Говорят, что некоторые из них погибли здесь, и их души до сих пор бродят по коридорам, не находя покоя... Больше всего они мечтают обрести новое тело, и не каждый вошедший сюда сможет вернуться обратно.
- А я смогу? - спросила Ольви, дрожа то ли от холода, то ли от страха.
- Не каждый, кто спускается в подземелья впервые, знает секрет... Нужно обратиться к духу-гурвицу, их хозяину, с просьбой о защите. Сейчас мы идём к нему - в сердце лабиринта, в Расписную комнату...
Расписная комната заставила Ольви замереть от удивления - краски были яркими даже в слабом свете лампы, и она долго разглядывала изображения диковинных существ на стенах, потолке и полу - это были полуживотные-полулюди. Темнокожие люди с головами птиц, медведей, волков и диких кошек - глаза у всех были раскосые - вверху; а внизу джи с рыбьими хвостами вместо ног. Она никогда не видела такого раньше и не представляла, что человеческая фантазия способна создать подобное.
- Один из них и есть дух-гурвиц, - глухо проговорил Лис за ее спиной. - Но кто именно - не известно никому. А сейчас мы должны принести ему подношение...
С этими словами он подошел к маленькой нише в боковой стене и положил туда монетку. Потом приблизился к Ольви, вытащил откуда-то ножницы и отрезал прядь ее волос - золотистых волос алвойки. Ольви вложила их в нишу, и в этот миг лампа погасла.
Ольви вскрикнула, подпрыгнула - и тут ее схватили, и она забилась в чьих-то сильных руках, и поняла, что это Лис, только когда он шепнул ей:
- Не бойся... Это значит, что дух-гурвиц принял подношение.
Тогда она вцепилась в Лиса, вжалась в него как можно крепче, пытаясь укрыться в его теплых объятиях от холодной тьмы подземелья. Он сжал ее в ответ и выдохнул в самое ухо:
- С тех пор как я увидел тебя, с самой первой ночи, я потерял покой...
А потом его дыхание обожгло щеку, и ее бросило в дрожь, и прошило огненной иглой, когда горячие губы коснулись ее губ. Лис не был нежен - он был настойчив, почти груб, его пальцы впивались в плечи, а поцелуи были такими, как будто он пытался выпить ее дыхание - и это было одновременно пугающе и приятно.
Все было совсем как в романах... и даже лучше.
С той ночи Синица и Лис появлялись на всех посиделках вместе, как раньше Змей и Белка. Они были неразлучны, открыто держались за руки, танцевали, даже целовались на виду у всех, чего Змей с Белкой никогда себе не позволяли, - и Ольви, бывало, ловила на себе хмурые взгляды. "Завидуют," - коротко объяснил ей Лис, ставший как будто выше ростом и отвечавший на шепот за спиной самодовольной улыбкой.
Он, как всегда, был нарасхват у студентов всех рас, и Ольви часто прислушивалась к их разговорам из любопытства. Так она узнала много интересного. Например, то, что только у алвоев обучение длилось долгие десять лет. Мисаны учились девять, кираны семь, а гибены только пять. Строгая изоляция у киранов продолжалась всего три года, у гибенов ее не было вовсе, хоть их и не пускали в город до четырнадцати. Ольви бешено завидовала им. Была бы она гибенкой - и не пришлось бы ей тогда прокрадываться к брату...
- И тогда тебя не нашел бы Змей, и ты не встретила бы меня, - добавлял Лис.
Ольви немного скучала по Белке и Змею - раньше она не задумываясь могла обратиться к ним за советом, и теперь без них было как-то неуютно. С другой стороны, они уже научили её всему, что знали сами, и без их насмешливых замечаний Ольви ощущала себя гораздо свободнее. Они никогда бы не одобрили те места, в которых Синица теперь частенько бывала с Лисом.
В некоторых из них было шумно и весело, лились рекой темное вино и золотистый ликер. Здесь обитали юные поэты и художники, мисаны с алвоями - и никто не судил никого по знатности рода и чистоте происхождения, только по степени мастерства. Ольви разглядывала диковинные полотна, непохожие ни на что из того, что они изучали в пансионе - в одних угадывались силуэты из Расписной комнаты, в других были смешаны все стили с древности до современности, а чтобы вникнуть в третьи, требовалось выкурить по крайней мере две сигареты с дурман-травой.
