В такие моменты ему иногда помогала ванна. Но был беспомощен, а показывать слабость для Воробьева худшее из унижений. Лежал на кровати и думал. Темнота скрадывала комнату, обманчиво уменьшая в размерах.
Свет фонарей за окном, неровные, ржаво-оранжевые, едва заметные тени рисовали пятнистую дорогу на бархатном ковре в комнате. И почему-то вновь перед взором, как наяву, увидел Эмилию. Дотянулся до телефона и решительно позвонил.
Пара гудков. Тишина.
Тяжёлые мысли. "Может, не надо? Да и зачем. Все женщины - стервы. Суровый урок преподала сама сука жизнь".
На пятом гудке услышал вопросительное: "Але?"
И на душе отлегло, что-то подсказывало: Эмилия не такая. Она естественная и бесхитростная.
Прохрипел:
- Приезжай, я в гостинице. Ты мне нужна.... Пожалуйста... - рука упала на кровать, а телефон покатился на пол и отключился.
Услышала его хриплый, наполненный болью голос, и внутри всё обмерло. Тарелка с макаронами упала на пол и разбилась. Резко, оглушающее. А на сердце холод, и ведь чувствовала: мимолётная тревога целый вечер кружила в воздухе, не отпуская сердце, тягостным ожиданием беды путала мысли.
Минуту не могла прийти в себя, безостановочно повторяя:
- Уже еду, жди, пожалуйста, только дождись меня, - не понимая, что он не слышит.
Вызвала такси и быстро, минуты за две, собралась, забыв про всё на свете, и даже волосы не причесала.
Таксист странно посматривал на неё, но ничего не сказал. Может, видел её состояние. А может, не хотел лезть не в своё дело.
Администратора долго пришлось уговаривать пропустить её. Пара тысячных купюр, к облегчению, смогли всё уладить. А когда в настенном зеркале лифта отразилось её лицо, едва сдержала крик. Это растрёпанное, взъерошенное чучело в синих джинсах, полосатом свитере под горло и куртке - она, Эмилия. Бледная, краше в гроб кладут, а волосы... За пару минут пригладила кое-как, но пепельная корона без специальной укладки как всегда буянила.
Красная ковровая дорожка, со вкусом подобранный интерьер, кожаная мебель, напольная мраморная плитка, а также редкие экзотические цветы в изящных вазонах напротив огромных окон - атрибуты многих элитных гостиниц.
Его дверь была не запертой, но она все равно постучала, предупреждая , следуя правилам хорошего тона.
Шикарный интерьер и, как предполагала, пятизвёздочные апартаменты. Но, едва освещенная, вся эта комната казалась пустой и какой-то безликой.
Едва слышный голос Воробьёва раздавался откуда-то слева.
- Эмилия? - в вопросительном тоне прозвучала надежда.
- Пашка, ты где?
- Я на кровати, только, пожалуйста, не включай свет, ладно?
- Хорошо, - ответила Миля и пошла на голос, благо уличного света хватало, чтобы не врезаться в диван, обойти огромную вазу и журнальный столик.
На полу, возле двуспальной широкой кровати, стоял включённый торшер, на комоде - графин с водой и полупустой стакан. А таблеток, пузырьков и микстур было так много, что Эмилия вздохнула и ужаснулась. "Не может быть, чтобы всё было настолько плохо. Пожалуйста, только не так..." Едва не налетев на развалившийся надвое мобильный телефон, осторожно присела на краешек кровати.
Павел был бледен, и чёрный атласный халат делал его вид ещё более удручённым. Его светлые волосы слиплись от пота, и глаза ввалились, словно чёрные дыры проруби на заснеженном льду.
- Что я могу сделать? - робко спросила она.
- Ближе. Присядь поближе ко мне, пожалуйста, - напряжённо добавил.
Эмилия встала, сделав два шага, и села напротив. Он поднял руку и поправил ей волосы. Ладонь заметно дрожала.
Грустная улыбка смягчила его лицо.
- Такие мягкие, густые шёлковые. Милька ты... Просто побудь со мной.
- Хорошо, - тихо сказала она, затем предложила: - Может, вызвать врача? Я вижу: тебе плохо, Пашка, и мне тяжко смотреть, как ты мучаешься.
