Ятаган и меч столкнулись в воздухе, начав быстрый, молниеносный танец жизни и смерти. Враг поражал своей опытностью и напористостью, вынуждая меня шаг за шагом сдавать позиции.
Урянгутай улыбался, понимая, как скоро он занесет на свой счет очередную победу. Заговоренный щит стонал от ударов ятагана, рассыпаясь на щепы, и вскоре прекратил существовать, расколовшись на половины.
Я живо вспомнил, как под такую же одобрительную, задорную улыбку лишались жизней ни в чем неповинные жители Дормисловой Поляны под напором множества нукеров на рыжих конях.
Закадычный враг, о встрече с которым я так долго мечтал, был передо мной.
Во плоти.
Здесь и сейчас.
И это этого чувства волна гнева воззвала к жизни все скрытые способности организма и сознания.
Я не задумываясь, отдал бы жизнь, только бы эта нахальная улыбка сошла, обратившись в изрубленные линии губ, застывших в ужасе. Наседая на Урянгутая с новой силой, я сначала остановил его, а затем медленно, по шагам вынудил отступить.
Тем временем, вне себя от ярости, встретивший достойного соперника шаман вновь и вновь вскидывал посох, осыпая ударами ратного монаха православной церкви.
Раз за разом волны сил срывали заборы со своих мест, вынуждая шататься и стонать даже стены добротных теремов, но Ратибор, застыв в потоке магического ветра, сжав в руке грозную палицу, медленно приближался к источнику зла, облаченный в сияющую, небесную защиту.
Наконец– то ему удалось преодолеть расстояние. Взмах руки и раздробленная, лысая голова скрылась в медвежьей шубе, опадая грудой изломанных осколков. Близкий товарищ Коловрата не уступал своему младшему другу в силе богатырской.
Это был перелом боя в нашу пользу. Субудай, увидев печальный исход противостояния, решил покинуть сражение, приказав готовым возницам гнать во весь упор.
Хитрый как лис, опытный, старый полководец загодя все предусмотрел, подготовив пути к бегству в случае неудачи, а поэтому вместо медлительных волов его тяжелую повозку быстро уносили прочь сразу три пары отборных лошадей под истеричный лай охранительной собаки, сидевшей внутри.
Тем временем сражение с молодым ханом продолжалось.
Смутный проблеск рационального страха я увидел в глазах отступающего противника. Нет, он не пребывал в тошнотворном ужасе или не был обескуражен, просто внутренние инстинкты подсказали Урянгутаю, что пора отступать. Поднырнув под мой выпад, он подсечкой ноги сбил меня с ног и, схватив за гриву подведённого коня, взмыл в седло, встав на стременах.
Несколько раз, лихо, поставив животное на дыбы, молодой предводитель весело рассмеялся и, видимо желая поставить жирную точку в распре своей рукой, Урянгутай что было сил, метнул ятаган в мою сторону.
Широкое, искривленное лезвие глубоко оцарапало плечо, со звоном воткнувшись в промороженную землю. Понимая, что на большее нет времени, мой противник во весь опор пустил коня вскачь, направляясь за телегой Субудая.
«Соколиков» практически не оставалось в строю, и некому было броситься вслед конным монголам, но к несчастью последних очень многие не успели добраться до своих четвероногих друзей.
Видя бегство полководцев, и от сего значительно отчаявшись, мужественные нукеры стали хаотично, стремительно отступать в леса, да не больно то оно получалось, по рыхлому, взбитому снегу.
Не прошло и получасу, как вой отчаяния, разносящийся по лесу стих в предсмертном бульканье умирающих врагов.
– Что это было? – Ратибор грозно подступился ко мне, спрашивая сполна за допущенную оплошность, – засаду не разглядел? Враг скоромохов пред тобой выставил, чтобы ты поверил в беспечность отряда, а ты рад поверить!
– Прости, отче, я… – не зная, что сказать, я хаотично выискивал оправдания собственному проступку.
