Глава 1.
Как я в сказку сию попал? Извесное дело. Как и полагается богатырю русскому – на лошадиной силе. На всех сто девяносто двух лошадках вестимо. А зрелище тут было какое отрадное! Вот оно, зодчество былинное, прекрасный образец построек одним топором и без единого гвоздя. И не только изба с крыльцом и дымницей, тут еще и церквушка, и мельничка – стоят как положено, ко мне передом, к лесу задом. И лопасти-то оструженные, и крыша ладно покрыта будто черепицей осиновым лемехом. И вся эта писанная краса огорожена погостом резным.
Простояло диво с век как по волшебству затейливому, да пришло в негодность. Кому еще как ни мужику русскому (а кстати, никто и не спрашивал, на которой воде на киселе я из богатырей рязанских, седьмой, али пятой буду) наказали реставрацию этой сказочной былины, не пером описанной, а чертежами в трех проекциях зарисованной. А указчик всего этого – старый дракон с черным сердцем, Змей Алевтинович. Вот уж с кем свела меня судьбинушка лихая, чтобы победить его силу огненную, да в сроки коварные.
Что ж поделать. Долго ли, коротко проводил я осмотр композиции, соколиным взором замеряя изъяны явные, одно лишь скрашивало работу неподъемную: награда ждала меня от красы невиданной, известной ценительницы мастеров русских да искусных. А у самой-то губы алые, и бровь гордая, и серебряный месяц в косе. Зознобе этой мил лишь облик безукоризненный, да рукастость богатырская.
Вот закатал я свой бицепс богатырский, расстегнул рубаху заморскую, да взялся за край работы непОчатой. Как тут не взяться? Силушкой отмерить сруб отесаный, да показать умения опытные. И напроситься за работу тяжкую у красы напиться кынкой молочною.
Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Одна беда — не было тут в довольствии изобретений чародейских: пилы ленточной, да диска шлифовального. А негоже богатырю русскому на топор-кладенец силушку расходовать, стружкой рубанка шкуру загубливать. И задумал я хитрость мудреную, чтобы дело заспорилось: по яблоку заморскому вызвал молодцев добрых. Посулил им награду щедрую, да только одному, чья работа лучшей да токой окажется. Поставил пугало смелое, со своей рубахой да лаптями, надел колпак приметный, в руки чертежи закрепил, будто смотрю я как дело делается. А сам в цеха чародейские сапогами скороходами добрался.
С детства помнил я сказы про диво дивное, быстрее стрелы волшебной пробивающей латы кузнечные. И имя машины той страшнее клички кащеевой. Подошел я к деянию странному да отдал ему заготовки секретные. Полетела вода студеная с песком беспощадным, будто давила на них сверху сила бескрайняя. И вышло изделие царских палат достойное. Поклонился я Чуду-юду волшебному, да поспешил в дорогу обратную, к осмотру красы ненаглядной.
Сумел скрыть следы свои лисьи, да попрятать сапоги скороходы. С величием отложил топор самобытный, да спросил водицы с красавицы. А охотнее молока из рук ее белоснежных испробовать. Не отказала мне краса величавая, кувшин подала. Но премудро работу оглядывала. Улыбнулась улыбкой лучезарною, да похвалила смекалку недюжую: не скрыть от ученой дочери чародейство шапкой-невидимкою, не спрятать за широкими плечами богатырскими. Завязалась между нами дружба крепкая против Змея коварного – зознобушка давно на него зуб точила, что оскомину набила. А как победили тот оскал огнедышащий в сроки разумные, случилось в хоромах замковых на простынях белоснежных чудо иное – что за семью печатями сокрылось, и не в сказках об этом сказывать.
