Сергей Банцер
Что он там увидел?
Рассказ
— Я бы хотел… если позволите, — сказал парень хрипловатым от волнения голосом, вынимая из портфеля блокнот и диктофон, — мой первый вопрос…
— Это твоё первое интервью? — перебил его старик, подняв на парня выцветшие глаза. — Можешь не отвечать. Они сказали, что возьмут тебя в штат, если интервью получится? Ведь ты же стажёр, да?
— Да, — неуверенно ответил парень.
— Они сказали тебе, чтобы ты перед интервью сначала убедился, что я не впал в маразм, правда?
Стажёр смущённо пожал плечами:
— Ну, что вы… Почему вы так подумали…
— Жизнь это шаблон, — узкие губы старика растянулись в подобии усмешки. — Просто большой и длинный шаблон. Нам остаётся только заполнять клеточки в этом шаблоне правильными буквами. Какие буквы правильные, не знает никто. Поэтому люди предпочитают просто подчёркивать нужное. Или зачёркивать ненужное. Так легче. Но скучнее. Поэтому самые умные всё же вписывают какие-то свои буквы... И называют это научным методом. Хе, хе...
— Ну, случается, ведь, и наоборот? — улыбнулся стажёр. — Ненужное подчёркивают, а нужное зачёркивают.
Старик с интересом посмотрел на него.
— Ты что, умный? — спросил он.
Стажёр пожал плечами.
— Думаю, не очень.
— Напрасно стесняешься, — пробормотал старик, — ничего хорошего в уме нет. Одни неприятности, хе, хе... Как ты сказал, тебя зовут?
— Даниэль. Даниэль Бэнсон.
— Ну, давай, Даниэль, что тебе там поручили у меня спросить?
— Сегодня шестнадцатое июля, — сказал Даниэль, — и сегодня…
— Правильно, шестнадцатое июля. А ты в пиджаке. Можешь снять. А, что, если нам сделать кофе? Я бы сам, но ноги… — старик развёл руками. — Ты помнишь, когда ты мне позвонил?
— Ну... где-то полчаса назад.
— Правильно, — кивнул старик. — Когда ты позвонил, я встал и пошёл. И всё это время я шёл до вот этого дивана. Это была моя цель! А, когда у тебя есть цель, то жизнь ещё не кончается.
— Да.
— Ну, и как?
— Что?
— Ну, тебя ж предупреждали... — старик раздражённо махнул высохшей рукой, — проверить меня на маразм? Как я, в целом?
Даниэль улыбнулся.
— Всё о`кей!
— Так вот, когда я проходил мимо зеркала, ну, на пути к своей цели, то увидел в нём отражение. Это был я, — старик, поднял указательный палец. — Я взглянул на себя и вспомнил слова одного русского писателя. Он утверждал, что в человеке всё должно быть прекрасно, и лицо, и одежда, и душа, и мысли. Кто бы спорил... Но наш Создатель, похоже, считает по-другому. Иначе, зачем бы он придумал старость?
Старик откинулся на спинку дивана и прикрыл глаза.
— Тебя интересует, что было в этот день ровно пятьдесят лет назад, ведь тебя за этим послали? — сказал он через некоторое время, не открывая глаз.
— Да, — с удивлением ответил Даниэль.
— Они пронюхали, хе, хе... Что я ещё жив... Да, я последний из команды Оппи… Тогда, в Лос Аламосе я был самый молодой. Молодость… Ты не знаешь, что это такое, — старик пренебрежительно махнул рукой. — Лет через двадцать поймёшь. Но будет уже поздно. Хе, хе, поздно… Это, кажется, самая прикольная шутка нашего Создателя. Самая прикольная...
— Вы работали вместе с Робертом Оппенгеймером? — спросил Даниэль, открыв блокнот.
— Я входил в группу синьора Ферми, — сказал старик, нахмурив седые брови. — А Оппи носил двубортный пиджак и шляпу, как у гангстера. Я понял, что он гений, когда во время стажировки в Гарварде он на спор выучил на кларнете фокстрот ?Сумасшедшая Салли?. Он был немножко психом, но женщины его любили.
— Скажите, — осторожно спросил Даниэль, — а что вы чувствовали, ну... какие чувства, когда она взорвалась? Ну, там в Аламогордо?
