– По рукам, – прошептал я, в предельной форме стыда и презрения к самому себе, опуская глаза, – но как ты узнаешь, что меч уничтожен?
– Ты принесёшь мне его сюда.
– Вряд ли я смогу уснуть после совершенных злодеяний. Лекарства я больше не припас.
– О, не волнуйся. Я по своей воле вхожу в мир снов, буквально по щелчку пальцев. Я оставлю тебе эту способность, когда покину твой разум. Щелкни перстами обеих рук одновременно и твой разум тут же накроет пелена сна. Считай, что это мой подарок для твоего немощного тела и разрушенного кристалла души. Не слышу благодарности!
– Спасибо…
– Ну, вот и хорошо, Гамаюн! Сразу бы так. А теперь действуем быстро. Когда Феофан умрет, я верну контроль.
Сет проснулся за меня, с интересом оглядывая обстановку.
Вот что значит быть захваченным иной сущностью! Мой разум, сжавшись в размерах, забился в самую глубину черепной коробки, глядя на мир через узкие прорези глаз, видных в страшном отдалении.
Древний атлант встал с кровати, с опаской приглядевшись к загудевшему мечу-кладенцу в углу, который представлял для него смертельную опасность. Убедившись, что вокруг пустынно и тихо, он вышел за дверь кельи, неторопливо проследовав по коридору. Затем спустился по лестнице в главный зал, где, осмотревшись по сторонам, из великого мельтешения кристаллов, выбрал один, большой и светлый, принадлежащий Феофану. И этот кристалл был ближе всех.
В помещениях обсерватории было абсолютно пусто, не считая раненных, опущенных в подвальные залы. Все, кто мог держать оружие, ныне находились на стенах, в ожидании последней атаки врага.
Но враг уже был внутри
Дверь, подчиняясь жесту руки, легко отворилась, впуская мертвеца внутрь лаборатории Хранителя обсерватории.
Древний ученый, облаченный в белый халат и фартук, стоял спиной к дверному проёму, и что-то смешивая в стеклянных колбах, был совершенно не удивлен моему появлению:
– Я ждал тебя. Почувствовал твоё появление. Значит, Гамаюн предпочел сдаться?
– Для тебя это удивительно о, первый гипербореец? Ты же знаешь. Природа людей изменчива. Я вижу, ты не удивлен. Если бы ты верил Самославу, то паковал бы пожитки, готовясь к прорыву.
– Да, уходя от него, я понимал, что он пойдет на мировую, соглашаясь на постыдную сдачу. Поэтому решил заняться более достойным делом, а именно опытами, чем приготовлением к бегству, которое не будет совершено никогда. А ведь у нас был шанс…
– Мизерный.
– Но был.
– Будешь сопротивляться?
– Не вижу смысла, Сет, – Феофан обернулся, и глаза его были преисполнены тоски, – Сергий умер без страха. Я умру так же. Не хочу глупой возней разнести драгоценную лабораторию. Если можешь, сохрани её и тогда я смирно приму смерть.
– Хорошо, Хранитель. Я обещаю.
С ужасом, с неслышными мольбами о прощении, я наблюдал, как Феофан неторопливо расставил драгоценные пробирки, и, обтерев руки о белый фартук, отошел к каменной стене. Также неторопливо древний ученый снял халат, и, оставшись в простой одежде, принял удобную, горделивую позу, ожидая обещанного умерщвления.
– Сделай это быстро, – презрительно попросил он древнего атланта, – и передай от меня сердечный привет Гамаюну, ибо он не ведает, что творит. Он предал саму идею Ордена и идею дружбы.
Сет улыбнулся и взмахнул рукой.
На секунду хранитель замер, а затем медленно рассыпался в прах, не издав ни единого звука и немедленно, малый удар в бок сотряс древнего атланта, оставив небольшой ожог на боку.
Вот уж от кого я не ожидал заступничества и атаки! В полном молчании, маленький домовой завился вокруг древнего атланта, разя его посредством своих мизерных сил.
Но он был только мухой для древнего мертвеца. Выудив его из воздуха после очередной телепортации, он легко схлопнул маленький дух ладонями, чем обратил его астральную плоть в серый туман абсолютного истирания.
