Это утопия вечно рисуется, когда я прихожу сюда, будто маленький мир держит меня и не хочет отпускать. Он так желан, я не могу забыть о нем! Я хочу жить этой бредовой иллюзией! Так… ладно, мне нужно торопиться домой и обдумать этот феномен. Надеюсь собаки еще не вылезли из своих нор”. Том еще долго не мог устоять от синеватого бриза. Вновь перелезая через проволоку, он слепо побежал по улицам, на которых все чаще стал распространяться собачий вой, сокращая путь тёмными переулками. Уже возле двери, он приложил персональную карточку с его зашифрованными данными к сканеру и вошёл внутрь. Поднявшись по лифту, Том моментально влетел в пустую квартиру и от сильной усталости повалился на кровать в офисной одежде.
Яркие лучи стали освещать всю старую, узкую спальню, в которой был лишь один древний шкаф с однообразной одеждой и тумбочка, забитая старой, отсыревшей косметикой. Том резво встал по звону будильника, стоящего на тумбочке. Уже через 15 минут нужно выходит из дома, но Том вновь погрузился во вчерашние мысли. “Все люди каждый день ходят на работу, благодаря правительство за подаренную счастливую жизнь и ощущая счастье, однако я почему-то не чувствую его. Единственное, что приносит мне удовольствие – это навсегда забытое воображение, которое заставляет активизировать море: её сладкая иллюзии. Может счастье заключается в простой красоте мышления? С одной стороны, они разрушают мою жизнь, которой должны придерживаться все, но с другой им удаётся давать мне то удовлетворение, которое я давно не чувствовал. Так, это получается я обманывал сам себя, пытаясь убедить, что в жизни нет места ничему кроме работы, а воображение лишь психическое отклонение?! Правительство насильно заставило всех нас поверить в то, что есть лишь одно чувство – чувство долга за свою страну! Чертова ложь! Они сделали все, чтобы мы забыли кто есть на самом деле! В меня давно закралась сомнения, что жизнь может быть другой, но теперь все окончательно стало явью. Меня посчитаю вновь психом, если раскрыть все мысли на людях, поэтому я должен покинуть город, пока ещё могу. Пора раскрыть палитру красок, которую я долго скрывал от себя! Осталось только попрощаться с Лизой. Моя дорогая…” Он взял связку ключей и направился по узкому коридору к закрытой на замок двери, которую не открывалась уже 7 лет. Вся спальня была с облупленными стенами и усохшей мебелью, пережившие черт знает сколько лет. В кровати-гробу лежали останки его жены. Некогда белое, тонкое тельце с ярко голубыми глазами и рыжими волосами превратилось в очень сухой, разлагающийся скелет. Том сразу вспомнил ее кротость и нежность, несмотря на то, что многие считали её поехавшей психопаткой, влюбленной в закрытого социофоба. То ли из-за чрезвычайной эмоциональности, толи из-за отчужденности от других, толи из-за дикой любовной зависимости. Том всеми скромным и силами пытался защитить её от этого тяжелого бремени и наоборот. Однажды, он спросил: “Зачем пытаться понять других, если мы счастливы и без них? ”. Они не особо понимали нравы и правила этого мира, но из-за всех сил пытались двигаться за ними, даже если он их отвергал. “Потому-что поняв других, мы понимаем самих себя. Я верю в то, что нас таких еще очень много, главное не прекращать попытки искать, потому-что жизнь – это то, что мы всегда находим, удачно или нет.” – ответила она. Жизнь стерла большинство его памяти, но её несправедливая смерть даже сквозь время пробирает Тома до слез. Она умерла в общей истерии людей на площади бесконечности в новый праздник “Устаканивание великого цикла”. В данный день, все люди собираются там, чтобы поклониться мэру и его свите. “Благодаря новому законодательству, мы смогли создать идеальную жизнь, где нет места лишним эмоциям и дефективным личностям. За стабильную жизнь, граждане! ”- говорил он из раза в раз. Эта речь стала настоящей усладой для всех жителей. Именно тогда, 7 лет назад, произошёл тот переломный момент, после которого он стал совсем другим человеком. Во время праздника, поднялось восстание против нового закона на ограничение эмоций. Многочисленная стычка с полицией не заставила себя долго ждать. Они пытались убежать от разъяренной толпы, но шальная пуля попала в ногу Лизы и её задавил агрессивные восставшие. Ближайшая больница ничем не смогла помочь: двухнедельная кома и тихая смерть. “Даже спустя столько времени, я не забыл, как ты меня ласково называла милым дурачком, который боится иметь собственных мыслей. Но я изменился и теперь больше никто не будет затыкать мои чувства. Спасибо, что позволила взглянуть на жизнь с другой стороны, жаль, что до меня это не дошло тогда. Прощай, милая. Надеюсь, мы ещё встретимся с тобой.” Одевшись, Том вышел из квартиры, закрыв дверь на ключ и спокойно направился наружу.