– Поздно, Гамаюн, поздно! Я бы еще понял, если бы ты был простым ратником, но нет – ты ведун. А ведун никогда не забывает о собственной сути! Если бы ты был сосредоточен, ты бы смог прочувствовать врага, таящегося в избах и теремах, а особенно шамана, ожидающего нас. Но нет. Желание мести перебило все способности!
– Полно тебе, Ратибор! – Евпатий не совсем понимал увещевания старшего товарища, радуясь победе, – мы все равно смяли монголов, и вырезали их изрядно!
– Да, Евпатий. Изрядно. – согласился было с ним монах, – на одного волчка или соколика где-то пять сабель монгольских пало. Хорошо ли это? В цифрах то да, но огляди свои ряды, Коловрат!
Медленно, ошарашенно по улицам ходили уставшие дружинники и мужики, выискивая средь павших тела близких товарищей.
Если даже учесть, что несколько сотен соратников по прежнему медленно вытягивалось из леса, общее количество бойцов, оставшихся в строю, никак не превышало полутысячи, при полной потере конной части.
От таких наблюдений стало не по себе. И уже никто не вел счет убитым врагам.
– Созывай всех, Гамаюн! – тихо сказал Ратибор, словно подводя итог, – уходить надо, как можно скорее.
Ночной переход сквозь леса, после горячего боя, показался адовой мукой. Нещадно саднило плечо, вскрытое острием иностранного оружия. Саднило и сердце, вновь потерявшее двух друзей. Компании говорливого Олега и молчаливого Мирослава не хватало в дальнем переходе.
Мой обоюдоострый меч, обладая значительно худшим качеством стали, пришел в негодность после долгой рубки и поэтому, не видя лучшей альтернативы, в дальнюю дорогу я взял инкрустированный алыми рубинами ятаган, примеряя по руке непривычное оружие.
К моему удивлению широкое лезвие, заточенное с одной стороны, оказалось отлично сбалансированным и, не смотря на тяжесть, легко высекало витиеватые узоры в воздухе.
Ребристая ручка, пригодная как для одноручного, так и для двуручного боя, была туго перевязана кожаными ремнями и совершенно не скользила в облаченной и голой ладони.
Отступать приходилось быстро. В угоду скорости было предпринято несколько мер: щиты из-за тяжести пришлось оставить в наскоро оборудованном схроне, как и большинство дополнительного вооружения. Некоторые дружинники, чувствуя опасность нашего положения, сняли со своих плеч и броню. Повсеместно чувствовалось серьезное напряжение духовных сил, хоть явной опасности не было в пределах видимости.
Ночь прошла на одном дыхании. Звезды качались над головой в такт шагам, потешаясь над потугами горсти людей вырваться из затягивающихся пут окружения. Враг, перемещаясь параллельно с нами, тревожил воображение далекими раскатами труб и боем барабанов.
Лишь наутро бесчисленные толпы татаро-монголов появились со всех направлений, отсекая любую дорогу для отступления. Доведенный нашими деяниями до бешеного исступления Бату-хан, узнав о ночной атаке на любимого наставника Субудая, приказал стянуть все близко расположенные силы для зачистки района нашей последней атаки, которых набралось до 40000 тысяч сабель.
Много пришлось маневрировать в этот день. Стремясь укрыться в густых лесах и болотах, отряд старался не показываться на виду, намереваясь тихо оторваться от неприятеля. Тщетно. У противника воинов было столько, что в оцепление попадали целые леса.
Понимая, что отсидеться под защитой вековых стволов не удастся, Евпатий приказал выйти в поле, чтобы стремительным рывком укрыться в древних развалинах крепости, высмотренных зорким Алешей вдалеке.
Решение было сиюминутным, но необходимым. Кинувшись через открытое пространство бегом мы, пользуясь замешательством противника, невозбранными взошли в диковинные, древние палаты, опоясанные монолитами полуосыпавшихся от времени стен.
