Глава 1. Кайл
Тёмный туннель -9 уровня тяжело дышит, словно живое существо. Низкий гул ветра просачивается сквозь трещины и сливается с отдаленным скрежетом когтей, царапающих камни. Я шагаю вперёд, оставляя тяжёлыми ботинками следы на земле. Длинные пепельные волосы, стянутые в тугой хвост, колышутся в такт шагам и надоедливо цепляются за воротник потрепанной куртки. В руках – два верных старых меча. Их лезвия покрывает тонкий слой подсохшей черной крови, поблескивающий в тусклом свете наплечного фонаря. Луч света выхватывает из мрака старые, торчащие из стен крюки для ламп и ржавые обломки рельсов, оставленные шахтерами столетия назад. Воздух тяжёлый, пропитан запахом сырости и гниющей плоти убитых несколько дней назад монстров. На этот уровень редко спускаются чистильщики – слишком опасно. В основном останки своих сородичей пожирают другие твари.
Тишина оглушает, но я знаю её коварство. На мгновение за поворотом слышится шорох – слабый, но неумолимый, будто кто-то крадётся в темноте. Останавливаюсь, щуря серые глаза, выцветшие от бесконечных часов под землей. Вдруг раздаётся резкий низкий рык, от которого на секунду закладывает уши. Из тени на меня выпрыгивает огромный монстр: чёрная лысая волчья туша, ноги – паучьи, длинные, с острыми шипами на суставах, глаза горят красным, как раскалённые угли. Один взмах – лезвие входит под челюсть, хруст кости эхом отдаётся в туннеле, голова отлетает, чёрная кровь брызжет на пол, растекаясь и точно поедая мелкие камни. На шум боя из левого коридора вылезает ещё одна тварь, похожая на медведя, но слишком вытянутая, с клыками длиной в ладонь. Я уклоняюсь от удара, чувствуя, как длинные когти рассекают воздух у лица, и всаживаю клинок в брюхо – меч рвёт плоть, внутренности вываливаются, вонь бьёт в ноздри. Чёрная кровь льется на мои руки, холодная и липкая, и тварь падает с глухим звуком, сотрясая пол. Выдергиваю меч и вытираю его о тушу твари. Сегодня без новых шрамов. Хороший день. Дыхание вырывается короткими облачками в холодном воздухе. -9 уровень зачищен.
Возвращаюсь в начало туннеля, где ждёт лифт – древняя железная проржавевшая клетка с облупившейся краской на кнопках. Скрипучие двери расходятся, и я захожу внутрь, ощущая вибрацию под ногами. Нажимаю "0", и лифт с тяжелым стоном начинает свой медленный подъем. Скрежет металла о металл режет слух, стены кабины дрожат, словно вот-вот развалятся, но мне все равно – я давно привык к этому грохоту.
Через несколько минут двери наконец раздвигаются, и я, машинально бросив запасной меч в общий оружейный шкаф, выхожу на улицу, где меня встречает серый рассвет. Небо над рабочим районом города номер Три – тяжёлое, вечно затянутое пеленой смога от заводов, что высятся над трущобами. Здесь, на поверхности, воздух пропитан запахами угля и мусора. Море близко, но его свежесть никогда не достигает этих грязных улиц.
Поправив ножны с мечами за спиной, я бросаю мимолетный взгляд на саркофаг, скрывающий в своей утробе вход в шахту и лифт, и устало бреду к зданию управления. Это приземистое бетонное строение, потрепанное временем: трещины змеятся по фасаду, окна плотно покрыты пылью, а над входом бессмысленно мигает тусклая вывеска с выцветшими буквами "Управление шахт".
Внутри душно, пахнет столовской едой, старой бумагой и дешевыми духами. За стойкой сидит женщина лет семидесяти, её лицо напоминает сморщенное яблоко, а седые волосы стянуты в неряшливый пучок. Подняв от страниц журнала потухшие глаза, она смотрит на меня с неприкрытым раздражением и ворчит:
— Чего тебе?
