Но сначала нужно включить свет.
Он открыл дверь и пошёл к щитку. Странно, но электроснабжение было включено. Лампочка показывала, что электричество исправно поступает в дом.
Беинс раздражённо захлопнул дверцу щитка.
Он также проверил дверь хозяйственного вагончика. Там уже были следы чужого присутствия - искарёженый замок валялся в траве, дужки, на которых он висел были вырваны вместе с восьмидюймовыми гвоздями. Дверь была широко распахнута. На пыльном полу виднелись огромные птичьи следы.
Беинс достал телефон, что бы позвонить в полицию. Но потом, передумал, вспомнив как паршиво выглядел Велон. В этот раз, у Беинса не было лучшего друга и одноклассника на посту начальника областной полиции.
Если он пристрелит вторженца или хотя бы, его поймает, то сможет повесить на него избиение своего сына.
В скорую он звонить тоже не собирался.
Над кронами деревьев висела кроваво- красная луна.
Беинс вернулся в дом.
Он попробовал пощёлкать всеми переключателями в доме, что бы понять причину отсутствия света. Он обнаружил, что бытовая техника работала: холодильник, микроволновка, чайник. Не работал только свет.
У него получилось на секунду зажечь свет в ванной, но он потух почти сразу.
Скряб…Раздалось со второго этажа.
«Сейчас, ты поплатишься» — Подумал Беинс. И побежал вверх, вскинув дробовик перед собой.
Скряб…Звук доносился из его комнаты.
Он ногой открыл дверь. И понял - он снова упустил злого шутника, комната была пуста. И только зеркало на кроватью было чёрным и ничего не отражало.
Но вдруг…
Скряб…
Донеслось из зеркала. Из смоляной черноты стекла, на миг, на него взглянули огненные глаза.
Тогда страх обуял Беинса и он два раза выстрелил в зеркало. Затем перезарядил ружьё и снова выстрелил. Осколки со звоном осыпались на пол и вновь стали обычным разбтым зеркалом. От черноты не осталось не следа - они вновь отражали падающий на них свет.
Попятившись, Беинс понял, что ему нужно уходить отсюда. Прочь. Из этого дома.
Это было что-то ненормальное.
Он спустился с лестницы пепрыгивая через ступени. Краем глаза он заметил, что зеркала в доме все почернели.
И казалось, из каждого зеркала на него смотрели демонические глаза.
Дверь была так близко. Она была приоткрыта и в щель проникал свет с улицы.
Беинс был почти у цели, когда вдруг, дверь широко распахнулась, будто побуждая его побыстрее покинуть недра дома. А затем резко захлопнулась. Стены дрогнули, с потолка посыпалась штукатурка.
Словно сработавший капкан.
Беинс взревел и бросился всем телом на дверь, надеясь выломать её: она была старая, потрескавшаяся, деревянная и в целом - ненадёжная. Он налетел на неё плечом, но она как будто сменила суть и превратилась в монолитную бетонную стену.
Тогда он решил разбить окно на кухне.
Дрожащими руками он сжал дробовик - единственное, что добавляло ему смелости.
Он подошёл к окну из которого лился мягкий розоватый свет.
И погрузился в чёрное отчаенье - там, за стеклом был какой-то неправильный мир.
Исчезли деревья и заборы, цветы и машины: до горизонта расстилались пустые, лысые холмы покрытые щетиной ровно остриженой травы, залитые алым светом огромной луны. На холмах стояли однотипные домики, похожие на те, которые дети рисуют на своих рисунках: исскуственные, зловещие в своей неестественной незаконченности.
Он всё равно предпринял попытку разбить стекло: оно ожидаемо не поддалось. Он даже попытался пустить в ход старую чугунную сковороду, но и она не смогла справиться с обманчиво хрупким материалом.
Беинс начал молиться. Неужели, он попал в ад? Нет, этого не может быть. Он ничем не заслужил такого. Всю жизнь он вёл себя как достойный человек, настоящий мужчина.
Бормоча молитвы он стал думать, что поможет ему.
Велон сидел на холме и смотрел на небо. Карминовое небо с яркими звёздами. Огромная луна ярко сияла, стояла тишина.