Старик вновь поднял на Даниэля слезящиеся глаза и тихо пробормотал:
— А как ты думаешь — какие?
— Я думаю… Наверное, вы были счастливы, да?
Старик некоторое время молчал, а потом резко встряхнул головой:
— Ничего подобного! Там никто не был счастлив.
— Никто? А как это всё было? — спросил Даниэль. — Ну, что вы чувствовали?
— Это было на рассвете, — сказал старик. — Солнце висело на востоке прямо над горизонтом. Тогда с противоположной стороны, с запада, взошло другое солнце. Он было ярче настоящего и с зелёным оттенком. Оно было ярче тысячи солнц… Синьор Ферми тогда сказал: "Это была хорошая физика". А Оппи начал бормотать слова из какого-то древнеиндийского эпоса. Что-то там про потрясателя миров. Нет, я не думаю, что они в этот миг были счастливы. Нет… Это был всплеск... Вспышка разума, которая разорвала ноосферу. Церковники говорят, что мир изменился в момент, когда Адам и Ева вышли из Эдема и за спиной у них стал ангел с огненным мечом. Нет... Мир изменился тогда, в Аламогордо... Когда взошло это зеленоватое солнце. Это и был тот самый ангел... С огненным мечом. Ты успеваешь записывать, сынок?
— Да, продолжайте, — сказал Даниэль.
— Через три недели они сбросили "Малыша" на Хиросиму. Полковник Тиббетс написал на носу самолёта Б—29, сбросившую бомбу, имя своей матери — "Энола Гей". Представляю, как миссис Тиббетс была счастлива, хе, хе... Вот она бы тебе рассказала про счастье. А я нет… — старик потряс седой головой, — нет... Я не был там счастлив...
В комнате повисла тягостная тишина.
— И всё, же, — осторожно продолжил Даниэль, — наверное, вы были когда-то счастливы? Это, ну... наверное, ну... как первая любовь, не забывается. Разве не так?
Старик иронически усмехнулся.
— Первая любовь? А ты знаешь, Дэн, похоже...
— Вы помните её имя?
— А почему нет? Конечно, помню. "Энергетический спектр быстрых нейтронов при распаде ядер плутония 239". Это моя первая публикация в "Physical review", после которой меня пригласил к себе синьор Ферми.
— Простите, — сказал Даниэль, — но, я имел в виду не совсем это… Я подумал, ну, что девушка…
— Джулия? — старик вскинул голову, — ты имеешь в виду Джулию? Хе, хе... Ну, хорошо, Дэн, я, пожалуй, тебе отвечу. Тогда над Миланом пронеслась странная гроза. Лил проливной дождь, сверкали молнии, гремел гром и светило яркое солнце. А потом дождь выключился, как будто кто-то повернул кран. Мы с Джулией сняли туфли и пошли босиком по потокам воды. Напиши об этом, Дэн. Это была очень странная гроза... Только твои читатели никогда этого не поймут.
Старик наклонился через стол и приблизил морщинистое лицо к Даниэлю:
— Мы шли, и Джулия касалась меня своим бедром. Ты понял, сынок? И вот тогда счастье было совсем близко, каких-то двадцать сантиметров, понимаешь? — свистящим шёпотом сказал старик. — И я скажу тебе ещё что-то. Кое-кто в этой отупевшей от секса и интернета ноосфере ещё любит сентиментальные истории. Так вот, знаешь, чего я больше всего тогда хотел?
— Ну... может, потрогать Джулию?..
— Нет, — резко выдохнул старик, — нет! Я тогда больше всего хотел, чтобы она прочитала мою статью! Ну, ту, которую приняли в "Physical review". Как ты думаешь, что я тогда придумал?
— Ну... наверное, дали ей почитать рукопись?
— Нет! — старик рубанул воздух сухоньким кулачком. — Нет! Я попросил Джулию перепечатать эту рукопись в пяти экземплярах! Она работала машинисткой в какой-то фирме.
— Ну, и?
— А... — старик раздосадовано взмахнул рукой. — Джулия так любила танцевать. Вокруг неё всегда вились парни. А я… У меня, кажется, уже тогда были проблемы с ногами.
