Смотрю на его губы и мне все труднее дышать. В голове снова проплывают сладкие сцены из сна – я совершенно обнаженная в его объятиях и он жарко целует меня в полураскрытые губы, он гладит мое лицо, его рука тянется к моей груди и нежно касается ее. Другая рука скользит по ноге все выше и выше, по внутренней стороне бедер, заставляя их раздвинуться, как можно шире.... Перед глазами меркнет, туманится тусклый свет, ноги отказывают, и я почти валюсь на Сергея, приникнув к нему мокрым от пота телом. Меня нет. Есть только его голос:
- Cейчас успокойся, все.
Я чувствую, как он обнимает меня, осторожно прижимает к себе.
- Тихо.
Сразу становится уютно и хорошо, и я затихаю, устроившись на его груди.
- Успокойся… Тебе наверно совсем плохо, да?
Я не могу говорить, буквально млея, от ощущения его тепла, силы, нежной заботы. Он вдруг отстраняется и переспрашивает:
- Да?
У меня нет сил и желания открыть глаза. Если это сделать, сказка кончится. Там, в другом мире, я ему чужая, там я почти мужчина и у меня мужские воспоминания. Не хочу туда и шепчу:
- Нет, мне хорошо.
- Но я же вижу, что нет!
Глупый Сережка, он совершенно не понимает женщин. Я снова представляю, как лежу голая, прямо на нем и целую, а потом мы переворачиваемся, и уже он целует меня до изнеможения. Мои губы непроизвольно открываются, и я тянусь навстречу Сергею. Не в фантазиях, наяву. И он тоже тянется в ответ... О, господи, что я делаю! Опомнившись, отворачиваюсь:
- Черт… Ты, наверно, прав.
Пусть думает, что мне поплохело от жары. Пытаюсь снова обмахиваться рукой и как-то оправдаться:
- У меня… Первый раз в замкнутом пространстве и я…
- Ну, ну.
- Черт!
Бурчу что-то под нос, не вдумываясь в слова. Неожиданно свет в кабинке вновь загорается в полную силу. Пригожин радостно сообщает:
- М-м-м… Вижу сейчас поедем, кто-то о нас уже вспомнил.
И кричит вверх:
- Люди мы здесь!
Снова смотрю на его губы. Теперь, при ярком свете, они уже не кажутся такими опасными, как несколько минут назад. Сергей опять начинает дуть мне в лицо, он гладит мне волосы:
- Сейчас, сейчас… Сейчас поедем. Сейчас все будет хорошо.
Слежу за каждой черточкой его лица и ужасно хочу, чтобы Пригожин снова прижал меня к себе.
6-2
Ромаша
При свете мы уже не можем стоять так близко, как раньше. Пригожин, понурив голову, стоит уткнувшись в лифтовую дверь. С приоткрытым от духоты ртом, наблюдаю за ним, потом поднимаю голову и смотрю вверх на слепящую лампу. Встряхнув нас, лифт начинает движение. Сергей словно очнувшись, поднимает голову и осматривается. Я хоть еще и напряжен, но уже не так сильно - прихожу в себя, успокаиваюсь, меня уже не колотит и не бросает то в жар, то в холодный пот. И еще мне ужасно дискомфортно - и от того, что со мной творилось несколько минут назад, и от того что мешает сейчас - мокрая блузка, влажное белье. Двери раскрываются на первом этаже, дневной свет врывается к нам в кабину. Вот и конец романтическому приключению - неподалеку, за стеклянной перегородкой стоит Федотова, явно нас поджидает. Выхожу из лифта первый - растрепанный, мокрый, лохматый, с расстегнутыми пуговицами на блузке. За спиной слышится пригожинское:
- О-о-о…
Он тоже выходит вслед за мной, вспотевший и без свитера. Набираю в легкие прохладный воздух и шумно выдыхаю:
- Фу-у-ух.
Сергей обгоняет меня, идет, тряся и раскручивая свитер. Потом обтирает им свое лицо.