Здесь стоял вечный запах красок и растворителя, раздавались тосты и песни, а каждый третий вечер разыгрывали пьесу, которую сочинял один из завсегдатаев, высокий молчаливый юноша без улыбки, с волосами светлыми настолько, что они казались белыми. Ольви пьеса не нравилась - там герои вынуждены были всю жизнь страдать за злодеяния своего прадеда: он когда-то обидел ведьму, и та прокляла весь его род. Только потеряв то, что каждому было дороже всего - любовь, ребенка, талант, состояние - они могли освободиться от проклятия и начать жизнь заново. На вкус Ольви, это было ужасно печально и несправедливо, и она всегда дергала Лиса за рукав, чтобы встать и уйти.
Да и в те ночи, когда не было пьесы, не стоило долго засиживаться - молодые люди, очень милые и остроумные в начале вечера, пьянели, соображали все хуже, повторяли одно и то же заплетающимся языком, кто-то засыпал прямо за столом, громко сопя.
А еще были мрачные кабаки на окраинах, в подвалах или полуподвалах, с закопченными стенами и тяжелыми дубовыми дверями. Попасть внутрь было не так-то просто: нужно было знать чье-то имя или тайное слово, или чтобы угрюмый киран-охранник знал вас в лицо. Лис-Пройдоха был известен и тут, и Ольви это уже не удивляло. Вслед за ним она ныряла в полумрак, пропахший крепким табачным дымом, садилась рядом с ним за стол у дальней стены, где играли в фишки и кости.
Она снимала капюшон и встряхивала головой, чтобы волосы рассыпались по плечам золотистой волной. Это неизменно притягивало взгляды - к ним садились за стол и вступали в игру. Игроки - темнокожие кираны с соломенной шевелюрой и грубыми лицами - заговаривали с ней, и Ольви, подавляя дрожь и стараясь не обращать внимания на предательский холодок в груди, улыбалась и принимала предложенные в шутку самокрутки. От крепкого табака кружилась голова, боль сжимала виски, но она докуривала самокрутку до конца под восхищенный свист и одобрительные хлопки по столу.
Здесь пили огненную воду и крепко выражались, здесь играли на деньги - об этом способе Змей в свое время умолчал. Лис тоже иногда играл, но, выиграв немного, быстро выходил из игры. Ольви поддерживала его радостными вскриками и хлопала в ладоши: такова была ее роль. Другие игроки не были в обиде - Лис почти всегда приводил с собой студентов-новичков, и многие потом просили привести их снова и снова.
Много где еще Ольви побывала с Лисом, но раз в семь-восемь дней он отправлял ее обратно в пансион очень рано, а сам исчезал неизвестно куда. На все расспросы отвечал отрывисто и резко: "Это место не для девиц высшей расы". Ольви вспыхивала от негодования: можно подумать, игровые кабаки были таким местом! Нет, терпеть это дальше было просто невозможно. Она твердо решила выяснить, где он пропадает.
- За мной, только осторожно, - шепнул юный киран, прозванный Мышонком за юркость и маленький рост. - Здесь всякие могут бродить... может быть опасно.
Все оказалось легче, чем ожидала Ольви. Мышонок согласился провести ее за Лисом почти сразу, стоило отдать ему три ленты, вышитые золотые нитями. Как она раньше не додумалась?
Они давно миновали освещенные улицы и нырнули в лабиринт извилистых переулков - здесь фонарей почти не было, а из тех, которые были, половина была разбита. Замирали и прижимались к стене или забору, если впереди мелькала чья-то тень.
А потом Ольви услышала приглушенную музыку - такую играли в тавернах попроще. После поворота они увидели, откуда она доносилась: двухэтажный дом с закрытыми ставнями, из-под которых пробивался свет.
Охранник-киран, увидев их, насупился и скрестил руки на груди. Мышонок шепнул ему что-то, тот хмыкнул, но взял от него записку и передал кому-то внутрь в маленькое окошко. Ждать пришлось недолго, вскоре окошко отворилось, охранник выслушал ответ, что-то недовольно проворчал и отпер дверь. Мышонок схватил Ольви за руку и потянул внутрь.