Крепость, хоть и была мертва множество веков, поражала своими размахами. Чудилось, что под гулкими, обрушенными сводами старых палат все еще бродят невиданные, неведомые исполины, воздвигшие столь массивные бастионы. Странное чувство уже было мне знакомо – подобные ощущения я испытывал, покидая Рязань рукотворными переходами под землей.
Ни смотря на полное окружение, сам Евпатий перед боем внимательно осмотрел останки древних, диковинных фресок и странных механизмов:
– Да уж! Чудна земля Русская! Каких только таинств не скрыто на ее просторах! – прошептал Коловрат, задумчиво поглаживая металлический остов древнего агрегата, – человеческому разумению и рукам такое не под силу. Разве что великанам!
– Полно тебе, друже! Ничего необычного, – упрямо перечил консервативный Ратибор детскому восхищению воеводы, – дай нашему ремесленнику вдоволь камней, металла, да жизни мирной век и ты сам поразился бы, каких высот зодчества и технологий достигла бы Русская земля!
– Увы, Ратибор, увы! Ни нам, ни Руси не вдеть мира, пока с улюлюканьем, по просторам земли отеческой носятся Батыева полчища. Сделаем же так, чтобы унести с собой в могилу как можно больше захватчиков!
Два могучих воина обнялись, склонив головы на плечи друг другу, и крепко сжали друг друга, замерев на мгновение. Следуя их примеру стали прощаться и прочие дружинники, понимая, что расстаются навек.
Воодушевленные поддержкой близких соратников окруженные всю свою силу приложили к тому, чтобы загородить широкие проходы камнями и осколками плит, дабы подтягивающий силы враг не имел возможности беспрепятственно ворваться в обороняемые развалины.
Мне не с кем было прощаться. Мои последние друзья остались в далеком, заснеженном городище, невидящими очами взирать в голубое небо Рязанской земли. Передвигаясь по палатам, я задумчиво всмотрелся в одну из темных фресок на заросшей мхом стене, слегка расчистив древний сюжет лезвием ятагана – огромные люди, с неправдоподобно вытянутыми головами в районе затылка, верно, подсказали мне, что и данные палаты дело рук древнего, сгинувшего народа, свидетельства пребывания которого во множестве скрывали недра земли.
Пусть дико, но складывалось предположение, что данная крепость была взята при помощи огня – большинство палат навеки окрасились в чернь копоти, а камень в некоторых местах был оплавлен и стекал застывшими ручьями на прах земной, глубоко скрывший половое покрытие развалин.
Понимая, что, к сожалению, более подробно изучить покинутые строения мне не дадут монголы, я занял наблюдательную позицию, ловко вскарабкавшись на самую верхушку одной из полуразвалившихся каменных башен ворот.
От открывшегося зрелища невольно, в голову полезла неутешительная арифметика:
Полтысячи ратников и ополченцев сохранил под своей десницей могучий Евпатий, а в поле против нас десятки тысяч монголов тьмой заволокли горизонт, больно и живо напоминая мне картину, открывавшуюся с Рязанских стен.
Целый час враг терпеливо выстраивал порядки, понимая, что русский медведь пойман в силки, и никуда ему не деться. Ровные ряды конницы громко приветствовали Субудай Багатура, семихвостое знамя, которого, на пределе зрения, виднелось на холме возле распахнутой повозки.
Куда более громкими криками приветствия, было встречено появление нового стяга о девяти хвостах, влившегося в ряды ликующего воинства вместе с полнокровным туменом отборных всадников, каждая тысяча в котором имела лошадей определенного окраса.
Это уже потом, разбираясь в особенностях и тактике Орды, я познал, что подобная цветовая градация лошадей в тумене – знак особой, элитной принадлежности воинов.
Даже на великом расстоянии, основываясь на отблесках, гуляющих по броне, я понял, что каждый воин в прибывшем подразделении был закован в железные латы, как и часть тела коня под ним, что верно подсказало мне о прибытии на поле самого Джихагира (Повелителя Вселенной) – Бату-хана, возжелавшего лично убедиться в нашей кончине.
