Даже казалось смешным, что раньше Майкл там много боялся различных вещей и событий, который сейчас ничего не значат. Даже тот самый спуск под землю, что ещё недавно напугал и смутил его, превратился в ничто. Сам по себе он остался, занимая при этом достаточно много пространства в главном зале, но в голове Майкла его больше не существовало.
Часами он наблюдал за тем, как Мария смотрит в окна или читает книгу. Иногда он и сам неуклюже присаживался рядом с ней и делал то же самое. Чем дольше он наблюдал за девушкой и повторял её быт, тем сильнее было заметно, что со дня на день Мария становилась какой-то беспокойной. В начале это прослеживалось в её взгляде, потом спокойное дыхание переменялось каким-то удручённым и неспокойным, вслед изменялось движение, повадки. Девушка что-то ждала, что что-то должно произойти, если не в ближайшую секунду, то точно завтра. Это продолжалось пару дней, потом неделю. Если же ближе к концу волнение Марии доходило до предела, и она бездельно смотрела в потолок думая о чём-то своём, то на новое утро она так же была спокойна, как и день назад. Это повторялось снова и снова. В отличии же от Марии, Майкл не ощущал никакого облегчения, – будучи заражённым волнением от Марии, – это жгучее чувство только сильнее и сильнее разгоралось в нём, без какой-либо возможности высвободиться из темницы. И даже частично спокойное лицо девушки никак не успокаивало взволнованного мужчину. Он всё гадал, чего же ждёт она, день ото дня, лишь продлевая это ожидание, без какой-либо задней мысли, что все её попытки и грёзы тщетны, что, прождав впустую несколько дней, ей следует просто забыться. Майкл ничего не сказал ей, только молча наблюдал, готовясь в любой момент сорваться на выручку, чтобы не случилось, чего бы она не ждала.
Заметив такое странное поведение в лице Марии, Майкл начал чаще пропадать в зале, именно там, где его не видели. Он ходил кругами от одного угла к другому, так и представляя себе, что же ждёт Мария. Он пытался припомнить все события и встречи, что объединяли их. Только вспоминая жизнь у Стрелка, он наконец-то достиг той самой мысли: ему вспомнилось, как тот говорил о том, что любые сопротивления и надежды бесполезны. Стрелок не только пытался невзначай убедить Марию и Майкла в том, что жить одним днём было самым оптимальным и спокойным решением, чтобы найти самому себе желанных собеседников и друзей, а как будто пытался намекнуть на что-то важное и неотвратимое. Быть может, пока Майкл путешествовал домой, то Стрелок успел сообщить Марии гораздо больше деталей, чем мог себе позволить при Майкле. Эти мысли только сильнее разозлили его; он очередной раз проклял Стрелка, за то, что он так грубо губил Марию; этот «подлец» просто боялся одиночества и смерти в полном забытье, и Мария казалась для него самым выгодным решением.
- Будь ты проклят, - проговорил про себя Майкл.
Не расспрашивая Марию, не пытаясь самостоятельно рассмотреть или вообразить жизнь Стрелка с совершенно другой стороны, Майкл посчитал его за самого карикатурного злодея, без какой-либо достойной мотивации и страхов. Майклу даже не хотелось говорить о нём с Марией, ибо боялся столкнуться с каким-то сторонним влиянием или привязанностью к этому человеку.
Ещё несколько дней Майкл наблюдал за тем, как Мария день за днём ожидала чего-то. Она так и не заговорила с ним. Её словно сдерживала знакомая только ей обида, но Майкл ничего не замечал, ведь она также спокойно смотрела на него; в её взгляде проскальзывала привычная доброта и ласка. В один момент, пока Мария читала Библию, Майкл подошел к ней, молча сел в метре от неё, и пристально, не стесняясь, смотрел прямо в глаза. Мария заметила это не сразу, но как только поняла, что это продолжается уже не первую минуту, то заметно смутилась. Краска ударила ей в лицо, и она отложила книгу в сторону. Они смотрели друг на друга почти час, не произнося ни слова, не делая какого-либо жеста, полностью бездвижно. Мария с каким-то любопытством смотрела на Майкла, до сих пор не зная, и даже не догадываясь, чего именно хотел добиться этот человек. Она не уставала, не теряла интерес к нему, продолжая всё вглядываться в его грустные, испуганные и печальные глаза.