Он замолчал, потом поднял на Даниэля бесцветные глаза и пробормотал:
— Нет… Нет, я так и не встретился тогда со счастьем, нет, мы опять с ним разминулись… У неё появился другой парень, а я… Я тогда решил, что наука это единственное, что не может меня… предать...
— Простите, — сказал Даниэль, — если мы, уж, про это заговорили, можно ещё вопрос?
— Давай, не стесняйся, Дэн, я чувствую это будет славное интервью. Не для дураков. Поэтому его никто не станет читать в твоём журнале.
— Хорошо, ну... с Джулией не получилось... Но у вас же была первая женщина, ну, вы понимаете... неужели и тогда…
Старик тревожно поёжился.
— Мой сосед в университетском общежитии, — сказал он, — был русским. Его звали Славик. Он решил однажды, что я… ну, что уже прошли все сроки, а я всё ещё… короче, ты понимаешь? Вот... Этот Славик привёл мне девушку. Из тех, которые у фонтана святого Франциска спрашивают, не нужна ли вам девушка на время… Привёл и поставил передо мной. Представляешь, привёл и сказал, что это, мол, тебе, за всё уплачено. А сам ушёл. Девушка смотрела на меня и улыбалась. А я... Я не знал, что делать... Потом она сказала: «Меня зовут Орнелла, давай что-нибудь выпьем». Мы выпили какого-то вина, и оно мне стало поперёк горла. А она сказала: «Что-то жарко, я разденусь, можно?» Всё! Что было дальше — не спрашивай, нормальные мужчины об этом не говорят. Ты, ведь, нормальный, Дэн?
— Да, — улыбнулся Даниэль, — и всё же, вы были тогда счастливы? Ну, с Орнеллой? Только честно?
— Хе, хе... Счастлив... Не смеши меня, сынок. Это была смесь ужаса и восхищения... Такого коктейля я потом уже никогда в жизни не пробовал... Тут ты прав. Но дело не в этом.
— Не в этом? А в чём?
— На следующее утро, — заговорщицким тоном сказал старик, — мой ангел—хранитель привёл мои ноги на какой—то книжный развал. И подсунул мне там одну книжку. Она была ярко красного цвета, на ней был изображён силуэт голой женщины и какая—то страшная бацилла с оскаленной пастью. Книжка называлась "Болезни, передающиеся половым путём". После пятой страницы, я понял, что я влип! А ты спрашиваешь меня о счастье! Их, этих бацилл там, оказывается, столько... После десятой страницы я обнаружил у себя все приводимые в этой брошюре симптомы! Все!
— Вы что... — замялся Даниэль, — ну... это...
— Нет! Каким-то чудом эти бациллы, которые были нарисованы на обложке, они минули меня. Но счастье?.. Нет, парень, нет… Мы разминулись с ним и тогда. Иногда я думаю, что прав был Вольтер, когда сказал, что ищущий счастья подобен пьяному, который не может найти свой дом, но точно знает, что он у него где-то есть.
— Ну, хорошо, а наука? Ведь вы работали в последние годы, если я не ошибаюсь, — Даниэль полистал блокнот, — в Брукхейвенской национальной лаборатории, вот — на коллайдере RHIC? Сколько людей были бы счастливы работать там!
— Да, — старик вздохнул. — Тогда это был самый мощный физический прибор из когда либо существовавших — Брукхейвенской коллайдер тяжелых релятивистских ионов. Тебя интересует, может ли занятие естествознанием принести счастье...
Старик опустил голову.
— Нет... — тихо сказал он, не поднимая головы. — Людвиг Больцман, который играл первым номером в термодинамике, покончил собой. Паули, первый номер в квантовой механике, в тридцать лет заявил, что физика стала для него слишком сложна и стал крепко прикладываться к бутылке, пока не помер.
— Ну, а вы? — тихо спросил Даниэль. — Физика принесла вам счастье? Хоть немного?
Старик задумался.
