заколотить бы агонии чрево,
не потакая существенной склонности
к что ни на есть безмятежной покорности.
* * * * *
Опьянев от листопада,
по-мальчишески открыто
улюлюкай до упаду,
до матрёшечного быта.
Хватит тыкать в небо пальцем
с необъятное объявшим,
пряча в выеденных яйцах
суть несолоно хлебавших.
Так нектарные мотивы
с вестью сходятся благою
в мираже перипетии
полноценного изгоя.
* * * * *
Гроза аномалий, изрядно чванливый,
в пентхаусе грезил принять фрикасе.
А реципиенты в едином порыве
натужно гнушались вчерашним глясе.
Не вычленить суть фонарей киновари,
когда раскадровку сжевал аппарат.
Пускай циркулируют твари по паре,
чтоб косточкой в горле не стал плагиат.
В торгах распадаются мысли на части,
которые удобоваримы вполне.
Вельми потрафляя когорте пристрастий,
сухарик ржаной утопи в консоме.
* * * * *
Манит свирель на Купалу куражиться,
или креститься на всё, что покажется,
или аверсы притягивать к реверсам
и барражировать, сыпавши вереском.
Лучше кавайность на всех нахлобучивать,
кроме людей, специально обученных.
После на вечнозелёном плато
бузить, конвертируя аригато.
* * * * *
Отряхнувшимся от релевантности,
запоздавшим на старте фертильности
пожелай нулевой вероятности
обретения стильной стерильности.
Если смоет волна трансцендентного
на кораллы, точённые числами,
в день весеннего равноденствия
оставайся кидаться двусмыслием.
* * * * *
Обнажаясь в тантрических весях,
распустив кокон с праведной нитью,
уберу чужеродную плесень
в лабиринты с кондовой финифтью.
Приумножу тактильные знаки
за границей искомых желаний,
чтобы верил потомственный знахарь
в краснокнижный избыток внимания.
И получит естественный разум
разудалые свежие мантры,
подытожив кисейную разность
в коллективе махровых педантов.
А в пастельных тонах парадигма,
микромир, воплощённый в убранство,
позволяют историю выгнуть
без насилия или жеманства.
* * * * *
Пока не сложился кармический пазл,
не сдулись румяные щёки амбиций,
отринуть сакральные надо соблазны,
бахвалясь во сне иллюзорной сторицей.
Насытится супом ментальности с ленью,
бодрящей войной красоты с целлюлитом
посеявший сонмы благих устремлений
во все магистральные щели элиты.
А всем, запиравшим врата панибратства,
не будет дано ни единого шанса
похерить расклад когнитивного рабства,
внести коррективы в обход диссонанса.
* * * * *
Эники-беники
ели вареники.
Чижики-пыжики
цапали рыжики.
Шишелы-мышалы
мыкались с виршами.
Чикены-пиканы
жулили с пиками.
Прочие в психиатрической здравнице
на курсовой оттопырились разнице.
между собой вкупе с жестами ловкими
шумно делились в обед котировками.
Кто ж знал, что ханку имперскими чарками
без фейхуа жгли лахудры с хабалками?
И в кулуарах гнобили концепции,
вплоть до конвульсий тотемной тенденции.
* * * * *
Ну вот и ушла навсегда эйфория,
прихлопнув латентного счастья пузырь,
когда перманентная периферия
колдобилась от галактических дыр.
Ты славил затёртую даль пубертата,
разбойничал, предвосхищая эксцесс,
бенефициаром мечтал быть когда-то
и меркантилистом наращивал вес.
На вишню, на песью, на красный физалис
набычены думы, упёршись в меню.
И призраком бродит в пуническом зале
тирада, загубленная на корню.
* * * * *
Травят вальяжные менторы баллами,
догмой стращают, спалив антураж.
Или щеками тягаются впалыми,
чтобы расщедриться на абордаж.
Исповдоль пачкать рутиной регламенты,
драя фитюльками грубую плоть,
нечего в апартаментах с орнаментом
ёрничать, жмякая смачный ломоть.
Пусть обречённость – изнанка Морфея.
Пусть одиночество – сплошь хвороба.
Порхают, щекочут прилежные феи,
где царствуют жимолость и жожоба.