- Почему ты молчишь? почему ты больше не говоришь мне ни слова? – почти шепотом спросил Майкл.
Все переживания внутри него росли, и он хотел бы избавиться от них, чтобы облегчить жизнь и себе, и самой Марии, но у него просто не было такой возможности. Самостоятельно справиться с всепоглощающими мыслями он просто не мог, и, даже когда он пришел к ней за помощью, та тоже оказалась бессильной.
- Скажи хоть слово, и я воспряну духом. Одно лишь слово, и я излечусь. Уже так долго я тебя не слышал, и, даже начал верить в то, что я просто схожу с ума, что весь мир вокруг меня рушится, что вот-вот… и я окажусь в непроглядной пучине, где нет ничего. Мне страшно и одиноко, и мне не под силу с этим бороться… я чувствую, как будто маленькая часть меня исчезает… какая-то последняя часть… самая важная часть. – Майкл сидел напротив Марии, не в сила уже сдерживать слёзы. Раскрывая девушке своё сердце, ему удалось посмотреть на себя со стороны, увидеть всю ситуацию под другим углом, и он видел поистине жалкого человека. Этот вид и нагнал на него печаль; он скорбел по этому жалкому существу. – Быть может, я всё это заслужил. Быть может, так и надо.
Пытался ли Майкл таким витиеватым способом достучаться до неё и надавить на жалость, чтобы наконец-то получить то, о чём он уже так долго думал и тосковал, или же его сердце было настолько измученно, что в порывах максимализма было готово уязвить свои слабости, в надеждах самоуничижения. Он уже и не знал, что думать, на что надеяться, и делал просто то, что мог, на что был способен.
Мария всё же что-то почувствовала, когда душа Майкла открылась, и ей явились все переживания, вся боль. Она было открыла рот, чтобы что-то сказать, что-то поведать, но смущённо остановилась и просто промолчала. Майкл это заметил и был сильно опечален. Мария бросилась к другу с распростёртыми объятиями, успокаивая Майкла как могла. Мария прижималась к его груди, но он всё же продолжал ощущать растущую горечь. Они просидели достаточно долго на коленях, Мария даже смогла уснуть, всё ещё обнимая Майкла. Вскоре и ему стало легче; ощущая свою важность он успокоился, но недостаточно, чтобы смотреть на мир более яркими красками. Он осторожно провёл пальцами по волосам Марии, задумываясь о чём-то, гадая, чего же хочет эта девушка, чего она жаждет и требует. Осторожно переложив её на пол, мужчина тихо вышел из комнаты.
С болью в голове он рассматривал спуск в подземный тоннель, всё доходя до какой-то мысли, но постоянно теряя её; это умозаключение всё время витало где-то рядом, и всегда ускользало сквозь пальцы, стоило только попытаться зацепиться за неё. Он не мог полноценно представить то, что от него требуется, кем он является для Марии, стоит ли вообще ему находится рядом с ней…
Его то притягивали к себе, и нуждались в его компании, защите, решимости и отчаянности, то отбрасывают в сторону, словно старую и надоевшую игрушку. И Мария, и многие другие словно специально крутились вокруг Майкла, то предоставляя тому самостоятельность и одиночество, то повисая на его плечах, прося о помощи и компании. Он в отчаянии обратился к ней… Майкл уже несколько дней страдал и никак не мог получить нужную ему помощь, и вот, когда он оказался на краю той самой пропасти, то был готов упасть. Желал упасть! И не помощь он получил от Марии, не вожделенное спасение, что было способно окрылить его. Нет. Мария лишь поигралась с ним, дала маленькую надежду на то, что она рядом, что она имеет то, что нужно Майклу, но так ничем не наградила.