— Как бы это тебе сказать... Там всё было похоже на то... ну, как тогда с Джулией. Мы шли после грозы в Милане, и счастье было совсем рядом, стоило только протянуть руку. И в физике так... Всё было точно так... Мы год за годом увеличивали энергию и карабкались всё выше и выше. В какой-то притче говорится, что когда учёные достигли вершины, то они увидели, что там уже сидит богослов. Хе, хе… Ставлю сто к одному, что эту притчу придумали сами богословы. На самом деле мы увидели там совсем другое. Чем глубже мы погружались в материю, тем глубже мы погружались... в Ничто. Когда будешь это писать "Ничто" — пиши с заглавной буквы, понял? Выходило так, что материи в нашей Реальности вообще не существует. Что материя — это всего лишь кручение пространственной метрики. Это самый грандиозный прикол Создателя, почище молодости, первой любви и первой женщины вместе взятых. Это как на том клипе в интернете. Там девушка нагнулась, хм... своей кормой прямо на нас, хе, хе... Даже я нажал на стрелочку, чтобы посмотреть, что там будет дальше. Нажал... А там хм... выскочил кукиш! Вот всё точно так оказалось и в физике! Вернее, в природе. Когда, казалось, начнётся самое интересное, природа показала нам кукиш!
— Так что же, — Даниэль развёл руками, — получается, что вы… ну, никогда…
— Ты умный парень, Дэн, — проскрипел старик. — Поэтому сделай-ка лучше ещё кофе. А счастье… Оно никогда не придёт туда, где ты ему назначаешь свидание. Но оно есть… Точно есть! Я где-то читал, что это просто воспоминание о потерянном рае. Не знаю… Может это и так. Но, по-моему, это что-то вроде электронного кролика на собачьих бегах. Там есть такая хитроумная штука, за которой бегут собаки — электронный кролик. Если он убегает слишком далеко — собаки останавливаются. Если слишком близко, собаки набрасываются на него и потом тоже останавливаются. Поэтому кролик должен бежать чуть-чуть впереди. Но так, чтобы собаки не могли его достать. Это и есть модель счастья.
— Кролика придумали люди, — задумчиво сказал Даниэль, разливая кофе. — Чтобы у собак был стимул бежать. А счастье... Выходит оно придумано, чтобы у людей был стимул жить?
— Получается так, — пробормотал старик. — В рамках этой модели — именно так. А она непротиворечива. Значит, это хорошая модель.
— Но кролик недостижим… — тихо сказал Даниэль.
— Из тебя мог бы получиться хороший журналист, — задумчиво сказал старик. — Но ты умный. И это твоё слабое место. Ты всегда будешь выбиваться из резонанса, из точки математического ожидания, из мэйнстрима. Тебя будут хвалить, иногда даже очень, но... тебя никогда не напечатают в глянцевом журнале. А значит, ты останешься на задворках. Хотя… Во время моей молодости отличные рассказы печатались даже в Плейбое. Славик как-то принёс номер, и я прочитал там одну маленькую повесть. Автора я уже и не помню. Чудесная вещь, чудесная… Тоже о счастье. Знаешь, я помню последние слова этой повести: "Невеста была счастлива". Та девушка, её звали Эбигайль, она ухитрилась поймать своё счастье. Правда, заплатила за него своим ведьмовским даром... Выходит нужно только заплатить за счастье назначенную цену, понимаешь? Просто не у всех есть чем расплатиться. Знаешь, иногда мне кажется, что у меня есть, чем расплатиться за своё счастье. И, может, я ещё с ним встречусь... Не здесь, так там... Как думаешь, Дэн?
— А почему нет? — улыбнулся Даниэль, вставая со стула. — Я пойду? Я очень вам благодарен, поверьте!
— Постой.
Даниэль остановился и повернулся к старику.
— Ты... ещё придёшь, Дэн?
— Конечно, приду. Вот напишу очерк и приду. Вы прочитаете, внесёте правки.
— Пока, Дэн! Я буду тебя ждать.
— * —
— Слушай, у меня на прошлом дежурстве было... — сказал пожилой реаниматолог своему коллеге. — Я ж видел многое. Но такое.... Помнишь старика, который у нас в коме лежал — бывший физик какой-то крупный, в Манхэттенском проекте участвовал? Он в мою смену дал остановку, срочно в палату вызвали. Там уже, конечно, было ясно, что шансов никаких, все к тому шло, но реанимацию провели в полном объеме, согласно протоколам. Через тридцать минут констатировали биологическую смерть, на ЭКГ — изолиния, зрачки расширены, лицо застывшее. Я отошел бумаги оформить, возвращаюсь, а у него на лице выражение... Ну, как тебе сказать... Ну, вот, счастье! Понимаешь — счастье!