От пряных регалий аллегро привитым
аукнуться может курьёзный удел.
Зато символических знаков палитра
восполнит шальным виртуозам пробел.
* * * * *
Не в базилике с поблёкшими фресками
пичкать эротикой надо экспрессию.
Или античный гранитовый сор
без медитаций мести под ковёр.
Кто утруждался фривольной дотацией,
не мануально кроя сатисфакцию,
мерзко паясничал из-за угла,
чтобы цензура стреножить могла?
Так, развинтив адаптацию к панике,
пудрят мозги площадные избранники,
перлы жемчужные в бренде продев,
плодят в меценатах и фуриях гнев.
* * * * *
Смеркалось, и скоро наступят колядки.
И также с харизмой всё с будет в порядке,
и абракадаброй не заволокло.
А всякий проект контрацепции душит
поход с контрамарками в райские кущи,
когда к вожделению страшно влекло.
Оливковой ветвью тщеславие крыли,
так, чтобы инстинкты не гнили в промилле,
покамест злословие мимо текло.
Но время от времени сладко зевая,
в окутанном тканью мороза трамвае
для связи с планетой дышу на стекло.
* * * * *
Удобно шустрить, теребя баронесс ягодицы,
коварство любви в пластилин гуманизма воткнуть.
Куркумой, мускатным орехом, зерном чечевицы
и махом одним воскресить белоглазую чудь.
А мне невдомёк замуровывать в ложь аргументы,
пригодные сдуться, глуша механизм в тупиках.
А мне бы вчера предъявить сокровенность моментов,
крамольным эндемиком грозно витать в облаках.
* * * * *
Пасутся терпкие сюжеты
на обрамлённых бахромой
просторах с брутто или нетто
и на сольфеджио с либретто.
Умом не двинуться при этом
пожавшим случай страховой.
Как булла аббревиатура.
Под шардоне сочту за труд
свести на нет колоратуру
иерихонским трубадурам.
Пусть слёзы в памяти сотрут.
* * * * *
Давай-ка молиться назло прохиндеям,
бросать семена в прошлогоднюю зябь.
Но чтобы прослыть несуразно идейным,
должна быть радушно разверзнута хлябь.
За крекер с фондю, за багет с конфитюром,
за все аннотации, как у людей,
за ломаный грош заложив партитуру,
ханжой в ресторации пухнет халдей.
В раздрае рестрикций билборды марая,
осядет сквозь баннеры трэшная муть.
Тогда рассупонится цель самурая,
продляя катаной исправленный путь.
* * * * *
Я тоже на стыке Гвинеи-Бисау с мечтой
неспешно связать вегетацией чёрные дыры.
Пущу на постой, рассовав изначально ничто,
как мякиши, что прилепились сегодня к тандыру.
Я словно наивный в свободе движений гончар
считаю излишком любой уязвимый консенсус,
потворствую хобби, на звончатых гуслях брынча,
пакую трофеи порочных в быту экстрасенсов.
Да здравствует свет, адресованный фибрам души,
навечно сроднивший сподвижников и радикалов,
и каждый способный судьбу скрупулёзно вершить
и социум мылить, халтуру терзать подстрекая.
* * * * *
И остров, и Балчуг, ни больше, ни меньше.
Пузатится весело каверный парус.
И вдруг захотелось в ближайшем дальнейшем
спустить колесо неизбежной сансары.
Отбраковать развращённых сусалью,
зацикленных на дряблозадых девицах
или на скудных задворках буквально
в песню вплетающих скрип половицы.
Неправда, что вбиты в предательство клинья,
что всех пескоструй обстоятельств очистит.
Но возле креста иордани остынет
почти занесённый пайетками мистик.
* * * * *
В ожерельях из чёрного жемчуга
и браслетах из белого золота
фигуряет помпезная женщина,
где гламуром любовь перемолота.
Околдованная лицемерием,
не Мадонна в победной косметике,
за версту источает доверие
от конкретики и до патетики.
Расщепляет толики на атомы,
эликсиры фасуя, эссенциии,
добавляет в устои приватные
вернисажи и аудиенции.
Обрекает охальных поклонников,
безнадёжных в седьмом поколении,
дивергентов с кагором и тоником
ощетиниться благоволением.