Спускаясь вниз по лестнице, Майкл думал, что всё же было лучше, если бы Мария просто бросила его, оскорбила. Если бы она окончательно уничтожила его тогда, когда у неё была такая возможность, когда у неё под рукой было всё необходимое: слова, жесты, даже простой взгляд… но она оставила его на том самом краю бездны. Не толкнула, не оттащила. «Лучше бы я упал».
Майкл очередной раз оказался в непроглядном лабиринте, по спине уже не бежала неприятная дрожь, что прослеживалась при первом посещении. Сейчас всё было спокойно, слишком спокойно. Он даже подумал, что не так должен себя ощущать человек, вернувшийся в одно из самых худших мест, где он мог когда-либо побывать. Здесь было темно и сыро, пробираться вперёд приходилось вслепую скользя вдоль стен, и единственное, что чувствовал Майкл, так это лёгкий дискомфорт из-за неудобной обстановки. Продвигаясь всё дальше и дальше, ему начало казаться, что он идёт уже несколько часов. Осторожной поступью он издавал монотонный шорох, что был единственным звуком в этом огромном тоннеле. Вначале он звучал непривычно и зловеще… даже зная полностью источник возникновения этого шума, Майкл никак не мог перестать наблюдать в нём какую-то враждебность.
Все чувства постепенно притуплялись, оставив только слуховое восприятие, которое и так было напряжено прислушиванием к сплошному раздражительному эху. Несколько раз Майкл останавливался на месте, так как ему казалось, что он слышал поодаль от себя другой шум. Он стоял неподвижно у стен, и позже продвигался дальше, продолжая делать эти ненужные, но осторожные остановки каждые несколько минут. Хоть он и чувствовал себя чересчур одиноким, и никакое присутствие поблизости не заметил, всё же атмосфера вокруг была неприятная и угрожающая, словно вот-вот кто-то мог выйти из темноты, точно появившись, как из засады. Без зрения все остальные чувства обострились, Майклу даже казалось, что он свободно слышит, как над его головой и несколькими метрами земли шумит ветер, гоняя взад-вперёд пыльные бури и листву. Даже кожа стала чувствительней, где-то издали в лицо дул прохладный ветер, неся с собой тот же тлетворный запах наступившей весны и грядущей зимы.
Через какое-то время, Майкл всё же наткнулся на что-то знакомое. Из стены, вдоль которой продвигался Майкл торчала маленькая деталь, которую он задел. Это была ручка двери, ведущая в одно из многочисленных помещений. Майкл сумрачно припоминал, что ещё до темницы видел какое-то количество складов и прочих комнат, и даже не смог сориентироваться, находился ли он сейчас в пределах десятка метров от спуска или же прошел на многие и многие метры вглубь. Воспоминания таких незаметных деталей болезненно всплывали в голове, затрагивая при этом мучительные ощущения от пыток и страданий.
Собравшись потянуть за ручку двери, у которой стоял Майкл, он подумал, что это не та дверь. Интуиция подсказала ему, что он не пришел туда, куда хотел, что следует идти дальше. Собираясь мыслями и пытаясь вспомнить многие детали первого спуска в тоннель, Майкл всё же пошел дальше, доверившись чутью. Чем глубже он уходил, тем сильнее росло в нём беспокойство. Он вот-вот окажется у цели. Сердце началось бешено стучать в груди, и затылок стал слегка покалывать, словно кто-то наблюдал за ним. Он стал ещё чаще останавливаться, стараясь сильнее прислушаться к окружающим звукам.