- Боль скоро пройдёт. С каждым днём лекарства действуют всё медленней. Поговори со мной. О чём угодно, просто говори, а я буду слушать твой голос. Пожалуйста, мне больше некого просить...
В голосе грусть, обида и едва прикрытое разочарование. Признание давалось ему тяжело. Эмилия видела по его лицу, насколько сильно Павлу пришлось давить на гордость, чтобы сказать последнюю фразу. Он предложил ей своё доверие. Она не разочарует его. Ведь для Эмилии быть рядом с ним - счастье. Слышать его голос, просто находиться с Павлом в одной комнате - больше ничего ей не надо. А на её душе становиться так хорошо и спокойно, словно, когда Эмилия с ним, так и должно быть.
Она не надеялась, даже не рассчитывала, что когда-нибудь вообще в своей жизни встретит его снова.
- Только не молчи, - сказал он и сжал её ладонь своими холодными пальцами.
Эмилия начала разговор. Она рассказывала ему о своих книгах, раскрыв тайну образа главного героя, чем вызвала его удивление и лёгкий смешок. Воробьев иногда комментировал, но чаще молчал, слушая. Она говорила и говорила, пока не почувствовала, что Павел заснул, и вздохнула, продолжая всё так же сидеть на кровати, касаясь его пальцев.
Он проснулся от запаха кофе, открыл глаза, ощущая на коже ласку солнца. Голубые шторы были отвешены, и солнечный свет наполнял комнату уютом и теплом. Кофе был горячим, и от чашки, стоящей на комоде, поднимался дымок.
Она спала, сидя на ковре, прислонившись спиною к кровати, а пепельные волосы словно шёлковой дымкой закрывали лицо. Её грудь мерно вздымалась и опадала. Освещённая солнцем, в простой одежде, Эмилия показалась ему самой красивой из всех встреченных за всю жизнь женщин. Было в ней нечто. Даже словами не выразить. Шарм и детская непосредственность, а также манящая женственность. Какое-то неуловимое колдовство.
Усмехнулся собственным мыслям, вздохнул, ощущая себя полным жизненных сил и энергии. Давно Воробьёву не было так хорошо. Боль исчезла, и ему опять захотелось жить. Так сильно, до боли сильно захотелось, аж зубы стиснул, а всему виной судьбоносная встреча, перевернувшая его привычный порядок вещей вверх дном. "Милька, ах Милька", - подумал и медленно встал с кровати на пол, стараясь её не потревожить, затем бережно её поднял, поражаясь хрупкости и лёгкости изящного девичьего тела, и положил девушку на кровать, накрыв одеялом.
Она проснулась с дурацкой улыбкой. Эмилии снилось солнце и лето, а на душе пели птицы. Здесь и сейчас ей было так хорошо и беззаботно, как когда-то в детстве. В памяти вспыли события вчерашнего вечера, а шум воды сообщил, что Пашка, вероятно, принимает душ.
Встала с постели, откинув в сторону одеяло, потянулась, разминая затёкшие мышцы, и подошла к окну.
Суетливый поток людей двигался по тротуару. На часах полвторого. Сегодня суббота, для многих людей выходной. В животе заурчало, Эмилия поняла, что голодна. На комоде всё так же стоял давно остывший кофе, и она улыбнулась, понимая, что Павел не вылил его ради неё. Всё-таки её мнение что-то значило для него. Такая мелочь, но приятно.
Павел вышел из душа в обмотанном вокруг бедёр полотенце. Халат пропитался потом, поэтому Павел бросил его в корзину для грязного белья. Испуг сменился радостью, отражаясь в глазах, когда понял, что Милька не покинула номер, спасаясь после вчерашнего бегством.
Она оценивающе разглядывала его худощавое, жилистое тело, остановив свой взгляд на татуировке на плече. Подняла левую бровь вверх и спросила, что значит странный символ. Отвечать ей было приятно, а то, как посмотрела, чисто по-женски, видя в нём мужчину, не друга и не больного, заставило сердце учащённо забиться.
- Что хочешь на завтрак? - спросил с тайным подтекстом и задержал свой взгляд на её губах.