* * * * *
В мозге с причудами что-нибудь выберу.
К темпере клонит живучесть фактур.
Невольно отдам предпочтение триггеру,
скрыв безалаберность карикатур.
А как же раёк вместо фарса и транса,
когда форс-мажор ретуширует галс?
Обуянный ядом шипов мезальянса
костит с хрипотцой риторический глас.
Набат разряжается, тиская дали,
пугая собой гармонический ряд.
Когда свиристель запоёт, пустельга ли,
определяя пилотный обряд.
* * * * *
Непринуждённая осанка
и безупречный реверанс –
нюанс готического замка,
небрежный экскурс в ренессанс.
Но в пику зыбкой девиации,
цедя лихву сквозь решето,
дай целоваться-миловаться
всласть, невзирая ни на что.
* * * * *
Изгаляться смешно над Афиной Палладой,
зарывать в конфетти муляжи-черепа.
Распалит потреблённая пина колада
до привычных уже созерцаний пупа.
Беспардонно юстирую эпикурейцев
и, сводя демо версию и номинал,
размету дислокацию старых гвардейцев
и форсирую рьяно порочный финал.
Засосал летаргический сон в гипоксию
так, что выплеск гормонов поныне сбоит.
Но моаи, как прежде, все беды по силам,
ведь и на Рапа Нуи не чтим сибарит.
* * * * *
Волчьей ягодой, сорной амброзией,
как подкидыш крыльцо полоня,
повелась с фарисейскими грёзами
суета и проникла в меня.
До краёв ключевого сознания,
уминая за обе щеки,
жаба жадности в указаниях
раззадорена барством руки.
Если сбросить моральные принципы,
то исчезнет, используя такт,
на поджаром коне между принцами
самородок, почти дилетант.
В пустоту, поглощённую космосом,
просочится мой адреналин.
И взойдёт нескудеющим колосом
в исключительно ясной дали.
* * * * *
Зеро в глухомани закончится стрессом.
Профукивать фишки – сюжеты превью.
Пусть из ухажёров пасьянс пилотессы
разложат, блистая собой в интервью.
На уровне блямбы крепки эскулапы
судачить о порче до самых колен.
Попав в переплёт с сигнатурой и кляпом,
ничтоже сумняся всяк будет смирен.
Ещё седина не ударила в бороду,
а штатный романтик до боли в мозгу
эмоцию ссудит любимому городу,
который вчера и сегодня в снегу.
* * * * *
На холмах расточительной роскоши
восхищают богемные росчерки,
замутняя хрусталь ювенальности
без формальности и пунктуальности.
Импонируя каждой любезности,
устраняя тенденцию в бездне быть,
постараюсь со всей компетенцией
сенсуально беречь элоквенцию.
* * * * *
За филигранью с духовными скрепами
каждая точка становится реперной.
Но, поощряя акриды в песке растить
ты зацепился за флаг креативности.
И не дано, скрежеща или клацая,
вляпаться как-нибудь в инициацию.
Не легитимно с порывами злобными
благоухание скрыть катакомбами.
* * * * *
Напрасно претить адюльтеру в угоду
кругам Саломеи, томить беллиданс.
Анахронизмы плодят антиподы,
посеяв тревогу в третейский альянс.
А сердце щемит упоительно так ли,
насколько алькову важна кисея.
До дна, до последней живительной капли
в себя опрокиньте стакан бытия.
ПРЕДЕЛ МНОГОТОЧИЯ
* * * * *
Где-то рядом, но не более,
чем заповедь в душе,
разлиновано раздолье
без сентенций и клише;
извлечённой из органа
смычке неги с бирюзой
вторит и фата моргана,
и туманный горизонт;
окантованы знаменьем
благоденствия верхи,
и среди недоуменья
с неба сыплются стихи.
* * * * *
Снова мы ростки сомнений
в жернова любви запустим,
дорожа прикосновеньем
то ли чуда, то ли грусти.
Щеголяя беспорядком,
напросившись на вниманье,
заполняем без остатка
лабиринт воспоминаний.
Где напугано снегами,
обернувшись разноцветом,
торопливыми шагами
уходило бабье лето.