- Свобода…. Фу-у-ух
Ксюша стучит костяшками пальцев в перегородку, привлекая внимание Пригожина. Обходим вокруг и останавливаемся возле Федотовой, растерянно взирающей на нас. Отвернувшись, застегиваю пуговицы на блузке и пытаюсь, восстанавливаясь, дышать поглубже и поритмичней.
Ксения настороженно интересуется:
- С вами... Все в порядке?
Видок у нас действительно сомнительный - у Сереги на спине большое мокрое пятно от пота, Машка расхристанная, влажная, липкая и волосы висят паклей. Но пусть все двусмысленности остаются в темном лифте, здесь, на свету трактовка может быть только одна. И я ее озвучиваю:
- Не то слово. Как будто в сауну сходили!
Сергей, обтирая свитером шею, поддерживает:
- Это точно.
Потом вопросительно смотрит на Ксюшу:
- Ты, сейчас, по лестнице неслась?
Прислушиваясь к ним, закидываю голову назад и ловлю ртом воздух.
- Я неслась. До вас больше никому нет дела!
- Спасибо тебе.
- Пожалуйста.
Уже на нашем этаже Сергей меня вновь нагоняет. Подниматься на четвертый этаж пехом, да после лифтовой бани, да когда все зудит и липнет, да на каблуках - удовольствие ниже среднего. Да и внешне не украшает - в руке смятый пиджак, блузка расстегнута, дыхание сбито, пот с бороды капает, приходится утирать его рукавом.
- Маш, Маш, подожди.
Он хватает меня за локоть. Оглядываюсь:
- Что?
Мы останавливаемся перед директорской приемной.
- У тебя есть несколько секунд?
Я бы предпочел принять душ и переодеться. Лучше всего взять сумку из кабинета и рвануть домой.
- Я… Я очень тороплюсь.
- Я понимаю. Но мы же еще ничего не решили.
Отчаянно мотаю головой - мне надо домой. Под душ. Можно под холодный.
- Я не знаю, спроси у Ксюши!
Суетливо поправляю потную прядку волос, упавшую на лоб.
- Причем тут Ксения? Ты же у нас проект-директор.
Теряю нить разговора и отчаянно что-то бормочу:
- Ксения у нас заместитель начальника отдела и ей, между прочим, за это деньги платят!
Отворачиваюсь от Сергея. Что он спросил? Не помню. Судорожно приглаживаю волосы, стараясь успокоиться, потом снова бросаю взгляд на Пригожина. Он странно на меня смотрит:
- Маш, подожди, с тобой все в порядке?
Не могу отвести глаза... Мы снова там, в лифте, мы снова на алых шелковых простынях.... я плыву, ощущая ласки его рук, ощущая тяжесть мужского тела и упругость напряженных мышц... Сто-о-о-п! Высвобождаю свой локоть из его цепких пальцев:
- Слушай, Сергей, ты извини.
Кошу глаза в сторону, не решаясь снова на него посмотреть.
- Просто я вспомнила... Э-э-э… Когда мы в лифте застряли, я даже вообще ничего не поела. Можно я хотя бы кофе выпью?
Поворачиваюсь к Пригожину спиной, так мне гораздо легче с ним общаться. Снова поправляю и приглаживаю волосы, отбрасываю их назад с мокрого лба. Слышу растерянное:
- Конечно, извини.
Пригожин обходит меня и, не оглядываясь, идет к себе, закинув свитер за плечо. Провожаю его взглядом. Неужели можно быть таким слепым? Или ему мои вздохи неинтересны?
Так продолжаться больше не может — зайдя к себе в кабинет, достаю из сумки мобильник и вызваниваю Светика. Наконец в трубке слышится знакомое:
- Алло.
Оглядываюсь на холл за стеклом, туда, за жалюзи, и перехожу к окну, к своему креслу.
- Свет, можешь сейчас говорить?
– Судя по интонации, ты звонишь мне, чтобы снова напрячь меня, да?
Не обращаю внимания на недовольный гундешь и со вздохом вываливаю все, как есть:
- Свет со мной какая-то хрень творится.
– Какая, еще, хрень?
Даже не знаю, как описать эти дурацкие видения и свое полуобморочное состояние при приближении Сергея. Гормоны гормонами, но это уже попахивает дуркой.