- Оладьи, кофе с молоком и шоколад.
- Мм... - протянул. - Звучит съедобно.
Нахмурилась и прикусила нижнюю губу, в который раз принимаясь накручивать пепельный локон.
Нервничает. И всё-таки как она хороша, без всякого макияжа - утром.
- Давай так, заказывай завтрак, я переоденусь, а потом мы с тобой погуляем, идёт?
- Хорошо, но только ты после завтрака отпустишь меня домой. Хочу принять душ, переодеться и привести себя в порядок. Да и позвонить надо бы. В спешке я даже телефон позабыла.
Он кивнул, и на этом решили.
Пиццерия, кино, детский парк развлечений, где Эмилия вместе с ним каталась на карусели. Деревянные лошадки лихо скакали по кругу. Вперёд и вперёд. Приятная музыка. Детский смех, мороженое и много сладкой пушистой ваты.
Прошлое оставило их. Сегодня, по молчаливому соглашению, болезненных, тяжёлых тем не поднимали. Сегодня был праздник. Счастливый день, сильно сблизивший их.
Она забросила все дела, сдала роман редактору и исчезла, отключив телефон, чтобы все своё время быть рядом с ним.
Ему было лучше, и даже врач, многое повидавший на своём веку, был удивлён.
Дозировка лекарств уменьшилась, а боль становилась все менее острой.
Он не просил. Павел был благодарен ей за то, что бескорыстно находилась рядом.
Рестораны, казино, ночные клубы были не для неё. Эмилия была женщиной другого типа. Мечтательница в душе, любительница скорости, спорта и добродушных проказ, она просто любила жизнь такой, какая она есть, без прикрас.
Павел за пару недель узнал слишком много о ней. Больше, чем она хотела бы рассказать. Провал в спорте и собственный бизнес заставили его научиться читать между строк, хорошо понимать психотипы, мимику, жесты.
Она доверяла ему. Эмилию тянуло к нему, как женщину притягивает к мужчине. Но она не спешила раскрывать свои чувства. И дальше лёгких поцелуев, осторожных прикосновений дело не заходило. Почему? Павел так и не разгадал причины.
А Эмилия просто боялась. Боялась быть отвергнутой и непонятой. Дружба устраивала её, да и такой мужчина, как Воробьёв, что он мог найти в ней?
Просто так совпало, и у него давно не было женщины, а тут она подвернулась, и это просто очередное, временное увлечение. А мимолётным трофеем того, кого любила с детства, того, кто, сам того не зная, вдребезги разбил её сердце, Эмилии быть не хотелось. Её гордость таким раскладом не удовлетворилась бы.
Весна пришла в один день, и снег почти весь растаял. Солнце, капель и звонкие трели вернувшихся из тёплых стран птиц. Два месяца рядом с ним. Просто чтобы быть рядом, надеясь, ожидая сама неизвестно чего. Нет, честно сказать, она была счастлива каждую минуту, день, сколько бы ни подарила судьба, лишь бы находиться рядом с Павлом, мужчиной, которого любила всю жизнь.
... Театральная премьера мюзикла прошла на ура. Обоих переполняли эмоции и впечатления. Болтали, держались за руки. Шли по мостовой, решив прогуляться подольше. Ее высокие шпильки цокали по камням. Цок-цок, одиноко и мелодично. Он был в костюме и галстуке, кожаную куртку сжимал в руке, слишком тёплый мартовский вечер. Павел посвежел и чуток поправился, незаметно, но зато появился лёгкий здоровый румянец. Милька наоборот постройнела, и это ей шло. Её фиалковые глаза блестели от счастья.
Поздний вечер. Переулки. Затишье - и никого. Фонари на пути встречались всё реже, и вскоре звёздное небо раскинулось над их головой, далёкое и прекрасное.
- Эй, полуночники! - произнёс гнусавый прокуренный голос. - Огоньку не найдётся.
- Не курю, - ответил Воробьёв, останавливаясь и загораживая собой Мильку.
- Жаль, - покачал головой неопределенного возраста грязный, лохматый мужчина в засаленной куртке и тяжёлых ботинках, напоминавших армейские.