Что он там увидел?
Рассказ
— Я бы хотел… если позволите, — сказал парень хрипловатым от волнения голосом, вынимая из портфеля блокнот и диктофон, — мой первый вопрос…
— Это твоё первое интервью? — перебил его старик, подняв на парня выцветшие глаза. — Можешь не отвечать. Они сказали, что возьмут тебя в штат, если интервью получится? Ведь ты же стажёр, да?
— Да, — неуверенно ответил парень.
— Они сказали тебе, чтобы ты перед интервью сначала убедился, что я не впал в маразм, правда?
Стажёр смущённо пожал плечами:
— Ну, что вы… Почему вы так подумали…
— Жизнь это шаблон, — узкие губы старика растянулись в подобии усмешки. — Просто большой и длинный шаблон. Нам остаётся только заполнять клеточки в этом шаблоне правильными буквами. Какие буквы правильные, не знает никто. Поэтому люди предпочитают просто подчёркивать нужное. Или зачёркивать ненужное. Так легче. Но скучнее. Поэтому самые умные всё же вписывают какие-то свои буквы... И называют это научным методом. Хе, хе...
— Ну, случается, ведь, и наоборот? — улыбнулся стажёр. — Ненужное подчёркивают, а нужное зачёркивают.
Старик с интересом посмотрел на него.
— Ты что, умный? — спросил он.
Стажёр пожал плечами.
— Думаю, не очень.
— Напрасно стесняешься, — пробормотал старик, — ничего хорошего в уме нет. Одни неприятности, хе, хе... Как ты сказал, тебя зовут?
— Даниэль. Даниэль Бэнсон.
— Ну, давай, Даниэль, что тебе там поручили у меня спросить?
— Сегодня шестнадцатое июля, — сказал Даниэль, — и сегодня…
— Правильно, шестнадцатое июля. А ты в пиджаке. Можешь снять. А, что, если нам сделать кофе? Я бы сам, но ноги… — старик развёл руками. — Ты помнишь, когда ты мне позвонил?
— Ну... где-то полчаса назад.
— Правильно, — кивнул старик. — Когда ты позвонил, я встал и пошёл. И всё это время я шёл до вот этого дивана. Это была моя цель! А, когда у тебя есть цель, то жизнь ещё не кончается.
— Да.
— Ну, и как?
— Что?
— Ну, тебя ж предупреждали... — старик раздражённо махнул высохшей рукой, — проверить меня на маразм? Как я, в целом?
Даниэль улыбнулся.
— Всё о`кей!
— Так вот, когда я проходил мимо зеркала, ну, на пути к своей цели, то увидел в нём отражение. Это был я, — старик, поднял указательный палец. — Я взглянул на себя и вспомнил слова одного русского писателя. Он утверждал, что в человеке всё должно быть прекрасно, и лицо, и одежда, и душа, и мысли. Кто бы спорил... Но наш Создатель, похоже, считает по-другому. Иначе, зачем бы он придумал старость?
Старик откинулся на спинку дивана и прикрыл глаза.
— Тебя интересует, что было в этот день ровно пятьдесят лет назад, ведь тебя за этим послали? — сказал он через некоторое время, не открывая глаз.
— Да, — с удивлением ответил Даниэль.
— Они пронюхали, хе, хе... Что я ещё жив... Да, я последний из команды Оппи… Тогда, в Лос Аламосе я был самый молодой. Молодость… Ты не знаешь, что это такое, — старик пренебрежительно махнул рукой. — Лет через двадцать поймёшь. Но будет уже поздно. Хе, хе, поздно… Это, кажется, самая прикольная шутка нашего Создателя. Самая прикольная...
— Вы работали вместе с Робертом Оппенгеймером? — спросил Даниэль, открыв блокнот.
— Я входил в группу синьора Ферми, — сказал старик, нахмурив седые брови. — А Оппи носил двубортный пиджак и шляпу, как у гангстера. Я понял, что он гений, когда во время стажировки в Гарварде он на спор выучил на кларнете фокстрот ?Сумасшедшая Салли?. Он был немножко психом, но женщины его любили.
— Скажите, — осторожно спросил Даниэль, — а что вы чувствовали, ну... какие чувства, когда она взорвалась? Ну, там в Аламогордо?