Через несколько продолжительных метров, Майкл оказался у второй двери. Он машинально остановился на расстоянии вытянутой руки, словно делал это уже множество раз. Странный ком застрял в горле: дверь перед ним слилась с тёмной стеной, но он ясно ощущал исходящий от ней холод. Всё больше и больше вещей намекали Майклу на то, что он наконец-то прибыл в то самое место, где когда-то играл роль заключённого. Прикоснувшись к ручке, он почувствовал, как собравшийся на лбу пот стекал по изгибам носа, как где-то глубоко внутри тела зародилось странное и неприятное чувство. Сам же Майкл никак не мог дать объяснение всему отвращению и поступающему чувству тошноты, когда он просто прикоснулся к железу. Он всё стоял напротив неё, не в силах отпустить ручку или потянуть её на себя, словно прикоснулся к чему-то настолько противоречивому и отвратительному, что моментально потерял всю возможность двигаться и размышлять; чутьё подсказывало ему, что именно сейчас следует уходить, просто взять и развернуться, и никогда больше не совершать подобных деяний, никогда не допускать подобных мыслей и ошибок, и просто жить, где угодно, как угодно.
Железная дверь отворилась.
Майкл сразу на себе начал ощущать то, что по ту сторону дверного проёма действительно ожидает уже знакомое помещение. Мрачный и пугающий холод исходил из открытого входа, манящий внутрь себя старого знакомого. Майкл всё сильнее ощущал растущую тошноту: для него помещение за дверью было настоящим коктейлем из болезненных воспоминаний, легким зудом в давно раненном ухе и неожиданной вялостью. Все ощущения словно соединились в незримые клубы, медленно парящие от стенки до стенки. Майкл уже не хотел убегать, но в голове на миг появилось видение, в котором он упал на колени, и словно маленький ребёнок закрыл лицо руками, веря, что это могло спасти его от надвигающихся кошмаров. Но пустая комната никак не могла навредить ему физически, вот только противоречивое желание всё никак не могло угомониться.
Будучи без чувств, Майкл переступил через порог, даже не заметив этих маленьких действий, словно сам находился где-то далеко и не контролировал себя.
Ступая вперёд, он ничего не соображал; перед его глазами продолжала стоять тьма, и глаза по неясной причине стали слезиться. Не видя перед собой и пары сантиметров, он всё же шел бодро, словно ощущал каждую стену вокруг себя, словно наблюдал их очертания таинственным внутренним взором, будто имел способность в эхолокации. И вот он подошел к той стене, к которой когда-то был прикован цепями. Он даже не врезался в неё, не ударился случайно ногой или телом, а просто подошел вплотную и прикоснулся к незабываемо холодному камню. Не ожидая этого, он прекрасно запомнил комнату, в которой раньше никак не мог сориентироваться, словно заучил её карту, и не мог её ни запомнить, ни забыть.
Из всех четырёх каменных и холодных стен, та, у которой он стоял, была единственной. Выбоины от старого выстрела, слои осыпавшегося песка, засохшее пятно крови… эта стена была как личный дневник; каждый след на ней представлял собой череду небольших событий, через которые проходил Майкл. Каждая трещина и вмятина восстанавливали яркие картины прошлого. Заныли старые шрамы. Ноги покосились, и Майкл упал. Оказавшись в этом месте, он ощутил, как сильно ослаб. Что-то странное происходило с ним в последнее время, он одновременно мог чувствовать противоречащие друг другу ощущения; ноги странно слабели, и казалось, что он может пройти ещё многие километры, но сердце и общие ощущения говорили о противоположном.
Вокруг было тихо, темно, злоба всё ещё витала где-то поблизости, застрявшая в бывшей темнице. Майкл посчитал, что именно здесь и сможет отдохнуть, сможет наконец-то расслабиться и придаться неутомимому потоку мыслей, желая обуздать этого монстра. Лениво он оглядел помещение, словно видел каждый угол, каждую песчинку, каждый сантиметр старой клетки. Внутри этого места – и тем более, где-то поблизости – не было псевдо-священника. Майкл забыл этого человека, поскольку научился собираться мыслями и направлять их в нужное русло, стоило только вырваться из его цепей, и, оказавшись наверху с Марией, он просто забыл почти обо всех бедах, что случались с ним.