Они хотели уйти и сделали пару шагов, но мужик резко свистнул, и три фигуры вышли из арки, скрывающейся за мусорными баками.
- Куда собрались? Я с вами не закончил. - Продолжил и цыкнул, сделав шаг вперед, щурясь и оглядывая Эмилию тяжёлым оценивающим взглядом.
- Какая краля забрела в наше местечко! Так-так, хотите уйти - доставайте-ка, кошелёчки.
Эмилии от тяжёлого мужского взгляда стало не по себе. Она вздрогнула. Павел осмотрелся. Трое пришедших, окружавших их кольцом, были весьма опасны на вид. Самый щуплый держал в руке нож, у одного была цепь. Дела принимали нешуточный оборот. "Вот подфартило, так подфартило, мать твою".
Павел предложил, обратившись к лохматому:
- Мужик, шёл бы ты отсюда и прихвостней своих забрал бы, а? Решим дело миром?
Хриплый смех, то ли бульканье, стали ответом.
- Ну, ты загнул. Эй, Казимир, Драный, и ты, Череп, живо сюда! - позвал своих прихвостней лохматый.
- Милька, беги, - шепнул Павел. - Я догоню. Не стой! - рявкнул, видя её колебания.
Ей не хотелось оставлять его одного. Но приказ, как плётка, огрел, да и жёсткий взгляд не оставил выбора. Она сняла шпильки и побежала по мостовой в одних чулках. Знала - за поворотом маленький двор, подземный переход и гипермаркет.
- Что, богатей, так ты у нас, оказывается - рыцарь, - презрительно произнёс лохматый, делая ещё один шаг, подходя почти впритык к Павлу, обдавая его кислым запахом мочи и перегара. - Череп, давай живо за кралей, не дай ей уйти! Симпатичная она у тебя. В душу сильно запала, - добавил, в упор глядя на Павла, затем сплюнул.
- Всё, мудак, хватит. Моё терпение иссякло, - холодно сказал Воробьёв и ударил лохматого по дых, а затем огрел по ушам.
Череп побежал за Милькой. Его Милькой. "Не дай бог, только хоть волосок упадёт с её головы". Тревога, граничившая с паникой, привела в недоумение. Вспотели ладони, страх за её жизнь подкатил к горлу. И когда только она стала его? "Когда понял, что она так дорога мне".
Действовал рефлекторно. Тело помнило многолетние тренировки. Выбил нож, заламывая руку, заставляя верзилу орать благим матом. Добавил пару тумаков, чтоб не повадно было. А с третьим пришлось повозиться. Нападавший был массивным и явно когда-то занимался боксом. Его удары были резки, болезненны и точны, но тучность стала преимуществом для Воробьёва. Удар с разворота ногой в подбородок. Голова мужика дёрнулась, но устоял. Затем подсечка и удушающий захват - и всё было кончено. Запыхался, и пот заливал глаза. Но Павел был рад, что смог победить и снова почувствовать себя живым и сильным.
" Милька!" - запоздало подумал и побежал вдогонку. "Хоть бы успеть. Пожалуйста, только бы с ней всё было в порядке. Пожалуйста, только бы..."
Она сидела на белой кафельной плитке на полу гипермаркета. Колени прижаты к груди, волосы растрёпаны, поэтому редкие покупатели думали, что она не в себе. Эмилия крепко сжимала в руке трубку мобильника, ожидая приезда полиции.
- Милька, ты как, родная моя! - воскликнул, делая знак охраннику - мол, беспокоиться не о чём.
Подняла глаза, посмотрела на него испуганными фиалковыми глазами. Её бледное, заплаканное лицо в потёках туши выглядело таким трогательным, жалким, как у брошенного на произвол судьбы котёнка.
- Пашка,- хрипло шепнула, затем прокашлялась и, вскакивая с пола, громко сказала: - Пашка, я так испугалась. Что бы я делала, если бы с тобой... - не договорила, только пожирала взглядом, и столько тоски и нежности было в нём!.. Его сердце пропустило удар, замерло, а потом защемило, сбрасывая остатки ледяного недоверия, столько лет не подпускавшие к нему никого.