Улица пустовала, все жители давно отправились на работу, но начальство явно было осведомлено о пропаже работника. Том побежал, что есть мочи. Свобода опьянила его, он больше не хотел думать о прежней жизни. Издалека раздалась полицейская сирена. Смерть начала дышать в затылок, но Том продолжал бежать к границе города. Добежав до охраняемого блокпоста с красным шлагбаумом, он вцепился в колючую решетку и начал лезть наверх, вновь растирая ладони до крови. По той стороне редела салатовая трава, на которой отсвечивалась роса от ночного дождя. Старожилы увидев, что происходит поспешили со своими ищейками к месту побега. Том успешно перелез через колючую проволоку и, вдруг, резко остановился. Старожилы в недоумении стали следить за поведением нарушителя, а собаки начали агрессивно вцепляться зубами в решетку. Весь его запал будто по щелчку пальца испарился. Вернулись страх и сомнения, остерегающие тех, кто решил рискнуть своей жизнью. Он почувствовал, что больше ему некуда бежать. По всей стране его будут искать люди, от которых не осталось ничего человеческого, лишь опьяняющие желание быть лучшим работником года. Они механизмы, готовые пойти на все, чтобы удовлетворить потребности, которые им не принадлежат. Один из охранников закричал:
–А ну слезай, ублюдок! Ты все равно долго не сможешь там сидеть!
–Люди! Очнитесь и поймите самих себя! Вы несчастный народ, у которого отняли истинные чувства!
–Что ты несёшь, чёртов псих? Мы самый счастливый народ во всем мире! Наше правительство всегда заботиться о нас!
–Оно лишь манипулирует вас тем, что истинное счастье исходит только от работы. Вы счастливы лишь потому, что вас заставили любить то, что выгодно им! В каждом из вас есть внутренний мир, закрытый на замок! Раскройте-же его!
–Ты чёртов глупец, раз думаешь так! Истинное счастье может быть лишь в любви к тому, что даёт тебе хлеб! Свобода превратила тебя в дикаря, который не хочет брать ответственность за себя! К тебе не будет никакой пощады!
Том вновь ощутил обыденную тоску. Он взвалил на себя ношу, с которой не в состоянии справиться один. Его ноги стали подкашиваться, а голова туманится от потери крови. Собрав последние силы, он спрыгнул и случайно ударился головой об сухую землю. В ушах прозвенел лай собак – последнее, что он услышал в покидающем рассудке…
Около стены
Через гнетущий мрак выстрельнул яркий луч света. Теперь уже больше ничто не сможет его остановить. Он освещал пустую землю, которая давно перестала иметь смысл существования, человеческие скелеты и трупы, серо-красную кровь в их телах, огромный, мертвый мегаполис. Луч стремительно пролетел над пустыми улицами и остановился на самом краю города прильнув к одинокому фонарю. Старая, потухшая лампочка резко заискрилась. Новая жизнь, словно Феникс, возродилась в разрушенном навсегда организме. Фонарные лучи стали освещать пустой, кирпичный переулок на стенах, которого грубым мелом выведена единственная запись:"Timor noster est dux"*.
*Страх – наш проводник(лат.)