Часами он наблюдал за тем, как Мария смотрит в окна или читает книгу. Иногда он и сам неуклюже присаживался рядом с ней и делал то же самое. Чем дольше он наблюдал за девушкой и повторял её быт, тем сильнее было заметно, что со дня на день Мария становилась какой-то беспокойной. В начале это прослеживалось в её взгляде, потом спокойное дыхание переменялось каким-то удручённым и неспокойным, вслед изменялось движение, повадки. Девушка что-то ждала, что что-то должно произойти, если не в ближайшую секунду, то точно завтра. Это продолжалось пару дней, потом неделю. Если же ближе к концу волнение Марии доходило до предела, и она бездельно смотрела в потолок думая о чём-то своём, то на новое утро она так же была спокойна, как и день назад. Это повторялось снова и снова. В отличии же от Марии, Майкл не ощущал никакого облегчения, – будучи заражённым волнением от Марии, – это жгучее чувство только сильнее и сильнее разгоралось в нём, без какой-либо возможности высвободиться из темницы. И даже частично спокойное лицо девушки никак не успокаивало взволнованного мужчину. Он всё гадал, чего же ждёт она, день ото дня, лишь продлевая это ожидание, без какой-либо задней мысли, что все её попытки и грёзы тщетны, что, прождав впустую несколько дней, ей следует просто забыться. Майкл ничего не сказал ей, только молча наблюдал, готовясь в любой момент сорваться на выручку, чтобы не случилось, чего бы она не ждала.
Заметив такое странное поведение в лице Марии, Майкл начал чаще пропадать в зале, именно там, где его не видели. Он ходил кругами от одного угла к другому, так и представляя себе, что же ждёт Мария. Он пытался припомнить все события и встречи, что объединяли их. Только вспоминая жизнь у Стрелка, он наконец-то достиг той самой мысли: ему вспомнилось, как тот говорил о том, что любые сопротивления и надежды бесполезны. Стрелок не только пытался невзначай убедить Марию и Майкла в том, что жить одним днём было самым оптимальным и спокойным решением, чтобы найти самому себе желанных собеседников и друзей, а как будто пытался намекнуть на что-то важное и неотвратимое. Быть может, пока Майкл путешествовал домой, то Стрелок успел сообщить Марии гораздо больше деталей, чем мог себе позволить при Майкле. Эти мысли только сильнее разозлили его; он очередной раз проклял Стрелка, за то, что он так грубо губил Марию; этот «подлец» просто боялся одиночества и смерти в полном забытье, и Мария казалась для него самым выгодным решением.
- Будь ты проклят, - проговорил про себя Майкл.
Не расспрашивая Марию, не пытаясь самостоятельно рассмотреть или вообразить жизнь Стрелка с совершенно другой стороны, Майкл посчитал его за самого карикатурного злодея, без какой-либо достойной мотивации и страхов. Майклу даже не хотелось говорить о нём с Марией, ибо боялся столкнуться с каким-то сторонним влиянием или привязанностью к этому человеку.
Ещё несколько дней Майкл наблюдал за тем, как Мария день за днём ожидала чего-то. Она так и не заговорила с ним. Её словно сдерживала знакомая только ей обида, но Майкл ничего не замечал, ведь она также спокойно смотрела на него; в её взгляде проскальзывала привычная доброта и ласка. В один момент, пока Мария читала Библию, Майкл подошел к ней, молча сел в метре от неё, и пристально, не стесняясь, смотрел прямо в глаза. Мария заметила это не сразу, но как только поняла, что это продолжается уже не первую минуту, то заметно смутилась. Краска ударила ей в лицо, и она отложила книгу в сторону. Они смотрели друг на друга почти час, не произнося ни слова, не делая какого-либо жеста, полностью бездвижно. Мария с каким-то любопытством смотрела на Майкла, до сих пор не зная, и даже не догадываясь, чего именно хотел добиться этот человек. Она не уставала, не теряла интерес к нему, продолжая всё вглядываться в его грустные, испуганные и печальные глаза.