Внутри было шумно от музыки и разговоров - иногда их прорезали женские визги и смех; пахло так, как обычно пахнет в тавернах, но к этому запаху подмешивался тонкий запах дурмана. Сначала Ольви решила, что это обычный кабак для низших рас. Здесь играли музыканты - что-то шумное и залихватское; официанты - гибены и кираны - с подносами сновали между столиками. Но за каждым столиком вместе с мужчинами была женщина или девушка, одна или несколько: в основном молодые и стройные гибенки, но киранки тоже попадались. Почти все были пьяны, а одеты так бесстыдно, что Ольви бросило в жар. В пристанище поэтов и художников девушки тоже одевались экстравагантно, но там это было изящно, иронично, изысканно, а здесь... Ольви невольно обхватила себя за плечи: хорошо, что она в плаще с капюшоном и маске...
Она уже поняла, где очутилась. Кто-то когда-то упомянул публичный дом при Белке и Змее. Белка тогда зашипела, как сердитая кошка, а Змей промолчал и сделался очень задумчивым. Неужели он тоже здесь бывал? Ольви окинула глазами зал - да, здесь были белокурые и светлокожие представители высшей расы.
К ней уже повернулось несколько голов, и она неловко застыла посреди зала, не зная, что делать.
- Синичка, - вдруг шепнули ей. Она рывком обернулась на знакомый голос - перед ней стоял Лис, бледный в своей черной маске с рыжей лисицей на виске, с непередаваемым выражением лица. Ольви тут же вцепилась ему в плечи, спрятала голову у него на груди и замерла, ожидая бури. Сейчас он вытащит ее отсюда, как шкодливого котенка, а потом отчитает, а потом...
Лис взял ее за подбородок, заставил взглянуть на него, улыбнулся правым уголком рта - так, как улыбался только он - а потом наклонился и поцеловал прямо в губы.
Окружающие тут же потеряли к ним интерес, а Ольви задала вопрос, который сам прыгнул на язык:
- А что ты здесь делаешь?
- Мой отец - хозяин публичного дома, - просто ответил Лис. - А я... привожу клиентов. Вон сидят наши знакомые - я был с ними, когда ты пришла. Пойдем, поприветствуешь их.
Ошеломленная новостью, Ольви послушно пошла за ним. И все-таки не удержалась:
- А ты не спросишь, что здесь делаю я?
- Я знаю, - очень спокойно ответил Лис.
Юноши высшей расы за столиком, все знакомые Ольви по ночным прогулкам, встретили их хмурыми взглядами и молча наблюдали, как Лис усаживает ее рядом с собой.
- Синичка, - обратился он к ней, - ты когда-нибудь пробовала огненный эль?
Один из соседей резко встал и смерил Ольви презрительным взглядом.
- Пожалуй, я пойду, - отрывисто сказал он. - Мне достаточно впечатлений на сегодня. Доброй ночи, господа.
И стремительно зашагал к выходу.
- А мы, пожалуй, останемся, - лениво протянул еще один, переглянувшись с другими. - Только я пересяду к бару - я сегодня еще не видел малышку Мирту.
Один за одним все переместились за соседние столики или к барной стойке, и к ним тут же подсели веселые девицы.
У Ольви, огорошенной таким приемом, пылали щеки, в горле пересохло, и, когда официант поставил перед ними с Лисом две кружки с янтарной жидкостью, она схватила свою, жадно отхлебнула и тут же пожалела об этом. Ощущение было - как будто вдохнула огонь и не смогла выдохнуть. Она долго откашливалась и вытирала выступившие слезы. Лис дал ей пожевать какой-то горький сухарик и объяснил, как нужно пить. Второй глоток прошел намного удачнее. Соседи все так же хмуро наблюдали за ними, и Ольви захлестнуло возмущение. Вот же снобы! Как они смеют ее осуждать? Сами же сидят в компании пьяных девиц, к тому же низшей расы!
Ей остро захотелось выкинуть что-то уж совсем невообразимое. Для начала она сбросила капюшон - золотистые волосы рассыпались по плечам, притянула Лиса к себе за шею и поцеловала, а потом забралась к нему на колени. А что, здесь все так делали, почему ей нельзя? Ольви с вызовом посмотрела в вытянувшиеся лица наблюдателей. Лис, улыбаясь, тут же крепко обнял ее за талию и ответил долгим поцелуем.