Лишь после этого обладание собственным телом вернулось ко мне, толчком кинув к процессам управления организмом и собственному отчаянию.
«Нельзя раскисать. Нельзя!» – шептал я, находясь на грани безумия, с трудом направляясь в свою келью – «можешь покончить жизнь самоубийством, но несколько позже. Пока ты. Должен. Спасти. Своих. Детей. И. Уничтожить. Меч».
Самая сильная мотивация пульсировала в моей голове, и каждый шаг был целым подвигом для израненного тела. И тут, когда я уже был готов уподобиться собаке, чтобы, опустившись на четвереньки, ползти в свою келью, ко мне на помощь пришёл ты, о мой дорогой Владимир.
– Отец, что с тобой? – за спиной раздался возглас и в задымленных коридорах я с трудом узнал твой окрепший силуэт, – тебе дурно?
– Почему ты не на стене, сынок?
– Почувствовал неладное. Я обозревал округу и увидел странный кристалл в здании. Пришёл проверить, но видимо ошибся.
– Нет, всё хорошо сынок. Ты молодец. Где брат с сестрой?
– Помогают внизу, перевязывать и врачевать раны, по мере своих малых сил. Сейчас каждый при деле. Так просто мы не сдадимся! Не волнуйся и набирайся сил!
Прекрасно понимая моё состояние, сын перекинул мою руку через плечо, подперев мускулистым, тренированным телом и, не жалуясь на свою судьбу и не задавая лишних вопросов, повел меня в келью.
Осторожно опустив на кровать своего немощного отца, он спросил:
– Что-то еще нужно, отче?
– Да, Владимир. Подай клинок. И после жди за дверью. Ты мне нужен.
– Но стены…
– Верь мне, сынок, ибо только что я принял страшный грех, чтобы вы могли жить. Приму и еще.
Меч оказался у меня в руках, а тело Владимира так близко. Нарушив очередную клятву, я, приобнял сына за плечи и ни говоря, ни слова, аккуратно ввел лезвие в грудь так, чтобы едва коснуться кристалла души.
Твои глаза, полные непонимания, пронзила чёрная вспышка. Это чуждая, древняя энергия, истекая из моего кристалла, вливалась в твою душу, отныне делая тебя старшим в иерархии Алого Ордена.
Я, не желая продолжения собственной жизни, надеялся лишь на одно. Что ты исправишь ошибки отца, распорядившись своими великими ресурсами иначе.
Когда сила истекла без остатка, я вынул нож и опустил твоё бессознательное тело подле себя на кровать, надеясь, что тебя успеют спасти.
Всё. Никакого щелчка пальцев обеих рук. Я был почти мёртв. И совершенно самостоятельно провалился в туманную тьму персонального ада.
– Ты пришел убить и меня? – шепнул меч – Нарсил внутри моей головы, задержав падение в бездну, и в словах его чувствовалось холодное презрение, – как только что убил доброго друга?
Клинок имел и обратную связь. Только он поддерживал распавшуюся душу хозяина от падения в пропасть.
– Откуда ты знаешь? – поразился я осведомленности клинка, чувствуя, как влечет меня к себе тёмная яма смерти.
Впервые я настолько близко приблизился к самой Морене. Холодной, большой, бесстрастной богине иного мира.
Нарсил представился мне молодым мужчиной – атлантом, который встал на пути огромной фигуры, облаченной в чёрный плащ. Из-под непроглядного капюшона, мерцали синие глаза полные осуждения. Они служили безмолвным приговором лично мне, ибо видели все мои прижизненные деяния. И лишь Кладенец питал пыль в моей душе, поддерживая капли жизни:
– Наши души связаны, Гамаюн, не смотря на разную природу. И я чувствую намного больше, чем ты. Такой ямы обреченности, которая возникла в твоей душе, я доселе не видел никогда. Оно и понятно. Согласиться на смерть двух существ, которые были тебе дороги, в обмен на жизнь сыновей и дочки. Но откуда ты знаешь, что Сет сдержит слово?
– У меня нет выбора. У меня нет союзников, чтобы продолжить борьбу.