- Почему ты молчишь? почему ты больше не говоришь мне ни слова? – почти шепотом спросил Майкл.
Все переживания внутри него росли, и он хотел бы избавиться от них, чтобы облегчить жизнь и себе, и самой Марии, но у него просто не было такой возможности. Самостоятельно справиться с всепоглощающими мыслями он просто не мог, и, даже когда он пришел к ней за помощью, та тоже оказалась бессильной.
- Скажи хоть слово, и я воспряну духом. Одно лишь слово, и я излечусь. Уже так долго я тебя не слышал, и, даже начал верить в то, что я просто схожу с ума, что весь мир вокруг меня рушится, что вот-вот… и я окажусь в непроглядной пучине, где нет ничего. Мне страшно и одиноко, и мне не под силу с этим бороться… я чувствую, как будто маленькая часть меня исчезает… какая-то последняя часть… самая важная часть. – Майкл сидел напротив Марии, не в сила уже сдерживать слёзы. Раскрывая девушке своё сердце, ему удалось посмотреть на себя со стороны, увидеть всю ситуацию под другим углом, и он видел поистине жалкого человека. Этот вид и нагнал на него печаль; он скорбел по этому жалкому существу. – Быть может, я всё это заслужил. Быть может, так и надо.
Пытался ли Майкл таким витиеватым способом достучаться до неё и надавить на жалость, чтобы наконец-то получить то, о чём он уже так долго думал и тосковал, или же его сердце было настолько измученно, что в порывах максимализма было готово уязвить свои слабости, в надеждах самоуничижения. Он уже и не знал, что думать, на что надеяться, и делал просто то, что мог, на что был способен.
Мария всё же что-то почувствовала, когда душа Майкла открылась, и ей явились все переживания, вся боль. Она было открыла рот, чтобы что-то сказать, что-то поведать, но смущённо остановилась и просто промолчала. Майкл это заметил и был сильно опечален. Мария бросилась к другу с распростёртыми объятиями, успокаивая Майкла как могла. Мария прижималась к его груди, но он всё же продолжал ощущать растущую горечь. Они просидели достаточно долго на коленях, Мария даже смогла уснуть, всё ещё обнимая Майкла. Вскоре и ему стало легче; ощущая свою важность он успокоился, но недостаточно, чтобы смотреть на мир более яркими красками. Он осторожно провёл пальцами по волосам Марии, задумываясь о чём-то, гадая, чего же хочет эта девушка, чего она жаждет и требует. Осторожно переложив её на пол, мужчина тихо вышел из комнаты.
С болью в голове он рассматривал спуск в подземный тоннель, всё доходя до какой-то мысли, но постоянно теряя её; это умозаключение всё время витало где-то рядом, и всегда ускользало сквозь пальцы, стоило только попытаться зацепиться за неё. Он не мог полноценно представить то, что от него требуется, кем он является для Марии, стоит ли вообще ему находится рядом с ней…
Его то притягивали к себе, и нуждались в его компании, защите, решимости и отчаянности, то отбрасывают в сторону, словно старую и надоевшую игрушку. И Мария, и многие другие словно специально крутились вокруг Майкла, то предоставляя тому самостоятельность и одиночество, то повисая на его плечах, прося о помощи и компании. Он в отчаянии обратился к ней… Майкл уже несколько дней страдал и никак не мог получить нужную ему помощь, и вот, когда он оказался на краю той самой пропасти, то был готов упасть. Желал упасть! И не помощь он получил от Марии, не вожделенное спасение, что было способно окрылить его. Нет. Мария лишь поигралась с ним, дала маленькую надежду на то, что она рядом, что она имеет то, что нужно Майклу, но так ничем не наградила.