Кидаю на стойку жетон с номером уровня – металлический кругляш, покрытый царапинами.
— Зачистил -9.
Она, презрительно скривив губы, рывком открывает ящик и, словно делая мне великое одолжение, отсчитывает несколько помятых купюр – ничтожную плату за смену в шахте. Хмурюсь, сжимая кулак.
— А где доплата за повышенный риск? Я что, просто так на нижние уровни спускаюсь, и каждый год прохожу эти дурацкие проверки на допуск? За -8 и -9 положена доплата, разве нет?
Бабка недовольно морщится, как если бы я попросил отдать её личные деньги, бормочет что-то про "жадных и внимательных выскочек" и, с явной неохотой, вновь шарит в ящике. Еще несколько бумажек падают на стойку. Забираю их, прячу в карман и, не говоря ни слова, ухожу вглубь здания.
На первом этаже – убогая столовая, длинная комната с низким потолком, пропитанная запахом пережаренной рыбы и кислого супа. Старые деревянные столы исцарапаны, железные лавки жалобно скрипят под весом людей. Несколько знакомых истребителей молчаливо жуют свой скромный завтрак. Том, широкоплечий парень с короткой бородкой, поднимает глаза и, заметив меня, радостно машет рукой:
— Кайл, садись с нами! Сегодня ночью зажигаем на пляже у пальм, идешь?
Безразлично пожимаю плечами, опускаясь на скамью.
— Подумаю, — отвечаю я без энтузиазма, разминая уставшие запястья.
Том весело ухмыляется и хлопает меня по плечу:
— Да брось, ты уже целую вечность никуда не выбирался. Будет круто! Музыка, пиво, девчонки!
Все вокруг с энтузиазмом поддакивают, но я лишь машинально киваю, не вникая в суть разговора. Подвигаю к себе миску с жидкой кашей – серой, безвкусной, но горячей – и ем, слушая их болтовню о том, кто какую девчонку подцепит. Вечеринки – не мое: оглушающий шум, давящая толпа, пустые разговоры. Быстро доедаю, поднимаюсь, бросаю короткое "увидимся" и ухожу.
Иду домой по извилистым, мрачным закоулкам нищего рабочего района. Моя квартира находится на верхнем этаже старого четырехэтажного дома. Фасад, с остатками облупившейся зеленой краски, давно выцветшей до грязно-серого, испещрен глубокими трещинами. Окна грязные, некоторые и вовсе выбиты или заколочены досками. Лестница наверх – бетонная, выщербленная, с шаткими ржавыми перилами. И вонь, пропитавшая каждый угол, и день и ночь висит в воздухе.
Поднимаюсь к себе. Где-то внизу, на первом этаже, надрывно кричит пьяный мужской голос, истерично визжит женщина, звенят осколки разбитого стекла. И это еще далеко не самое злачное место в трущобах. Ближе к стене – еще хуже. С трудом провернув ключ в замке, толкаю дверь и вхожу в убогую, темную конуру, ставшую моим убежищем после выпуска из академии.
Внутри царит привычный полумрак и духота. У стены ютится старый продавленный диван, а в углу одиноко ржавеет раковина. Из крана монотонно капает вода, оставляя уродливые рыжие пятна. Давно надо его починить, но руки не доходят. Да и зачем?
Стол рядом превратился в склад: гора перестиранной, не разобранной одежды, пара забытых пустых банок из-под пива, складной нож с обломанным лезвием и одинокий носок, к которому я так и не подобрал пару. Внизу – забытая банка краски: как-то мелькнула мысль покрасить дверь. На стуле – пыльные книги и две старые пластинки для граммофона, купленные у старушки-соседки несколько месяцев назад. Жалко стало, она хотела их сжечь. Всё это, словно годовые кольца дерева, хранит в себе историю моей жизни, полную упущенных возможностей и мелких разочарований.