XXX
Сильный ком впивался в осушенную глотку, что заставило рефлекторно моим глазам раскрыться, однако подобные действия лишь нанесли мучительную боль. Руки были связанны тугим кожаным ремнем, судя по ощущению, а голые ступни упирались в что-то деревянное – кажется стол. Я попытался ещё раз раскрыть веки. Боль вновь молниеносно прошла по всему организму, но пытка прошла не зря. Из век маленькими струйками потекла кровь, замыливая общий взгляд, а глазные яблоки начали смывать густую жидкость. Чёртовы нитки! Как они вообще могут выдержать такое давление? Впрочем, данный вопрос меня волновал меньше всего. Я оказался в небольшой камере, прикованный к деревянному стулу, не помня ничего. Лишь странные звуки синтезаторов нарушали тишину сознания. На столе лежал немного сальный конверт с письмом, подписанный моим именем. Металлические стены были покрыты ржавчиной, из-за чего очень воняло пахучей краской: удивительно, что я вообще не умер от неё, как в душной банке. Потолок украшался оголенным светильником с маленькой лампочкой, которого едва хватало для освещения большой камеры. Раскачавшись на стуле, я резко свалился на холодный, металлический пол: маленькие болты и винты глубоко впились в голую спину. Тупая боль заставила закричать меня во всю глотку и из губ потекли новые струйки густой жидкости. Внутри чувствовался блаженный покой, не смотря на сильную резь, однако лишняя тревожность сделала его очень мимолетным. Тело всеми силами сжимала плотная, смирительная рубашка, от чего сильно болели руки и казалось, что ремни в один момент сломают мои хрупкие кости. Оттолкнувшись к стенке, я вновь посмотрел на злосчастный конверт.
Кто-же, черт возьми, знает моё имя, если у меня нет друзей? Родители? Они уже давно забыли об мне. Папа уже как 20 лет умер, а мама улетела в другую страну, когда я нашёл работу в офисе. Может какой-то незнакомец следит за мной? Звучит ещё глупее, кому я сдался – меланхоличный социфоб, работающий типичным клерком, не имеющий ни уверенности, ни репутации? Вопросы возрождались, словно мертвецы из могил, но грешный интерес только сильнее стал расти. Подперев спину плотно к стенке, мне удалось подняться на ноги, но боль в руках лишь усилилась, а лицо стало болеть от кровоподтёков. Сделав пару шагов к столу, я наклонился и стал пытаться уцепиться зубами за письмо. После нескольких досадных попыток, мне удалось порвать конверт: из него вывалился небольшой тетрадный лист. Я жадно начал читать текст:
Привет, Никита. Возможно, это показаться странным, что тебе приходит письмо в эпоху сотовой связи и пишет какая-то незнакомка, но я не знаю, как сделать искреннее признание иначе. Спустя месяц, когда мои глаза много раз сталкивались с тобой, я поняла, что впервые в жизни нашла любимого человека. Очень боялась сказать тебе напрямую и долго думала, может все из-за внутренних комплексов и нету здесь никакой привязанности, однако вовсе нет. Твоя странная отрешенность от коллектива, скромные движения, и молчаливость пленили моё сердце. На моей памяти, никто так сильно не притягивал, как ты. Если ты прочитал это письмо, то я всегда буду рада поговорить об этом более углубленно. Моё рабочее место под номером 304. Заранее спасибо, что услышал меня.
Аделина
И в этот момент, словно по щелчку пальцев, я вспомнил все. Вспомнил, как читал это письмо и не верил, что кто-то может интересоваться мной и уж тем более влюбиться, вспомнил, как работа высасывала из меня все соки, но ради больших денег я пытался подавить эти чувства, вспомнил, как любил погружаться в глубины сознания чтобы, притупить боль и вместе с ним одно странное введение. Опустошенный город, из которого, я пытался сбежать, но странные невидимые стены не пускали за его границы. Ровные подстриженные поля, освещенные серым солнцем и ясным небом и высокие небоскрёбы огромного мегаполиса с бесконечными дорогами. Я терял сознание и падал на тёплую землю, а потом оказывался в холодной, металлической камере, где время не имеет смысла, а смерть цепко вцепляется своими костяными пальцами в мягкое тело. Из раза в раз одно и тоже: вечное лимбо, которое лишь грызло мой помутневший рассудок. И теперь, оно окончательно стало моей реальностью, моей зоной комфорта.