Старик вновь поднял на Даниэля слезящиеся глаза и тихо пробормотал:
— А как ты думаешь — какие?
— Я думаю… Наверное, вы были счастливы, да?
Старик некоторое время молчал, а потом резко встряхнул головой:
— Ничего подобного! Там никто не был счастлив.
— Никто? А как это всё было? — спросил Даниэль. — Ну, что вы чувствовали?
— Это было на рассвете, — сказал старик. — Солнце висело на востоке прямо над горизонтом. Тогда с противоположной стороны, с запада, взошло другое солнце. Он было ярче настоящего и с зелёным оттенком. Оно было ярче тысячи солнц… Синьор Ферми тогда сказал: "Это была хорошая физика". А Оппи начал бормотать слова из какого-то древнеиндийского эпоса. Что-то там про потрясателя миров. Нет, я не думаю, что они в этот миг были счастливы. Нет… Это был всплеск... Вспышка разума, которая разорвала ноосферу. Церковники говорят, что мир изменился в момент, когда Адам и Ева вышли из Эдема и за спиной у них стал ангел с огненным мечом. Нет... Мир изменился тогда, в Аламогордо... Когда взошло это зеленоватое солнце. Это и был тот самый ангел... С огненным мечом. Ты успеваешь записывать, сынок?
— Да, продолжайте, — сказал Даниэль.
— Через три недели они сбросили "Малыша" на Хиросиму. Полковник Тиббетс написал на носу самолёта Б—29, сбросившую бомбу, имя своей матери — "Энола Гей". Представляю, как миссис Тиббетс была счастлива, хе, хе... Вот она бы тебе рассказала про счастье. А я нет… — старик потряс седой головой, — нет... Я не был там счастлив...
В комнате повисла тягостная тишина.
— И всё, же, — осторожно продолжил Даниэль, — наверное, вы были когда-то счастливы? Это, ну... наверное, ну... как первая любовь, не забывается. Разве не так?
Старик иронически усмехнулся.
— Первая любовь? А ты знаешь, Дэн, похоже...
— Вы помните её имя?
— А почему нет? Конечно, помню. "Энергетический спектр быстрых нейтронов при распаде ядер плутония 239". Это моя первая публикация в "Physical review", после которой меня пригласил к себе синьор Ферми.
— Простите, — сказал Даниэль, — но, я имел в виду не совсем это… Я подумал, ну, что девушка…
— Джулия? — старик вскинул голову, — ты имеешь в виду Джулию? Хе, хе... Ну, хорошо, Дэн, я, пожалуй, тебе отвечу. Тогда над Миланом пронеслась странная гроза. Лил проливной дождь, сверкали молнии, гремел гром и светило яркое солнце. А потом дождь выключился, как будто кто-то повернул кран. Мы с Джулией сняли туфли и пошли босиком по потокам воды. Напиши об этом, Дэн. Это была очень странная гроза... Только твои читатели никогда этого не поймут.
Старик наклонился через стол и приблизил морщинистое лицо к Даниэлю:
— Мы шли, и Джулия касалась меня своим бедром. Ты понял, сынок? И вот тогда счастье было совсем близко, каких-то двадцать сантиметров, понимаешь? — свистящим шёпотом сказал старик. — И я скажу тебе ещё что-то. Кое-кто в этой отупевшей от секса и интернета ноосфере ещё любит сентиментальные истории. Так вот, знаешь, чего я больше всего тогда хотел?
— Ну... может, потрогать Джулию?..
— Нет, — резко выдохнул старик, — нет! Я тогда больше всего хотел, чтобы она прочитала мою статью! Ну, ту, которую приняли в "Physical review". Как ты думаешь, что я тогда придумал?
— Ну... наверное, дали ей почитать рукопись?
— Нет! — старик рубанул воздух сухоньким кулачком. — Нет! Я попросил Джулию перепечатать эту рукопись в пяти экземплярах! Она работала машинисткой в какой-то фирме.
— Ну, и?
— А... — старик раздосадовано взмахнул рукой. — Джулия так любила танцевать. Вокруг неё всегда вились парни. А я… У меня, кажется, уже тогда были проблемы с ногами.