В этом доме нет смысла что-то менять. Через полгода он и еще с десяток соседних пойдут под снос: будут расширять завод по производству оружия, а до людей никому нет дела. Идите куда хотите, а в качестве компенсации обещают дать жалкие гроши, на которые не купишь и подстилку для собаки.
Окно, покрытое толстым слоем пыли и копоти, пропускает тусклый свет, отбрасывая блики на стены с дурацкими полосатыми обоями. Деньги за смену кидаю в старую коробку из-под сахара. Ботинки бросаю у порога, стягиваю одежду, пропитанную потом и запахом шахты, и иду в душ. Тесные стены крохотной душевой давят, вода течёт тонкими ледяными струйками, но я стою, не двигаясь, закрыв глаза, чувствуя, как грязь и усталость медленно уходят. Капли стекают по шрамам – память о сотнях боев. Вымывшись, я устало падаю на диван и проваливаюсь в тяжелый сон без сновидений.
Просыпаюсь, когда за окном уже сгущаются сумерки. Небо – темно-серое, изрезанное багровыми полосами заката. Желудок урчит, настойчиво напоминая, что безвкусная каша давно переварилась. Встаю с кровати, разминая затекшее тело. Натягиваю джинсы с футболкой, поправляю на шее медальон и сую в карман несколько мятых купюр. Дверь недовольно скрипит, выпуская меня на улицу. Удивительно, как этот дом еще не рухнул.
Рабочий район оживает к вечеру: узкие улочки полны людей, в воздухе смешиваются запахи рыбы и дыма от костров, разведенных в жестяных бочках. Барыги что есть сил зазывают народ, стараясь переорать друг друга:
— Рыба свежая, дергается еще! — кричит один, размахивая палкой с нанизанными выпотрошенными тушками.
— Стулья крепкие, почти новые! — надрывается другой, указывая на шаткую мебель с потрескавшимся лаком.
На стихийном рынке продают буквально все, что представляет хоть какую-то ценность: от скудной еды и поношенной одежды до примитивного самодельного оружия, собранного из кусков шахтерских инструментов. Кто-то продает и просто хлам: куски ткани, ржавые шестерёнки, обрывки проводов, старые ботинки без пары. Изредка можно найти и что-то крайне интересное. Месяц назад у одного деда я купил прилично сохранившуюся книгу про подростка и какого-то безносого колдуна, напечатанную еще до катастрофы.
Чуть в стороне от шумного рынка, съежившись от холода, стоит старушка в заплатанном плаще. Её руки, дрожащие от прожитых лет, держат корзину, полную простого серого хлеба и копченой рыбы:
— Бери, сынок, бери, не обману! Вкусно! И кусок тряпки возьми, руки опосля вытереть, — скрипит она, улыбаясь беззубым ртом.
Молча кивнув, опускаю в её ладонь несколько монет, принимая скромное угощение. Отхожу к стене, прислоняюсь к холодному бетону и жую, глядя на суету вокруг. Хлеб пресный, крошится в руках, рыба – жестковата, но я ем с аппетитом, привыкший к такой еде. Люди вокруг движутся точно тени, усталые, сгорбленные, с лицами, покрытыми пылью шахты или копотью заводов.
Внезапно, из браслета на запястье вырывается слабое голубое мерцание голограммы. Это она, мой куратор. И каждый раз сердце начинает биться чуть чаще, хоть и знаю, что это всего лишь запись:
— Истребитель номер 721, для вас новое задание. Срок исполнения – двое суток. Необходимо произвести зачистку юго-западного коридора на -8 уровне.
Уже собираюсь выключить голограф и доесть свой нехитрый ужин, но вдруг девушка отворачивается, кажется, забыв завершить запись, и я ловлю обрывок разговора:
— Вечеринка у пальм? Пойду, конечно! Песни, танцы, тёплый песок – идеально! — ее смех звенит в воздухе, прежде чем съемка обрывается и голограмма гаснет.