Его окружили люди без лиц. У них не было ртов, но они шептали что-то, показывали на него пальцем.
У него было чувство, что он что-то забыл, но память отказывалась с ним сотрудничать.
У него было чувство, что позади он оставил что-то тревожное и злое. То, что он не желал вспоминать.
Он прикоснулся к лицу. У него не было ни рта, ни глаз, ни носа. Они должны были быть? Он был уверен, что - да, должны быть.
«Какой сладкий. Он с нами, в Чреве. Какая честь - Господин поглотил его».
«Нет, посмотри, он дышит. Мы не можем коснуться его. Он ещё не с нами. Господин медлит».
Он, кажется различал слова в этом монотонном шёпоте. Но не понимал их смысл.
Красная луна такая огромная и незнакомая. Она дарила покой. Там где нет её света, там страшно и холодно.
Шёпот становился всё громче и громче. Он слышал в нём злобные крики и вопли. Сущностей становилось всё больше и больше.
Они мешали ему, вырывали из состояния покоя.
«Ничтожество» — говорили они.
«Урод» — вторили другие.
«Почему он ещё не наш?! Мы разорвём его! Мы сожрём его!»
«Бесполезный! Ничтожный!»
Он это слышал. Много раз слышал. Но где?
По междугородней двухполостной трассе ехал автомобиль. Водитель - отец, со всей силы давил на газ. Автомобиль летел с сумасшедшей скоростью. Была зима и мимо быстро пролетали чёрные силуэты оголённых деревьев.
Велону нравилась такая скорость - ещё веселей, чем на аттракционах, где они были недавно. Но мама плакала и просила прекратить. Отец почему-то улыбался. Они ругались недавно и Велону было очень страшно.
Если отец улыбается, значит они помирились? Но если они помирились, почему мама плачет?
— Пожалуйста, прекрати. Мне страшно, — просила мама.
— Как его зовут? — Монотонно спрашивал отец.
— У меня никого нет. Ты знаешь, я почти не выхожу из дома. Пожалуйста, остановись.
— Как его зовут, сука? Моя мать видела его.
— Она врёт, пожалуйста. Мы с ней поругались, она меня не любит, ты сам знаешь. Она всегда наговаривала на меня, даже когда мы ещё не были женаты. Почему ты поверил ей сейчас?
— Мне не нужны твои оправдания. Как его зовут?
Внезапно, автомобиль ослепил встречный свет. Послышался низкий, громкий гудок, который бывает обычно у грузовых машин. Скрип колёс, резкий поворот руля, ствол большого дерева, удар.
Он открывает глаза и видит бледную, изящную руку мамы. И тёмную кровь, стекающую по ней.
Судья назначает отцу исправительные работы. Мама дёрнула руль - так говорят. Так говорят все. Но этого не было - Велон знает. Это Велон говорит правду, а папа врёт. Он врёт, хотя всегда бил его и говорил, что врать нехорошо.
Велон упрямо повторяет: папа убил маму. Велон больше не любит папу, он его боится, он не хочет возвращаться к нему.
Женщина средних лет в чёрном костюме и юбки, с длинными каблуками, тянет его за руку. Он упирается, но она дёргает его и он всё равно идёт вперёд. Ребёнку нечего противопоставить силе взрослого.
Отец бил его очень долго.
«Отца решил подставить, урод?! Я кормил тебя, поил тебя и так ты мне отплачиваешь? Шлюший выродок! Отребье! Тебя убить мало!»
Как он мог забыть? Почему он забыл?
Нет, он помнил всегда. Он помнил всегда окровавленую руку мамы, хоть и забыл её лицо.
Он навсегда запомнил звериный оскал господина Беинса.
Розовый свет луны освещал его лицо: глаза, рот и нос.
Чёрная бездна раззверзлась под ним, затягивая в свои недра.
Беинс достал из сейфа толстую тетрадь с записями. Она была старой, замызганой. Она осталась от прошлых хозяев.
О подчинении демонов, о переходе в другие реальности. Записи сопровождали странные рисунки. Одним из которых был рисунок красной шариковой ручкой: домики, холмы, огромная луна, которая видна из окон.