В нашем стане к бою готовились молча, изредка нарушая тишину древних палат, ретивой молитвой. Шансов на победу не было, но были шансы на достойную кончину.
Тройка всадников, приближаясь сквозь пространство будущей битвы, осадила коней у заваленных камнями врат, гордо гарцуя возле баррикад. Белый лоскут ткани подсказал нам, что перед нами переговорщики.
На ломанном, русском языке толстый, одутловатый монгол, девичьим голосом окликнул развалины, вызвав невольные смешки в рядах наших ратников:
– Его высочество, Потомок Чингизхана, великий Царь Царей Бату-хан предлагает вам, славным багатурам, сложить оружие и стать верными нукерами в рядах нашего воинства! Это великая честь и радость для иноверцев! Хан даже желает вас наградить, сделав элитным отрядом возле стремени его коня!
Глухой ропот недовольства прошел по рядам рати Коловратовой. Изменить Родине? Оставить убитых без отмщения? Нет! Такого не мог себе позволить Рязанский и Черниговский воин или мужик, узрев ужасы испепеленных городов и ужасы, явленные им в поруганных деревнях.
За всех емко ответил сам Евпатий, вышедший навстречу:
– Спасибо тебе, посол иноземный, но нам ничего и ненадобно от хана! Мы только смерти ищем. На своей, отцовской земле!
– Не будьте глупцами! – всадник рядом с послом, чье лицо было сокрыто от глаз капюшоном, накинутым на голову, заговорил истинно русской, чистой речью.
Отворив свое лицо, он разгневанным взором оглядел малочисленное воинство, осыпавшее оплавленные бастионы, – вы не ведаете силы Ордынской! Не видели того, что видел я! Тысячи тысяч пришли на наши земли, и нет нам спасения, как нет спасения городам Европейским! Бату – хан не остановиться ни перед чем двигая свои рати к последнему морю!
Вновь гул и ропот прошел по замершим рядам: «Изменник!» «Предатель!» «Иуда!» слышался неровный хор голосов, демонстрирующий общее презрение осажденных к говорящему незнакомцу.
– И тебе за совет спасибо, князь Глеб! – Коловрат оставался по-прежнему невозмутимым, лишь с вышины башни мне было видно, как сжала рука рукоять могучего меча, – но ты свой выбор сделал, а я свой. Возвращайся же пес, к своему хозяину ни с чем и подохни, поглощая кости с его стола!
Осознав, что о дальнейших переговорах не может идти и речи и лишнее замешательство приведет разве что к пущенной со стены стреле, посрамленный предатель земли Рязанской, круто развернул коня, вместе с монголами возвращаясь в ставку своего властителя.
– Постоим же крепко други! – обратился к своим витязям грозный князь, одевая иссеченный шлем – и пусть нас запомнит история земли нашей. Что мы не дрогнули, не убегали, а верно положили животы за свое Отечество в последнем бою!
Трехкратное «Ура!» отразившись от стен, превратило клич малочисленного отряда в рокот труб десятитысячного войска. Хотелось верить, что крик, донесшийся до рядов противника, заставил задрожать и их, перед славой легендарных, неуловимых богатырей.
Едва троица переговорщиков влилась в ряды войска, как первый отряд, оторвавшись от общей массы, пришел в движение:
– Кху! Кху! Кху! Ураргх! – первая тысяча, по мановению руки повелителя, отправилась галопом через поле, ровными рядами формируя правильный, текучий прямоугольник. За первой тысячей от общей массы оторвалась вторая. За второй третья.
Задрожала земля, со стоном принимая удары копыт множества лошадей. Вал стремительно накатывал, желая разом разбить горстку непокорных, русских людей.
Я быстро спустился вниз, готовый первым встретить вражеских воинов. Я не мог поступить иначе, понимая, что в отличие от меня, только дядька – Ратибор мог похвастаться магической силой, а поэтому быть в рядах последних мне не позволила совесть.