- Синичка, - шепнул он, - здесь есть место, где можно остаться только вдвоем.
- Идем! - решительно ответила Ольви. - Мне надоели эти кислые лица вокруг.
Узкий коридор, полутемная комнатка, тихий скрежет ключа в запираемом замке. Лис стремительно развернулся к ней, и Ольви очутилась в кольце сильных рук - не вырваться, не сбежать. Горячая ладонь легла на затылок, а губы снова жадно прильнули к её губам; она вздрагивала под его поцелуями, когда они спустились на шею, и новый, незнакомый, пугающий жар волнами растекался под кожей.
Лис снял с нее маску и замер на мгновение, рассматривая ее лицо, а потом взял его в ладони и медленно провел пальцами по носу, бровям и скулам. Она тоже стянула маску с него - и невольно отшатнулась: без маски его лицо показалось совсем чужим. Острая мысль пронзила ее: что я делаю? Что я здесь делаю? В публичном доме, с этим незнакомцем? Лис тут же поймал ее, обнял, не давая вывернуться, зашептал: "Не бойся, Синичка" и еще что-то, одновременно целуя, голова закружилась, и она поддалась ему, чувствуя, как ее несет неудержимым потоком. Мир опрокинулся, под спиной оказался мягкий матрас, Лис прижал ее к кровати своим телом; она чувствовала его жар сквозь одежду - последнюю тонкую преграду между ними. Горячие пальцы проникли под рубашку, под нижнюю сорочку, и она всхлипнула, уже не сопротивляясь, когда они коснулись кожи - сейчас она была в полной власти Лиса. Он мог делать с ней все, что захочет, она знала, что не сможет его остановить, и в этом было особенное, пугающее наслаждение. Оно гасило волю и туманило разум, но обостряло чувства до предела - и когда раздался звук, которого здесь быть не должно было - громкий звук, как будто кто-то хлопнул в ладоши - их обоих подбросило словно пружиной, и они вскочили на ноги одновременно.
В углу, сложив руки на груди, стоял невысокий сутулый гибен с проседью в черных волосах. Откуда он взялся?! Комната же заперта!
- Отец! - возмущенно воскликнул Лис.
- Отец, - веско кивнул гибен. - Когда ты закончишь пансион, будешь волен творить все, что захочешь, а я буду обращаться к тебе "господин". Но пока ты несовершеннолетний, я за тебя отвечаю. Я не допущу, чтобы ты сломал себе жизнь.
Лис ничего не ответил, только шумно втянул воздух, сжимая и разжимая кулаки. Отец сделал шаг к нему.
- Как ты помнишь, я не вмешивался, когда ты стал сбегать из пансиона. Не вмешивался, когда ты добывал деньги, бродил по подземельям, водил товарищей сюда и в игровые кабаки. Ни я, ни мать никогда не ограничивали твою свободу. Но ты переступил черту.
Он перевел взгляд на Ольви, и она застыла на месте, не в силах отвести глаз.
- Приветствую вас, госпожа. Я должен принести извинения за поведение моего сына. Вы ведь не знали, что он заключил на вас пари?
- Что? - выдохнула Ольви.
- Не знали, - кивнул гибен и снова повернулся к Лису, сжав губы. А потом сообщил ей, продолжая смотреть на сына: - Он поспорил... кое с кем из вашего... тайного общества - на пять золотых монет с каждого и на бочонок огненного эля со всех - что вы, алвойка, зная, кто он и что он, сами придете сюда и сами ему отдадитесь.
От резких и прямых слов Ольви бросило в жар. Она рывком обернулась к Лису, изо всех сил не веря, но уже чувствуя, как пол уходит из-под ног. Лис, белый как мел, прямой, словно окаменевший, посмотрел на нее, закусив губу, - и не произнес ни слова. Казалось, он не дышал.
- А я смогу? - спросила Ольви, дрожа то ли от холода, то ли от страха.