Он замолчал, потом поднял на Даниэля бесцветные глаза и пробормотал:
— Нет… Нет, я так и не встретился тогда со счастьем, нет, мы опять с ним разминулись… У неё появился другой парень, а я… Я тогда решил, что наука это единственное, что не может меня… предать...
— Простите, — сказал Даниэль, — если мы, уж, про это заговорили, можно ещё вопрос?
— Давай, не стесняйся, Дэн, я чувствую это будет славное интервью. Не для дураков. Поэтому его никто не станет читать в твоём журнале.
— Хорошо, ну... с Джулией не получилось... Но у вас же была первая женщина, ну, вы понимаете... неужели и тогда…
Старик тревожно поёжился.
— Мой сосед в университетском общежитии, — сказал он, — был русским. Его звали Славик. Он решил однажды, что я… ну, что уже прошли все сроки, а я всё ещё… короче, ты понимаешь? Вот... Этот Славик привёл мне девушку. Из тех, которые у фонтана святого Франциска спрашивают, не нужна ли вам девушка на время… Привёл и поставил передо мной. Представляешь, привёл и сказал, что это, мол, тебе, за всё уплачено. А сам ушёл. Девушка смотрела на меня и улыбалась. А я... Я не знал, что делать... Потом она сказала: «Меня зовут Орнелла, давай что-нибудь выпьем». Мы выпили какого-то вина, и оно мне стало поперёк горла. А она сказала: «Что-то жарко, я разденусь, можно?» Всё! Что было дальше — не спрашивай, нормальные мужчины об этом не говорят. Ты, ведь, нормальный, Дэн?
— Да, — улыбнулся Даниэль, — и всё же, вы были тогда счастливы? Ну, с Орнеллой? Только честно?
— Хе, хе... Счастлив... Не смеши меня, сынок. Это была смесь ужаса и восхищения... Такого коктейля я потом уже никогда в жизни не пробовал... Тут ты прав. Но дело не в этом.
— Не в этом? А в чём?
— На следующее утро, — заговорщицким тоном сказал старик, — мой ангел—хранитель привёл мои ноги на какой—то книжный развал. И подсунул мне там одну книжку. Она была ярко красного цвета, на ней был изображён силуэт голой женщины и какая—то страшная бацилла с оскаленной пастью. Книжка называлась "Болезни, передающиеся половым путём". После пятой страницы, я понял, что я влип! А ты спрашиваешь меня о счастье! Их, этих бацилл там, оказывается, столько... После десятой страницы я обнаружил у себя все приводимые в этой брошюре симптомы! Все!
— Вы что... — замялся Даниэль, — ну... это...
— Нет! Каким-то чудом эти бациллы, которые были нарисованы на обложке, они минули меня. Но счастье?.. Нет, парень, нет… Мы разминулись с ним и тогда. Иногда я думаю, что прав был Вольтер, когда сказал, что ищущий счастья подобен пьяному, который не может найти свой дом, но точно знает, что он у него где-то есть.
— Ну, хорошо, а наука? Ведь вы работали в последние годы, если я не ошибаюсь, — Даниэль полистал блокнот, — в Брукхейвенской национальной лаборатории, вот — на коллайдере RHIC? Сколько людей были бы счастливы работать там!
— Да, — старик вздохнул. — Тогда это был самый мощный физический прибор из когда либо существовавших — Брукхейвенской коллайдер тяжелых релятивистских ионов. Тебя интересует, может ли занятие естествознанием принести счастье...
Старик опустил голову.
— Нет... — тихо сказал он, не поднимая головы. — Людвиг Больцман, который играл первым номером в термодинамике, покончил собой. Паули, первый номер в квантовой механике, в тридцать лет заявил, что физика стала для него слишком сложна и стал крепко прикладываться к бутылке, пока не помер.
— Ну, а вы? — тихо спросил Даниэль. — Физика принесла вам счастье? Хоть немного?
Старик задумался.