– Выбор есть всегда, человек. Я распадусь, по твоему приказу и моя душа будет следовать правилам этой Вселенной, то есть оставаться подле своего праха ровно три дня. Именно поэтому я смогу помочь тебе в послесмертии. Мы вместе пойдем в Тёмную Поляну, где ты отдашь меня, но только не Сету, а Варваре.
– Почему именно ей?
– Потому что только у неё осталась воля к сопротивлению. И она верна своему слову больше чем ты.
– Не понял…
– И уже никогда не поймешь, а если всё осознаешь, один чёрт будет слишком поздно. Не тяни, Гамаюн. Отдай приказ.
– Я приказываю тебе, Нарсил, убить себя. Ты свободен.
– А теперь нам нужен сон.
Вспышка и грохот сотрясли своды кельи, и меч атлантов осыпался мне на грудь раскаленным пеплом.
Сжав мою руку, Нарсил сам кинулся в астрал, переносясь вместе со мной в Тёмную Поляну.
Сет приветствовал меня, радостно раскинув руки, как старого, доброго знакомого:
– Ну, вот и все, Гамаюн, а ты боялся! Вижу, что ты всё равно слегка поступил по-своему, успев передать силу сыну. Но я не злюсь! Пусть носит, ибо мне не жаль совершенно.
– Прими клинок, великий Сет, и исполни свои обещания! – осторожно приближаясь, я поднял клинок над головой, чем вызвал явное неудовольствие у представителя древней расы.
– Стой на месте, Гамаюн. И передай клинок Варваре. Для этого я и держу её здесь несколько часов кряду! Ну же, любовь моя, смелее.
Рукой, он подтолкнул Варвару в мою сторону и она, наконец, опустила руку от лица. Ни смотря на гнев, я внутренне содрогнулся. Чёрное пламя настолько изуродовало лик, что буквально стерло милые черты девы, оставив после себя единое пространство спекшейся кожи.
Понимая, что она отныне будет пребывать в теле уродины, Варвара отчаянно зашептала:
– Не смотри! Прошу!
И переняв клинок, отправилась к своей телеге.
Теперь Сет, без страха, выступил мне навстречу, окончательно радуясь моей капитуляции:
– Всё, Гамаюн! Я верну тебя к жизни, и ты отдашь приказ открыть ворота и невозбранно пустишь меня в кремль!
Чтобы слова не расходились с делом, древний атлант по мановению руки, состряпал внутри меня жалкое подобие былого кристалла, достаточного лишь для того, чтобы худо-бедно существовать. Пародия на былую силу…
– И когда я войду, то…
Договорить Сету не дали.
Гром сотряс Тёмную Поляну.
Гром и тысячи молний, вспыхнули в одночасье.
Молнии, разогнали тьму, порождая ветер.
Ветер, который изменил само пространство.
Щурясь от яркого света, я понял НЕВЕРОЯТНОЕ. Варвара, поправ все договоренности с Сетом, не смотря на общих детей, погрузила клинок глубоко в грудь атланта, отчего последний со стоном упал на колени.
Маска самодовольства и бахвальства была стерта с его лица и Сет, неестественно длинными руками, зажал страшную рану в груди, из которой торчало лезвие кинжала.
Враг взвыл и на вой его вышли посмотреть ошарашенные обитатели Тёмного ада – их лица, обезображенные вечным разложением, показались над заборами, упиваясь невиданной картиной в холодном мире астрала.
Торжествуя, из глубины освещённой бледным сиянием улицы, смеясь смерти мучителя, шел Урянгутай, к которому вернулся прежний облик багатура, от чего он с удовольствием играл в мощных руках обнаженным клинком ятагана.
Сблизившись с Сетом и дождавшись, пока атлант рухнет на колени, мёртвый гипербореец взял поработителя за подбородок, и, резко вздернув голову вверх, с полного оборота резанул Сета по тонкой шее, наслаждаясь булькающим звуком крови, хлынувшей на пыльную площадь.
Удовлетворившись местью и презрительно оттолкнув врага ногой, Урянгутай отсалютовал мне мечом и растворился в воздухе.
После чего на Тёмную Поляну вновь нахлынула тьма, ставшая непроглядной.
– Но как? Почему? – спрашивал я Варвару, к которой медленно возвращался её прежний облик прекрасной девы.
