И всё же я была там. В центре. Взглядом, поступью, дыханием — я принадлежала этой ночи.
Я подошла к зеркалу перед выходом и не сразу узнала себя.
Мои волосы — распущенные, живые, как тени ночи. Пряди спадали на плечи и спину, золотые нити в них ловили свет и отдавали его отблесками.
На шее — колье, тяжёлое, почти обременяющее. Его тяжесть целовала кожу, а камень в центре пульсировал у самой ярeмной впадины, как чьё-то дыхание. Чужое. Забытое. Опасное. Нити от него спускались ниже, в ложбинку груди.
Платье обтягивало тело, словно созданное не тканью, а тайной. Чёрное с золотыми узорами — как языки пламени по ночному шeлку. Спущенные плечи, глубокий вырез, рукава — длинные, обвивающие руки. Я чувствовала каждую тканевую жилку, как вторую кожу. Свою новую броню.
Я шла по коридору к балу и слышала, как стихают разговоры. Я чувствовала на себе взгляды — восхищённые, испуганные, завистливые.
Я была красивой. Но больше — я была недоступной.
Внутри всё было тихо. Покой, выученный за этот месяц. Без боли. Без надежды.
Только иногда, когда оркестр замолкал и свет вспыхивал особенно ярко — я ловила себя на мысли, что ищу его взгляд в толпе. Неосознанно.
Словно часть меня всё ещё ждала огненного силуэта у входа. Золотых глаз. Голоса, от которого перехватывает дыхание.
Но вместо него — фальшивые улыбки придворных. Задушенные ароматы духов. Кружение чужих рук.
А я — стояла посреди всего этого, гордая, спокойная. Без него. Без слёз.
Впервые — красивая не для кого-то. А просто для себя.
И если он когда-нибудь вернётся — он увидит это.
Увидит женщину, которую невозможно забыть.
Женщину, которую он отпустил.
И, возможно, пожалеет.
Я стояла в центре зала, не танцуя.
Вокруг — блеск, золото, хрусталь. Смех, напудренные улыбки, шелест платьев, лёгкий аромат вина и пудры, перемешанный с вымученной любезностью.
И я — словно мраморная статуя среди этого бала-маскарада. Нарядная, эффектная, но не тронутая этим весельем.
— Леди Николетта, — очередной поклон, чья-то рука, поданная мне с мягкой настойчивостью.
Я улыбнулась, вежливо, но пусто, и снова отказала. Это был уже третий или четвёртый за вечер. Я перестала считать. Потому что ни один из них не был им.
А потом… воздух изменился. Словно сама атмосфера затаила дыхание. Мир — застыл.
Не музыка. Не свет. Что-то другое. Глубже. Густое, живое напряжение повисло над залом, будто надвигается буря.
Я почувствовала его присутствие до того, как увидела.
Как будто в груди что-то отозвалось. Древнее, инстинктивное. Пульс — срывом вниз. Грудь сжалась, сердце ударилось в рёбра. Воздух вдруг стал слишком горячим, слишком плотным. Я обернулась.
Он стоял в проёме.
Дэймонд.
Высокий, как сама угроза. Как сила. Как дом.
На нём — тёмный мундир с серебряными драконьими застёжками. Волосы чуть длиннее, чем прежде. Лёгкая щетина вдоль скул придавала ему опасную, почти хищную зрелость. Но главное — это глаза.
Эти глаза прожигали насквозь. В них — столько огня, сколько хватило бы сжечь весь этот зал. Но не гнева. Нет. Там была боль, сдержанная тоска и любовь, такая острая, что хотелось упасть на колени от одной только её силы. Он не просто смотрел на меня — он возвращался.
Я не дышала.
Музыка в зале замерла.
Шёпот. Вздохи. Но я уже никого не слышала. Только шаги. Его шаги. Он шёл через толпу, не видя никого. Только меня.
— Николетта, — произнёс он, остановившись передо мной. Голос хрипел, но звучал как клятва, как заклинание.
Я не могла ответить. Голос предал меня. Руки дрожали, горло сжалось, в груди — хаос. Как будто сердце не знало, что ему делать: разорваться или снова поверить.
И тогда он опустился на колено.
Посреди зала. На глазах у всех.
Толпа ахнула. Кто-то выронил бокал.
Я ощутила, как волна дрожи прокатилась по ногам. Это было слишком. Слишком громко, слишком на виду, слишком честно. Слишком поздно?
Он раскрыл ладонь.