Спускаясь вниз по лестнице, Майкл думал, что всё же было лучше, если бы Мария просто бросила его, оскорбила. Если бы она окончательно уничтожила его тогда, когда у неё была такая возможность, когда у неё под рукой было всё необходимое: слова, жесты, даже простой взгляд… но она оставила его на том самом краю бездны. Не толкнула, не оттащила. «Лучше бы я упал».
Майкл очередной раз оказался в непроглядном лабиринте, по спине уже не бежала неприятная дрожь, что прослеживалась при первом посещении. Сейчас всё было спокойно, слишком спокойно. Он даже подумал, что не так должен себя ощущать человек, вернувшийся в одно из самых худших мест, где он мог когда-либо побывать. Здесь было темно и сыро, пробираться вперёд приходилось вслепую скользя вдоль стен, и единственное, что чувствовал Майкл, так это лёгкий дискомфорт из-за неудобной обстановки. Продвигаясь всё дальше и дальше, ему начало казаться, что он идёт уже несколько часов. Осторожной поступью он издавал монотонный шорох, что был единственным звуком в этом огромном тоннеле. Вначале он звучал непривычно и зловеще… даже зная полностью источник возникновения этого шума, Майкл никак не мог перестать наблюдать в нём какую-то враждебность.
Все чувства постепенно притуплялись, оставив только слуховое восприятие, которое и так было напряжено прислушиванием к сплошному раздражительному эху. Несколько раз Майкл останавливался на месте, так как ему казалось, что он слышал поодаль от себя другой шум. Он стоял неподвижно у стен, и позже продвигался дальше, продолжая делать эти ненужные, но осторожные остановки каждые несколько минут. Хоть он и чувствовал себя чересчур одиноким, и никакое присутствие поблизости не заметил, всё же атмосфера вокруг была неприятная и угрожающая, словно вот-вот кто-то мог выйти из темноты, точно появившись, как из засады. Без зрения все остальные чувства обострились, Майклу даже казалось, что он свободно слышит, как над его головой и несколькими метрами земли шумит ветер, гоняя взад-вперёд пыльные бури и листву. Даже кожа стала чувствительней, где-то издали в лицо дул прохладный ветер, неся с собой тот же тлетворный запах наступившей весны и грядущей зимы.
Через какое-то время, Майкл всё же наткнулся на что-то знакомое. Из стены, вдоль которой продвигался Майкл торчала маленькая деталь, которую он задел. Это была ручка двери, ведущая в одно из многочисленных помещений. Майкл сумрачно припоминал, что ещё до темницы видел какое-то количество складов и прочих комнат, и даже не смог сориентироваться, находился ли он сейчас в пределах десятка метров от спуска или же прошел на многие и многие метры вглубь. Воспоминания таких незаметных деталей болезненно всплывали в голове, затрагивая при этом мучительные ощущения от пыток и страданий.
Собравшись потянуть за ручку двери, у которой стоял Майкл, он подумал, что это не та дверь. Интуиция подсказала ему, что он не пришел туда, куда хотел, что следует идти дальше. Собираясь мыслями и пытаясь вспомнить многие детали первого спуска в тоннель, Майкл всё же пошел дальше, доверившись чутью. Чем глубже он уходил, тем сильнее росло в нём беспокойство. Он вот-вот окажется у цели. Сердце началось бешено стучать в груди, и затылок стал слегка покалывать, словно кто-то наблюдал за ним. Он стал ещё чаще останавливаться, стараясь сильнее прислушаться к окружающим звукам.