– Ты вроде мудр, Гамаюн. Но не мог осознать главного. Ни ты, ни мой отец. Я не предавала Русь. Не предавала тени убиенных соотечественников. Все это время я терпеливо ждала тот момент, усыпляя бдительность Сета, когда моя рука нанесет смертельную рану.
– Но у вас общие дети…
– Они будут жить в достатке. И они воспитаны как простые люди. Сету было не до няньканья с ними. По большому счёту они ни в чём не виновны, но оставить древнего мертвеца в нашем мире я не могла. Любить он не научился, а я для него была всего лишь сосудом для экспериментов…
Варвара подошла ближе и погладила меня по голове, играя волосами.
– Ох, Торопка – расторопка. Вечно ты спешишь все познать и всё успеть. И спеша делаешь очень много ошибок. Жизнь… она более степенна и расчётлива, чем ты можешь вообразить… И мне жаль тебя, но помни, все грехи можно замолить…
– Даже столь страшные? – я поднял вверх глаза, полные слез.
– Да. Ибо все они были совершены ради любви. Любви к своей женщине, любви к детям. У тебя есть шанс, вернуться в Светлую Поляну, где я буду ждать тебя…
– Разве ты не выжила?
– От черного пламени не выживает никто. Да я и не хотела. Не существовать же мне до конца дней моих головешкой! – Варвара легко и звонко рассмеялась как когда-то, – ну все, мне пора, Гамаюн! Спасай сына и очень много думай над своим поведением, иначе больше не свидимся.
Тепло улыбнулась Варвара и растворилась в воздухе, чтобы больше никогда не спускаться в это злачное место.
Растворился и меч, полностью удовлетворенный обстоятельствами своей кончины.
Остался только я и из туманной темноты на меня медленно надвигалась фигура Богини.
– Иди прочь, человек. Твоё время не настало. Ты проживешь долгую жизнь, но выйдя из тёмной поляны, полностью лишишься силы. Иди прочь.
Мир перевернулся, заставляя меня осесть на кровати подле израненного Владимира.
Лишившись руководства, монгольские воины отступили, под ликование дружинников и ведунов Алого Ордена, которые так и не изведали, какой ценой великих жертв досталась странная победа летом 1264 года.
Но дальнейшая история уже не будет историей моей. Находясь в теле обычного, немощного мирянина, отныне, я мог освещать только события, видимые мною из окна кельи, а это не так интересно для внимания привередливого читателя, привыкшего к невероятным историям моей жизни.
Скажу только одно. Вплоть до 1281 года, формально являясь Воеводой Ордена, я не пропускал ни дня, чтобы в жаркой молитве не испросить прощения у погубленных людей.
И по малой капле, горе и ощущение греховности, растворялись в понимании новой силы. Силы искренней молитвы.
И обычный человек силён изрядно, коль безоговорочно верит в свои деяния. В силу своих слов. В силу мыслей.
Мы формируем окружающие нас миры под стать и в угоду нашему мышлению, а посему, под конец жизни, во снах, на горизонте забрезжило призрачное видение Светлой Поляны, где мне приветливо махали, издалека, две женщины – моя дорогая и горячо любимая Кана, и великая подруга детства, пресветлая Варвара, чей удивительный подвиг я постарался закрепить на страницах данной повести.
Пришла пора, уходить… И ухожу я без жалости, но с надеждой, ибо сил не хватает даже для того, чтобы поставить точку собственной рукой, а поэтому не вижу смысла держаться за бренное тело, которое еще можно было бы поддерживать в относительном порядке пару – тройку лет, благодаря медикаментам Феофана. Но смысл? Это против природы.
Теперь, пребывая на грани исчезновения из физического мира, я мало о чём сожалею.
Жизнь чересчур непроста, чтобы пройти её безгрешным. Для этого нужно было отринуть любое житейское стремление, всецело погрузившись в тишину монастырской жизни, что тоже является, по сути, грехом, при тех обстоятельствах, что терзали моё Отечество в век великих потрясений.
Я не остался в стороне и прошёл дорогу полную проб, подвигов и ошибок.