В ней — кольцо. Переплетённые драконьи крылья, охватывающие камень, в глубине которого мерцал огонь.
Огонь, как во мне.
— Я дрался за страну. За честь. За долг.
Но всё это — ничто. Пустота. Если ты исчезнешь из моей жизни. Если я снова потеряю тебя.
Он говорил это спокойно. Но я видела, как дрожат пальцы. Как напряглись мышцы челюсти.
Он боялся. Дэймонд. Тот, кто мог поднять бурю, боялся моего ответа.
— Я опоздал. Я был трусом. Я ушёл, когда должен был остаться. Но я не просто вернулся. Я вырвался. Из цепей. Из старого мира. Я сражался за право стоять здесь. Перед тобой.
Если ты всё ещё чувствуешь хоть каплю. Хоть искру. Скажи “да”.
Он поднял глаза. И в них не было героизма. Только боль. Ожидание. Любовь. Такая открытая, безоружная — что я почувствовала, как зашипела внутренняя броня.
Я дрожала. От гнева. От желания. От страха снова поверить.
Губы затрепетали. Я сжала ладони, чтобы не схватить его уже сейчас.
— Ты действительно думаешь, — прошептала я, — что можешь вот так… появиться… после месяца… молчания… и просто встать на колено… и всё вернуть?
Он не отвёл взгляда. Не дрогнул.
— Нет. Я думаю, что смогу всё исправить — только если ты встанешь рядом. Не простишь. Но останешься. Я всё это время был в бою. Не с врагами. С семьёй. С самим собой. Но ты — ты была моей победой. И если ты снова исчезнешь… Я сгорю. До пепла.
Я сжала зубы, чтобы не закричать. Это было слишком. Это было всё, что я когда-то мечтала услышать — и боялась услышать.
— Дэймонд… Ты уверен, что справишься с этим? Со мной?
Он усмехнулся — криво, с болью.
— Я уверен, что не справлюсь без тебя.
Слёзы подступили к горлу.
Я смотрела на кольцо. На его руки. На его глаза.
И протянула руку. Тихо. Медленно. Дрожащими пальцами коснулась его ладони.
— Только если ты никогда больше не исчезнешь.
Ни на день. Ни на ночь. И если забудешь или нарушишь свои слова, я уничтожу тебя.
Он встал.
И прежде чем я успела вдохнуть — его губы накрыли мои.
Слишком сильно. Слишком жадно. Как человек, который целует не губы, а возвращение жизни.
Поцелуй, в котором — и прощение, и страх, и отчаяние, и бесконечная любовь.
Толпа ахнула. Кто-то всплеснул руками.
Я потерялась в этом поцелуе. В его запахе, его руках, его безумии.
— Выходи за меня, — выдохнул он, прижимаясь лбом к моему. — Прямо сейчас. Или сбежим. Всё равно.
Я всхлипнула, смеясь сквозь слёзы.
— Только не в этом платье. Если побежим — мне нужно что-нибудь без корсета. Я задохнусь, не добежав до ворот.
Он рассмеялся. Настояще, ярко, облегчённо.
Сжал меня в объятиях, словно больше никогда не отпустит. Он закружил меня в своих объятиях.
В зале гремели аплодисменты. Возгласы. Завистливые взгляды. Вопросы. Поздравления.
Но всё это — как за стеклом.
Потому что весь мой мир снова сузился — до него. До его дыхания. До его рук. До нас.
И я знала, с этого момента всё начнётся заново. С огня. С верности. С нас.
Эпилог
Прошёл год.
Год, наполненный пеплом, огнём, и, как ни странно, цветами.
Сначала были перемены. Громкие и тихие. Союзы, к которым шли годами, наконец оформились — одни через кровь, другие через обеты.
Драконы заключили соглашение с вампирами.
Не без борьбы. Не без противостояний. Но было подписано соглашение: торговля, обмен, дипломатия. Совместные рейды против нечисти. Никто не верил, что это возможно. Но всё изменилось, когда в столице вампиров появилась драконья делегация… во главе с Эриком.
Он стал символом нового. Он принимал участие в переговорах с холодной ясностью, не давая эмоциям взять верх. Его уважают теперь даже те, кто считал его никчeмным наследником. Он носит на груди медальон с гербом обоих кланов — огня и крови.
Каэль…
Он исчез на некоторое время. Никто не знал, куда он ушёл. Только позже пришло письмо — короткое и честное.
«Я любил её. Но слишком тихо. Слишком поздно.
Спасибо, что не убил меня в ту ночь, Дэймонд.
