Глава 1.
Этернил. Рыбацкая деревушка, довольно примечательная по общепринятым меркам из-за большого количества жителей, аж три сотни. Такой размер достигался за счет грамотного руководства местного старейшины, а по совместительству единственного мага — Хенрика. Под его мудрым управлением создалось боеспособное ополчение, которое давало отпор шайкам бандитов и лесным тварям, а безусловный ораторский талант позволил найти общий язык с коррунийцами, бичом этого мира. Вообще, если говорить о коррунийцах, сложно найти более жестоких созданий. Откровенные расисты, богоненавистники, женоненавистники, считающие себя исключительными. Дерзнули объявить войну самим богам! И первую войну даже выиграли, чем заслужили себе астральный план, неподвластный богам, куда отправляются их души после смерти. Сейчас в самом разгаре вторая коррунийская война, и в этот раз капитуляцию никто не примет. Либо боги, либо коррунийцы будут уничтожены, все же остальные расы для коррунийцев не больше, чем рабы. Хенрик умудрился и с ними найти общий язык. Беспрекословно выполнял их требования: запретил в деревне любое поклонение богам, алтари, а уж тем более храмы и позволил постой проходящим войскам коррунийцев, которые непременно сопровождались грабежами и убийствами местных. Но — такова цена за покой. Стоит Хенрику лишь слово сказать против, и Этернил непременно будет сожжен, а редкие счастливчики, кому удастся выжить, окажутся в рабстве, и, скорее всего, погибнут за пару месяцев. В атмосфере постоянного страха и выросла Мирабель, юная, но довольно сильная и самостоятельная девушка. Научиться взрослой жизни ей пришлось из-за смерти отца, погибшего в ее раннем детстве. Она не помнила папу, но была уверена, что он самоотверженный человек, имеющий честь, именно по этому-то и погиб. Мать не рассказывала про него ничего. Да и вообще ей никогда не было дела до дочери. Аролит пыталась искать мужчину, который сможет содержать их. Одной женщине с ребенком выжить довольно сложно, а мужчин в округе не так уж и много из-за постоянных сражений.
Стояло обычное утро после выходных. Вставать как всегда не хотелось, точнее, не хотелось идти на надоевшие занятия, в которых Мирабель не видела никакого смысла. Зачем ей нужно умение плести рыбацкие сети? Не собиралась она оставаться тут на всю жизнь. До жути надоели ежедневно наблюдаемые пьяные морды сельчан, постоянные праздники по поводу и без повода: праздник урожая, праздник первых посевов, праздник первого дождя… Мирабель не знала, куда она отправится в будущем, но с нетерпением ждала, когда же она достигнет предела роста, чтобы наконец-то выпорхнуть из-под материнской опеки. Потянувшись и недовольно промычав, девушка посмотрела в окно. Солнца не было видно, небо заволокло тучами. Похоже, ожидается снег… или дождь. Или снег с дождем. Погода — непредсказуемая штука, если утром стоит невыносимая жара, от которой вянут «ночные плакуньи» на подоконнике, то к вечеру рыночную площадь может завалить снегом. В любом случае, самое время вставать. В очередной раз лениво потянувшись, Мирабель вылезла из-под потрепанного, местами рваного одеяла из плешивых шкур и направилась к зеркалу. Привести себя в порядок необходимо незамедлительно после пробуждения. Под зеркалом располагалось ведерко с водой. Судя по затхлому запаху — не первой свежести. Окунув ладони и зачерпнув воды, Мирабель решительно омыла сонное лицо. Кожу мгновенно защипало, будто десятки мелких иголок пронзили щеки. Мама даже не подогрела воду. Но — не впервой, не привыкать. Пробежавший по коже холодок отступил, и она открыла глаза, улыбаясь сама себе в зеркало.
— Сегодня непременно будет хороший день, — сказала девушка вслух сама себе.