Теперь, в далекий путь отправляешься и ты, мой дорогой сын Владимир. И пусть эта повесть послужит тебе примером.
– Ты принесёшь мне его сюда.
– Вряд ли я смогу уснуть после совершенных злодеяний. Лекарства я больше не припас.
– О, не волнуйся. Я по своей воле вхожу в мир снов, буквально по щелчку пальцев. Я оставлю тебе эту способность, когда покину твой разум. Щелкни перстами обеих рук одновременно и твой разум тут же накроет пелена сна. Считай, что это мой подарок для твоего немощного тела и разрушенного кристалла души. Не слышу благодарности!
– Спасибо…
– Ну, вот и хорошо, Гамаюн! Сразу бы так. А теперь действуем быстро. Когда Феофан умрет, я верну контроль.
Сет проснулся за меня, с интересом оглядывая обстановку.
Вот что значит быть захваченным иной сущностью! Мой разум, сжавшись в размерах, забился в самую глубину черепной коробки, глядя на мир через узкие прорези глаз, видных в страшном отдалении.
Древний атлант встал с кровати, с опаской приглядевшись к загудевшему мечу-кладенцу в углу, который представлял для него смертельную опасность. Убедившись, что вокруг пустынно и тихо, он вышел за дверь кельи, неторопливо проследовав по коридору. Затем спустился по лестнице в главный зал, где, осмотревшись по сторонам, из великого мельтешения кристаллов, выбрал один, большой и светлый, принадлежащий Феофану. И этот кристалл был ближе всех.
В помещениях обсерватории было абсолютно пусто, не считая раненных, опущенных в подвальные залы. Все, кто мог держать оружие, ныне находились на стенах, в ожидании последней атаки врага.
Но враг уже был внутри
Дверь, подчиняясь жесту руки, легко отворилась, впуская мертвеца внутрь лаборатории Хранителя обсерватории.
Древний ученый, облаченный в белый халат и фартук, стоял спиной к дверному проёму, и что-то смешивая в стеклянных колбах, был совершенно не удивлен моему появлению:
– Я ждал тебя. Почувствовал твоё появление. Значит, Гамаюн предпочел сдаться?
– Для тебя это удивительно о, первый гипербореец? Ты же знаешь. Природа людей изменчива. Я вижу, ты не удивлен. Если бы ты верил Самославу, то паковал бы пожитки, готовясь к прорыву.
– Да, уходя от него, я понимал, что он пойдет на мировую, соглашаясь на постыдную сдачу. Поэтому решил заняться более достойным делом, а именно опытами, чем приготовлением к бегству, которое не будет совершено никогда. А ведь у нас был шанс…
– Мизерный.
– Но был.
– Будешь сопротивляться?
– Не вижу смысла, Сет, – Феофан обернулся, и глаза его были преисполнены тоски, – Сергий умер без страха. Я умру так же. Не хочу глупой возней разнести драгоценную лабораторию. Если можешь, сохрани её и тогда я смирно приму смерть.
– Хорошо, Хранитель. Я обещаю.
С ужасом, с неслышными мольбами о прощении, я наблюдал, как Феофан неторопливо расставил драгоценные пробирки, и, обтерев руки о белый фартук, отошел к каменной стене. Также неторопливо древний ученый снял халат, и, оставшись в простой одежде, принял удобную, горделивую позу, ожидая обещанного умерщвления.
– Сделай это быстро, – презрительно попросил он древнего атланта, – и передай от меня сердечный привет Гамаюну, ибо он не ведает, что творит. Он предал саму идею Ордена и идею дружбы.
Сет улыбнулся и взмахнул рукой.
На секунду хранитель замер, а затем медленно рассыпался в прах, не издав ни единого звука и немедленно, малый удар в бок сотряс древнего атланта, оставив небольшой ожог на боку.
Вот уж от кого я не ожидал заступничества и атаки! В полном молчании, маленький домовой завился вокруг древнего атланта, разя его посредством своих мизерных сил.
Но он был только мухой для древнего мертвеца. Выудив его из воздуха после очередной телепортации, он легко схлопнул маленький дух ладонями, чем обратил его астральную плоть в серый туман абсолютного истирания.