На страницах с описанием четырнадцатиглазого демона, было особенно много закладок.
«Сей демон не обладает большой кровожадностью, но питается страхом, ненавистью и болью. Он запирает живые души в собственной реальности, что бы переварить их и сделать частью своего Чрева. В ночи кровавых лун он может влиять на материальную реальность, искажать её и менять (возможно, не только в ночи красных лун, но в другое время его возможности сильно ограничены)»
Далее был описан ритуал укрощения, предполагающий принесение человеческой жертвы. А также ритуал перехода между реальностями, который требовал принесения в жертву одной из части собственного тела.
Он также узнал, что дом пока не являлся частью Чрева, что это пока только кокон, где заперты жертвы. Это часть материального мира.
Но отсюда можно выбраться только до трёх тридцати часов утра. Как только на часах будет три-тридцать, Чрево поглотит все живые души в «коконе».
Часы в доме показывали, что время стремительно истекает. До трёх-тридцати оставалось всего пятьдесят минут.
Ему нужны были свечи, уголь, масло, белая ткань и жертва.
Свечи были, масло - на кухне, уголь можно сделать из обугленного куска дерева, белой тканью могла послужить простыня из хозяйской комнаты.
И жертва…была.
Мог ли он пожертвовать руку или ногу? Или даже, глаз? Нет, у него не было другого выхода. Кому нужен инвалид? Ему не оставили выбора.
Велон, бесполезный Велон - хоть где-то он будет полезен…
Да, отдай его. Он давно ходит под сенью терновника. И вскоре, смерть отберёт его дыхание. Отдай мне. И тогда, я смогу утолить свой голод. Вот только…
Беинс не хотел подниматься на второй этаж. Дом постепенно становился всё более и более жутким местом. В нём становилось всё светлее, но свет становился всё более красным. Он, казалось проникал прямо в голову и высвечивал его самые потаённые страхи.
Он не мог ни на миг успокоиться.
Ему казалось, на втором этаже его ждёт нечто страшное. Но только там, наверху, была эта чёртова белая ткань.
Ступени скрипели под его ногами, будто резко состарились ещё на пол-века. На стенах появились кривые, будто детские рисунки: красные холмы, домики и красный шар огромной луны. Нарисованые человеческие фигурки были изображены, как корчащиеся в агонии, с искажёнными лицами-смайлами, заживо горящие, стоящие на колени и протягивающие руки к небу.
На ступенях были капли крови.
На двери в хозяйскую спальню, были кровавые отпечатки детских ладоней и процарапаная чем-то острым надпись.
«Шестьдесят четыре невинных души. Я повинен в жадности»
Два раза, внизу надписи была процарапана цифра «65».
Он услышал нарастающий шёпот, шуршание, скрежет.
И на миг увидел как вспыхли и погасли бесчисленные пары светящихся в полумраке красных глаз.
Он хочет ещё, этот демон? Всё из-за Велона. Шлюшья кровь его матери приманила зло из Преисподней. И эту кровь теперь требует с него чёрт.
— Да отдам я тебе его! Сгинь.
В этот момент шёпот стих. Ручка двери медленно, со щелчком повернулась и плавно открылась.
«Быстрее» — раздался низкий, громоподобный голос, похожий на рычание льва в пещере — «Поторопись».
Беинс резко почувствовал себя уверенней. Оно говорит, а значит можно будет с ним договориться. Он зашёл в комнату, откинул покрывало и стянул с матраса белую простыню.
Она казалась розовой.
Он заметил - в доме не осталось ни одного тёмного угла, куда бы не проник этот красный цвет. Он был везде, даже в недрах шкафа.
Он обернулся и вскрикнул.
В дверном проёме стояла девочка от восьми до двенадцати лет, без лица, в чёрном платье. На её лбу было вырезано «Лелис». Она протягивала к нему руки с кровоточащими отрезанными пальцами. На тыльной стороне её искалеченых кистей, лежал кинжал с украшеной древним орнаментом рукояткой.
«Возьми» — Снова донеслось из недр дома — «Не медли».
— Пусть она бросит его и уйдёт, — крикнул Беинс.