* * * * *
Не зря щепетильный донельзя садовник,
греша на вторичность ступенчатых истин,
подобен плывущим по глади в исподнем
и без во флорическом рае корысти.
Петляет мощённая благом аллея,
влекут зазывалы в феериях сгинуть,
правдиво прилюдно скрижали лелея
и церковь, явленную пикой Лонгина.
Не всем, умиляясь, слезами умыться,
стезе вопреки белизной пробавляться.
Предстань на мгновение иконописцем,
под радугой истово споря о святцах.
* * * * *
Истирая сердце в прениях,
дорогие лики дочиста,
рассчитаться б самомнением
за несбывшиеся почести.
Пропахать собой ристалище,
развязаться с прошлым временем
без попоны и седла ещё,
но уже с уздой и стременем.
А кому-то было проще бы,
побожившись перед пассией,
на краю соборной площади
развлекаться ипостасями.
* * * * *
Набитые смыслом по самую крышу
снуют в коридорах величия, чтобы
услуживать тем, кто сознательно пышет
или кудахчет в смирительной робе.
А сердце стучало паломником в двери –
опять-таки сбился с прямого пути он –
у всех, кто не против мусолить потери,
рождённые в битве сарказма с рутиной.
Но осень запела слезливые песни.
И станет токсичным знакомый до боли
и на Якиманке, и на Красной Пресне
абстрактный предмет преклонения, что ли.
* * * * *
Не будет воспрянувшим сызнова
пустой перемётной сума.
Но ангелы, чёрствые к вызовам,
заглянут и в ваши дома.
И вам посчастливится, верите ли,
сместиться в конце-то концов
из армии яростных сеятелей
в отряд безмятежных жнецов.
* * * * *
Натурализованный ныне декханин,
мотыгой кромсающий каменный грунт,
не склонен практически думать стихами,
но это ни варвар не мог, ни бургунд.
На фундаментальность наложено вето,
так легче до пропасти груз волочить.
Гордится собой просвещённое гетто.
Трещат, раздражая, цикады в ночи.
А в джунглях Борнео, пропитанных влагой,
срывая взорвавший сознание куш,
без тени сомнения вкус передряги
всучить бы ловцам человеческих душ.
* * * * *
Предпочитая ток мистерий,
а не кинжальный колорит,
желеобразный эзотерик
флиртует с девушкой Лилит.
И надо ж казусу случиться:
кусал изнанкой кардиган,
устав коверкал нарочито
великосветский хулиган.
Едва ль по-щучьему веленью
ненатуральный флажолет
врасплох застигнет сожаленьем
осанной двинутых след в след.
* * * * *
Торговая лавка, чего нету только:
вот тридцать монет, потускневших в углу,
терновый венец запылился под стойкой
и лампа желаний, рассеявших мглу.
Но рвут коррективы натальные карты,
гниют фолианты, развалы черня,
хотя в арьергарде сверкают кокарды,
весьма возбуждая всех, кроме меня.
Когда ж от мечты безысходностью веет,
а в сердце весной не сойдётся пахнуть,
чтоб старость, как кожу при линьке, стряхнуть.
* * * * *
Не флибустьерам с клеймом одиозности
или пропившим корсарский патент
время пришло драться с бурями-грозами,
переключаясь на ангажемент.
Сюрреалисты сшибают картинами,
завуалировав здравую нить.
Гипоталамус утюжит континуум.
Гипоталамус не должен сбоить.
Вот бы, наподчивавшись идентичностью,
необъяснимость Вселенной вобрать,
лишь бы укрыла презумпцию личности
неординарность добра задарма.
Если влечения правом прикормлены,
а не разбиты на сотни долей,
счастье стоит пограничными кольями
там, на свободой хранимой земле.
* * * * *
Поэты – они, как вулканы,
навечно уснуть – не про них,
и в Лету не каждому кануть,
цеплять ускользающий миг.
Просрочен клубок Ариадны,
но бдит, кому всё нипочём,
любви платонической ради
влекомый Кастильским ключом.
Скреплённый небесной печатью
союз отправляет Парнас
в сезон непорочных зачатий,
закрытый задолго до нас.
* * * * *
Дербанят смелые ужимки
того, кто эго ублажит.
И жаждет подпустить перчинку
за внешним лоском едкий быт.