— Как бы это тебе сказать... Там всё было похоже на то... ну, как тогда с Джулией. Мы шли после грозы в Милане, и счастье было совсем рядом, стоило только протянуть руку. И в физике так... Всё было точно так... Мы год за годом увеличивали энергию и карабкались всё выше и выше. В какой-то притче говорится, что когда учёные достигли вершины, то они увидели, что там уже сидит богослов. Хе, хе… Ставлю сто к одному, что эту притчу придумали сами богословы. На самом деле мы увидели там совсем другое. Чем глубже мы погружались в материю, тем глубже мы погружались... в Ничто. Когда будешь это писать "Ничто" — пиши с заглавной буквы, понял? Выходило так, что материи в нашей Реальности вообще не существует. Что материя — это всего лишь кручение пространственной метрики. Это самый грандиозный прикол Создателя, почище молодости, первой любви и первой женщины вместе взятых. Это как на том клипе в интернете. Там девушка нагнулась, хм... своей кормой прямо на нас, хе, хе... Даже я нажал на стрелочку, чтобы посмотреть, что там будет дальше. Нажал... А там хм... выскочил кукиш! Вот всё точно так оказалось и в физике! Вернее, в природе. Когда, казалось, начнётся самое интересное, природа показала нам кукиш!
— Так что же, — Даниэль развёл руками, — получается, что вы… ну, никогда…
— Ты умный парень, Дэн, — проскрипел старик. — Поэтому сделай-ка лучше ещё кофе. А счастье… Оно никогда не придёт туда, где ты ему назначаешь свидание. Но оно есть… Точно есть! Я где-то читал, что это просто воспоминание о потерянном рае. Не знаю… Может это и так. Но, по-моему, это что-то вроде электронного кролика на собачьих бегах. Там есть такая хитроумная штука, за которой бегут собаки — электронный кролик. Если он убегает слишком далеко — собаки останавливаются. Если слишком близко, собаки набрасываются на него и потом тоже останавливаются. Поэтому кролик должен бежать чуть-чуть впереди. Но так, чтобы собаки не могли его достать. Это и есть модель счастья.
— Кролика придумали люди, — задумчиво сказал Даниэль, разливая кофе. — Чтобы у собак был стимул бежать. А счастье... Выходит оно придумано, чтобы у людей был стимул жить?
— Получается так, — пробормотал старик. — В рамках этой модели — именно так. А она непротиворечива. Значит, это хорошая модель.
— Но кролик недостижим… — тихо сказал Даниэль.
— Из тебя мог бы получиться хороший журналист, — задумчиво сказал старик. — Но ты умный. И это твоё слабое место. Ты всегда будешь выбиваться из резонанса, из точки математического ожидания, из мэйнстрима. Тебя будут хвалить, иногда даже очень, но... тебя никогда не напечатают в глянцевом журнале. А значит, ты останешься на задворках. Хотя… Во время моей молодости отличные рассказы печатались даже в Плейбое. Славик как-то принёс номер, и я прочитал там одну маленькую повесть. Автора я уже и не помню. Чудесная вещь, чудесная… Тоже о счастье. Знаешь, я помню последние слова этой повести: "Невеста была счастлива". Та девушка, её звали Эбигайль, она ухитрилась поймать своё счастье. Правда, заплатила за него своим ведьмовским даром... Выходит нужно только заплатить за счастье назначенную цену, понимаешь? Просто не у всех есть чем расплатиться. Знаешь, иногда мне кажется, что у меня есть, чем расплатиться за своё счастье. И, может, я ещё с ним встречусь... Не здесь, так там... Как думаешь, Дэн?
— А почему нет? — улыбнулся Даниэль, вставая со стула. — Я пойду? Я очень вам благодарен, поверьте!
— Постой.
Даниэль остановился и повернулся к старику.
— Ты... ещё придёшь, Дэн?
— Конечно, приду. Вот напишу очерк и приду. Вы прочитаете, внесёте правки.
— Пока, Дэн! Я буду тебя ждать.
— * —
— Слушай, у меня на прошлом дежурстве было... — сказал пожилой реаниматолог своему коллеге. — Я ж видел многое. Но такое.... Помнишь старика, который у нас в коме лежал — бывший физик какой-то крупный, в Манхэттенском проекте участвовал? Он в мою смену дал остановку, срочно в палату вызвали. Там уже, конечно, было ясно, что шансов никаких, все к тому шло, но реанимацию провели в полном объеме, согласно протоколам. Через тридцать минут констатировали биологическую смерть, на ЭКГ — изолиния, зрачки расширены, лицо застывшее. Я отошел бумаги оформить, возвращаюсь, а у него на лице выражение... Ну, как тебе сказать... Ну, вот, счастье! Понимаешь — счастье!