«Я сказал - возьми».
Его горло сдавило невидимой удавкой. Он не мог вздохнуть и отчаянно пытался сорвать её, невидимую и неосязаемую.
Когда в глазах потемнело, удавка ослабла.
Беинс взял нож, больше не пререкаясь.
Девочка отвернулась от него и вприпрыжку поскакала вниз по лестнице. Резко, её шаги оборвались.
Пошатываясь, Беинс пошёл следом. Девочки, ожидаемо, он не увидел - она исчезла, как призрак…она и была призраком.
Не рискуя испытывать терпение демона, Беинс, опираясь на стену, пошёл в кладовку.
О, если бы он смог приструнить этого демона, он бы вдоволь насладился его страданиями. Но сейчас он мог только подчиниться чужим требованиям.
В кладовке был беспорядок. Всё было вверх дном.
Он снова вспомнил Велона. Сукин сын так и не убрался там и не разложил вещи. Беинс стал разрывать коробки и вываливать их содержимое на пол. Там было всё, кроме искомого.
Но он всё таки нашёл целую упаковку свечь. И вместе с ней, папку с рисунками Велона, которую он всё же засунул в коробку, хотя Беинс велел сжечь этот мусор. Тем более, ничего толкового он за все годы так и не нарисовал: детская мазня слабоумного.
Он забрал свечи, пнул папку и вышел из кладовки. Рисунки из папки разлетелись по грязному полу.
Беинс стал думать, где ему достать уголь. Он не топил камин уже давно, а дрова хранились на улице. В доме не было натуральной деревянной мебели, которую можно было поджечь. В описании ритуала было указание на уголь из чистой древесины лиственного дерева и было уточнено не использовать мебельные суррогаты с добавлением смолы и клеёв.
Но тут он вспомнил о древке метлы, которая хранилась в подвале. Древко было изготовлено из осины - должно подойти.
Он побежал в подвал. На часах было уже два-пятьдесят четыре. Оставалось меньше сорока минут. Успеет ли он превратить дерево в уголь и нанести ритуальные знаки на простынь за столь короткий срок?
Но метлы в подвале не оказалось. Он вспомнил как сам приказал Велону унести все хозяйственные инструменты в беседку, потому что считал, что в доме ей не место. Велон оказался чересчур исполнительным в этот раз: урод, ублюдок. Беинс в отчаянье схватился за волосы.
«Бесполезный кусок мяса», — пророкотал демон — «Ты заставляешь меня ждать. Иди наверх и забери у тех, кто придёт к двери твоего дома, оставшееся. И более не медли».
Его голос становился с каждым разом всё злее.
Громче. И…материальнее.
Беинс, тяжело дыша, вновь побежал вверх по лестнице. Сколько он уже раз успел подняться и спуститься по ним? Он обливался потом и мучился от боли в грудной клетке и колене.
Он услышал звонок в дверь. Он был больше не способен бежать, потому шатаясь и прихрамывая, шёл быстрым шагом.
Ранее непреступная дверь распахнулась, впуская в дом розовый свет. Но побег был немыслим: на пороге стояла толпа безликих людей. А за их спинами: бесконечные холмы и жуткие, одинаковые дома. А ещё - карминово-красная луна, всегда глядящая в окно, в какое не выгляни: она находилась везде и всюду.
Безликий мужчина протягивал ему поднос. На подносе стояла чашка с толчёным углём и флакон с маслом. Пальцы существа были на месте, но у него были отрезаны уши и из обрубков стекала кровь.
Все безликие были с увечьями.
Помня о прошлом опыте, Беинс, не медля, забрал поднос. Дверь тут-же захлопнулась.
У Беинса тряслись руки, отчего предметы на подносе издавали дребезжание.
Он поставил поднос на стол, забрал простыню и книгу из прихожей, зажёг одну из свечей и сделав смесь из своей крови, масла и угля своеобразные чернила, принялся пальцем наносить рисунок на ткань.
Он очень волновался - у него не было второго шанса - маленькая клякса и он обречён. В доме не было больше белой ткани, да и вряд ли он бы смог успеть ещё раз нанести этот сложный рисунок.