Пауза. Он приблизился к ней и обнял, а затем приподнял, кружа в воздухе, всё повторяя:
Свет фонарей за окном, неровные, ржаво-оранжевые, едва заметные тени рисовали пятнистую дорогу на бархатном ковре в комнате. И почему-то вновь перед взором, как наяву, увидел Эмилию. Дотянулся до телефона и решительно позвонил.
Пара гудков. Тишина.
Тяжёлые мысли. "Может, не надо? Да и зачем. Все женщины - стервы. Суровый урок преподала сама сука жизнь".
На пятом гудке услышал вопросительное: "Але?"
И на душе отлегло, что-то подсказывало: Эмилия не такая. Она естественная и бесхитростная.
Прохрипел:
- Приезжай, я в гостинице. Ты мне нужна.... Пожалуйста... - рука упала на кровать, а телефон покатился на пол и отключился.
Услышала его хриплый, наполненный болью голос, и внутри всё обмерло. Тарелка с макаронами упала на пол и разбилась. Резко, оглушающее. А на сердце холод, и ведь чувствовала: мимолётная тревога целый вечер кружила в воздухе, не отпуская сердце, тягостным ожиданием беды путала мысли.
Минуту не могла прийти в себя, безостановочно повторяя:
- Уже еду, жди, пожалуйста, только дождись меня, - не понимая, что он не слышит.
Вызвала такси и быстро, минуты за две, собралась, забыв про всё на свете, и даже волосы не причесала.
Таксист странно посматривал на неё, но ничего не сказал. Может, видел её состояние. А может, не хотел лезть не в своё дело.
Администратора долго пришлось уговаривать пропустить её. Пара тысячных купюр, к облегчению, смогли всё уладить. А когда в настенном зеркале лифта отразилось её лицо, едва сдержала крик. Это растрёпанное, взъерошенное чучело в синих джинсах, полосатом свитере под горло и куртке - она, Эмилия. Бледная, краше в гроб кладут, а волосы... За пару минут пригладила кое-как, но пепельная корона без специальной укладки как всегда буянила.
Красная ковровая дорожка, со вкусом подобранный интерьер, кожаная мебель, напольная мраморная плитка, а также редкие экзотические цветы в изящных вазонах напротив огромных окон - атрибуты многих элитных гостиниц.
Его дверь была не запертой, но она все равно постучала, предупреждая , следуя правилам хорошего тона.
Шикарный интерьер и, как предполагала, пятизвёздочные апартаменты. Но, едва освещенная, вся эта комната казалась пустой и какой-то безликой.
Едва слышный голос Воробьёва раздавался откуда-то слева.
- Эмилия? - в вопросительном тоне прозвучала надежда.
- Пашка, ты где?
- Я на кровати, только, пожалуйста, не включай свет, ладно?
- Хорошо, - ответила Миля и пошла на голос, благо уличного света хватало, чтобы не врезаться в диван, обойти огромную вазу и журнальный столик.
На полу, возле двуспальной широкой кровати, стоял включённый торшер, на комоде - графин с водой и полупустой стакан. А таблеток, пузырьков и микстур было так много, что Эмилия вздохнула и ужаснулась. "Не может быть, чтобы всё было настолько плохо. Пожалуйста, только не так..." Едва не налетев на развалившийся надвое мобильный телефон, осторожно присела на краешек кровати.
Павел был бледен, и чёрный атласный халат делал его вид ещё более удручённым. Его светлые волосы слиплись от пота, и глаза ввалились, словно чёрные дыры проруби на заснеженном льду.
- Что я могу сделать? - робко спросила она.
- Ближе. Присядь поближе ко мне, пожалуйста, - напряжённо добавил.
Эмилия встала, сделав два шага, и села напротив. Он поднял руку и поправил ей волосы. Ладонь заметно дрожала.
Грустная улыбка смягчила его лицо.
- Такие мягкие, густые шёлковые. Милька ты... Просто побудь со мной.
- Хорошо, - тихо сказала она, затем предложила: - Может, вызвать врача? Я вижу: тебе плохо, Пашка, и мне тяжко смотреть, как ты мучаешься.