Урянгутай улыбался, понимая, как скоро он занесет на свой счет очередную победу. Заговоренный щит стонал от ударов ятагана, рассыпаясь на щепы, и вскоре прекратил существовать, расколовшись на половины.
Я живо вспомнил, как под такую же одобрительную, задорную улыбку лишались жизней ни в чем неповинные жители Дормисловой Поляны под напором множества нукеров на рыжих конях.
Закадычный враг, о встрече с которым я так долго мечтал, был передо мной.
Во плоти.
Здесь и сейчас.
И это этого чувства волна гнева воззвала к жизни все скрытые способности организма и сознания.
Я не задумываясь, отдал бы жизнь, только бы эта нахальная улыбка сошла, обратившись в изрубленные линии губ, застывших в ужасе. Наседая на Урянгутая с новой силой, я сначала остановил его, а затем медленно, по шагам вынудил отступить.
Тем временем, вне себя от ярости, встретивший достойного соперника шаман вновь и вновь вскидывал посох, осыпая ударами ратного монаха православной церкви.
Раз за разом волны сил срывали заборы со своих мест, вынуждая шататься и стонать даже стены добротных теремов, но Ратибор, застыв в потоке магического ветра, сжав в руке грозную палицу, медленно приближался к источнику зла, облаченный в сияющую, небесную защиту.
Наконец– то ему удалось преодолеть расстояние. Взмах руки и раздробленная, лысая голова скрылась в медвежьей шубе, опадая грудой изломанных осколков. Близкий товарищ Коловрата не уступал своему младшему другу в силе богатырской.
Это был перелом боя в нашу пользу. Субудай, увидев печальный исход противостояния, решил покинуть сражение, приказав готовым возницам гнать во весь упор.
Хитрый как лис, опытный, старый полководец загодя все предусмотрел, подготовив пути к бегству в случае неудачи, а поэтому вместо медлительных волов его тяжелую повозку быстро уносили прочь сразу три пары отборных лошадей под истеричный лай охранительной собаки, сидевшей внутри.
Тем временем сражение с молодым ханом продолжалось.
Смутный проблеск рационального страха я увидел в глазах отступающего противника. Нет, он не пребывал в тошнотворном ужасе или не был обескуражен, просто внутренние инстинкты подсказали Урянгутаю, что пора отступать. Поднырнув под мой выпад, он подсечкой ноги сбил меня с ног и, схватив за гриву подведённого коня, взмыл в седло, встав на стременах.
Несколько раз, лихо, поставив животное на дыбы, молодой предводитель весело рассмеялся и, видимо желая поставить жирную точку в распре своей рукой, Урянгутай что было сил, метнул ятаган в мою сторону.
Широкое, искривленное лезвие глубоко оцарапало плечо, со звоном воткнувшись в промороженную землю. Понимая, что на большее нет времени, мой противник во весь опор пустил коня вскачь, направляясь за телегой Субудая.
«Соколиков» практически не оставалось в строю, и некому было броситься вслед конным монголам, но к несчастью последних очень многие не успели добраться до своих четвероногих друзей.
Видя бегство полководцев, и от сего значительно отчаявшись, мужественные нукеры стали хаотично, стремительно отступать в леса, да не больно то оно получалось, по рыхлому, взбитому снегу.
Часть «Волчков», облаченных в снегоступы, легко настигала утопающего в снегу, барахтающегося противника, вскрывая им глотки, как овцам, положенным на заклание.
Не прошло и получасу, как вой отчаяния, разносящийся по лесу стих в предсмертном бульканье умирающих врагов.
– Что это было? – Ратибор грозно подступился ко мне, спрашивая сполна за допущенную оплошность, – засаду не разглядел? Враг скоромохов пред тобой выставил, чтобы ты поверил в беспечность отряда, а ты рад поверить!
– Прости, отче, я… – не зная, что сказать, я хаотично выискивал оправдания собственному проступку.