не потакая существенной склонности
к что ни на есть безмятежной покорности.
* * * * *
Опьянев от листопада,
по-мальчишески открыто
улюлюкай до упаду,
до матрёшечного быта.
Хватит тыкать в небо пальцем
с необъятное объявшим,
пряча в выеденных яйцах
суть несолоно хлебавших.
Так нектарные мотивы
с вестью сходятся благою
в мираже перипетии
полноценного изгоя.
* * * * *
Гроза аномалий, изрядно чванливый,
в пентхаусе грезил принять фрикасе.
А реципиенты в едином порыве
натужно гнушались вчерашним глясе.
Не вычленить суть фонарей киновари,
когда раскадровку сжевал аппарат.
Пускай циркулируют твари по паре,
чтоб косточкой в горле не стал плагиат.
В торгах распадаются мысли на части,
которые удобоваримы вполне.
Вельми потрафляя когорте пристрастий,
сухарик ржаной утопи в консоме.
* * * * *
Манит свирель на Купалу куражиться,
или креститься на всё, что покажется,
или аверсы притягивать к реверсам
и барражировать, сыпавши вереском.
Лучше кавайность на всех нахлобучивать,
кроме людей, специально обученных.
После на вечнозелёном плато
бузить, конвертируя аригато.
* * * * *
Отряхнувшимся от релевантности,
запоздавшим на старте фертильности
пожелай нулевой вероятности
обретения стильной стерильности.
Если смоет волна трансцендентного
на кораллы, точённые числами,
в день весеннего равноденствия
оставайся кидаться двусмыслием.
* * * * *
Обнажаясь в тантрических весях,
распустив кокон с праведной нитью,
уберу чужеродную плесень
в лабиринты с кондовой финифтью.
Приумножу тактильные знаки
за границей искомых желаний,
чтобы верил потомственный знахарь
в краснокнижный избыток внимания.
И получит естественный разум
разудалые свежие мантры,
подытожив кисейную разность
в коллективе махровых педантов.
А в пастельных тонах парадигма,
микромир, воплощённый в убранство,
позволяют историю выгнуть
без насилия или жеманства.
* * * * *
Пока не сложился кармический пазл,
не сдулись румяные щёки амбиций,
отринуть сакральные надо соблазны,
бахвалясь во сне иллюзорной сторицей.
Насытится супом ментальности с ленью,
бодрящей войной красоты с целлюлитом
посеявший сонмы благих устремлений
во все магистральные щели элиты.
А всем, запиравшим врата панибратства,
не будет дано ни единого шанса
похерить расклад когнитивного рабства,
внести коррективы в обход диссонанса.
* * * * *
Эники-беники
ели вареники.
Чижики-пыжики
цапали рыжики.
Шишелы-мышалы
мыкались с виршами.
Чикены-пиканы
жулили с пиками.
Прочие в психиатрической здравнице
на курсовой оттопырились разнице.
между собой вкупе с жестами ловкими
шумно делились в обед котировками.
Кто ж знал, что ханку имперскими чарками
без фейхуа жгли лахудры с хабалками?
И в кулуарах гнобили концепции,
вплоть до конвульсий тотемной тенденции.
* * * * *
Ну вот и ушла навсегда эйфория,
прихлопнув латентного счастья пузырь,
когда перманентная периферия
колдобилась от галактических дыр.
Ты славил затёртую даль пубертата,
разбойничал, предвосхищая эксцесс,
бенефициаром мечтал быть когда-то
и меркантилистом наращивал вес.
На вишню, на песью, на красный физалис
набычены думы, упёршись в меню.
И призраком бродит в пуническом зале
тирада, загубленная на корню.
* * * * *
Травят вальяжные менторы баллами,
догмой стращают, спалив антураж.
Или щеками тягаются впалыми,
чтобы расщедриться на абордаж.
Исповдоль пачкать рутиной регламенты,
драя фитюльками грубую плоть,
нечего в апартаментах с орнаментом
ёрничать, жмякая смачный ломоть.
Пусть обречённость – изнанка Морфея.
Пусть одиночество – сплошь хвороба.
Порхают, щекочут прилежные феи,
где царствуют жимолость и жожоба.
От пряных регалий аллегро привитым
аукнуться может курьёзный удел.