- Боль скоро пройдёт. С каждым днём лекарства действуют всё медленней. Поговори со мной. О чём угодно, просто говори, а я буду слушать твой голос. Пожалуйста, мне больше некого просить...
В голосе грусть, обида и едва прикрытое разочарование. Признание давалось ему тяжело. Эмилия видела по его лицу, насколько сильно Павлу пришлось давить на гордость, чтобы сказать последнюю фразу. Он предложил ей своё доверие. Она не разочарует его. Ведь для Эмилии быть рядом с ним - счастье. Слышать его голос, просто находиться с Павлом в одной комнате - больше ничего ей не надо. А на её душе становиться так хорошо и спокойно, словно, когда Эмилия с ним, так и должно быть.
Она не надеялась, даже не рассчитывала, что когда-нибудь вообще в своей жизни встретит его снова.
- Только не молчи, - сказал он и сжал её ладонь своими холодными пальцами.
Эмилия начала разговор. Она рассказывала ему о своих книгах, раскрыв тайну образа главного героя, чем вызвала его удивление и лёгкий смешок. Воробьев иногда комментировал, но чаще молчал, слушая. Она говорила и говорила, пока не почувствовала, что Павел заснул, и вздохнула, продолжая всё так же сидеть на кровати, касаясь его пальцев.
Он проснулся от запаха кофе, открыл глаза, ощущая на коже ласку солнца. Голубые шторы были отвешены, и солнечный свет наполнял комнату уютом и теплом. Кофе был горячим, и от чашки, стоящей на комоде, поднимался дымок.
Она спала, сидя на ковре, прислонившись спиною к кровати, а пепельные волосы словно шёлковой дымкой закрывали лицо. Её грудь мерно вздымалась и опадала. Освещённая солнцем, в простой одежде, Эмилия показалась ему самой красивой из всех встреченных за всю жизнь женщин. Было в ней нечто. Даже словами не выразить. Шарм и детская непосредственность, а также манящая женственность. Какое-то неуловимое колдовство.
Усмехнулся собственным мыслям, вздохнул, ощущая себя полным жизненных сил и энергии. Давно Воробьёву не было так хорошо. Боль исчезла, и ему опять захотелось жить. Так сильно, до боли сильно захотелось, аж зубы стиснул, а всему виной судьбоносная встреча, перевернувшая его привычный порядок вещей вверх дном. "Милька, ах Милька", - подумал и медленно встал с кровати на пол, стараясь её не потревожить, затем бережно её поднял, поражаясь хрупкости и лёгкости изящного девичьего тела, и положил девушку на кровать, накрыв одеялом.
Она проснулась с дурацкой улыбкой. Эмилии снилось солнце и лето, а на душе пели птицы. Здесь и сейчас ей было так хорошо и беззаботно, как когда-то в детстве. В памяти вспыли события вчерашнего вечера, а шум воды сообщил, что Пашка, вероятно, принимает душ.
Встала с постели, откинув в сторону одеяло, потянулась, разминая затёкшие мышцы, и подошла к окну.
Суетливый поток людей двигался по тротуару. На часах полвторого. Сегодня суббота, для многих людей выходной. В животе заурчало, Эмилия поняла, что голодна. На комоде всё так же стоял давно остывший кофе, и она улыбнулась, понимая, что Павел не вылил его ради неё. Всё-таки её мнение что-то значило для него. Такая мелочь, но приятно.
Павел вышел из душа в обмотанном вокруг бедёр полотенце. Халат пропитался потом, поэтому Павел бросил его в корзину для грязного белья. Испуг сменился радостью, отражаясь в глазах, когда понял, что Милька не покинула номер, спасаясь после вчерашнего бегством.
Она оценивающе разглядывала его худощавое, жилистое тело, остановив свой взгляд на татуировке на плече. Подняла левую бровь вверх и спросила, что значит странный символ. Отвечать ей было приятно, а то, как посмотрела, чисто по-женски, видя в нём мужчину, не друга и не больного, заставило сердце учащённо забиться.
- Что хочешь на завтрак? - спросил с тайным подтекстом и задержал свой взгляд на её губах.
- Оладьи, кофе с молоком и шоколад.