Лишь после этого обладание собственным телом вернулось ко мне, толчком кинув к процессам управления организмом и собственному отчаянию.
«Нельзя раскисать. Нельзя!» – шептал я, находясь на грани безумия, с трудом направляясь в свою келью – «можешь покончить жизнь самоубийством, но несколько позже. Пока ты. Должен. Спасти. Своих. Детей. И. Уничтожить. Меч».
Самая сильная мотивация пульсировала в моей голове, и каждый шаг был целым подвигом для израненного тела. И тут, когда я уже был готов уподобиться собаке, чтобы, опустившись на четвереньки, ползти в свою келью, ко мне на помощь пришёл ты, о мой дорогой Владимир.
– Отец, что с тобой? – за спиной раздался возглас и в задымленных коридорах я с трудом узнал твой окрепший силуэт, – тебе дурно?
– Почему ты не на стене, сынок?
– Почувствовал неладное. Я обозревал округу и увидел странный кристалл в здании. Пришёл проверить, но видимо ошибся.
– Нет, всё хорошо сынок. Ты молодец. Где брат с сестрой?
– Помогают внизу, перевязывать и врачевать раны, по мере своих малых сил. Сейчас каждый при деле. Так просто мы не сдадимся! Не волнуйся и набирайся сил!
Прекрасно понимая моё состояние, сын перекинул мою руку через плечо, подперев мускулистым, тренированным телом и, не жалуясь на свою судьбу и не задавая лишних вопросов, повел меня в келью.
Осторожно опустив на кровать своего немощного отца, он спросил:
– Что-то еще нужно, отче?
– Да, Владимир. Подай клинок. И после жди за дверью. Ты мне нужен.
– Но стены…
– Верь мне, сынок, ибо только что я принял страшный грех, чтобы вы могли жить. Приму и еще.
Меч оказался у меня в руках, а тело Владимира так близко. Нарушив очередную клятву, я, приобнял сына за плечи и ни говоря, ни слова, аккуратно ввел лезвие в грудь так, чтобы едва коснуться кристалла души.
Твои глаза, полные непонимания, пронзила чёрная вспышка. Это чуждая, древняя энергия, истекая из моего кристалла, вливалась в твою душу, отныне делая тебя старшим в иерархии Алого Ордена.
Я, не желая продолжения собственной жизни, надеялся лишь на одно. Что ты исправишь ошибки отца, распорядившись своими великими ресурсами иначе.
Когда сила истекла без остатка, я вынул нож и опустил твоё бессознательное тело подле себя на кровать, надеясь, что тебя успеют спасти.
Всё. Никакого щелчка пальцев обеих рук. Я был почти мёртв. И совершенно самостоятельно провалился в туманную тьму персонального ада.
– Ты пришел убить и меня? – шепнул меч – Нарсил внутри моей головы, задержав падение в бездну, и в словах его чувствовалось холодное презрение, – как только что убил доброго друга?
Клинок имел и обратную связь. Только он поддерживал распавшуюся душу хозяина от падения в пропасть.
– Откуда ты знаешь? – поразился я осведомленности клинка, чувствуя, как влечет меня к себе тёмная яма смерти.
Впервые я настолько близко приблизился к самой Морене. Холодной, большой, бесстрастной богине иного мира.
Нарсил представился мне молодым мужчиной – атлантом, который встал на пути огромной фигуры, облаченной в чёрный плащ. Из-под непроглядного капюшона, мерцали синие глаза полные осуждения. Они служили безмолвным приговором лично мне, ибо видели все мои прижизненные деяния. И лишь Кладенец питал пыль в моей душе, поддерживая капли жизни:
– Наши души связаны, Гамаюн, не смотря на разную природу. И я чувствую намного больше, чем ты. Такой ямы обреченности, которая возникла в твоей душе, я доселе не видел никогда. Оно и понятно. Согласиться на смерть двух существ, которые были тебе дороги, в обмен на жизнь сыновей и дочки. Но откуда ты знаешь, что Сет сдержит слово?
– У меня нет выбора. У меня нет союзников, чтобы продолжить борьбу.