XХХ
Врач Маша Андропова после тяжёлого рабочего дня, начала писать отсчет о всех пациентов, выделив одного из них красной пастой.
"...Пациент номер 69.
ФИО: Артемьев Никита Сергеевич.
Болезнь: Острая форма депрессии.
Статус: покончил собой, перерезав глотку столовым ножом во время обеда.
Дальнейшие распоряжения: Расщепить тело на пентаксид фосфора..."
Яркие лучи стали освещать всю старую, узкую спальню, в которой был лишь один древний шкаф с однообразной одеждой и тумбочка, забитая старой, отсыревшей косметикой. Том резво встал по звону будильника, стоящего на тумбочке. Уже через 15 минут нужно выходит из дома, но Том вновь погрузился во вчерашние мысли. “Все люди каждый день ходят на работу, благодаря правительство за подаренную счастливую жизнь и ощущая счастье, однако я почему-то не чувствую его. Единственное, что приносит мне удовольствие – это навсегда забытое воображение, которое заставляет активизировать море: её сладкая иллюзии. Может счастье заключается в простой красоте мышления? С одной стороны, они разрушают мою жизнь, которой должны придерживаться все, но с другой им удаётся давать мне то удовлетворение, которое я давно не чувствовал. Так, это получается я обманывал сам себя, пытаясь убедить, что в жизни нет места ничему кроме работы, а воображение лишь психическое отклонение?! Правительство насильно заставило всех нас поверить в то, что есть лишь одно чувство – чувство долга за свою страну! Чертова ложь! Они сделали все, чтобы мы забыли кто есть на самом деле! В меня давно закралась сомнения, что жизнь может быть другой, но теперь все окончательно стало явью. Меня посчитаю вновь психом, если раскрыть все мысли на людях, поэтому я должен покинуть город, пока ещё могу. Пора раскрыть палитру красок, которую я долго скрывал от себя! Осталось только попрощаться с Лизой. Моя дорогая…” Он взял связку ключей и направился по узкому коридору к закрытой на замок двери, которую не открывалась уже 7 лет. Вся спальня была с облупленными стенами и усохшей мебелью, пережившие черт знает сколько лет. В кровати-гробу лежали останки его жены. Некогда белое, тонкое тельце с ярко голубыми глазами и рыжими волосами превратилось в очень сухой, разлагающийся скелет. Том сразу вспомнил ее кротость и нежность, несмотря на то, что многие считали её поехавшей психопаткой, влюбленной в закрытого социофоба. То ли из-за чрезвычайной эмоциональности, толи из-за отчужденности от других, толи из-за дикой любовной зависимости. Том всеми скромным и силами пытался защитить её от этого тяжелого бремени и наоборот. Однажды, он спросил: “Зачем пытаться понять других, если мы счастливы и без них? ”. Они не особо понимали нравы и правила этого мира, но из-за всех сил пытались двигаться за ними, даже если он их отвергал. “Потому-что поняв других, мы понимаем самих себя. Я верю в то, что нас таких еще очень много, главное не прекращать попытки искать, потому-что жизнь – это то, что мы всегда находим, удачно или нет.” – ответила она. Жизнь стерла большинство его памяти, но её несправедливая смерть даже сквозь время пробирает Тома до слез. Она умерла в общей истерии людей на площади бесконечности в новый праздник “Устаканивание великого цикла”. В данный день, все люди собираются там, чтобы поклониться мэру и его свите. “Благодаря новому законодательству, мы смогли создать идеальную жизнь, где нет места лишним эмоциям и дефективным личностям. За стабильную жизнь, граждане! ”- говорил он из раза в раз. Эта речь стала настоящей усладой для всех жителей. Именно тогда, 7 лет назад, произошёл тот переломный момент, после которого он стал совсем другим человеком. Во время праздника, поднялось восстание против нового закона на ограничение эмоций. Многочисленная стычка с полицией не заставила себя долго ждать. Они пытались убежать от разъяренной толпы, но шальная пуля попала в ногу Лизы и её задавил агрессивные восставшие. Ближайшая больница ничем не смогла помочь: двухнедельная кома и тихая смерть. “Даже спустя столько времени, я не забыл, как ты меня ласково называла милым дурачком, который боится иметь собственных мыслей. Но я изменился и теперь больше никто не будет затыкать мои чувства. Спасибо, что позволила взглянуть на жизнь с другой стороны, жаль, что до меня это не дошло тогда. Прощай, милая. Надеюсь, мы ещё встретимся с тобой.” Одевшись, Том вышел из квартиры, закрыв дверь на ключ и спокойно направился наружу.