– Поздно, Гамаюн, поздно! Я бы еще понял, если бы ты был простым ратником, но нет – ты ведун. А ведун никогда не забывает о собственной сути! Если бы ты был сосредоточен, ты бы смог прочувствовать врага, таящегося в избах и теремах, а особенно шамана, ожидающего нас. Но нет. Желание мести перебило все способности!
– Полно тебе, Ратибор! – Евпатий не совсем понимал увещевания старшего товарища, радуясь победе, – мы все равно смяли монголов, и вырезали их изрядно!
– Да, Евпатий. Изрядно. – согласился было с ним монах, – на одного волчка или соколика где-то пять сабель монгольских пало. Хорошо ли это? В цифрах то да, но огляди свои ряды, Коловрат!
Медленно, ошарашенно по улицам ходили уставшие дружинники и мужики, выискивая средь павших тела близких товарищей.
Если даже учесть, что несколько сотен соратников по прежнему медленно вытягивалось из леса, общее количество бойцов, оставшихся в строю, никак не превышало полутысячи, при полной потере конной части.
От таких наблюдений стало не по себе. И уже никто не вел счет убитым врагам.
– Созывай всех, Гамаюн! – тихо сказал Ратибор, словно подводя итог, – уходить надо, как можно скорее.
Глава 14. Начало конца.
Ночной переход сквозь леса, после горячего боя, показался адовой мукой. Нещадно саднило плечо, вскрытое острием иностранного оружия. Саднило и сердце, вновь потерявшее двух друзей. Компании говорливого Олега и молчаливого Мирослава не хватало в дальнем переходе.
Мой обоюдоострый меч, обладая значительно худшим качеством стали, пришел в негодность после долгой рубки и поэтому, не видя лучшей альтернативы, в дальнюю дорогу я взял инкрустированный алыми рубинами ятаган, примеряя по руке непривычное оружие.
К моему удивлению широкое лезвие, заточенное с одной стороны, оказалось отлично сбалансированным и, не смотря на тяжесть, легко высекало витиеватые узоры в воздухе.
Ребристая ручка, пригодная как для одноручного, так и для двуручного боя, была туго перевязана кожаными ремнями и совершенно не скользила в облаченной и голой ладони.
Отступать приходилось быстро. В угоду скорости было предпринято несколько мер: щиты из-за тяжести пришлось оставить в наскоро оборудованном схроне, как и большинство дополнительного вооружения. Некоторые дружинники, чувствуя опасность нашего положения, сняли со своих плеч и броню. Повсеместно чувствовалось серьезное напряжение духовных сил, хоть явной опасности не было в пределах видимости.
Ночь прошла на одном дыхании. Звезды качались над головой в такт шагам, потешаясь над потугами горсти людей вырваться из затягивающихся пут окружения. Враг, перемещаясь параллельно с нами, тревожил воображение далекими раскатами труб и боем барабанов.
Лишь наутро бесчисленные толпы татаро-монголов появились со всех направлений, отсекая любую дорогу для отступления. Доведенный нашими деяниями до бешеного исступления Бату-хан, узнав о ночной атаке на любимого наставника Субудая, приказал стянуть все близко расположенные силы для зачистки района нашей последней атаки, которых набралось до 40000 тысяч сабель.
Много пришлось маневрировать в этот день. Стремясь укрыться в густых лесах и болотах, отряд старался не показываться на виду, намереваясь тихо оторваться от неприятеля. Тщетно. У противника воинов было столько, что в оцепление попадали целые леса.
Понимая, что отсидеться под защитой вековых стволов не удастся, Евпатий приказал выйти в поле, чтобы стремительным рывком укрыться в древних развалинах крепости, высмотренных зорким Алешей вдалеке.
Решение было сиюминутным, но необходимым. Кинувшись через открытое пространство бегом мы, пользуясь замешательством противника, невозбранными взошли в диковинные, древние палаты, опоясанные монолитами полуосыпавшихся от времени стен.
