников их бед, перестав дожидаться божественного воздаяния или воздаяния по законам Кармы. Когда правильно поняли старую русскую пословицу: «Бог всё видит, да нескоро скажет», осознав, что это «нескоро» длится слишком долго. Только тогда пришло понимание бесконечной подлости христианского увещевания: «Не судите, да не судимы будете», тысячелетия отдававшего суд и кару мерзавцев в руки тому, «кто обладает высшей мудростью». Люди поняли, что только они сами могут освободить мир от мерзости, боли, подлости и страдания – от инферно. Оно всё накапливалось, для того чтобы однажды убить мир, но не просто убить, а убить его душу, погасив в ней великое пламя Шакти. Убить, сохранив фальшивый живой облик. Люди поняли, чтобы научиться судить и карать самим, нужно научиться видеть суть вещей. Всё вернее пробуждающиеся способности Прямого Луча позволяли видеть нравственное уродство так же, как обычный человек видит уродство физическое, и мерзавцам оставалось всё меньше места в мире людей. Умеющих видеть становилось всё больше, хотя их всё ещё было недостаточно на новой Ноосферной Земле, и мерзости, надевшей новые маски, ещё хватало.
Много тысяч лет человечество шло к этому: неметоры Атлантиды, «Серые Ангелы», «Звёздная палата», масса Других тайных обществ и легальных организаций возникали, для того чтобы взять тяжкую ношу кары высокопоставленных мерзавцев, перед которыми бессильно обычное правосудие. Больше всего документальных данных сохранилось о «Звёздной палате», созданной в Англии в 1487 году Генрихом VII в качестве легального высшего судебного органа государства. «Звёздная палата» просуществовала более полутора веков и покарала многих высокопоставленных подонков. Но только в Ноосферную эру эта работа достигла логического конца, раз и навсегда сделав невозможным для «смерти души» быть главным условием «успеха в жизни». Но насколько жестоким и суровым путём это достигалось… «Впрочем, так происходит любая революция», – подумала Эдна.
Она вновь протянула руку к терминалу, вспыхнул экран ТВФ.
Улицы, сияющие здания, площади, памятники, величественные колоннады Троана вновь проходили перед ней прекрасной чередой. Эдна поняла, что очень близко подошла к пониманию сути своего чувства.
«Где памятники женщинам?» – возникла всё ставящая на свои места мысль.