Я вернусь, когда научусь стоять рядом — а не между. »
Недавно его видели в его землях. Ходят слухи, что он вернулся с девушкой.
Дерек…
О, Дерек ни капли не изменился.
Иногда он приезжает к нам, сидит с бокалом вина на нашей террасе, и бурчит: "Слишком много счастья, от вас двоих аж зубы ломит."
Он, к слову, сблизился с одной из вампирш. Тайно. Слишком горд, чтобы признаться. Но мы-то знаем.
А Элианна…
Она изменилась.
Она вернулась к себе, в родовое имение, где выжженные поля долго молчали. Перестроила всё. Она писала мне письма — не извиняясь, но честно. Теперь она дипломат в союзе. По иронии — именно она однажды спасла хрупкие переговоры, встав между двумя кланами, когда всё могло рухнуть.
Она стала сильной. Настояще. Без лжи. И я уважаю её. Даже если тень прошлого всё ещё болит.
А мы… Мы с Дэймондом — вместе.
Свадьба наша прошла не в роскоши, как ожидали. Мы сбежали. На рассвете. На спине дракона. За нами — только ветер, смех и пыль.
Дэймонд стал советником при королевском совете, хотя по-прежнему ненавидит титулы и длинные речи. Я так и осталась правой рукой Дерека.
Мы построили дом у озера. Того самого озера. Там, где шепчут сосны и отражаются звёзды. Там всегда тепло, даже в бурю. Потому что мы — дом друг для друга.
Иногда среди ночи я просыпаюсь — внезапно, без причины, словно что-то тихо позвало меня из сна. Комната темна, только свет луны струится сквозь тонкие шторы, делая всё вокруг серебристым и почти нереальным. Я лежу, не двигаясь, прислушиваясь к тишине.
И чувствую — он смотрит на меня.
Я не сразу открываю глаза. Просто знаю. Это ощущение невозможно спутать ни с чем: тепло его взгляда, едва уловимое изменение в воздухе, его дыхание — ровное, сосредоточенное. Он лежит рядом, его рука слегка касается моего бедра, но главное — это глаза. Его взгляд. Глубокий. Тёплый. Полный чего-то необъяснимого.
Когда я всё же поворачиваюсь к нему, он не отводит взгляда. Смотрит так, будто видит меня впервые. Или — в последний раз. В его глазах всё тот же огонь. Не ослабевший с тех пор, как впервые вспыхнул между нами. Нет. Он стал другим — глубже, зрелее, спокойнее, но от этого только ярче. Это уже не пламя юношеской страсти. Это костёр, который греет душу. Надолго. Навсегда.
Мы не идеальны. И никогда не были. Мы — как пепел и пламя. Мы горим, и иногда сжигаем друг друга до самой сути. Мы спорим — до хрипоты, до слёз, до дрожи в руках. Мы не уступаем. Мы сталкиваемся лбами, как две стихии, не способные быть в покое. Но в этом — наше дыхание, наша правда. После ссор мы целуемся так, будто бы мир рушится за окнами, а единственное спасение — это кожа другого, дыхание, вкус губ. Наши объятия — это буря. Это тишина после грома.
Мы живём.
И внутри меня — новая жизнь.
Маленькое пламя, растущее день за днём. Наше маленькое чудо. Наш дракончик.
Я чувствую его особенно по ночам, когда всё затихает и становится слышно не только звуки снаружи, но и — внутри. Маленькое сердечко бьётся в унисон с моим, и я улыбаюсь в темноте. Протягиваю руку и кладу её на живот — осторожно, бережно. Там, под кожей, под моей ладонью — он или она. Ещё без имени. Без формы. Но уже с судьбой. С теплом. С правом быть любимым.
Иногда мне кажется, что малыш чувствует его — отца. Когда Дэймонд рядом, всё внутри будто светится. Будто знает, откуда пришло это пламя. Будто тянется к нему.
Но Дэймонд пока не знает.
Я не говорила. Не потому, что боюсь. А потому, что хочу, чтобы это стало подарком. Светом. Новым началом. Его глаза, когда он узнает… Я уже представляю их.
Я не тороплюсь. Жду момента. Когда мы снова будем в саду, или может, ночью, как сейчас — в полусне, в шепоте. Я прошепчу ему: «Ты скоро станешь отцом». И тогда он поймёт, почему я иногда улыбаюсь без причины, почему держу руку на животе, почему смотрю на него с новой глубиной.
Это будет наш новый мир.
Наше продолжение.
Наша сила.
Наш дракончик.