После чего еще около получаса приводила в порядок золотистые волосы. Это не просто причесывание, это целый ритуал. Тяжелый ритуал. Ведь даже нормальная расческа непозволительная роскошь. Приходится расчесывать гребешком из рыбьих ребер. Довольно неплохая альтернатива. Мягкие и податливые волосы Мирабель не ломали сию хрупкую конструкцию, поэтому она могла придумывать самые разные прически. Начиная от прямых распущенных волос, до замысловатых хвостиков со вплетенными в них цветами. Вообще прическа у девушки важнее ее лица или одежды. Не менее важен, конечно, макияж, но косметику достать крайне сложно и позволить ее себе можно лишь по огромным праздникам.
Закончив с прической, Мирабель взяла со стула грязное, мятое, рваное голубое платьице. Это платьице определенно знала лучшее времена, но Мирабель их не застала, ведь даже одежду большинство сельчан покупали ношенную у более богатых соседей или проезжающих торговцев. Из-за стены донесся надрывный звук опустошения желудка. Драмира рвало. Мирабель вспомнилась одна из множества книг, прочитанных ею. Когда-то, тысячи лет назад, люди были другие. Там было написано, что в каждом доме был туалет, а не тошниловка. Организм раньше избавлялся от того, что не может переварить, другим путем, не через тошноту. Здорово, наверное, жилось тогда. Никаких болей в горле после рвоты, никто не будит посреди ночи своими «криками» над тошниловкой… В книге было сказано, что организм так изменился в результате массового, тотального, многовекового голода. Или это все сказки, придуманные такими же мечтателями, как она, мечты тех, кому надоело, что их рвет по нескольку раз в неделю? Мирабель вышла в кухню, и ее взгляд тут же остановился на уже накрытом столе. Она принюхалась и раздосадовано вздохнула. Так хотелось мяса или хотя бы рыбы. Но в очередной раз на столе дымила лишь травяная баланда. Плюхнувшись на стул, который едва не сложился даже от небрежно севшей шестнадцатилетней худенькой девушки, Мирабель уставилась на маму. Аролит стояла у печи и наливала в глиняные кружки чайную заварку, которую, как Мирабель казалось, она заваривала и неделю назад.
— Какие планы после учебы, Бэль? — мать заправила сальные русые волосы за ухо и наконец повернулась к дочери. Девушка нехотя взяла ложку и, скорчив недовольное лицо, начала заставлять себя есть похлебку.
— Вчера видела объявление: старейшине нужен кто-то, кто будет с его книг пыль сдувать. Думала попробовать, —она зачерпнула суп ложкой и медленно наклонила ее, наблюдая, как вязкая жижа из водорослей медленно стекает обратно в тарелку.
— А я думала, ты мне поможешь на полях… — Мать отвернулась, скрывая разочарование, но Мирабель не нужно уже видеть ее лицо, чтобы понять, что она недовольна.
— Драмиру своему скажи, пусть грабли себе на культю привяжет. Хоть какой-то толк от него будет. — Она не любила отчима, и, надо сказать, взаимно.
—Дочь! Не хами! Он не виноват, что ему руку отрубили. Девочка все же решилась и затолкала в рот ложку. На вкус варево оказалось еще отвратительней, чем на вид. По вкусу и консистенции похожа на разваренное, холодное постное тесто. В очередной раз Мирабель пришла к выводу, что лучше питаться в школе. Там хоть рыбу иногда дают. — И в том, что даже одной рукой тебя лупит, он тоже не виноват? Тронет меня, и я клянусь, однажды ночью придушу его подушкой
Это не на шутку взбесило мать, от нахлынувшей злости она громко топнула.
— Бэль, хватит! Он кормит нас! Имей уважение.
Мирабель отодвинула тарелку и облокотилась на спинку стула.
— Хочешь сказать, это его заслуга? Это старейшина с чего-то платит деньги однорукому вечно пьяному ополченцу. Ура! С такими защитниками я в безопасности. Аролит развернулась к дочке, облокотившись спиной на стол. Она сложила руки на груди и въедливо посмотрела на дочь.
— Вот что ты к нему цепляешься? Без него голодала бы вообще. Мирабель выпустила продолжительную струю воздуха через нос и закатила глаза.