Он открыл дверь и пошёл к щитку. Странно, но электроснабжение было включено. Лампочка показывала, что электричество исправно поступает в дом.
Беинс раздражённо захлопнул дверцу щитка.
Он также проверил дверь хозяйственного вагончика. Там уже были следы чужого присутствия - искарёженый замок валялся в траве, дужки, на которых он висел были вырваны вместе с восьмидюймовыми гвоздями. Дверь была широко распахнута. На пыльном полу виднелись огромные птичьи следы.
Беинс достал телефон, что бы позвонить в полицию. Но потом, передумал, вспомнив как паршиво выглядел Велон. В этот раз, у Беинса не было лучшего друга и одноклассника на посту начальника областной полиции.
Если он пристрелит вторженца или хотя бы, его поймает, то сможет повесить на него избиение своего сына.
В скорую он звонить тоже не собирался.
Над кронами деревьев висела кроваво- красная луна.
Беинс вернулся в дом.
Он попробовал пощёлкать всеми переключателями в доме, что бы понять причину отсутствия света. Он обнаружил, что бытовая техника работала: холодильник, микроволновка, чайник. Не работал только свет.
У него получилось на секунду зажечь свет в ванной, но он потух почти сразу.
Скряб…Раздалось со второго этажа.
«Сейчас, ты поплатишься» — Подумал Беинс. И побежал вверх, вскинув дробовик перед собой.
Скряб…Звук доносился из его комнаты.
Он ногой открыл дверь. И понял - он снова упустил злого шутника, комната была пуста. И только зеркало на кроватью было чёрным и ничего не отражало.
Но вдруг…
Скряб…
Донеслось из зеркала. Из смоляной черноты стекла, на миг, на него взглянули огненные глаза.
Тогда страх обуял Беинса и он два раза выстрелил в зеркало. Затем перезарядил ружьё и снова выстрелил. Осколки со звоном осыпались на пол и вновь стали обычным разбтым зеркалом. От черноты не осталось не следа - они вновь отражали падающий на них свет.
Попятившись, Беинс понял, что ему нужно уходить отсюда. Прочь. Из этого дома.
Это было что-то ненормальное.
Он спустился с лестницы пепрыгивая через ступени. Краем глаза он заметил, что зеркала в доме все почернели.
И казалось, из каждого зеркала на него смотрели демонические глаза.
Дверь была так близко. Она была приоткрыта и в щель проникал свет с улицы.
Беинс был почти у цели, когда вдруг, дверь широко распахнулась, будто побуждая его побыстрее покинуть недра дома. А затем резко захлопнулась. Стены дрогнули, с потолка посыпалась штукатурка.
Словно сработавший капкан.
Беинс взревел и бросился всем телом на дверь, надеясь выломать её: она была старая, потрескавшаяся, деревянная и в целом - ненадёжная. Он налетел на неё плечом, но она как будто сменила суть и превратилась в монолитную бетонную стену.
Тогда он решил разбить окно на кухне.
Дрожащими руками он сжал дробовик - единственное, что добавляло ему смелости.
Он подошёл к окну из которого лился мягкий розоватый свет.
И погрузился в чёрное отчаенье - там, за стеклом был какой-то неправильный мир.
Исчезли деревья и заборы, цветы и машины: до горизонта расстилались пустые, лысые холмы покрытые щетиной ровно остриженой травы, залитые алым светом огромной луны. На холмах стояли однотипные домики, похожие на те, которые дети рисуют на своих рисунках: исскуственные, зловещие в своей неестественной незаконченности.
Он всё равно предпринял попытку разбить стекло: оно ожидаемо не поддалось. Он даже попытался пустить в ход старую чугунную сковороду, но и она не смогла справиться с обманчиво хрупким материалом.
Беинс начал молиться. Неужели, он попал в ад? Нет, этого не может быть. Он ничем не заслужил такого. Всю жизнь он вёл себя как достойный человек, настоящий мужчина.
Бормоча молитвы он стал думать, что поможет ему.
Велон сидел на холме и смотрел на небо. Карминовое небо с яркими звёздами. Огромная луна ярко сияла, стояла тишина.