Улица пустовала, все жители давно отправились на работу, но начальство явно было осведомлено о пропаже работника. Том побежал, что есть мочи. Свобода опьянила его, он больше не хотел думать о прежней жизни. Издалека раздалась полицейская сирена. Смерть начала дышать в затылок, но Том продолжал бежать к границе города. Добежав до охраняемого блокпоста с красным шлагбаумом, он вцепился в колючую решетку и начал лезть наверх, вновь растирая ладони до крови. По той стороне редела салатовая трава, на которой отсвечивалась роса от ночного дождя. Старожилы увидев, что происходит поспешили со своими ищейками к месту побега. Том успешно перелез через колючую проволоку и, вдруг, резко остановился. Старожилы в недоумении стали следить за поведением нарушителя, а собаки начали агрессивно вцепляться зубами в решетку. Весь его запал будто по щелчку пальца испарился. Вернулись страх и сомнения, остерегающие тех, кто решил рискнуть своей жизнью. Он почувствовал, что больше ему некуда бежать. По всей стране его будут искать люди, от которых не осталось ничего человеческого, лишь опьяняющие желание быть лучшим работником года. Они механизмы, готовые пойти на все, чтобы удовлетворить потребности, которые им не принадлежат. Один из охранников закричал:
–А ну слезай, ублюдок! Ты все равно долго не сможешь там сидеть!
–Люди! Очнитесь и поймите самих себя! Вы несчастный народ, у которого отняли истинные чувства!
–Что ты несёшь, чёртов псих? Мы самый счастливый народ во всем мире! Наше правительство всегда заботиться о нас!
–Оно лишь манипулирует вас тем, что истинное счастье исходит только от работы. Вы счастливы лишь потому, что вас заставили любить то, что выгодно им! В каждом из вас есть внутренний мир, закрытый на замок! Раскройте-же его!
–Ты чёртов глупец, раз думаешь так! Истинное счастье может быть лишь в любви к тому, что даёт тебе хлеб! Свобода превратила тебя в дикаря, который не хочет брать ответственность за себя! К тебе не будет никакой пощады!
Том вновь ощутил обыденную тоску. Он взвалил на себя ношу, с которой не в состоянии справиться один. Его ноги стали подкашиваться, а голова туманится от потери крови. Собрав последние силы, он спрыгнул и случайно ударился головой об сухую землю. В ушах прозвенел лай собак – последнее, что он услышал в покидающем рассудке…
Около стены
Через гнетущий мрак выстрельнул яркий луч света. Теперь уже больше ничто не сможет его остановить. Он освещал пустую землю, которая давно перестала иметь смысл существования, человеческие скелеты и трупы, серо-красную кровь в их телах, огромный, мертвый мегаполис. Луч стремительно пролетел над пустыми улицами и остановился на самом краю города прильнув к одинокому фонарю. Старая, потухшая лампочка резко заискрилась. Новая жизнь, словно Феникс, возродилась в разрушенном навсегда организме. Фонарные лучи стали освещать пустой, кирпичный переулок на стенах, которого грубым мелом выведена единственная запись:"Timor noster est dux"*.
*Страх – наш проводник(лат.)