Зато символических знаков палитра
восполнит шальным виртуозам пробел.
* * * * *
Не в базилике с поблёкшими фресками
пичкать эротикой надо экспрессию.
Или античный гранитовый сор
без медитаций мести под ковёр.
Кто утруждался фривольной дотацией,
не мануально кроя сатисфакцию,
мерзко паясничал из-за угла,
чтобы цензура стреножить могла?
Так, развинтив адаптацию к панике,
пудрят мозги площадные избранники,
перлы жемчужные в бренде продев,
плодят в меценатах и фуриях гнев.
* * * * *
Смеркалось, и скоро наступят колядки.
И также с харизмой всё с будет в порядке,
и абракадаброй не заволокло.
А всякий проект контрацепции душит
поход с контрамарками в райские кущи,
когда к вожделению страшно влекло.
Оливковой ветвью тщеславие крыли,
так, чтобы инстинкты не гнили в промилле,
покамест злословие мимо текло.
Но время от времени сладко зевая,
в окутанном тканью мороза трамвае
для связи с планетой дышу на стекло.
* * * * *
Удобно шустрить, теребя баронесс ягодицы,
коварство любви в пластилин гуманизма воткнуть.
Куркумой, мускатным орехом, зерном чечевицы
и махом одним воскресить белоглазую чудь.
А мне невдомёк замуровывать в ложь аргументы,
пригодные сдуться, глуша механизм в тупиках.
А мне бы вчера предъявить сокровенность моментов,
крамольным эндемиком грозно витать в облаках.
* * * * *
Пасутся терпкие сюжеты
на обрамлённых бахромой
просторах с брутто или нетто
и на сольфеджио с либретто.
Умом не двинуться при этом
пожавшим случай страховой.
Как булла аббревиатура.
Под шардоне сочту за труд
продать накладно процедуру
свести на нет колоратуру
иерихонским трубадурам.
Пусть слёзы в памяти сотрут.
* * * * *
Давай-ка молиться назло прохиндеям,
бросать семена в прошлогоднюю зябь.
Но чтобы прослыть несуразно идейным,
должна быть радушно разверзнута хлябь.
За крекер с фондю, за багет с конфитюром,
за все аннотации, как у людей,
за ломаный грош заложив партитуру,
ханжой в ресторации пухнет халдей.
В раздрае рестрикций билборды марая,
осядет сквозь баннеры трэшная муть.
Тогда рассупонится цель самурая,
продляя катаной исправленный путь.
* * * * *
Я тоже на стыке Гвинеи-Бисау с мечтой
неспешно связать вегетацией чёрные дыры.
Пущу на постой, рассовав изначально ничто,
как мякиши, что прилепились сегодня к тандыру.
Я словно наивный в свободе движений гончар
считаю излишком любой уязвимый консенсус,
потворствую хобби, на звончатых гуслях брынча,
пакую трофеи порочных в быту экстрасенсов.
Да здравствует свет, адресованный фибрам души,
навечно сроднивший сподвижников и радикалов,
и каждый способный судьбу скрупулёзно вершить
и социум мылить, халтуру терзать подстрекая.
* * * * *
И остров, и Балчуг, ни больше, ни меньше.
Пузатится весело каверный парус.
И вдруг захотелось в ближайшем дальнейшем
спустить колесо неизбежной сансары.
Отбраковать развращённых сусалью,
зацикленных на дряблозадых девицах
или на скудных задворках буквально
в песню вплетающих скрип половицы.
Неправда, что вбиты в предательство клинья,
что всех пескоструй обстоятельств очистит.
Но возле креста иордани остынет
почти занесённый пайетками мистик.
* * * * *
В ожерельях из чёрного жемчуга
и браслетах из белого золота
фигуряет помпезная женщина,
где гламуром любовь перемолота.
Околдованная лицемерием,
не Мадонна в победной косметике,
за версту источает доверие
от конкретики и до патетики.
Расщепляет толики на атомы,
эликсиры фасуя, эссенциии,
добавляет в устои приватные
вернисажи и аудиенции.
Обрекает охальных поклонников,
безнадёжных в седьмом поколении,
дивергентов с кагором и тоником
ощетиниться благоволением.