- Я когда вижу Пригожина… Я, в общем… Этот дурацкий сон еще…
– Слушай, повторяю еще раз – это называется любовь, понимаешь? Лю-Бовь!
Блин! Я ей про Фому, а она мне про Ерему.
- Свет, чего ты мне рассказываешь, а?
Эротические сны еще как-то можно объяснить случайностью, на то они и сны. В снах чего только не бывает. Но эротические фантазии среди бела дня?! О мужике? И опять же, почему это проявилось именно сегодня?
- Свет, я тебе объясняю…
- Все, давай!
- Алло! Алло!
В трубке звучат гудки, и я захлопываю крышку мобильника.
- Тьфу ты, блин.
Ни хрена Дорохина сама не знает, или говорить не хочет. По крайней мере, ее объяснение ответа на мои вопросы не дает. Вчера не было, сегодня появилось, а чего, тогда, ждать завтра? Как убрать из мозгов весь этот гормональный токсикоз? Когда был мужиком, достаточно было «перепихнуться» и вся любовь... Со снами и фантазиями. И снова чист как стеклышко. Вот и Серега наверняка тоже спит без снов и фантазии его не мучают. Если что зазудело - вскочил на понравившуюся телку и доставил пакет по назначению. Но что мне-то делать?! Я и Пригожин? Бывший мужик с другим мужиком? С несчастным видом оглядываю кабинет и поднимаю глаза к потолку:
- Триндец, мне только «любви» не хватало!
Приехать домой, постоять пять минут под душем, сменить белье и одежду, съесть пару бутербродов с чаем – много времени не требуется. Ну, еще, причесаться и подправить макияж. Потом вернуться в офис. Неожиданный звонок на мобильник опрокидывает рабочие планы. Прикладываю трубку к уху:
- Алло.
- Машенька, это Ольга Ивановна.
Мама? От неожиданности ошарашено молчу. Кажется Машка что-то такое писала в своих записках… Да, точно, она ездила к моей маме на разведку и видимо оставила свой телефон.
- Д-да… Да, да!
На том конце, голос избыточно жизнерадостен:
- Как дела?
- Нормально, работаю.
- Ага. А ты не забыла, обо мне? Есть новости о Роме?
- Ну, пока ничего нового.
- А ты не могла бы ко мне приехать?
- У тебя… Ой, извините, у вас, что-то случилось?
- Ты не могла бы мне помочь съездить в больницу? Одной мне, как-то, боязно.
В больницу? Точно что-то случилось.
- Конечно, в чем проблема, сходим.
- Ага. Тогда, знаешь что? Давай тогда встретимся в два часа? Подъезжай ко мне домой.
Очень хочется увидеть маму, и я, не раздумывая, соглашаюсь:
- Никаких проблем!
Еду на такси, поэтому в переулок захожу не от метро, а с противоположной стороны, от Пречистенской набережной. Уверенно вышагиваю, лавируя между встречными прохожими, сосредоточенно размышляя, что же такое случилось с мамой. Простенькое арбузно-полосатое платье, болтающиеся длинные бусы, из разнокалиберных шариков мутного оттенка, строгий валик волос на затылке и минимум макияжа заставляют чувствовать себя неуютно, даже без учета предстоящей встречи с «Роминой мамой». Неожиданный громкий возглас заставляет оглянуться:
- Маша!
Зависаю, размышляя, как вести себя правильно, но мать смотрит на меня так тепло и радостно, что даже забываю, кто я сейчас перед ней. Вытянув вперед руки, Ольга Ивановна идет ко мне:
- Машенька.
Стоять как чурка с глазками невмоготу, и я кидаюсь ей навстречу, приникая к родной теплой груди. Закрыв глаза, стараюсь ни о чем не думать. И еще чувствую, еще немного и разревусь как девчонка.
Через сорок минут мы уже сидим у доктора и ждем вердикта по последнему обследованию. Оказывается, у нее было подозрение на рак, а она мне ничего не говорила! Берегла сыночка -придурка. Положив ногу на ногу и сцепив пальцы на коленях, жутко волнуюсь. Доктор вертит в руках карту обследования с фотографией УЗИ и вдруг недоверчиво заявляет:
- Странно.