– Выбор есть всегда, человек. Я распадусь, по твоему приказу и моя душа будет следовать правилам этой Вселенной, то есть оставаться подле своего праха ровно три дня. Именно поэтому я смогу помочь тебе в послесмертии. Мы вместе пойдем в Тёмную Поляну, где ты отдашь меня, но только не Сету, а Варваре.
– Почему именно ей?
– Потому что только у неё осталась воля к сопротивлению. И она верна своему слову больше чем ты.
– Не понял…
– И уже никогда не поймешь, а если всё осознаешь, один чёрт будет слишком поздно. Не тяни, Гамаюн. Отдай приказ.
– Я приказываю тебе, Нарсил, убить себя. Ты свободен.
– А теперь нам нужен сон.
Вспышка и грохот сотрясли своды кельи, и меч атлантов осыпался мне на грудь раскаленным пеплом.
Сжав мою руку, Нарсил сам кинулся в астрал, переносясь вместе со мной в Тёмную Поляну.
Сет приветствовал меня, радостно раскинув руки, как старого, доброго знакомого:
– Ну, вот и все, Гамаюн, а ты боялся! Вижу, что ты всё равно слегка поступил по-своему, успев передать силу сыну. Но я не злюсь! Пусть носит, ибо мне не жаль совершенно.
– Прими клинок, великий Сет, и исполни свои обещания! – осторожно приближаясь, я поднял клинок над головой, чем вызвал явное неудовольствие у представителя древней расы.
– Стой на месте, Гамаюн. И передай клинок Варваре. Для этого я и держу её здесь несколько часов кряду! Ну же, любовь моя, смелее.
Рукой, он подтолкнул Варвару в мою сторону и она, наконец, опустила руку от лица. Ни смотря на гнев, я внутренне содрогнулся. Чёрное пламя настолько изуродовало лик, что буквально стерло милые черты девы, оставив после себя единое пространство спекшейся кожи.
Понимая, что она отныне будет пребывать в теле уродины, Варвара отчаянно зашептала:
– Не смотри! Прошу!
И переняв клинок, отправилась к своей телеге.
Теперь Сет, без страха, выступил мне навстречу, окончательно радуясь моей капитуляции:
– Всё, Гамаюн! Я верну тебя к жизни, и ты отдашь приказ открыть ворота и невозбранно пустишь меня в кремль!
Чтобы слова не расходились с делом, древний атлант по мановению руки, состряпал внутри меня жалкое подобие былого кристалла, достаточного лишь для того, чтобы худо-бедно существовать. Пародия на былую силу…
– И когда я войду, то…
Договорить Сету не дали.
Гром сотряс Тёмную Поляну.
Гром и тысячи молний, вспыхнули в одночасье.
Молнии, разогнали тьму, порождая ветер.
Ветер, который изменил само пространство.
Щурясь от яркого света, я понял НЕВЕРОЯТНОЕ. Варвара, поправ все договоренности с Сетом, не смотря на общих детей, погрузила клинок глубоко в грудь атланта, отчего последний со стоном упал на колени.
Маска самодовольства и бахвальства была стерта с его лица и Сет, неестественно длинными руками, зажал страшную рану в груди, из которой торчало лезвие кинжала.
Враг взвыл и на вой его вышли посмотреть ошарашенные обитатели Тёмного ада – их лица, обезображенные вечным разложением, показались над заборами, упиваясь невиданной картиной в холодном мире астрала.
Торжествуя, из глубины освещённой бледным сиянием улицы, смеясь смерти мучителя, шел Урянгутай, к которому вернулся прежний облик багатура, от чего он с удовольствием играл в мощных руках обнаженным клинком ятагана.
Сблизившись с Сетом и дождавшись, пока атлант рухнет на колени, мёртвый гипербореец взял поработителя за подбородок, и, резко вздернув голову вверх, с полного оборота резанул Сета по тонкой шее, наслаждаясь булькающим звуком крови, хлынувшей на пыльную площадь.
Удовлетворившись местью и презрительно оттолкнув врага ногой, Урянгутай отсалютовал мне мечом и растворился в воздухе.
После чего на Тёмную Поляну вновь нахлынула тьма, ставшая непроглядной.
– Но как? Почему? – спрашивал я Варвару, к которой медленно возвращался её прежний облик прекрасной девы.