* * * * *
В мозге с причудами что-нибудь выберу.
К темпере клонит живучесть фактур.
Невольно отдам предпочтение триггеру,
скрыв безалаберность карикатур.
А как же раёк вместо фарса и транса,
когда форс-мажор ретуширует галс?
Обуянный ядом шипов мезальянса
костит с хрипотцой риторический глас.
Набат разряжается, тиская дали,
пугая собой гармонический ряд.
Когда свиристель запоёт, пустельга ли,
определяя пилотный обряд.
* * * * *
Непринуждённая осанка
и безупречный реверанс –
нюанс готического замка,
небрежный экскурс в ренессанс.
Но в пику зыбкой девиации,
цедя лихву сквозь решето,
дай целоваться-миловаться
всласть, невзирая ни на что.
* * * * *
Изгаляться смешно над Афиной Палладой,
зарывать в конфетти муляжи-черепа.
Распалит потреблённая пина колада
до привычных уже созерцаний пупа.
Беспардонно юстирую эпикурейцев
и, сводя демо версию и номинал,
размету дислокацию старых гвардейцев
и форсирую рьяно порочный финал.
Засосал летаргический сон в гипоксию
так, что выплеск гормонов поныне сбоит.
Но моаи, как прежде, все беды по силам,
ведь и на Рапа Нуи не чтим сибарит.
* * * * *
Волчьей ягодой, сорной амброзией,
как подкидыш крыльцо полоня,
повелась с фарисейскими грёзами
суета и проникла в меня.
До краёв ключевого сознания,
уминая за обе щеки,
жаба жадности в указаниях
раззадорена барством руки.
Если сбросить моральные принципы,
то исчезнет, используя такт,
на поджаром коне между принцами
самородок, почти дилетант.
В пустоту, поглощённую космосом,
просочится мой адреналин.
И взойдёт нескудеющим колосом
в исключительно ясной дали.
* * * * *
Зеро в глухомани закончится стрессом.
Профукивать фишки – сюжеты превью.
Пусть из ухажёров пасьянс пилотессы
разложат, блистая собой в интервью.
На уровне блямбы крепки эскулапы
судачить о порче до самых колен.
Попав в переплёт с сигнатурой и кляпом,
ничтоже сумняся всяк будет смирен.
Ещё седина не ударила в бороду,
а штатный романтик до боли в мозгу
эмоцию ссудит любимому городу,
который вчера и сегодня в снегу.
* * * * *
На холмах расточительной роскоши
восхищают богемные росчерки,
замутняя хрусталь ювенальности
без формальности и пунктуальности.
Импонируя каждой любезности,
устраняя тенденцию в бездне быть,
постараюсь со всей компетенцией
сенсуально беречь элоквенцию.
* * * * *
За филигранью с духовными скрепами
каждая точка становится реперной.
Но, поощряя акриды в песке растить
ты зацепился за флаг креативности.
И не дано, скрежеща или клацая,
вляпаться как-нибудь в инициацию.
Не легитимно с порывами злобными
благоухание скрыть катакомбами.
* * * * *
Напрасно претить адюльтеру в угоду
кругам Саломеи, томить беллиданс.
Анахронизмы плодят антиподы,
посеяв тревогу в третейский альянс.
А сердце щемит упоительно так ли,
насколько алькову важна кисея.
До дна, до последней живительной капли
в себя опрокиньте стакан бытия.
ПРЕДЕЛ МНОГОТОЧИЯ
* * * * *
Где-то рядом, но не более,
чем заповедь в душе,
разлиновано раздолье
без сентенций и клише;
извлечённой из органа
смычке неги с бирюзой
вторит и фата моргана,
и туманный горизонт;
окантованы знаменьем
благоденствия верхи,
и среди недоуменья
с неба сыплются стихи.
* * * * *
Снова мы ростки сомнений
в жернова любви запустим,
дорожа прикосновеньем
то ли чуда, то ли грусти.
Щеголяя беспорядком,
напросившись на вниманье,
заполняем без остатка
лабиринт воспоминаний.
Где напугано снегами,
обернувшись разноцветом,
торопливыми шагами
уходило бабье лето.
* * * * *
Не зря щепетильный донельзя садовник,
греша на вторичность ступенчатых истин,
подобен плывущим по глади в исподнем
и без во флорическом рае корысти.