Вдруг пугаюсь – неужели все так плохо? Мой взгляд мечется от врача, к матери:
- Что, странно?
- Понимаете, это УЗИ было сделано два месяца назад, а вот это сегодня.
Он берет со стола новый снимок.
- Н-ну... Ну, да, а в чем дело?
Снова с опаской бросаю взгляд на мать.
- Дело в том, что, судя по картинке…
Он замолкает, и наша тревога достигает предела.
- Я бы скорее предположил обратное.
То есть? Мамуля дрогнувшим голосом уточняет:
- Что это значит?
Доктор качает головой:
- Даже не знаю.
Мы то, тем более! Сглатываю комок в горле – уж сказал бы проще, хорошо это или плохо. Доктор приподнимает первый снимок:
- Здесь вот явно вижу: гипоэхогенная область.
И тут же поднимает второй. У меня вдруг ноет шея, и я прикладывает к ней ладонь. Ничего я не вижу и не понимаю. Рука нервно скользит вдоль ожерелья, перебирая бляшки. И что дальше?
- А здесь ее нет. Структура более однородная. В общем, я ничего злокачественного, здесь не вижу.
То есть… Все хорошо? Мать растерянно протестует:
- Подождите, но в прошлый раз, я четко видела плюсик на неопластическом процессе.
Слушаю всю эту медицинскую тарабарщину и не могу понять радоваться надо или огорчаться? Врач перебивает, качая головой:
- А сейчас его нету. Прямо мистика.
Снова прикладываю ладонь к шее. Так что все это значит-то? С надеждой гляжу на врача:
- То есть это была ошибка, да?
- Вряд ли. В нашей лаборатории вероятность ошибки сведена к минимуму.
Вперившись глазами во врача, ждем окончательный вердикт, но доктор пока не готов и продолжает мудрствовать:
- К тому же на снимке я вижу, что произошли структурные изменения. Я не хочу сказать, что сталкиваюсь с этим в первый раз, но это действительно явление крайне редкое. Скажите...
- Да.
- Вы принимали в течение двух месяцев какие-нибудь таблетки?
Это он про колеса что ли? Или про другие болезни? Чуть нахмурившись, кошусь на мать. Та уверенно кивает:
- Все что прописывали.
Очень информативно. Врач задумывается - наверно сомневается в такой эффективности своих лекарств и лишь угукает. Приняв жизнерадостный вид, он широко улыбается:
- Ну, в таком случае я вас хочу поздравить. Эта опухоль доброкачественная.
Мы снова переглядываемся и мама радостно - жалобно вскрикивает:
- Маш!
От сердца отлегает и я, хоть и напряженно, но улыбаюсь. Доктор, добавляет:
- И к тому же, в принципе, не должна причинять вам никакого беспокойства.
Мать, хлюпая носом, утирает его платком:
- Машенька. Ты что-нибудь понимаешь?!
Кажется, да. Все, хорошо! Все живы - здоровы и это сейчас главное. Вся светясь, и вытирая нос, искренне бормочу, забыв, обо всем:
- Мамочка! С ума сойти, я так за тебя рад… Рада. Ты себе представить не можешь!
- А я то, как рада.
Восторженно гляжу на врача:
- Так, доктор, а что нам теперь делать то?
Тот смеется, плотнее усаживаясь в кресло.
- Как что делать? Радоваться! Рожайте вашей матери внуков.
Взяв маму за локоть, кошусь на нее с улыбкой. Весть слишком ошеломительная и счастливая, чтобы обращать внимание на неудобные пожелания. К тому же вполне человеческие и естественные. Так что лишь примирительно поджимаю губу на выразительный взгляд матери – с внуками разберемся потом, после того, как найдем мое тело.
- Ну и, наверно, благодарите бога.
Мать, со слезами в голосе, бормочет:
- Ой, я все время бога благодарю, все время молюсь за себя, за Ромочку… О-ой!.
И прижимает бумажный платочек к губам. В голосе доктора вновь звучит забота:
- Единственное, что…
- Да?
- Вам надо следить за этим узелком.
Мы с мамой дружно киваем, переглядываясь - конечно, я буду ей напоминать.
- Раз в полгода делать УЗИ, если нужно биопсию. Можно конечно его чикнуть.
- Cейчас успокойся, все.
Я чувствую, как он обнимает меня, осторожно прижимает к себе.
- Тихо.
Сразу становится уютно и хорошо, и я затихаю, устроившись на его груди.
- Успокойся… Тебе наверно совсем плохо, да?
Я не могу говорить, буквально млея, от ощущения его тепла, силы, нежной заботы. Он вдруг отстраняется и переспрашивает:
- Да?
У меня нет сил и желания открыть глаза. Если это сделать, сказка кончится. Там, в другом мире, я ему чужая, там я почти мужчина и у меня мужские воспоминания. Не хочу туда и шепчу:
- Нет, мне хорошо.
- Но я же вижу, что нет!
Глупый Сережка, он совершенно не понимает женщин. Я снова представляю, как лежу голая, прямо на нем и целую, а потом мы переворачиваемся, и уже он целует меня до изнеможения. Мои губы непроизвольно открываются, и я тянусь навстречу Сергею. Не в фантазиях, наяву. И он тоже тянется в ответ... О, господи, что я делаю! Опомнившись, отворачиваюсь:
- Черт… Ты, наверно, прав.
Пусть думает, что мне поплохело от жары. Пытаюсь снова обмахиваться рукой и как-то оправдаться:
- У меня… Первый раз в замкнутом пространстве и я…
- Ну, ну.
- Черт!
Бурчу что-то под нос, не вдумываясь в слова. Неожиданно свет в кабинке вновь загорается в полную силу. Пригожин радостно сообщает:
- М-м-м… Вижу сейчас поедем, кто-то о нас уже вспомнил.
И кричит вверх:
- Люди мы здесь!
Снова смотрю на его губы. Теперь, при ярком свете, они уже не кажутся такими опасными, как несколько минут назад. Сергей опять начинает дуть мне в лицо, он гладит мне волосы:
- Сейчас, сейчас… Сейчас поедем. Сейчас все будет хорошо.
Слежу за каждой черточкой его лица и ужасно хочу, чтобы Пригожин снова прижал меня к себе.
6-2
Ромаша
При свете мы уже не можем стоять так близко, как раньше. Пригожин, понурив голову, стоит уткнувшись в лифтовую дверь. С приоткрытым от духоты ртом, наблюдаю за ним, потом поднимаю голову и смотрю вверх на слепящую лампу. Встряхнув нас, лифт начинает движение. Сергей словно очнувшись, поднимает голову и осматривается. Я хоть еще и напряжен, но уже не так сильно - прихожу в себя, успокаиваюсь, меня уже не колотит и не бросает то в жар, то в холодный пот. И еще мне ужасно дискомфортно - и от того, что со мной творилось несколько минут назад, и от того что мешает сейчас - мокрая блузка, влажное белье. Двери раскрываются на первом этаже, дневной свет врывается к нам в кабину. Вот и конец романтическому приключению - неподалеку, за стеклянной перегородкой стоит Федотова, явно нас поджидает. Выхожу из лифта первый - растрепанный, мокрый, лохматый, с расстегнутыми пуговицами на блузке. За спиной слышится пригожинское:
- О-о-о…
Он тоже выходит вслед за мной, вспотевший и без свитера. Набираю в легкие прохладный воздух и шумно выдыхаю:
- Фу-у-ух.
Сергей обгоняет меня, идет, тряся и раскручивая свитер. Потом обтирает им свое лицо.
- Свобода…. Фу-у-ух
Ксюша стучит костяшками пальцев в перегородку, привлекая внимание Пригожина. Обходим вокруг и останавливаемся возле Федотовой, растерянно взирающей на нас. Отвернувшись, застегиваю пуговицы на блузке и пытаюсь, восстанавливаясь, дышать поглубже и поритмичней.
Ксения настороженно интересуется:
- С вами... Все в порядке?
Видок у нас действительно сомнительный - у Сереги на спине большое мокрое пятно от пота, Машка расхристанная, влажная, липкая и волосы висят паклей. Но пусть все двусмысленности остаются в темном лифте, здесь, на свету трактовка может быть только одна. И я ее озвучиваю:
- Не то слово. Как будто в сауну сходили!
Сергей, обтирая свитером шею, поддерживает:
- Это точно.
Потом вопросительно смотрит на Ксюшу:
- Ты, сейчас, по лестнице неслась?
Прислушиваясь к ним, закидываю голову назад и ловлю ртом воздух.
- Я неслась. До вас больше никому нет дела!
- Спасибо тебе.
- Пожалуйста.
***
Уже на нашем этаже Сергей меня вновь нагоняет. Подниматься на четвертый этаж пехом, да после лифтовой бани, да когда все зудит и липнет, да на каблуках - удовольствие ниже среднего. Да и внешне не украшает - в руке смятый пиджак, блузка расстегнута, дыхание сбито, пот с бороды капает, приходится утирать его рукавом.
- Маш, Маш, подожди.
Он хватает меня за локоть. Оглядываюсь:
- Что?
Мы останавливаемся перед директорской приемной.
- У тебя есть несколько секунд?
Я бы предпочел принять душ и переодеться. Лучше всего взять сумку из кабинета и рвануть домой.
- Я… Я очень тороплюсь.
- Я понимаю. Но мы же еще ничего не решили.
Отчаянно мотаю головой - мне надо домой. Под душ. Можно под холодный.
- Я не знаю, спроси у Ксюши!
Суетливо поправляю потную прядку волос, упавшую на лоб.
- Причем тут Ксения? Ты же у нас проект-директор.
Теряю нить разговора и отчаянно что-то бормочу:
- Ксения у нас заместитель начальника отдела и ей, между прочим, за это деньги платят!
Отворачиваюсь от Сергея. Что он спросил? Не помню. Судорожно приглаживаю волосы, стараясь успокоиться, потом снова бросаю взгляд на Пригожина. Он странно на меня смотрит:
- Маш, подожди, с тобой все в порядке?
Не могу отвести глаза... Мы снова там, в лифте, мы снова на алых шелковых простынях.... я плыву, ощущая ласки его рук, ощущая тяжесть мужского тела и упругость напряженных мышц... Сто-о-о-п! Высвобождаю свой локоть из его цепких пальцев:
- Слушай, Сергей, ты извини.
Кошу глаза в сторону, не решаясь снова на него посмотреть.
- Просто я вспомнила... Э-э-э… Когда мы в лифте застряли, я даже вообще ничего не поела. Можно я хотя бы кофе выпью?
Поворачиваюсь к Пригожину спиной, так мне гораздо легче с ним общаться. Снова поправляю и приглаживаю волосы, отбрасываю их назад с мокрого лба. Слышу растерянное:
- Конечно, извини.
Пригожин обходит меня и, не оглядываясь, идет к себе, закинув свитер за плечо. Провожаю его взглядом. Неужели можно быть таким слепым? Или ему мои вздохи неинтересны?
***
Так продолжаться больше не может — зайдя к себе в кабинет, достаю из сумки мобильник и вызваниваю Светика. Наконец в трубке слышится знакомое:
- Алло.
Оглядываюсь на холл за стеклом, туда, за жалюзи, и перехожу к окну, к своему креслу.
- Свет, можешь сейчас говорить?
– Судя по интонации, ты звонишь мне, чтобы снова напрячь меня, да?
Не обращаю внимания на недовольный гундешь и со вздохом вываливаю все, как есть:
- Свет со мной какая-то хрень творится.
– Какая, еще, хрень?
Даже не знаю, как описать эти дурацкие видения и свое полуобморочное состояние при приближении Сергея. Гормоны гормонами, но это уже попахивает дуркой.
- Я когда вижу Пригожина… Я, в общем… Этот дурацкий сон еще…
– Слушай, повторяю еще раз – это называется любовь, понимаешь? Лю-Бовь!
Блин! Я ей про Фому, а она мне про Ерему.
- Свет, чего ты мне рассказываешь, а?
Эротические сны еще как-то можно объяснить случайностью, на то они и сны. В снах чего только не бывает. Но эротические фантазии среди бела дня?! О мужике? И опять же, почему это проявилось именно сегодня?
- Свет, я тебе объясняю…
- Все, давай!
- Алло! Алло!
В трубке звучат гудки, и я захлопываю крышку мобильника.
- Тьфу ты, блин.
Ни хрена Дорохина сама не знает, или говорить не хочет. По крайней мере, ее объяснение ответа на мои вопросы не дает. Вчера не было, сегодня появилось, а чего, тогда, ждать завтра? Как убрать из мозгов весь этот гормональный токсикоз? Когда был мужиком, достаточно было «перепихнуться» и вся любовь... Со снами и фантазиями. И снова чист как стеклышко. Вот и Серега наверняка тоже спит без снов и фантазии его не мучают. Если что зазудело - вскочил на понравившуюся телку и доставил пакет по назначению. Но что мне-то делать?! Я и Пригожин? Бывший мужик с другим мужиком? С несчастным видом оглядываю кабинет и поднимаю глаза к потолку:
- Триндец, мне только «любви» не хватало!
***
Приехать домой, постоять пять минут под душем, сменить белье и одежду, съесть пару бутербродов с чаем – много времени не требуется. Ну, еще, причесаться и подправить макияж. Потом вернуться в офис. Неожиданный звонок на мобильник опрокидывает рабочие планы. Прикладываю трубку к уху:
- Алло.
- Машенька, это Ольга Ивановна.
Мама? От неожиданности ошарашено молчу. Кажется Машка что-то такое писала в своих записках… Да, точно, она ездила к моей маме на разведку и видимо оставила свой телефон.
- Д-да… Да, да!
На том конце, голос избыточно жизнерадостен:
- Как дела?
- Нормально, работаю.
- Ага. А ты не забыла, обо мне? Есть новости о Роме?
- Ну, пока ничего нового.
- А ты не могла бы ко мне приехать?
- У тебя… Ой, извините, у вас, что-то случилось?
- Ты не могла бы мне помочь съездить в больницу? Одной мне, как-то, боязно.
В больницу? Точно что-то случилось.
- Конечно, в чем проблема, сходим.
- Ага. Тогда, знаешь что? Давай тогда встретимся в два часа? Подъезжай ко мне домой.
Очень хочется увидеть маму, и я, не раздумывая, соглашаюсь:
- Никаких проблем!
***
Еду на такси, поэтому в переулок захожу не от метро, а с противоположной стороны, от Пречистенской набережной. Уверенно вышагиваю, лавируя между встречными прохожими, сосредоточенно размышляя, что же такое случилось с мамой. Простенькое арбузно-полосатое платье, болтающиеся длинные бусы, из разнокалиберных шариков мутного оттенка, строгий валик волос на затылке и минимум макияжа заставляют чувствовать себя неуютно, даже без учета предстоящей встречи с «Роминой мамой». Неожиданный громкий возглас заставляет оглянуться:
- Маша!
Зависаю, размышляя, как вести себя правильно, но мать смотрит на меня так тепло и радостно, что даже забываю, кто я сейчас перед ней. Вытянув вперед руки, Ольга Ивановна идет ко мне:
- Машенька.
Стоять как чурка с глазками невмоготу, и я кидаюсь ей навстречу, приникая к родной теплой груди. Закрыв глаза, стараюсь ни о чем не думать. И еще чувствую, еще немного и разревусь как девчонка.
***
Через сорок минут мы уже сидим у доктора и ждем вердикта по последнему обследованию. Оказывается, у нее было подозрение на рак, а она мне ничего не говорила! Берегла сыночка -придурка. Положив ногу на ногу и сцепив пальцы на коленях, жутко волнуюсь. Доктор вертит в руках карту обследования с фотографией УЗИ и вдруг недоверчиво заявляет:
- Странно.
Вдруг пугаюсь – неужели все так плохо? Мой взгляд мечется от врача, к матери:
- Что, странно?
- Понимаете, это УЗИ было сделано два месяца назад, а вот это сегодня.
Он берет со стола новый снимок.
- Н-ну... Ну, да, а в чем дело?
Снова с опаской бросаю взгляд на мать.
- Дело в том, что, судя по картинке…
Он замолкает, и наша тревога достигает предела.
- Я бы скорее предположил обратное.
То есть? Мамуля дрогнувшим голосом уточняет:
- Что это значит?
Доктор качает головой:
- Даже не знаю.
Мы то, тем более! Сглатываю комок в горле – уж сказал бы проще, хорошо это или плохо. Доктор приподнимает первый снимок:
- Здесь вот явно вижу: гипоэхогенная область.
И тут же поднимает второй. У меня вдруг ноет шея, и я прикладывает к ней ладонь. Ничего я не вижу и не понимаю. Рука нервно скользит вдоль ожерелья, перебирая бляшки. И что дальше?
- А здесь ее нет. Структура более однородная. В общем, я ничего злокачественного, здесь не вижу.
То есть… Все хорошо? Мать растерянно протестует:
- Подождите, но в прошлый раз, я четко видела плюсик на неопластическом процессе.
Слушаю всю эту медицинскую тарабарщину и не могу понять радоваться надо или огорчаться? Врач перебивает, качая головой:
- А сейчас его нету. Прямо мистика.
Снова прикладываю ладонь к шее. Так что все это значит-то? С надеждой гляжу на врача:
- То есть это была ошибка, да?
- Вряд ли. В нашей лаборатории вероятность ошибки сведена к минимуму.
Вперившись глазами во врача, ждем окончательный вердикт, но доктор пока не готов и продолжает мудрствовать:
- К тому же на снимке я вижу, что произошли структурные изменения. Я не хочу сказать, что сталкиваюсь с этим в первый раз, но это действительно явление крайне редкое. Скажите...
- Да.
- Вы принимали в течение двух месяцев какие-нибудь таблетки?
Это он про колеса что ли? Или про другие болезни? Чуть нахмурившись, кошусь на мать. Та уверенно кивает:
- Все что прописывали.
Очень информативно. Врач задумывается - наверно сомневается в такой эффективности своих лекарств и лишь угукает. Приняв жизнерадостный вид, он широко улыбается:
- Ну, в таком случае я вас хочу поздравить. Эта опухоль доброкачественная.
Мы снова переглядываемся и мама радостно - жалобно вскрикивает:
- Маш!
От сердца отлегает и я, хоть и напряженно, но улыбаюсь. Доктор, добавляет:
- И к тому же, в принципе, не должна причинять вам никакого беспокойства.
Мать, хлюпая носом, утирает его платком:
- Машенька. Ты что-нибудь понимаешь?!
Кажется, да. Все, хорошо! Все живы - здоровы и это сейчас главное. Вся светясь, и вытирая нос, искренне бормочу, забыв, обо всем:
- Мамочка! С ума сойти, я так за тебя рад… Рада. Ты себе представить не можешь!
- А я то, как рада.
Восторженно гляжу на врача:
- Так, доктор, а что нам теперь делать то?
Тот смеется, плотнее усаживаясь в кресло.
- Как что делать? Радоваться! Рожайте вашей матери внуков.
Взяв маму за локоть, кошусь на нее с улыбкой. Весть слишком ошеломительная и счастливая, чтобы обращать внимание на неудобные пожелания. К тому же вполне человеческие и естественные. Так что лишь примирительно поджимаю губу на выразительный взгляд матери – с внуками разберемся потом, после того, как найдем мое тело.
- Ну и, наверно, благодарите бога.
Мать, со слезами в голосе, бормочет:
- Ой, я все время бога благодарю, все время молюсь за себя, за Ромочку… О-ой!.
И прижимает бумажный платочек к губам. В голосе доктора вновь звучит забота:
- Единственное, что…
- Да?
- Вам надо следить за этим узелком.
Мы с мамой дружно киваем, переглядываясь - конечно, я буду ей напоминать.
- Раз в полгода делать УЗИ, если нужно биопсию. Можно конечно его чикнуть.