- Мм... - протянул. - Звучит съедобно.
Нахмурилась и прикусила нижнюю губу, в который раз принимаясь накручивать пепельный локон.
Нервничает. И всё-таки как она хороша, без всякого макияжа - утром.
- Давай так, заказывай завтрак, я переоденусь, а потом мы с тобой погуляем, идёт?
- Хорошо, но только ты после завтрака отпустишь меня домой. Хочу принять душ, переодеться и привести себя в порядок. Да и позвонить надо бы. В спешке я даже телефон позабыла.
Он кивнул, и на этом решили.
Пиццерия, кино, детский парк развлечений, где Эмилия вместе с ним каталась на карусели. Деревянные лошадки лихо скакали по кругу. Вперёд и вперёд. Приятная музыка. Детский смех, мороженое и много сладкой пушистой ваты.
Прошлое оставило их. Сегодня, по молчаливому соглашению, болезненных, тяжёлых тем не поднимали. Сегодня был праздник. Счастливый день, сильно сблизивший их.
Она забросила все дела, сдала роман редактору и исчезла, отключив телефон, чтобы все своё время быть рядом с ним.
Ему было лучше, и даже врач, многое повидавший на своём веку, был удивлён.
Дозировка лекарств уменьшилась, а боль становилась все менее острой.
Он не просил. Павел был благодарен ей за то, что бескорыстно находилась рядом.
Рестораны, казино, ночные клубы были не для неё. Эмилия была женщиной другого типа. Мечтательница в душе, любительница скорости, спорта и добродушных проказ, она просто любила жизнь такой, какая она есть, без прикрас.
Павел за пару недель узнал слишком много о ней. Больше, чем она хотела бы рассказать. Провал в спорте и собственный бизнес заставили его научиться читать между строк, хорошо понимать психотипы, мимику, жесты.
Она доверяла ему. Эмилию тянуло к нему, как женщину притягивает к мужчине. Но она не спешила раскрывать свои чувства. И дальше лёгких поцелуев, осторожных прикосновений дело не заходило. Почему? Павел так и не разгадал причины.
А Эмилия просто боялась. Боялась быть отвергнутой и непонятой. Дружба устраивала её, да и такой мужчина, как Воробьёв, что он мог найти в ней?
Просто так совпало, и у него давно не было женщины, а тут она подвернулась, и это просто очередное, временное увлечение. А мимолётным трофеем того, кого любила с детства, того, кто, сам того не зная, вдребезги разбил её сердце, Эмилии быть не хотелось. Её гордость таким раскладом не удовлетворилась бы.
Весна пришла в один день, и снег почти весь растаял. Солнце, капель и звонкие трели вернувшихся из тёплых стран птиц. Два месяца рядом с ним. Просто чтобы быть рядом, надеясь, ожидая сама неизвестно чего. Нет, честно сказать, она была счастлива каждую минуту, день, сколько бы ни подарила судьба, лишь бы находиться рядом с Павлом, мужчиной, которого любила всю жизнь.
... Театральная премьера мюзикла прошла на ура. Обоих переполняли эмоции и впечатления. Болтали, держались за руки. Шли по мостовой, решив прогуляться подольше. Ее высокие шпильки цокали по камням. Цок-цок, одиноко и мелодично. Он был в костюме и галстуке, кожаную куртку сжимал в руке, слишком тёплый мартовский вечер. Павел посвежел и чуток поправился, незаметно, но зато появился лёгкий здоровый румянец. Милька наоборот постройнела, и это ей шло. Её фиалковые глаза блестели от счастья.
Поздний вечер. Переулки. Затишье - и никого. Фонари на пути встречались всё реже, и вскоре звёздное небо раскинулось над их головой, далёкое и прекрасное.
- Эй, полуночники! - произнёс гнусавый прокуренный голос. - Огоньку не найдётся.
- Не курю, - ответил Воробьёв, останавливаясь и загораживая собой Мильку.
- Жаль, - покачал головой неопределенного возраста грязный, лохматый мужчина в засаленной куртке и тяжёлых ботинках, напоминавших армейские.
Они хотели уйти и сделали пару шагов, но мужик резко свистнул, и три фигуры вышли из арки, скрывающейся за мусорными баками.