Петляет мощённая благом аллея,
влекут зазывалы в феериях сгинуть,
правдиво прилюдно скрижали лелея
и церковь, явленную пикой Лонгина.
Не всем, умиляясь, слезами умыться,
стезе вопреки белизной пробавляться.
Предстань на мгновение иконописцем,
под радугой истово споря о святцах.
* * * * *
Истирая сердце в прениях,
дорогие лики дочиста,
рассчитаться б самомнением
за несбывшиеся почести.
Пропахать собой ристалище,
развязаться с прошлым временем
без попоны и седла ещё,
но уже с уздой и стременем.
А кому-то было проще бы,
побожившись перед пассией,
на краю соборной площади
развлекаться ипостасями.
* * * * *
Набитые смыслом по самую крышу
снуют в коридорах величия, чтобы
услуживать тем, кто сознательно пышет
или кудахчет в смирительной робе.
А сердце стучало паломником в двери –
опять-таки сбился с прямого пути он –
у всех, кто не против мусолить потери,
рождённые в битве сарказма с рутиной.
Но осень запела слезливые песни.
И станет токсичным знакомый до боли
и на Якиманке, и на Красной Пресне
абстрактный предмет преклонения, что ли.
* * * * *
Не будет воспрянувшим сызнова
пустой перемётной сума.
Но ангелы, чёрствые к вызовам,
заглянут и в ваши дома.
И вам посчастливится, верите ли,
сместиться в конце-то концов
из армии яростных сеятелей
в отряд безмятежных жнецов.
* * * * *
Натурализованный ныне декханин,
мотыгой кромсающий каменный грунт,
не склонен практически думать стихами,
но это ни варвар не мог, ни бургунд.
На фундаментальность наложено вето,
так легче до пропасти груз волочить.
Гордится собой просвещённое гетто.
Трещат, раздражая, цикады в ночи.
А в джунглях Борнео, пропитанных влагой,
срывая взорвавший сознание куш,
без тени сомнения вкус передряги
всучить бы ловцам человеческих душ.
* * * * *
Предпочитая ток мистерий,
а не кинжальный колорит,
желеобразный эзотерик
флиртует с девушкой Лилит.
И надо ж казусу случиться:
кусал изнанкой кардиган,
устав коверкал нарочито
великосветский хулиган.
Едва ль по-щучьему веленью
ненатуральный флажолет
врасплох застигнет сожаленьем
осанной двинутых след в след.
* * * * *
Торговая лавка, чего нету только:
вот тридцать монет, потускневших в углу,
терновый венец запылился под стойкой
и лампа желаний, рассеявших мглу.
Но рвут коррективы натальные карты,
гниют фолианты, развалы черня,
хотя в арьергарде сверкают кокарды,
весьма возбуждая всех, кроме меня.
Когда ж от мечты безысходностью веет,
а в сердце весной не сойдётся пахнуть,
продайте, пожалуйста, дивное зелье,
чтоб старость, как кожу при линьке, стряхнуть.
* * * * *
Не флибустьерам с клеймом одиозности
или пропившим корсарский патент
время пришло драться с бурями-грозами,
переключаясь на ангажемент.
Сюрреалисты сшибают картинами,
завуалировав здравую нить.
Гипоталамус утюжит континуум.
Гипоталамус не должен сбоить.
Вот бы, наподчивавшись идентичностью,
необъяснимость Вселенной вобрать,
лишь бы укрыла презумпцию личности
неординарность добра задарма.
Если влечения правом прикормлены,
а не разбиты на сотни долей,
счастье стоит пограничными кольями
там, на свободой хранимой земле.
* * * * *
Поэты – они, как вулканы,
навечно уснуть – не про них,
и в Лету не каждому кануть,
цеплять ускользающий миг.
Просрочен клубок Ариадны,
но бдит, кому всё нипочём,
любви платонической ради
влекомый Кастильским ключом.
Скреплённый небесной печатью
союз отправляет Парнас
в сезон непорочных зачатий,
закрытый задолго до нас.
* * * * *
Дербанят смелые ужимки
того, кто эго ублажит.
И жаждет подпустить перчинку
за внешним лоском едкий быт.