Его окружили люди без лиц. У них не было ртов, но они шептали что-то, показывали на него пальцем.
У него было чувство, что он что-то забыл, но память отказывалась с ним сотрудничать.
У него было чувство, что позади он оставил что-то тревожное и злое. То, что он не желал вспоминать.
Он прикоснулся к лицу. У него не было ни рта, ни глаз, ни носа. Они должны были быть? Он был уверен, что - да, должны быть.
«Какой сладкий. Он с нами, в Чреве. Какая честь - Господин поглотил его».
«Нет, посмотри, он дышит. Мы не можем коснуться его. Он ещё не с нами. Господин медлит».
Он, кажется различал слова в этом монотонном шёпоте. Но не понимал их смысл.
Красная луна такая огромная и незнакомая. Она дарила покой. Там где нет её света, там страшно и холодно.
Шёпот становился всё громче и громче. Он слышал в нём злобные крики и вопли. Сущностей становилось всё больше и больше.
Они мешали ему, вырывали из состояния покоя.
«Ничтожество» — говорили они.
«Урод» — вторили другие.
«Почему он ещё не наш?! Мы разорвём его! Мы сожрём его!»
«Бесполезный! Ничтожный!»
Он это слышал. Много раз слышал. Но где?
По междугородней двухполостной трассе ехал автомобиль. Водитель - отец, со всей силы давил на газ. Автомобиль летел с сумасшедшей скоростью. Была зима и мимо быстро пролетали чёрные силуэты оголённых деревьев.
Велону нравилась такая скорость - ещё веселей, чем на аттракционах, где они были недавно. Но мама плакала и просила прекратить. Отец почему-то улыбался. Они ругались недавно и Велону было очень страшно.
Если отец улыбается, значит они помирились? Но если они помирились, почему мама плачет?
— Пожалуйста, прекрати. Мне страшно, — просила мама.
— Как его зовут? — Монотонно спрашивал отец.
— У меня никого нет. Ты знаешь, я почти не выхожу из дома. Пожалуйста, остановись.
— Как его зовут, сука? Моя мать видела его.
— Она врёт, пожалуйста. Мы с ней поругались, она меня не любит, ты сам знаешь. Она всегда наговаривала на меня, даже когда мы ещё не были женаты. Почему ты поверил ей сейчас?
— Мне не нужны твои оправдания. Как его зовут?
Внезапно, автомобиль ослепил встречный свет. Послышался низкий, громкий гудок, который бывает обычно у грузовых машин. Скрип колёс, резкий поворот руля, ствол большого дерева, удар.
Он открывает глаза и видит бледную, изящную руку мамы. И тёмную кровь, стекающую по ней.
Судья назначает отцу исправительные работы. Мама дёрнула руль - так говорят. Так говорят все. Но этого не было - Велон знает. Это Велон говорит правду, а папа врёт. Он врёт, хотя всегда бил его и говорил, что врать нехорошо.
Велон упрямо повторяет: папа убил маму. Велон больше не любит папу, он его боится, он не хочет возвращаться к нему.
Женщина средних лет в чёрном костюме и юбки, с длинными каблуками, тянет его за руку. Он упирается, но она дёргает его и он всё равно идёт вперёд. Ребёнку нечего противопоставить силе взрослого.
Отец бил его очень долго.
«Отца решил подставить, урод?! Я кормил тебя, поил тебя и так ты мне отплачиваешь? Шлюший выродок! Отребье! Тебя убить мало!»
Как он мог забыть? Почему он забыл?
Нет, он помнил всегда. Он помнил всегда окровавленую руку мамы, хоть и забыл её лицо.
Он навсегда запомнил звериный оскал господина Беинса.
Розовый свет луны освещал его лицо: глаза, рот и нос.
Чёрная бездна раззверзлась под ним, затягивая в свои недра.
Беинс достал из сейфа толстую тетрадь с записями. Она была старой, замызганой. Она осталась от прошлых хозяев.
О подчинении демонов, о переходе в другие реальности. Записи сопровождали странные рисунки. Одним из которых был рисунок красной шариковой ручкой: домики, холмы, огромная луна, которая видна из окон.