XXX
Сильный ком впивался в осушенную глотку, что заставило рефлекторно моим глазам раскрыться, однако подобные действия лишь нанесли мучительную боль. Руки были связанны тугим кожаным ремнем, судя по ощущению, а голые ступни упирались в что-то деревянное – кажется стол. Я попытался ещё раз раскрыть веки. Боль вновь молниеносно прошла по всему организму, но пытка прошла не зря. Из век маленькими струйками потекла кровь, замыливая общий взгляд, а глазные яблоки начали смывать густую жидкость. Чёртовы нитки! Как они вообще могут выдержать такое давление? Впрочем, данный вопрос меня волновал меньше всего. Я оказался в небольшой камере, прикованный к деревянному стулу, не помня ничего. Лишь странные звуки синтезаторов нарушали тишину сознания. На столе лежал немного сальный конверт с письмом, подписанный моим именем. Металлические стены были покрыты ржавчиной, из-за чего очень воняло пахучей краской: удивительно, что я вообще не умер от неё, как в душной банке. Потолок украшался оголенным светильником с маленькой лампочкой, которого едва хватало для освещения большой камеры. Раскачавшись на стуле, я резко свалился на холодный, металлический пол: маленькие болты и винты глубоко впились в голую спину. Тупая боль заставила закричать меня во всю глотку и из губ потекли новые струйки густой жидкости. Внутри чувствовался блаженный покой, не смотря на сильную резь, однако лишняя тревожность сделала его очень мимолетным. Тело всеми силами сжимала плотная, смирительная рубашка, от чего сильно болели руки и казалось, что ремни в один момент сломают мои хрупкие кости. Оттолкнувшись к стенке, я вновь посмотрел на злосчастный конверт.
Кто-же, черт возьми, знает моё имя, если у меня нет друзей? Родители? Они уже давно забыли об мне. Папа уже как 20 лет умер, а мама улетела в другую страну, когда я нашёл работу в офисе. Может какой-то незнакомец следит за мной? Звучит ещё глупее, кому я сдался – меланхоличный социфоб, работающий типичным клерком, не имеющий ни уверенности, ни репутации? Вопросы возрождались, словно мертвецы из могил, но грешный интерес только сильнее стал расти. Подперев спину плотно к стенке, мне удалось подняться на ноги, но боль в руках лишь усилилась, а лицо стало болеть от кровоподтёков. Сделав пару шагов к столу, я наклонился и стал пытаться уцепиться зубами за письмо. После нескольких досадных попыток, мне удалось порвать конверт: из него вывалился небольшой тетрадный лист. Я жадно начал читать текст:
Привет, Никита. Возможно, это показаться странным, что тебе приходит письмо в эпоху сотовой связи и пишет какая-то незнакомка, но я не знаю, как сделать искреннее признание иначе. Спустя месяц, когда мои глаза много раз сталкивались с тобой, я поняла, что впервые в жизни нашла любимого человека. Очень боялась сказать тебе напрямую и долго думала, может все из-за внутренних комплексов и нету здесь никакой привязанности, однако вовсе нет. Твоя странная отрешенность от коллектива, скромные движения, и молчаливость пленили моё сердце. На моей памяти, никто так сильно не притягивал, как ты. Если ты прочитал это письмо, то я всегда буду рада поговорить об этом более углубленно. Моё рабочее место под номером 304. Заранее спасибо, что услышал меня.
Аделина
И в этот момент, словно по щелчку пальцев, я вспомнил все. Вспомнил, как читал это письмо и не верил, что кто-то может интересоваться мной и уж тем более влюбиться, вспомнил, как работа высасывала из меня все соки, но ради больших денег я пытался подавить эти чувства, вспомнил, как любил погружаться в глубины сознания чтобы, притупить боль и вместе с ним одно странное введение. Опустошенный город, из которого, я пытался сбежать, но странные невидимые стены не пускали за его границы. Ровные подстриженные поля, освещенные серым солнцем и ясным небом и высокие небоскрёбы огромного мегаполиса с бесконечными дорогами. Я терял сознание и падал на тёплую землю, а потом оказывался в холодной, металлической камере, где время не имеет смысла, а смерть цепко вцепляется своими костяными пальцами в мягкое тело. Из раза в раз одно и тоже: вечное лимбо, которое лишь грызло мой помутневший рассудок. И теперь, оно окончательно стало моей реальностью, моей зоной комфорта.
XХХ
Врач Маша Андропова после тяжёлого рабочего дня, начала писать отсчет о всех пациентов, выделив одного из них красной пастой.
"...Пациент номер 69.
ФИО: Артемьев Никита Сергеевич.
Болезнь: Острая форма депрессии.
Статус: покончил собой, перерезав глотку столовым ножом во время обеда.
Дальнейшие распоряжения: Расщепить тело на пентаксид фосфора..."