— Он бьет тебя, мам. Разве так можно жить?
— Вот вырастешь, посмотрим, какого ты себе мужа найдешь. Никакого, подозреваю. Загнешься в канаве с голоду. Кому нужна жена с таким отвратительным хар…
— Ой, я пошла! — перебила ее Мирабель. Ругаться не хотелось, тем более, что мама никаких выводов не сделает… а портить хорошее настроение попусту — не самая лучшая идея перед тяжелым днем.
Она встала и, схватив рюкзак, ушла, громко хлопнув скрипучей перекошенной дверью. И тут же остановилась, вглядываясь в небо. Дождю быть. Однозначно. Тучи собирались все гуще и становились похожими на плесневелую перину, на которой Мирабель проводила долгие и не всегда приятные часы сна. Перед школой девушка планировала, как всегда, зайти за подругой — Милки. Она жила в детском доме через две улицы и боялась одна ходить до школы. Ее каждый раз непременно кто-то задирал. Не любили ее сверстники. Зашуганная слишком. Тяжелое детство, ранняя смерть родителей: все было против того, чтобы она стала полноценным членом общества. И сверстники видели слабость, и без зазрения совести загоняли самолюбие бедняжки в еще большую яму. Мирабель же была из тех, кто крепким словцом может отвадить любого обидчика. Именно так они с Милки и познакомились пять лет назад, когда новенькую привели к ней в класс. Как всегда, подруга стояла около детского дома, облокотившись на перила, и что-то увлеченно читала. Увидев Мирабель, она торопливо захлопнула книгу и сунула подмышку. Уже подходя к ней, Мирабель попыталась разглядеть, что же это за книга. Определить не получилось. Ни надписей, ни рисунков на обложке не было. Лишь обложка казалась странной, будто стилизованной под человеческую кожу. Явно не из дешевых. Да и где она ее взяла?
— Что читаешь? — девушка решила спросить напрямую, обнимая подругу. Та с удовольствием отдалась в ее объятия и легонько похлопала по спине.
—Да-а-а-а… коррунийский бред, про вред веры в богов. Такой ответ слегка расстроил. Так хотелось почитать что-то новое, но уж точно не коррунийскую литературу. Лучше уж совсем ничего не читать. Взявшись за руки, они продолжили путь к школе.
— Я сегодня к старейшине хочу сходить. Не составишь компанию? Милки удивленно изогнула бровь и взъерошила и без того растрепанные черные волосы.
— Решилась-таки? Схожу, конечно. У него тайная комнатка есть… авось, прошмыгну.
— Милки! — прикрикнула Мирабель. — Если меня выпрут в первый же день — я тебе глаза выцарапаю!
Милки виновато опустила взгляд и сжалась, словно напакостивший котенок. Мирабель пронзило чувство вины. Все никак она не могла приучить себя не кричать на подругу, хоть и понимала, что даже малейшее повышение голоса вызывает в Милки чувство беззащитности и желание провалиться под землю. Желая исправиться, она приобняла ее за плечи и сказала:
—Прости… — Чувствовалось, как Милки дрожит, и от этого становилось еще паршивей на душе. Ведь Мирабель ее единственный близкий человек. Ни родителей, ни друзей. Все кругом шпыняют, так еще и она не может контролировать свои эмоции.
Ответа не последовало, и они продолжили путь к школе уже молча. Огибая рыночные палатки с громко зазывающими клиентов торговцами, суетливо бегающих рыбаков, воняющих тухлятиной и дешевым портвейном, они наконец дошли до ставшего привычным деревянного здания с заколоченными окнами. До места, где Мирабель придется в очередной раз выбросить несколько часов своей жизни. До занятий еще было время, но гулять в коридоре девушки не планировали. Ибо непременно какой-нибудь выскочка докопается до Милки. Путь лежал в класс, он находился в конце коридора, по которому носились дети разных возрастов, от шестилетних до девятнадцатилетних в таких же нищенских одежках. Мирабель тут же бросился в глаза отблеск деревянного пола около кабинета. Словно там что-то налито. У подоконника ехидно улыбались трое парней, одноклассники девушек. Не к добру это. Таких подлых людей еще поискать надо, да если и начнешь искать, то не найдешь. Мирабель повернулась к ним, устремив туда все свое внимание.