- Не каждый, кто спускается в подземелья впервые, знает секрет... Нужно обратиться к духу-гурвицу, их хозяину, с просьбой о защите. Сейчас мы идём к нему - в сердце лабиринта, в Расписную комнату...
Расписная комната заставила Ольви замереть от удивления - краски были яркими даже в слабом свете лампы, и она долго разглядывала изображения диковинных существ на стенах, потолке и полу - это были полуживотные-полулюди. Темнокожие люди с головами птиц, медведей, волков и диких кошек - глаза у всех были раскосые - вверху; а внизу джи с рыбьими хвостами вместо ног. Она никогда не видела такого раньше и не представляла, что человеческая фантазия способна создать подобное.
- Один из них и есть дух-гурвиц, - глухо проговорил Лис за ее спиной. - Но кто именно - не известно никому. А сейчас мы должны принести ему подношение...
С этими словами он подошел к маленькой нише в боковой стене и положил туда монетку. Потом приблизился к Ольви, вытащил откуда-то ножницы и отрезал прядь ее волос - золотистых волос алвойки. Ольви вложила их в нишу, и в этот миг лампа погасла.
Ольви вскрикнула, подпрыгнула - и тут ее схватили, и она забилась в чьих-то сильных руках, и поняла, что это Лис, только когда он шепнул ей:
- Не бойся... Это значит, что дух-гурвиц принял подношение.
Тогда она вцепилась в Лиса, вжалась в него как можно крепче, пытаясь укрыться в его теплых объятиях от холодной тьмы подземелья. Он сжал ее в ответ и выдохнул в самое ухо:
- С тех пор как я увидел тебя, с самой первой ночи, я потерял покой...
А потом его дыхание обожгло щеку, и ее бросило в дрожь, и прошило огненной иглой, когда горячие губы коснулись ее губ. Лис не был нежен - он был настойчив, почти груб, его пальцы впивались в плечи, а поцелуи были такими, как будто он пытался выпить ее дыхание - и это было одновременно пугающе и приятно.
Все было совсем как в романах... и даже лучше.
***
С той ночи Синица и Лис появлялись на всех посиделках вместе, как раньше Змей и Белка. Они были неразлучны, открыто держались за руки, танцевали, даже целовались на виду у всех, чего Змей с Белкой никогда себе не позволяли, - и Ольви, бывало, ловила на себе хмурые взгляды. "Завидуют," - коротко объяснил ей Лис, ставший как будто выше ростом и отвечавший на шепот за спиной самодовольной улыбкой.
Он, как всегда, был нарасхват у студентов всех рас, и Ольви часто прислушивалась к их разговорам из любопытства. Так она узнала много интересного. Например, то, что только у алвоев обучение длилось долгие десять лет. Мисаны учились девять, кираны семь, а гибены только пять. Строгая изоляция у киранов продолжалась всего три года, у гибенов ее не было вовсе, хоть их и не пускали в город до четырнадцати. Ольви бешено завидовала им. Была бы она гибенкой - и не пришлось бы ей тогда прокрадываться к брату...
- И тогда тебя не нашел бы Змей, и ты не встретила бы меня, - добавлял Лис.
Ольви немного скучала по Белке и Змею - раньше она не задумываясь могла обратиться к ним за советом, и теперь без них было как-то неуютно. С другой стороны, они уже научили её всему, что знали сами, и без их насмешливых замечаний Ольви ощущала себя гораздо свободнее. Они никогда бы не одобрили те места, в которых Синица теперь частенько бывала с Лисом.
В некоторых из них было шумно и весело, лились рекой темное вино и золотистый ликер. Здесь обитали юные поэты и художники, мисаны с алвоями - и никто не судил никого по знатности рода и чистоте происхождения, только по степени мастерства. Ольви разглядывала диковинные полотна, непохожие ни на что из того, что они изучали в пансионе - в одних угадывались силуэты из Расписной комнаты, в других были смешаны все стили с древности до современности, а чтобы вникнуть в третьи, требовалось выкурить по крайней мере две сигареты с дурман-травой.