На страницах с описанием четырнадцатиглазого демона, было особенно много закладок.
«Сей демон не обладает большой кровожадностью, но питается страхом, ненавистью и болью. Он запирает живые души в собственной реальности, что бы переварить их и сделать частью своего Чрева. В ночи кровавых лун он может влиять на материальную реальность, искажать её и менять (возможно, не только в ночи красных лун, но в другое время его возможности сильно ограничены)»
Далее был описан ритуал укрощения, предполагающий принесение человеческой жертвы. А также ритуал перехода между реальностями, который требовал принесения в жертву одной из части собственного тела.
Он также узнал, что дом пока не являлся частью Чрева, что это пока только кокон, где заперты жертвы. Это часть материального мира.
Но отсюда можно выбраться только до трёх тридцати часов утра. Как только на часах будет три-тридцать, Чрево поглотит все живые души в «коконе».
Часы в доме показывали, что время стремительно истекает. До трёх-тридцати оставалось всего пятьдесят минут.
Ему нужны были свечи, уголь, масло, белая ткань и жертва.
Свечи были, масло - на кухне, уголь можно сделать из обугленного куска дерева, белой тканью могла послужить простыня из хозяйской комнаты.
И жертва…была.
Мог ли он пожертвовать руку или ногу? Или даже, глаз? Нет, у него не было другого выхода. Кому нужен инвалид? Ему не оставили выбора.
Велон, бесполезный Велон - хоть где-то он будет полезен…
Да, отдай его. Он давно ходит под сенью терновника. И вскоре, смерть отберёт его дыхание. Отдай мне. И тогда, я смогу утолить свой голод. Вот только…
Беинс не хотел подниматься на второй этаж. Дом постепенно становился всё более и более жутким местом. В нём становилось всё светлее, но свет становился всё более красным. Он, казалось проникал прямо в голову и высвечивал его самые потаённые страхи.
Он не мог ни на миг успокоиться.
Ему казалось, на втором этаже его ждёт нечто страшное. Но только там, наверху, была эта чёртова белая ткань.
Ступени скрипели под его ногами, будто резко состарились ещё на пол-века. На стенах появились кривые, будто детские рисунки: красные холмы, домики и красный шар огромной луны. Нарисованые человеческие фигурки были изображены, как корчащиеся в агонии, с искажёнными лицами-смайлами, заживо горящие, стоящие на колени и протягивающие руки к небу.
На ступенях были капли крови.
На двери в хозяйскую спальню, были кровавые отпечатки детских ладоней и процарапаная чем-то острым надпись.
«Шестьдесят четыре невинных души. Я повинен в жадности»
Два раза, внизу надписи была процарапана цифра «65».
Он услышал нарастающий шёпот, шуршание, скрежет.
И на миг увидел как вспыхли и погасли бесчисленные пары светящихся в полумраке красных глаз.
Он хочет ещё, этот демон? Всё из-за Велона. Шлюшья кровь его матери приманила зло из Преисподней. И эту кровь теперь требует с него чёрт.
— Да отдам я тебе его! Сгинь.
В этот момент шёпот стих. Ручка двери медленно, со щелчком повернулась и плавно открылась.
«Быстрее» — раздался низкий, громоподобный голос, похожий на рычание льва в пещере — «Поторопись».
Беинс резко почувствовал себя уверенней. Оно говорит, а значит можно будет с ним договориться. Он зашёл в комнату, откинул покрывало и стянул с матраса белую простыню.
Она казалась розовой.
Он заметил - в доме не осталось ни одного тёмного угла, куда бы не проник этот красный цвет. Он был везде, даже в недрах шкафа.
Он обернулся и вскрикнул.
В дверном проёме стояла девочка от восьми до двенадцати лет, без лица, в чёрном платье. На её лбу было вырезано «Лелис». Она протягивала к нему руки с кровоточащими отрезанными пальцами. На тыльной стороне её искалеченых кистей, лежал кинжал с украшеной древним орнаментом рукояткой.
«Возьми» — Снова донеслось из недр дома — «Не медли».
— Пусть она бросит его и уйдёт, — крикнул Беинс.