– Ты вроде мудр, Гамаюн. Но не мог осознать главного. Ни ты, ни мой отец. Я не предавала Русь. Не предавала тени убиенных соотечественников. Все это время я терпеливо ждала тот момент, усыпляя бдительность Сета, когда моя рука нанесет смертельную рану.
– Но у вас общие дети…
– Они будут жить в достатке. И они воспитаны как простые люди. Сету было не до няньканья с ними. По большому счёту они ни в чём не виновны, но оставить древнего мертвеца в нашем мире я не могла. Любить он не научился, а я для него была всего лишь сосудом для экспериментов…
Варвара подошла ближе и погладила меня по голове, играя волосами.
– Ох, Торопка – расторопка. Вечно ты спешишь все познать и всё успеть. И спеша делаешь очень много ошибок. Жизнь… она более степенна и расчётлива, чем ты можешь вообразить… И мне жаль тебя, но помни, все грехи можно замолить…
– Даже столь страшные? – я поднял вверх глаза, полные слез.
– Да. Ибо все они были совершены ради любви. Любви к своей женщине, любви к детям. У тебя есть шанс, вернуться в Светлую Поляну, где я буду ждать тебя…
– Разве ты не выжила?
– От черного пламени не выживает никто. Да я и не хотела. Не существовать же мне до конца дней моих головешкой! – Варвара легко и звонко рассмеялась как когда-то, – ну все, мне пора, Гамаюн! Спасай сына и очень много думай над своим поведением, иначе больше не свидимся.
Тепло улыбнулась Варвара и растворилась в воздухе, чтобы больше никогда не спускаться в это злачное место.
Растворился и меч, полностью удовлетворенный обстоятельствами своей кончины.
Остался только я и из туманной темноты на меня медленно надвигалась фигура Богини.
– Иди прочь, человек. Твоё время не настало. Ты проживешь долгую жизнь, но выйдя из тёмной поляны, полностью лишишься силы. Иди прочь.
Мир перевернулся, заставляя меня осесть на кровати подле израненного Владимира.
Лишившись руководства, монгольские воины отступили, под ликование дружинников и ведунов Алого Ордена, которые так и не изведали, какой ценой великих жертв досталась странная победа летом 1264 года.
Но дальнейшая история уже не будет историей моей. Находясь в теле обычного, немощного мирянина, отныне, я мог освещать только события, видимые мною из окна кельи, а это не так интересно для внимания привередливого читателя, привыкшего к невероятным историям моей жизни.
Скажу только одно. Вплоть до 1281 года, формально являясь Воеводой Ордена, я не пропускал ни дня, чтобы в жаркой молитве не испросить прощения у погубленных людей.
И по малой капле, горе и ощущение греховности, растворялись в понимании новой силы. Силы искренней молитвы.
И обычный человек силён изрядно, коль безоговорочно верит в свои деяния. В силу своих слов. В силу мыслей.
Мы формируем окружающие нас миры под стать и в угоду нашему мышлению, а посему, под конец жизни, во снах, на горизонте забрезжило призрачное видение Светлой Поляны, где мне приветливо махали, издалека, две женщины – моя дорогая и горячо любимая Кана, и великая подруга детства, пресветлая Варвара, чей удивительный подвиг я постарался закрепить на страницах данной повести.
Пришла пора, уходить… И ухожу я без жалости, но с надеждой, ибо сил не хватает даже для того, чтобы поставить точку собственной рукой, а поэтому не вижу смысла держаться за бренное тело, которое еще можно было бы поддерживать в относительном порядке пару – тройку лет, благодаря медикаментам Феофана. Но смысл? Это против природы.
Теперь, пребывая на грани исчезновения из физического мира, я мало о чём сожалею.
Жизнь чересчур непроста, чтобы пройти её безгрешным. Для этого нужно было отринуть любое житейское стремление, всецело погрузившись в тишину монастырской жизни, что тоже является, по сути, грехом, при тех обстоятельствах, что терзали моё Отечество в век великих потрясений.
Я не остался в стороне и прошёл дорогу полную проб, подвигов и ошибок.
Теперь, в далекий путь отправляешься и ты, мой дорогой сын Владимир. И пусть эта повесть послужит тебе примером.