— Скалитесь, кон… — и тут же поскользнулась на мокром пятне, которого даже не замечала. Вслед за ней полетела и Милки, задрав ноги.
Они синхронно, с грохотом, приземлились на спины. Мирабель сильно ударилась головой. Затылок начало неприятно жечь, а из глаз полетели искры. Повернув голову, она увидела, что Милки это падение не сильно волновало, она тут же вскочила, схватила выроненую ей книгу и крепко прижала к груди. Со всех сторон разразился смех. Не только одноклассников, но и просто проходящих мимо детей. В девушек тыкали пальцами и всячески принижали. В основном Милки.
—Ладно эта курица, ты-то под ноги смотри, Мирабель! — Сказал рыжий парень в черном драном пиджаке.
—Джозерит! Ты вот точно допрыгаешься. Уже допрыгался. Сегодня контрольная, балалайка тебе, а не списать! Парень тут же поменялся в лице. Мирабель знала, что без ее помощи ему ни за что не написать контрольную, а в случае плохого результата он на все выходные отправится на причал, потрошить рыбу, в наказание. Занятие не самое приятное, особенно учитывая то, что из этой рыбы он не получит ни кусочка. Вся она уйдет на продажу или будет обменена на что-то в соседних деревнях.
— Да я же ничего не сделал тебе! — начал оправдываться Джозерит.
— И я ничего делать тебе не буду, даже списать не дам, — насмехнулась Мирабель и, встав с пола, обняла подругу, которая вновь дрожала из-за издевательских смешков вокруг.
Они прижались друг к другу. Только объятия близкого человека могли успокоить Милки. Девушка ощутила у себя на бедре что-то липкое, вязкое. То, на чем она поскользнулась. Слегка задрав платье, она провела рукой по бедру. В нос ударил отвратительный запах. Мирабель закрыла глаза и прорычала.
— Вот что за стерва пролила на пол свою блевотину? Неужто не донести было? Ответа не последовало, да и вряд ли ответ можно было бы разобрать из-за новой волны безудержного смеха.
Разбираться времени не было, да и смысла, наверное, тоже. Милки крепко вцепилась в подругу и прижалась, словно если отпустит ее, то свалится в пропасть. Она уткнулось в плечо Мирабель и тихонько заплакала. Слезы быстро пропитали тоненькое платьице и проникли в самую душу. Вновь переживания за подругу охватили Мирабель. И как Милки живет такой жизнью? Мирабель не уставала этому удивляться. Пусть со слезами, но проходит все брошенные ей жизнью испытания. И дальше вряд ли будет легче.
— Пойдем умоемся, — прошептала Мирабель на ухо подруге и та покорно, взяв ее под руку, направилась в сторону тошниловки. К счастью, там никого не было. Детей тут редко тошнило из-за отсутствия нормального питания. Поэтому организм перерабатывал все, не оставляя излишков.
Девушки встали около большой бочки с на вид чистой водой и Мирабель, прежде чем отмываться самой, принялась отмывать подругу. Ей досталось немного больше. Заляпаны были не только подол и бедра, но и вся спина. Даже волосы немного испачкались. Но Милки, по-видимому, не столько беспокоил размазанный по всему телу чей-то завтрак, сколько очередное унижение перед толпой. Она все так же плакала, закрыв лицо руками, и тряслась, будто ее пронизывал промозглый ледяной ветер. Мирабель взяла с подноса, стоящего под зеркалом, тряпочку и намочила ее в бочке.
— В следующий раз будем осторожнее. Исподтишка только и пакостничают. Я не позволю им приблизиться к тебе.
— Ур-р-роды…Т-т -твари… — прорыдала Милки. И Мирабель не знала, не могла найти слов, чтобы хоть как-то утешить.