- Куда собрались? Я с вами не закончил. - Продолжил и цыкнул, сделав шаг вперед, щурясь и оглядывая Эмилию тяжёлым оценивающим взглядом.
- Какая краля забрела в наше местечко! Так-так, хотите уйти - доставайте-ка, кошелёчки.
Эмилии от тяжёлого мужского взгляда стало не по себе. Она вздрогнула. Павел осмотрелся. Трое пришедших, окружавших их кольцом, были весьма опасны на вид. Самый щуплый держал в руке нож, у одного была цепь. Дела принимали нешуточный оборот. "Вот подфартило, так подфартило, мать твою".
Павел предложил, обратившись к лохматому:
- Мужик, шёл бы ты отсюда и прихвостней своих забрал бы, а? Решим дело миром?
Хриплый смех, то ли бульканье, стали ответом.
- Ну, ты загнул. Эй, Казимир, Драный, и ты, Череп, живо сюда! - позвал своих прихвостней лохматый.
- Милька, беги, - шепнул Павел. - Я догоню. Не стой! - рявкнул, видя её колебания.
Ей не хотелось оставлять его одного. Но приказ, как плётка, огрел, да и жёсткий взгляд не оставил выбора. Она сняла шпильки и побежала по мостовой в одних чулках. Знала - за поворотом маленький двор, подземный переход и гипермаркет.
- Что, богатей, так ты у нас, оказывается - рыцарь, - презрительно произнёс лохматый, делая ещё один шаг, подходя почти впритык к Павлу, обдавая его кислым запахом мочи и перегара. - Череп, давай живо за кралей, не дай ей уйти! Симпатичная она у тебя. В душу сильно запала, - добавил, в упор глядя на Павла, затем сплюнул.
- Всё, мудак, хватит. Моё терпение иссякло, - холодно сказал Воробьёв и ударил лохматого по дых, а затем огрел по ушам.
Череп побежал за Милькой. Его Милькой. "Не дай бог, только хоть волосок упадёт с её головы". Тревога, граничившая с паникой, привела в недоумение. Вспотели ладони, страх за её жизнь подкатил к горлу. И когда только она стала его? "Когда понял, что она так дорога мне".
Действовал рефлекторно. Тело помнило многолетние тренировки. Выбил нож, заламывая руку, заставляя верзилу орать благим матом. Добавил пару тумаков, чтоб не повадно было. А с третьим пришлось повозиться. Нападавший был массивным и явно когда-то занимался боксом. Его удары были резки, болезненны и точны, но тучность стала преимуществом для Воробьёва. Удар с разворота ногой в подбородок. Голова мужика дёрнулась, но устоял. Затем подсечка и удушающий захват - и всё было кончено. Запыхался, и пот заливал глаза. Но Павел был рад, что смог победить и снова почувствовать себя живым и сильным.
" Милька!" - запоздало подумал и побежал вдогонку. "Хоть бы успеть. Пожалуйста, только бы с ней всё было в порядке. Пожалуйста, только бы..."
Она сидела на белой кафельной плитке на полу гипермаркета. Колени прижаты к груди, волосы растрёпаны, поэтому редкие покупатели думали, что она не в себе. Эмилия крепко сжимала в руке трубку мобильника, ожидая приезда полиции.
- Милька, ты как, родная моя! - воскликнул, делая знак охраннику - мол, беспокоиться не о чём.
Подняла глаза, посмотрела на него испуганными фиалковыми глазами. Её бледное, заплаканное лицо в потёках туши выглядело таким трогательным, жалким, как у брошенного на произвол судьбы котёнка.
- Пашка,- хрипло шепнула, затем прокашлялась и, вскакивая с пола, громко сказала: - Пашка, я так испугалась. Что бы я делала, если бы с тобой... - не договорила, только пожирала взглядом, и столько тоски и нежности было в нём!.. Его сердце пропустило удар, замерло, а потом защемило, сбрасывая остатки ледяного недоверия, столько лет не подпускавшие к нему никого.
Пауза. Он приблизился к ней и обнял, а затем приподнял, кружа в воздухе, всё повторяя:
