Прикуп online
Если жизнь загоняет в западню из которой нет выхода, а мир равнодушно взирает на твои потуги выбраться - что остается? Взять его за глотку и поставить на колени!
Фрагмент 1. Расклад
«Моя жизнь как черно-белый телевизор «Радуга», однажды видела такой и весьма озадачилась - почему это ископаемое еще работает?
Моя жизнь как черно-белый телевизор. Понимайте как хотите, а лучше не заморачивайтесь. К чему вам чужая жизнь?
Моя жизнь – полный отстой!».
-Розанова! Что ты там под партой творишь? Руки на стол!
-Тамарванна…
-Встать!
Ей немного за тридцать, у нее пережженные осветлителем волосы, взбитые пеной, и она носит чулки со швом сзади. Когда она говорит подобным образом: таким голосом и с такими интонациями - ей хочется безоговорочно подчиниться. Интересно, не завалялась ли ненароком в ее черном лакированном ридикюле миниатюрная плеточка?
-Розанова!
Не успеваю убрать смартфон в рюкзак, нервно дергаюсь, вслепую откладываю, вскакиваю.
-О чем мы говорили? – продолжает приседать на уши грозным голосом педагогиня.
-Стихотворные размеры, - вклинивается приятный баритон от соседней парты.
-Верно, Смолкин, садись. Мы желаем послушать что нам поведает Розанова.
Но Смолкин как всегда не торопится, Смолкин косится на смартфон под партой на пустом стуле рядом со мной. И на его лице расцветает шкодливая улыбка.
Он одновременно хватает телефон, тянет на себя злополучный стул, прижимается бедром и говорит:
-А можно я составлю компанию? Буду вдохновлять, поработаю Музом?
Теперь его улыбка щедро растягивает рот, так, что обнажаются даже зубки. Белые, крепкие, с островатыми клыками. Ровные, словно отксеренные.
-Нет! – тяну руку, чтобы отобрать сотовый и не успеваю.
-На место, Смолкин! На свое, не к Розановой! Сел! А ты, девушка, спустись к нам с небес на землю и поведай - какие стихотворные размеры знаешь?
-Хорей, ямб, дактиль, амфибрахий, анапест, - прямо по конспекту, скашивая один глаз, отвечаю.
-Примеры?
-Мчатся тучи, вьются тучи, на хорей они летят.
-Записываем в тетрадь. Смолкин, опять? Что тебе?
Весь класс подбирается в ожидании и предвкушении, и его негласный лидер не разочаровывает:
-Помогите народу разобраться, Тамара Ивановна, какой это стихотворный размер?
Он встает в позу, вытягивает с моим мобильным руку и, растягивая ударные гласные, начинает подвывать:
-Девочка Ната сидит на трубе,
Мечтает о смерти, скорбит о судьбе.
И вдруг, труба взрывается
Газпром — мечты сбываются!
Народ буквально ржет. Девять парней и восемь девчонок – кони и кобылки в стойле класса.
-Верни! - мне уже не до его откровенно-насмешливого взгляда.
-Отдам, если… - Смолкин трагически сводит брови на переносице и открывает рот, чтобы сказать очередную гадость.
-Тихо! – вскрик педагогини не останавливает всеобщее веселье, наоборот - с места летят вариации на тему моего имени под флагом «Газпрома» и, рассерженная донельзя, я бью Смолкина по руке, выхватывая телефон.
-Вон с урока! – Тамара Ивановна отрывается свою туго обтянутую синей тканью задницу от стула. - Оба! - Трясет начесом. - Молчать! – Вскидывает руку в сторону выхода. Застывает в позе памятника.
Потом резко успокаивается, паркует бампера и выводит две двойки в журнале.
-За что? – патетично восклицает Смолкин.
-За плагиат. Этот стишок, помнится, ходил по интернету в незапамятные времена, лет так… хм... когда я еще училась. Придумаешь что-то оригинальное - оценку исправлю.
-А я? – отрываю глаза от журнала.
-За компанию. Или за наглость. Или за использование мобильного на уроке. Сама выбирай.
-Простите, - получается не очень искренне: если кого и надо наказывать за наглость, то явно не меня!
-Идите и подумайте о своем поведении. Артем, подружку свою забери.
«Я ему не подружка!», - хочу возорать, но не успеваю.
А потом и вовсе обмираю, забыв обо всем, когда Смолкин цепляет мой рюкзак, закидывает его себе на плечо, распахивает передо мной дверь и начинает манерно раскланиваться.
-Твое заветное желание сбылось. Нам никто не помешает предаться грехопадению, - громко, на весь класс, шепчет.
Невольно вспыхиваю и спешу выскочить вон.
Вслед, кажется, свистят.
-Олигофрен! Псих! Урод! – кричу, едва оказываюсь за дверью. И мне абсолютно безразлично в этот момент – услышит ли кто.
-Это разные диагнозы, определись, - Смолкин ломает губы в усмешке и начинает наступать, запирая у стены.
-Ненавижу! – выплевываю едва ли не в губы и спотыкаюсь о блуждающий мутный взгляд.
Его глаза чуть прищурены, зрачки огромные, а ресницы подрагивают словно в нетерпении. Он так близко, что я вижу даже поросль черных волосков в носу и сбритые зародыши под ним.
-Моя жизнь – полный отстой, - цитирует, обдавая теплым дыханием с запахом дешевой карамельки, - зачем ты такое пишешь?
-Ты не поймешь!
И это чистая правда, недостижимая твоему бабуинскому восприятию мира, Смолкин, даже если я переведу ее на доступный тебе язык. Хоть соблазн крикнуть в глаза велик.
Вы меня достали! Мне очень и очень плохо, и я не вижу выхода из сложившейся ситуации. И я ищу любую зацепку, чтобы оказаться на плаву. Я просто хочу выжить.
Но я не делаю этого, и хорошо, что не делаю. Потому что следующие слова Смолкина рубят едва проклюнувшиеся ростки иллюзий на корню.
-Отстой! - смакует он. - Розанова, не знал, что ты публикуешься на «Дайри», это же такой же отстой, как и ты сама.
-Чего привязался? – устало прикрыв веки, вопрошаю, даже не надеясь на нормальный ответ.
-Так лучше. Не открывай глазки. С ними ты похожа на лягушку.
-Не надоело еще? – делаю ровно наоборот. - Сколько можно ковыряться в песочнице и ломать чужие куличики? Своих дел нет?
-Нет, Наташка, жалкая букашка. Я все смотрю на твою песочницу и жду, когда ты уже превратишься в принцессу, - Смолкин притирается ближе, хотя – куда еще? Нависает над ухом, издает мокрые, чавкающие звуки. - Хочешь, помогу с трансформацией?
-Как?
Ожидаемый вопрос, видимо, и он довольно скалится всем своим акулье-челюстным набором.
-Поцелуем.
Не то чтобы предложение Смолкина для меня оказалось неожиданным… оно было из разряда очевидное-невероятное и не сказать, что совсем уж неприятное. И мой невольно открытый в изумлении рот стал тому подтверждением. Что тут же подметил Смолкин и не переменул откомментировать:
-Ха-ха-ха! Повелась! Неужели ты всерьез решила, что я буду целовать такую страхолюдину, как ты? Наташка, какая же ты кака… какая же ты няшка!
Зубки прищелкиваются. Рюкзак падает к моим ногам. И счастливый Смолкин, похохатывая, уходит.
«Ненавижу!», - ногти впиваются в ладонь, но я не ощущаю сейчас телесной боли. Чувство омерзения перехватывает горло. К Смолкину, к овечьему стаду за дверью. И к себе.
Восемь месяцев постоянных придирок, злых шуточек и розыгрышей, восемь месяцев ада. Невозможно терпеть!..
Фрагмент 2. Старшие карты
-Немного осталось, терпи, - только и сказал глава семейства Розановых на слезы дочери, - через пару месяцев ты забудешь своих одноклассников, как страшный сон. Осталось всего ничего. А когда поступишь в Университет, то будешь общаться с нормальными, адекватными людьми, а не со всяким сбродом, случайно собранным по месту жительства.
«Если доживу», - добавила про себя Наталка...
А началось все год назад.
И ничего не предвещало беды.
-Я пригласил вас, дамы, с тем, чтобы сообщить наиприятнейшее известие, - глава семейства Розановых обвел домочадцев взглядом и остановился на Наталке.
-К нам едет ревизор? – девушка поддержала шутку отца.
Нина Осиповна слегка поморщилась – банальностей она не любила.
-Папа, - с ударением на последнем слоге воскликнула Наталка, - не томи!
-Мы переезжаем, - ничего не объясняя, объяснил глава семейства.
«Куда?» и «Зачем?» прозвучали одновременно.
Аркадий Васильевич улыбнулся щедро, всем разом:
-Удодовы эмигрируют, в Баден-Баден, Арсену предложили хорошее место, поэтому дом свой они будут продавать и гораздо ниже рыночной цены.
-За городом?
-Да. Три спальни на втором этаже, две больших комнаты на первом, пристроенный гараж, двенадцать соток земли. Лес. Озеро. Что скажете?
Розанов вновь окинул взглядом семейство. Его супруга, Нина Осиповна задумчиво играла с выбившимся из прически локоном. В свои сорок она выглядела лет на десять моложе. Как старшая сестренка дочери.
«Мои красавицы», - невольно восхитился Розанов.
-И сколько они просят?
Голова семейства озвучил цифру.
-Мы больше не миллионеры! Будем сажать еду, двенадцать соток, это много или мало? Мама, тебе придется отказаться от ногтей! Маникюр – медикам, педикюр… - девушка хмыкнула, упустив рифму и не закончив фразу.
-Натали! Где ты понабралась этих гадостей? – осадила дочь Нина Осиповна.
-Эстетикам! - сходу исправилась Наталка. - Жаль, теперь не до прекрасного будет...
-Денег хватит, еще и на мелочи останется, – утешил присутствующих глава семьи, - Мебель Удодовы оставляют, едут налегке. Ремонт не потребуется, дом новый, если только сантехнику поменять. У Сергеевича руки растут из…
-Аркадий! – теперь досталось от Нины Осиповны и супругу.
-Не из того места, - невозмутимо закончил Розанов. - В выходные съездим, посмотрим.
-Тогда и решим! – подвела черту Нина Осиповна.
Своя комната, дом, участок, озеро – Наталка радовались всему. Даже новой школе на волне этой эйфории. А вот последнее было напрасно: класс не принял ее. Без причины, просто так…
-У нас в школе тоже было разделение, - пустилась в воспоминания Нина Осиповна, одаривая дочь снисходительной улыбкой.
Наталка мысленно закатила глаза. Родителей она любила, но не их побасенки-воспоминания пополам с моралью. Увы, мысленных жестов матушка не считывала, а посему – продолжила ударяться в прошлое.
- На основных и припиз… - тут Нина Осиповна прикусила язычок, сминая улыбочку, и спешно поправилась, - и прочих. Нет, внешне это никак не выражалось, класс был образцово-показательным, с математическим уклоном и все такое.
Слезы враз пересохли. Осознавать себя припиз… - Наталка невольно проговорила про себя это пакостное словечко - было просто невыносимо. Немыслимо!
-Спасибо, подбодрили, - настроение неуловимо изменилось. Жалеть себя перехотелось и вообще…
Со всем этим надо было что-то делать. Сколько можно спускать на тормозах и страдать в подушку?
-Поставить себя! И их! На место! – откликнулась матушка.
-Мне интересно, а к какому отряду пресмыкающихся ты относилась? – высмаркивая остаточную сырость в носу, полюбопытствовала Наталка.
-К основным, естественно. А ты - моя дочь! Справишься.
-Все, что не убивает, делает сильнее? Ма, а ты когда-нибудь интересовалась, что стало с теми, над кем вы издевались? Как это отразилось на их психике? А вдруг они до сих пор ненавидят школу и все с ней связанное? В том числе и тебя?
-Хм… я и имен их теперь не припомню, так сходу, думаю, что и они.... вернее - не думаю, что они зациклились на этом. Да и не издевались мы, так... шутили и прикалывались иногда; такой пустяк - по мне - так даже обижаться не стоит.
-Погрызть капусту для козлика – пустяк, но не для капусты. Загрызть козлика для волка тоже - ничего особенного. Как там? Ты виноват лишь в том, что хочется покушать? А заодно и возвыситься за чей-то счет!
Тут Нина Осиповна озадаченно примолкла, и разговор в свои руки взял старший Розанов.
-Из этой ситуации я вижу несколько выходов. Первый: ты возвращаешься обратно в свою школу. Три часа туда, три обратно, итого – шесть часов на дорогу… многовато. Я могу довозить тебя утром, но вечером придется добираться самостоятельно.
-Мне некогда будет готовиться к урокам.
-В метро?
-Папа, когда ты в последний раз ездил общественным транспортом?
-Все студенты так делают! – возмутился Аркадий Васильевич. – Помнится, в мое время…
-Да-да, трава зеленее и солнце ярче, - быстро согласилась Наталка, не желая выслушивать устные мемуары второго родителя. - Второй выход?
-Следующий вариант: переходишь на домашнее обучение.
-И этим признаюсь, что они добились своего?
-Не все ли равно, что о тебе думают?
-Нет, нельзя убегать, поджав хвост. Хочешь, я поговорю с вашей классной, директором? С родителями, наконец? – очнулась и включилась в разговор Нина Осиповна.
-Бесполезно. Директор пойдет в отказ, классную волнует только одно - чтобы мы хоть как-то написали ЕГЭ. У Смолкина отец сидит, а мать лишили родительских прав. Бабка, с которой он живет, та вряд ли является для него большим авторитетом. А остальные… они просто прихлебатели. Толпа. Статисты. Массовка. Падальщики, набрасывающиеся только стаей.
-Смолкин… этот мальчик - организатор травли?
-Буллинг, мама, это так нынче называется. А мальчик - половозрелая особь под метр девяносто. И он не дурак, чтобы открыто действовать - здесь подколка, там смешок. Ладно, спасибо за поддержку, я справлюсь.
-То есть - в школу с топором не пойдешь? – улыбнулся глава семейства.
-Если только сразу с автоматом, - подхватила шутку Наталка, мысленно примеривая на себя соблазнительную роль Раскольникова и с досадой констатируя, что морально чуточку не дозрела.
-Приятного аппетита! – воззвала к семейству Нина Осиповна, закругляя разговор. Правило: «Глух и нем» за столом соблюдалось неукоснительно.
Пришлось подавить остатки жалости к себе и сымитировать интерес к отбивной и зеленому горошку с брокколи.
Пока трезвон мобильного не вырвал из имитации пищевого транса.
-Натали! – выразительно приподняв густо нарисованные брови, высказала свое неудовольствие Нина Осиповна.
-Извини, ма. Это срочно. Я отвечу?
Не дожидаясь разрешения, она аккуратно сложила столовые приборы, обозначив конец трапезы, и вышла.
Фрагмент 3. Младшие козыри
-Карина! Как ты вовремя! Еще минуту и меня бы стошнило.
-Опять напилась? Почему без меня? Голосок, вроде, трезвый.
-Если бы...
Первый и единственный мой опыт пития горячительного оставил неизгладимые впечатления в памяти моей подружки, отсюда и не смешная шутка.
-Я по делу, но готова побыть и жилеткой. Что случилось? Твоя последняя запись в дневнике меня несколько насторожила.
-Я страшная? – говорю в лоб.
Недоуменное молчание на том конце сменяется смешком.
-За те два месяца, что мы с тобой не виделись, умудрилась зарасти прыщами? Растолстеть? Набила татухи на лице? Или обзавелась пирсингом в волосатых подмышках? Отвечай уже, моя фантазия истощилась.
-Ничего такого. Один урод в школе сказал...
-Опять? – подруга перебила не церемонясь. – Другой или все тот же? Да он просто бесится от неразделенной любви, это как в садике - за косичку дернуть и в кусты, а ты ведешься и все близко к сердцу воспринимаешь.
-Я прекрасно все понимаю. Но он перешел все границы, невозможно передать, как вся эта ситуевина достала! Мне хочется прибить его, выколоть бесстыжие глаза, по одному, вырвать язык, узлом завязать и засунуть… продолжать или сама додумаешь куда?
-Хм… тогда я вовремя. А давай я нашим парням скажу, и они растолкуют твоему Холкину критерии красоты прежде чем пустить на органы?
-Смолкину! – я безотчетно одергиваю подругу. – А с остальными из класса что предлагаешь сделать? Общую трепанацию устроить?
Если жизнь загоняет в западню из которой нет выхода, а мир равнодушно взирает на твои потуги выбраться - что остается? Взять его за глотку и поставить на колени!
Фрагмент 1. Расклад
«Моя жизнь как черно-белый телевизор «Радуга», однажды видела такой и весьма озадачилась - почему это ископаемое еще работает?
Моя жизнь как черно-белый телевизор. Понимайте как хотите, а лучше не заморачивайтесь. К чему вам чужая жизнь?
Моя жизнь – полный отстой!».
-Розанова! Что ты там под партой творишь? Руки на стол!
-Тамарванна…
-Встать!
Ей немного за тридцать, у нее пережженные осветлителем волосы, взбитые пеной, и она носит чулки со швом сзади. Когда она говорит подобным образом: таким голосом и с такими интонациями - ей хочется безоговорочно подчиниться. Интересно, не завалялась ли ненароком в ее черном лакированном ридикюле миниатюрная плеточка?
-Розанова!
Не успеваю убрать смартфон в рюкзак, нервно дергаюсь, вслепую откладываю, вскакиваю.
-О чем мы говорили? – продолжает приседать на уши грозным голосом педагогиня.
-Стихотворные размеры, - вклинивается приятный баритон от соседней парты.
-Верно, Смолкин, садись. Мы желаем послушать что нам поведает Розанова.
Но Смолкин как всегда не торопится, Смолкин косится на смартфон под партой на пустом стуле рядом со мной. И на его лице расцветает шкодливая улыбка.
Он одновременно хватает телефон, тянет на себя злополучный стул, прижимается бедром и говорит:
-А можно я составлю компанию? Буду вдохновлять, поработаю Музом?
Теперь его улыбка щедро растягивает рот, так, что обнажаются даже зубки. Белые, крепкие, с островатыми клыками. Ровные, словно отксеренные.
-Нет! – тяну руку, чтобы отобрать сотовый и не успеваю.
-На место, Смолкин! На свое, не к Розановой! Сел! А ты, девушка, спустись к нам с небес на землю и поведай - какие стихотворные размеры знаешь?
-Хорей, ямб, дактиль, амфибрахий, анапест, - прямо по конспекту, скашивая один глаз, отвечаю.
-Примеры?
-Мчатся тучи, вьются тучи, на хорей они летят.
-Записываем в тетрадь. Смолкин, опять? Что тебе?
Весь класс подбирается в ожидании и предвкушении, и его негласный лидер не разочаровывает:
-Помогите народу разобраться, Тамара Ивановна, какой это стихотворный размер?
Он встает в позу, вытягивает с моим мобильным руку и, растягивая ударные гласные, начинает подвывать:
-Девочка Ната сидит на трубе,
Мечтает о смерти, скорбит о судьбе.
И вдруг, труба взрывается
Газпром — мечты сбываются!
Народ буквально ржет. Девять парней и восемь девчонок – кони и кобылки в стойле класса.
-Верни! - мне уже не до его откровенно-насмешливого взгляда.
-Отдам, если… - Смолкин трагически сводит брови на переносице и открывает рот, чтобы сказать очередную гадость.
-Тихо! – вскрик педагогини не останавливает всеобщее веселье, наоборот - с места летят вариации на тему моего имени под флагом «Газпрома» и, рассерженная донельзя, я бью Смолкина по руке, выхватывая телефон.
-Вон с урока! – Тамара Ивановна отрывается свою туго обтянутую синей тканью задницу от стула. - Оба! - Трясет начесом. - Молчать! – Вскидывает руку в сторону выхода. Застывает в позе памятника.
Потом резко успокаивается, паркует бампера и выводит две двойки в журнале.
-За что? – патетично восклицает Смолкин.
-За плагиат. Этот стишок, помнится, ходил по интернету в незапамятные времена, лет так… хм... когда я еще училась. Придумаешь что-то оригинальное - оценку исправлю.
-А я? – отрываю глаза от журнала.
-За компанию. Или за наглость. Или за использование мобильного на уроке. Сама выбирай.
-Простите, - получается не очень искренне: если кого и надо наказывать за наглость, то явно не меня!
-Идите и подумайте о своем поведении. Артем, подружку свою забери.
«Я ему не подружка!», - хочу возорать, но не успеваю.
А потом и вовсе обмираю, забыв обо всем, когда Смолкин цепляет мой рюкзак, закидывает его себе на плечо, распахивает передо мной дверь и начинает манерно раскланиваться.
-Твое заветное желание сбылось. Нам никто не помешает предаться грехопадению, - громко, на весь класс, шепчет.
Невольно вспыхиваю и спешу выскочить вон.
Вслед, кажется, свистят.
-Олигофрен! Псих! Урод! – кричу, едва оказываюсь за дверью. И мне абсолютно безразлично в этот момент – услышит ли кто.
-Это разные диагнозы, определись, - Смолкин ломает губы в усмешке и начинает наступать, запирая у стены.
-Ненавижу! – выплевываю едва ли не в губы и спотыкаюсь о блуждающий мутный взгляд.
Его глаза чуть прищурены, зрачки огромные, а ресницы подрагивают словно в нетерпении. Он так близко, что я вижу даже поросль черных волосков в носу и сбритые зародыши под ним.
-Моя жизнь – полный отстой, - цитирует, обдавая теплым дыханием с запахом дешевой карамельки, - зачем ты такое пишешь?
-Ты не поймешь!
И это чистая правда, недостижимая твоему бабуинскому восприятию мира, Смолкин, даже если я переведу ее на доступный тебе язык. Хоть соблазн крикнуть в глаза велик.
Вы меня достали! Мне очень и очень плохо, и я не вижу выхода из сложившейся ситуации. И я ищу любую зацепку, чтобы оказаться на плаву. Я просто хочу выжить.
Но я не делаю этого, и хорошо, что не делаю. Потому что следующие слова Смолкина рубят едва проклюнувшиеся ростки иллюзий на корню.
-Отстой! - смакует он. - Розанова, не знал, что ты публикуешься на «Дайри», это же такой же отстой, как и ты сама.
-Чего привязался? – устало прикрыв веки, вопрошаю, даже не надеясь на нормальный ответ.
-Так лучше. Не открывай глазки. С ними ты похожа на лягушку.
-Не надоело еще? – делаю ровно наоборот. - Сколько можно ковыряться в песочнице и ломать чужие куличики? Своих дел нет?
-Нет, Наташка, жалкая букашка. Я все смотрю на твою песочницу и жду, когда ты уже превратишься в принцессу, - Смолкин притирается ближе, хотя – куда еще? Нависает над ухом, издает мокрые, чавкающие звуки. - Хочешь, помогу с трансформацией?
-Как?
Ожидаемый вопрос, видимо, и он довольно скалится всем своим акулье-челюстным набором.
-Поцелуем.
Не то чтобы предложение Смолкина для меня оказалось неожиданным… оно было из разряда очевидное-невероятное и не сказать, что совсем уж неприятное. И мой невольно открытый в изумлении рот стал тому подтверждением. Что тут же подметил Смолкин и не переменул откомментировать:
-Ха-ха-ха! Повелась! Неужели ты всерьез решила, что я буду целовать такую страхолюдину, как ты? Наташка, какая же ты кака… какая же ты няшка!
Зубки прищелкиваются. Рюкзак падает к моим ногам. И счастливый Смолкин, похохатывая, уходит.
«Ненавижу!», - ногти впиваются в ладонь, но я не ощущаю сейчас телесной боли. Чувство омерзения перехватывает горло. К Смолкину, к овечьему стаду за дверью. И к себе.
Восемь месяцев постоянных придирок, злых шуточек и розыгрышей, восемь месяцев ада. Невозможно терпеть!..
Фрагмент 2. Старшие карты
-Немного осталось, терпи, - только и сказал глава семейства Розановых на слезы дочери, - через пару месяцев ты забудешь своих одноклассников, как страшный сон. Осталось всего ничего. А когда поступишь в Университет, то будешь общаться с нормальными, адекватными людьми, а не со всяким сбродом, случайно собранным по месту жительства.
«Если доживу», - добавила про себя Наталка...
А началось все год назад.
И ничего не предвещало беды.
-Я пригласил вас, дамы, с тем, чтобы сообщить наиприятнейшее известие, - глава семейства Розановых обвел домочадцев взглядом и остановился на Наталке.
-К нам едет ревизор? – девушка поддержала шутку отца.
Нина Осиповна слегка поморщилась – банальностей она не любила.
-Папа, - с ударением на последнем слоге воскликнула Наталка, - не томи!
-Мы переезжаем, - ничего не объясняя, объяснил глава семейства.
«Куда?» и «Зачем?» прозвучали одновременно.
Аркадий Васильевич улыбнулся щедро, всем разом:
-Удодовы эмигрируют, в Баден-Баден, Арсену предложили хорошее место, поэтому дом свой они будут продавать и гораздо ниже рыночной цены.
-За городом?
-Да. Три спальни на втором этаже, две больших комнаты на первом, пристроенный гараж, двенадцать соток земли. Лес. Озеро. Что скажете?
Розанов вновь окинул взглядом семейство. Его супруга, Нина Осиповна задумчиво играла с выбившимся из прически локоном. В свои сорок она выглядела лет на десять моложе. Как старшая сестренка дочери.
«Мои красавицы», - невольно восхитился Розанов.
-И сколько они просят?
Голова семейства озвучил цифру.
-Мы больше не миллионеры! Будем сажать еду, двенадцать соток, это много или мало? Мама, тебе придется отказаться от ногтей! Маникюр – медикам, педикюр… - девушка хмыкнула, упустив рифму и не закончив фразу.
-Натали! Где ты понабралась этих гадостей? – осадила дочь Нина Осиповна.
-Эстетикам! - сходу исправилась Наталка. - Жаль, теперь не до прекрасного будет...
-Денег хватит, еще и на мелочи останется, – утешил присутствующих глава семьи, - Мебель Удодовы оставляют, едут налегке. Ремонт не потребуется, дом новый, если только сантехнику поменять. У Сергеевича руки растут из…
-Аркадий! – теперь досталось от Нины Осиповны и супругу.
-Не из того места, - невозмутимо закончил Розанов. - В выходные съездим, посмотрим.
-Тогда и решим! – подвела черту Нина Осиповна.
Своя комната, дом, участок, озеро – Наталка радовались всему. Даже новой школе на волне этой эйфории. А вот последнее было напрасно: класс не принял ее. Без причины, просто так…
-У нас в школе тоже было разделение, - пустилась в воспоминания Нина Осиповна, одаривая дочь снисходительной улыбкой.
Наталка мысленно закатила глаза. Родителей она любила, но не их побасенки-воспоминания пополам с моралью. Увы, мысленных жестов матушка не считывала, а посему – продолжила ударяться в прошлое.
- На основных и припиз… - тут Нина Осиповна прикусила язычок, сминая улыбочку, и спешно поправилась, - и прочих. Нет, внешне это никак не выражалось, класс был образцово-показательным, с математическим уклоном и все такое.
Слезы враз пересохли. Осознавать себя припиз… - Наталка невольно проговорила про себя это пакостное словечко - было просто невыносимо. Немыслимо!
-Спасибо, подбодрили, - настроение неуловимо изменилось. Жалеть себя перехотелось и вообще…
Со всем этим надо было что-то делать. Сколько можно спускать на тормозах и страдать в подушку?
-Поставить себя! И их! На место! – откликнулась матушка.
-Мне интересно, а к какому отряду пресмыкающихся ты относилась? – высмаркивая остаточную сырость в носу, полюбопытствовала Наталка.
-К основным, естественно. А ты - моя дочь! Справишься.
-Все, что не убивает, делает сильнее? Ма, а ты когда-нибудь интересовалась, что стало с теми, над кем вы издевались? Как это отразилось на их психике? А вдруг они до сих пор ненавидят школу и все с ней связанное? В том числе и тебя?
-Хм… я и имен их теперь не припомню, так сходу, думаю, что и они.... вернее - не думаю, что они зациклились на этом. Да и не издевались мы, так... шутили и прикалывались иногда; такой пустяк - по мне - так даже обижаться не стоит.
-Погрызть капусту для козлика – пустяк, но не для капусты. Загрызть козлика для волка тоже - ничего особенного. Как там? Ты виноват лишь в том, что хочется покушать? А заодно и возвыситься за чей-то счет!
Тут Нина Осиповна озадаченно примолкла, и разговор в свои руки взял старший Розанов.
-Из этой ситуации я вижу несколько выходов. Первый: ты возвращаешься обратно в свою школу. Три часа туда, три обратно, итого – шесть часов на дорогу… многовато. Я могу довозить тебя утром, но вечером придется добираться самостоятельно.
-Мне некогда будет готовиться к урокам.
-В метро?
-Папа, когда ты в последний раз ездил общественным транспортом?
-Все студенты так делают! – возмутился Аркадий Васильевич. – Помнится, в мое время…
-Да-да, трава зеленее и солнце ярче, - быстро согласилась Наталка, не желая выслушивать устные мемуары второго родителя. - Второй выход?
-Следующий вариант: переходишь на домашнее обучение.
-И этим признаюсь, что они добились своего?
-Не все ли равно, что о тебе думают?
-Нет, нельзя убегать, поджав хвост. Хочешь, я поговорю с вашей классной, директором? С родителями, наконец? – очнулась и включилась в разговор Нина Осиповна.
-Бесполезно. Директор пойдет в отказ, классную волнует только одно - чтобы мы хоть как-то написали ЕГЭ. У Смолкина отец сидит, а мать лишили родительских прав. Бабка, с которой он живет, та вряд ли является для него большим авторитетом. А остальные… они просто прихлебатели. Толпа. Статисты. Массовка. Падальщики, набрасывающиеся только стаей.
-Смолкин… этот мальчик - организатор травли?
-Буллинг, мама, это так нынче называется. А мальчик - половозрелая особь под метр девяносто. И он не дурак, чтобы открыто действовать - здесь подколка, там смешок. Ладно, спасибо за поддержку, я справлюсь.
-То есть - в школу с топором не пойдешь? – улыбнулся глава семейства.
-Если только сразу с автоматом, - подхватила шутку Наталка, мысленно примеривая на себя соблазнительную роль Раскольникова и с досадой констатируя, что морально чуточку не дозрела.
-Приятного аппетита! – воззвала к семейству Нина Осиповна, закругляя разговор. Правило: «Глух и нем» за столом соблюдалось неукоснительно.
Пришлось подавить остатки жалости к себе и сымитировать интерес к отбивной и зеленому горошку с брокколи.
Пока трезвон мобильного не вырвал из имитации пищевого транса.
-Натали! – выразительно приподняв густо нарисованные брови, высказала свое неудовольствие Нина Осиповна.
-Извини, ма. Это срочно. Я отвечу?
Не дожидаясь разрешения, она аккуратно сложила столовые приборы, обозначив конец трапезы, и вышла.
Фрагмент 3. Младшие козыри
-Карина! Как ты вовремя! Еще минуту и меня бы стошнило.
-Опять напилась? Почему без меня? Голосок, вроде, трезвый.
-Если бы...
Первый и единственный мой опыт пития горячительного оставил неизгладимые впечатления в памяти моей подружки, отсюда и не смешная шутка.
-Я по делу, но готова побыть и жилеткой. Что случилось? Твоя последняя запись в дневнике меня несколько насторожила.
-Я страшная? – говорю в лоб.
Недоуменное молчание на том конце сменяется смешком.
-За те два месяца, что мы с тобой не виделись, умудрилась зарасти прыщами? Растолстеть? Набила татухи на лице? Или обзавелась пирсингом в волосатых подмышках? Отвечай уже, моя фантазия истощилась.
-Ничего такого. Один урод в школе сказал...
-Опять? – подруга перебила не церемонясь. – Другой или все тот же? Да он просто бесится от неразделенной любви, это как в садике - за косичку дернуть и в кусты, а ты ведешься и все близко к сердцу воспринимаешь.
-Я прекрасно все понимаю. Но он перешел все границы, невозможно передать, как вся эта ситуевина достала! Мне хочется прибить его, выколоть бесстыжие глаза, по одному, вырвать язык, узлом завязать и засунуть… продолжать или сама додумаешь куда?
-Хм… тогда я вовремя. А давай я нашим парням скажу, и они растолкуют твоему Холкину критерии красоты прежде чем пустить на органы?
-Смолкину! – я безотчетно одергиваю подругу. – А с остальными из класса что предлагаешь сделать? Общую трепанацию устроить?