Крепость, хоть и была мертва множество веков, поражала своими размахами. Чудилось, что под гулкими, обрушенными сводами старых палат все еще бродят невиданные, неведомые исполины, воздвигшие столь массивные бастионы. Странное чувство уже было мне знакомо – подобные ощущения я испытывал, покидая Рязань рукотворными переходами под землей.
Ни смотря на полное окружение, сам Евпатий перед боем внимательно осмотрел останки древних, диковинных фресок и странных механизмов:
– Да уж! Чудна земля Русская! Каких только таинств не скрыто на ее просторах! – прошептал Коловрат, задумчиво поглаживая металлический остов древнего агрегата, – человеческому разумению и рукам такое не под силу. Разве что великанам!
– Полно тебе, друже! Ничего необычного, – упрямо перечил консервативный Ратибор детскому восхищению воеводы, – дай нашему ремесленнику вдоволь камней, металла, да жизни мирной век и ты сам поразился бы, каких высот зодчества и технологий достигла бы Русская земля!
– Увы, Ратибор, увы! Ни нам, ни Руси не вдеть мира, пока с улюлюканьем, по просторам земли отеческой носятся Батыева полчища. Сделаем же так, чтобы унести с собой в могилу как можно больше захватчиков!
Два могучих воина обнялись, склонив головы на плечи друг другу, и крепко сжали друг друга, замерев на мгновение. Следуя их примеру стали прощаться и прочие дружинники, понимая, что расстаются навек.
Воодушевленные поддержкой близких соратников окруженные всю свою силу приложили к тому, чтобы загородить широкие проходы камнями и осколками плит, дабы подтягивающий силы враг не имел возможности беспрепятственно ворваться в обороняемые развалины.
Мне не с кем было прощаться. Мои последние друзья остались в далеком, заснеженном городище, невидящими очами взирать в голубое небо Рязанской земли. Передвигаясь по палатам, я задумчиво всмотрелся в одну из темных фресок на заросшей мхом стене, слегка расчистив древний сюжет лезвием ятагана – огромные люди, с неправдоподобно вытянутыми головами в районе затылка, верно, подсказали мне, что и данные палаты дело рук древнего, сгинувшего народа, свидетельства пребывания которого во множестве скрывали недра земли.
Пусть дико, но складывалось предположение, что данная крепость была взята при помощи огня – большинство палат навеки окрасились в чернь копоти, а камень в некоторых местах был оплавлен и стекал застывшими ручьями на прах земной, глубоко скрывший половое покрытие развалин.
Понимая, что, к сожалению, более подробно изучить покинутые строения мне не дадут монголы, я занял наблюдательную позицию, ловко вскарабкавшись на самую верхушку одной из полуразвалившихся каменных башен ворот.
От открывшегося зрелища невольно, в голову полезла неутешительная арифметика:
Полтысячи ратников и ополченцев сохранил под своей десницей могучий Евпатий, а в поле против нас десятки тысяч монголов тьмой заволокли горизонт, больно и живо напоминая мне картину, открывавшуюся с Рязанских стен.
Целый час враг терпеливо выстраивал порядки, понимая, что русский медведь пойман в силки, и никуда ему не деться. Ровные ряды конницы громко приветствовали Субудай Багатура, семихвостое знамя, которого, на пределе зрения, виднелось на холме возле распахнутой повозки.
Куда более громкими криками приветствия, было встречено появление нового стяга о девяти хвостах, влившегося в ряды ликующего воинства вместе с полнокровным туменом отборных всадников, каждая тысяча в котором имела лошадей определенного окраса.
Это уже потом, разбираясь в особенностях и тактике Орды, я познал, что подобная цветовая градация лошадей в тумене – знак особой, элитной принадлежности воинов.
Даже на великом расстоянии, основываясь на отблесках, гуляющих по броне, я понял, что каждый воин в прибывшем подразделении был закован в железные латы, как и часть тела коня под ним, что верно подсказало мне о прибытии на поле самого Джихагира (Повелителя Вселенной) – Бату-хана, возжелавшего лично убедиться в нашей кончине.