Я стою, глядя в пустоту, где только что было ее лицо. Этот голос давно стал частью моей жизни, единственной приятной частью. Я не знаю ни ее имени, ни в каком городе она живет, но ее образ всегда стоит перед глазами: светлые волосы, деловая улыбка и взгляд, проникающий в самое сердце, как тепло от костра в холодную ночь.
Поднимаю голову к небу – темному, тяжелому, как бетонные саркофаги, закрывающие старые шахты. Терпеть не могу орущую толпу, пьяные вопли и вот это всё. Моя жизнь – туннели, монстры, одиночество. Но внутри настойчиво скребется слабое, почти забытое чувство надежды.
Ночная вечеринка на пляже у пальм? Какова вероятность совпадения? Пытаюсь ли я выдать желаемое за действительное? Или она реально живет в нашем городе номер Три?
Хмурюсь, отбрасываю остатки хлеба в сторону, наскоро вытираю руки и иду обратно домой. Шаги гулко отдаются в узком переулке. Говорю себе, что нужно все обдумать, взвесить и решить, а точно ли оно мне надо. Но в глубине души я уже знаю ответ – пойду. Не для того, чтобы развлечься, и уж тем более не из-за приглашения сослуживцев, а ради неё. Впервые за долгое время мне стало не всё равно.
Дорогие читатели! Большое вам спасибо за то, что заглянули в мою историю!
Не забудьте добавить книгу в библиотеку, чтобы не потерять её, и нажать «Звёздочку».
Этим вы очень меня поддержите и поможете в продвижении книги!
Глава 2. Лина.
Нужно сходить за еще одной кружкой кофе! Мысль мелькает в голове, в то время как я спешно проверяю данные с разных уровней шахты. За открытым нараспашку окном медленно просыпается теплое солнце, выглядывая из-за серых туч. По утрам в центре управления городом всегда спокойно – это я выпросила у отца график с 7 утра и до полудня, а другие начинают работать после 12 часов. Обожаю быть всегда в движении, но терпеть не могу суету. И как только это уживается во мне?
Принтер вдруг проснулся и, тихонько попискивая, неохотно выдал отчет от управления шахт. Беру еще теплый лист бумаги и быстро пробегаю глазами по ключевым пунктам. Ага, 721 выполнил свою работу и получил оплату. Значит, пора отправлять очередное поручение, а отчет пойдет в общую папку.
Откашливаюсь, поправляю волосы и нажимаю кнопку записи. Четко произношу, стараясь выжать из себя максимум уверенности:
— Истребитель номер 721, для вас новое задание. Срок исполнения – двое суток. Необходимо произвести зачистку юго-западного коридора на -8 уровне.
В этот момент дверь распахивается, ручкой ударяясь об стену, и в комнату врывается Софи. Её ярко-красное платье ударяет по глазам, как вспышка. Подруга вечно как маленький шторм – остановить или не заметить невозможно.
— Лина, ты же собираешься сегодня вечером на тусовку? Место – наше любимое! Тот самый пляж! Какой будет твой положительный ответ? — торопливо спрашивает она, плюхаясь на соседний стул.
— Вечеринка у пальм? Пойду, конечно! Песни, танцы, тёплый песок – идеально! — смеюсь я, и лишь потом осознаю, что запись голограммы все еще активна. Быстро хлопаю по кнопке, останавливая съемку. — Ой, мамочки, это же все попало в мое сообщение! Вот же неловко получилось…
Софи хохочет, отбрасывая со лба непослушные пряди каштановых волос:
— Это теперь все твои подопечные узнают о наших планах? Переснимешь или отправишь как есть?
— Нет, не буду перезаписывать. Если кто-то начнет придираться, скажу, что это случайность. И это только для 721. Может, хоть улыбнётся. У истребителей такая тяжелая работа, думаю, капля позитива не повредит, — отмахиваюсь я, стараясь скрыть улыбку за чашкой горячего кофе.