«Я сказал - возьми».
Его горло сдавило невидимой удавкой. Он не мог вздохнуть и отчаянно пытался сорвать её, невидимую и неосязаемую.
Когда в глазах потемнело, удавка ослабла.
Беинс взял нож, больше не пререкаясь.
Девочка отвернулась от него и вприпрыжку поскакала вниз по лестнице. Резко, её шаги оборвались.
Пошатываясь, Беинс пошёл следом. Девочки, ожидаемо, он не увидел - она исчезла, как призрак…она и была призраком.
Не рискуя испытывать терпение демона, Беинс, опираясь на стену, пошёл в кладовку.
О, если бы он смог приструнить этого демона, он бы вдоволь насладился его страданиями. Но сейчас он мог только подчиниться чужим требованиям.
В кладовке был беспорядок. Всё было вверх дном.
Он снова вспомнил Велона. Сукин сын так и не убрался там и не разложил вещи. Беинс стал разрывать коробки и вываливать их содержимое на пол. Там было всё, кроме искомого.
Но он всё таки нашёл целую упаковку свечь. И вместе с ней, папку с рисунками Велона, которую он всё же засунул в коробку, хотя Беинс велел сжечь этот мусор. Тем более, ничего толкового он за все годы так и не нарисовал: детская мазня слабоумного.
Он забрал свечи, пнул папку и вышел из кладовки. Рисунки из папки разлетелись по грязному полу.
Беинс стал думать, где ему достать уголь. Он не топил камин уже давно, а дрова хранились на улице. В доме не было натуральной деревянной мебели, которую можно было поджечь. В описании ритуала было указание на уголь из чистой древесины лиственного дерева и было уточнено не использовать мебельные суррогаты с добавлением смолы и клеёв.
Но тут он вспомнил о древке метлы, которая хранилась в подвале. Древко было изготовлено из осины - должно подойти.
Он побежал в подвал. На часах было уже два-пятьдесят четыре. Оставалось меньше сорока минут. Успеет ли он превратить дерево в уголь и нанести ритуальные знаки на простынь за столь короткий срок?
Но метлы в подвале не оказалось. Он вспомнил как сам приказал Велону унести все хозяйственные инструменты в беседку, потому что считал, что в доме ей не место. Велон оказался чересчур исполнительным в этот раз: урод, ублюдок. Беинс в отчаянье схватился за волосы.
«Бесполезный кусок мяса», — пророкотал демон — «Ты заставляешь меня ждать. Иди наверх и забери у тех, кто придёт к двери твоего дома, оставшееся. И более не медли».
Его голос становился с каждым разом всё злее.
Громче. И…материальнее.
Беинс, тяжело дыша, вновь побежал вверх по лестнице. Сколько он уже раз успел подняться и спуститься по ним? Он обливался потом и мучился от боли в грудной клетке и колене.
Он услышал звонок в дверь. Он был больше не способен бежать, потому шатаясь и прихрамывая, шёл быстрым шагом.
Ранее непреступная дверь распахнулась, впуская в дом розовый свет. Но побег был немыслим: на пороге стояла толпа безликих людей. А за их спинами: бесконечные холмы и жуткие, одинаковые дома. А ещё - карминово-красная луна, всегда глядящая в окно, в какое не выгляни: она находилась везде и всюду.
Безликий мужчина протягивал ему поднос. На подносе стояла чашка с толчёным углём и флакон с маслом. Пальцы существа были на месте, но у него были отрезаны уши и из обрубков стекала кровь.
Все безликие были с увечьями.
Помня о прошлом опыте, Беинс, не медля, забрал поднос. Дверь тут-же захлопнулась.
У Беинса тряслись руки, отчего предметы на подносе издавали дребезжание.
Он поставил поднос на стол, забрал простыню и книгу из прихожей, зажёг одну из свечей и сделав смесь из своей крови, масла и угля своеобразные чернила, принялся пальцем наносить рисунок на ткань.
Он очень волновался - у него не было второго шанса - маленькая клякса и он обречён. В доме не было больше белой ткани, да и вряд ли он бы смог успеть ещё раз нанести этот сложный рисунок.