В нашем стане к бою готовились молча, изредка нарушая тишину древних палат, ретивой молитвой. Шансов на победу не было, но были шансы на достойную кончину.
Тройка всадников, приближаясь сквозь пространство будущей битвы, осадила коней у заваленных камнями врат, гордо гарцуя возле баррикад. Белый лоскут ткани подсказал нам, что перед нами переговорщики.
На ломанном, русском языке толстый, одутловатый монгол, девичьим голосом окликнул развалины, вызвав невольные смешки в рядах наших ратников:
– Его высочество, Потомок Чингизхана, великий Царь Царей Бату-хан предлагает вам, славным багатурам, сложить оружие и стать верными нукерами в рядах нашего воинства! Это великая честь и радость для иноверцев! Хан даже желает вас наградить, сделав элитным отрядом возле стремени его коня!
Глухой ропот недовольства прошел по рядам рати Коловратовой. Изменить Родине? Оставить убитых без отмщения? Нет! Такого не мог себе позволить Рязанский и Черниговский воин или мужик, узрев ужасы испепеленных городов и ужасы, явленные им в поруганных деревнях.
За всех емко ответил сам Евпатий, вышедший навстречу:
– Спасибо тебе, посол иноземный, но нам ничего и ненадобно от хана! Мы только смерти ищем. На своей, отцовской земле!
– Не будьте глупцами! – всадник рядом с послом, чье лицо было сокрыто от глаз капюшоном, накинутым на голову, заговорил истинно русской, чистой речью.
Отворив свое лицо, он разгневанным взором оглядел малочисленное воинство, осыпавшее оплавленные бастионы, – вы не ведаете силы Ордынской! Не видели того, что видел я! Тысячи тысяч пришли на наши земли, и нет нам спасения, как нет спасения городам Европейским! Бату – хан не остановиться ни перед чем двигая свои рати к последнему морю!
Вновь гул и ропот прошел по замершим рядам: «Изменник!» «Предатель!» «Иуда!» слышался неровный хор голосов, демонстрирующий общее презрение осажденных к говорящему незнакомцу.
– И тебе за совет спасибо, князь Глеб! – Коловрат оставался по-прежнему невозмутимым, лишь с вышины башни мне было видно, как сжала рука рукоять могучего меча, – но ты свой выбор сделал, а я свой. Возвращайся же пес, к своему хозяину ни с чем и подохни, поглощая кости с его стола!
Осознав, что о дальнейших переговорах не может идти и речи и лишнее замешательство приведет разве что к пущенной со стены стреле, посрамленный предатель земли Рязанской, круто развернул коня, вместе с монголами возвращаясь в ставку своего властителя.
– Постоим же крепко други! – обратился к своим витязям грозный князь, одевая иссеченный шлем – и пусть нас запомнит история земли нашей. Что мы не дрогнули, не убегали, а верно положили животы за свое Отечество в последнем бою!
Трехкратное «Ура!» отразившись от стен, превратило клич малочисленного отряда в рокот труб десятитысячного войска. Хотелось верить, что крик, донесшийся до рядов противника, заставил задрожать и их, перед славой легендарных, неуловимых богатырей.
Едва троица переговорщиков влилась в ряды войска, как первый отряд, оторвавшись от общей массы, пришел в движение:
– Кху! Кху! Кху! Ураргх! – первая тысяча, по мановению руки повелителя, отправилась галопом через поле, ровными рядами формируя правильный, текучий прямоугольник. За первой тысячей от общей массы оторвалась вторая. За второй третья.
Задрожала земля, со стоном принимая удары копыт множества лошадей. Вал стремительно накатывал, желая разом разбить горстку непокорных, русских людей.
Я быстро спустился вниз, готовый первым встретить вражеских воинов. Я не мог поступить иначе, понимая, что в отличие от меня, только дядька – Ратибор мог похвастаться магической силой, а поэтому быть в рядах последних мне не позволила совесть.