Через несколько продолжительных метров, Майкл оказался у второй двери. Он машинально остановился на расстоянии вытянутой руки, словно делал это уже множество раз. Странный ком застрял в горле: дверь перед ним слилась с тёмной стеной, но он ясно ощущал исходящий от ней холод. Всё больше и больше вещей намекали Майклу на то, что он наконец-то прибыл в то самое место, где когда-то играл роль заключённого. Прикоснувшись к ручке, он почувствовал, как собравшийся на лбу пот стекал по изгибам носа, как где-то глубоко внутри тела зародилось странное и неприятное чувство. Сам же Майкл никак не мог дать объяснение всему отвращению и поступающему чувству тошноты, когда он просто прикоснулся к железу. Он всё стоял напротив неё, не в силах отпустить ручку или потянуть её на себя, словно прикоснулся к чему-то настолько противоречивому и отвратительному, что моментально потерял всю возможность двигаться и размышлять; чутьё подсказывало ему, что именно сейчас следует уходить, просто взять и развернуться, и никогда больше не совершать подобных деяний, никогда не допускать подобных мыслей и ошибок, и просто жить, где угодно, как угодно.
Железная дверь отворилась.
Майкл сразу на себе начал ощущать то, что по ту сторону дверного проёма действительно ожидает уже знакомое помещение. Мрачный и пугающий холод исходил из открытого входа, манящий внутрь себя старого знакомого. Майкл всё сильнее ощущал растущую тошноту: для него помещение за дверью было настоящим коктейлем из болезненных воспоминаний, легким зудом в давно раненном ухе и неожиданной вялостью. Все ощущения словно соединились в незримые клубы, медленно парящие от стенки до стенки. Майкл уже не хотел убегать, но в голове на миг появилось видение, в котором он упал на колени, и словно маленький ребёнок закрыл лицо руками, веря, что это могло спасти его от надвигающихся кошмаров. Но пустая комната никак не могла навредить ему физически, вот только противоречивое желание всё никак не могло угомониться.
Будучи без чувств, Майкл переступил через порог, даже не заметив этих маленьких действий, словно сам находился где-то далеко и не контролировал себя.
Ступая вперёд, он ничего не соображал; перед его глазами продолжала стоять тьма, и глаза по неясной причине стали слезиться. Не видя перед собой и пары сантиметров, он всё же шел бодро, словно ощущал каждую стену вокруг себя, словно наблюдал их очертания таинственным внутренним взором, будто имел способность в эхолокации. И вот он подошел к той стене, к которой когда-то был прикован цепями. Он даже не врезался в неё, не ударился случайно ногой или телом, а просто подошел вплотную и прикоснулся к незабываемо холодному камню. Не ожидая этого, он прекрасно запомнил комнату, в которой раньше никак не мог сориентироваться, словно заучил её карту, и не мог её ни запомнить, ни забыть.
Из всех четырёх каменных и холодных стен, та, у которой он стоял, была единственной. Выбоины от старого выстрела, слои осыпавшегося песка, засохшее пятно крови… эта стена была как личный дневник; каждый след на ней представлял собой череду небольших событий, через которые проходил Майкл. Каждая трещина и вмятина восстанавливали яркие картины прошлого. Заныли старые шрамы. Ноги покосились, и Майкл упал. Оказавшись в этом месте, он ощутил, как сильно ослаб. Что-то странное происходило с ним в последнее время, он одновременно мог чувствовать противоречащие друг другу ощущения; ноги странно слабели, и казалось, что он может пройти ещё многие километры, но сердце и общие ощущения говорили о противоположном.
Вокруг было тихо, темно, злоба всё ещё витала где-то поблизости, застрявшая в бывшей темнице. Майкл посчитал, что именно здесь и сможет отдохнуть, сможет наконец-то расслабиться и придаться неутомимому потоку мыслей, желая обуздать этого монстра. Лениво он оглядел помещение, словно видел каждый угол, каждую песчинку, каждый сантиметр старой клетки. Внутри этого места – и тем более, где-то поблизости – не было псевдо-священника. Майкл забыл этого человека, поскольку научился собираться мыслями и направлять их в нужное русло, стоило только вырваться из его цепей, и, оказавшись наверху с Марией, он просто забыл почти обо всех бедах, что случались с ним.