Здесь стоял вечный запах красок и растворителя, раздавались тосты и песни, а каждый третий вечер разыгрывали пьесу, которую сочинял один из завсегдатаев, высокий молчаливый юноша без улыбки, с волосами светлыми настолько, что они казались белыми. Ольви пьеса не нравилась - там герои вынуждены были всю жизнь страдать за злодеяния своего прадеда: он когда-то обидел ведьму, и та прокляла весь его род. Только потеряв то, что каждому было дороже всего - любовь, ребенка, талант, состояние - они могли освободиться от проклятия и начать жизнь заново. На вкус Ольви, это было ужасно печально и несправедливо, и она всегда дергала Лиса за рукав, чтобы встать и уйти.
Да и в те ночи, когда не было пьесы, не стоило долго засиживаться - молодые люди, очень милые и остроумные в начале вечера, пьянели, соображали все хуже, повторяли одно и то же заплетающимся языком, кто-то засыпал прямо за столом, громко сопя.
А еще были мрачные кабаки на окраинах, в подвалах или полуподвалах, с закопченными стенами и тяжелыми дубовыми дверями. Попасть внутрь было не так-то просто: нужно было знать чье-то имя или тайное слово, или чтобы угрюмый киран-охранник знал вас в лицо. Лис-Пройдоха был известен и тут, и Ольви это уже не удивляло. Вслед за ним она ныряла в полумрак, пропахший крепким табачным дымом, садилась рядом с ним за стол у дальней стены, где играли в фишки и кости.
Она снимала капюшон и встряхивала головой, чтобы волосы рассыпались по плечам золотистой волной. Это неизменно притягивало взгляды - к ним садились за стол и вступали в игру. Игроки - темнокожие кираны с соломенной шевелюрой и грубыми лицами - заговаривали с ней, и Ольви, подавляя дрожь и стараясь не обращать внимания на предательский холодок в груди, улыбалась и принимала предложенные в шутку самокрутки. От крепкого табака кружилась голова, боль сжимала виски, но она докуривала самокрутку до конца под восхищенный свист и одобрительные хлопки по столу.
Здесь пили огненную воду и крепко выражались, здесь играли на деньги - об этом способе Змей в свое время умолчал. Лис тоже иногда играл, но, выиграв немного, быстро выходил из игры. Ольви поддерживала его радостными вскриками и хлопала в ладоши: такова была ее роль. Другие игроки не были в обиде - Лис почти всегда приводил с собой студентов-новичков, и многие потом просили привести их снова и снова.
Много где еще Ольви побывала с Лисом, но раз в семь-восемь дней он отправлял ее обратно в пансион очень рано, а сам исчезал неизвестно куда. На все расспросы отвечал отрывисто и резко: "Это место не для девиц высшей расы". Ольви вспыхивала от негодования: можно подумать, игровые кабаки были таким местом! Нет, терпеть это дальше было просто невозможно. Она твердо решила выяснить, где он пропадает.
***
- За мной, только осторожно, - шепнул юный киран, прозванный Мышонком за юркость и маленький рост. - Здесь всякие могут бродить... может быть опасно.
Все оказалось легче, чем ожидала Ольви. Мышонок согласился провести ее за Лисом почти сразу, стоило отдать ему три ленты, вышитые золотые нитями. Как она раньше не додумалась?
Они давно миновали освещенные улицы и нырнули в лабиринт извилистых переулков - здесь фонарей почти не было, а из тех, которые были, половина была разбита. Замирали и прижимались к стене или забору, если впереди мелькала чья-то тень.
А потом Ольви услышала приглушенную музыку - такую играли в тавернах попроще. После поворота они увидели, откуда она доносилась: двухэтажный дом с закрытыми ставнями, из-под которых пробивался свет.
Охранник-киран, увидев их, насупился и скрестил руки на груди. Мышонок шепнул ему что-то, тот хмыкнул, но взял от него записку и передал кому-то внутрь в маленькое окошко. Ждать пришлось недолго, вскоре окошко отворилось, охранник выслушал ответ, что-то недовольно проворчал и отпер дверь. Мышонок схватил Ольви за руку и потянул внутрь.
Внутри было шумно от музыки и разговоров - иногда их прорезали женские визги и смех; пахло так, как обычно пахнет в тавернах, но к этому запаху подмешивался тонкий запах дурмана. Сначала Ольви решила, что это обычный кабак для низших рас. Здесь играли музыканты - что-то шумное и залихватское; официанты - гибены и кираны - с подносами сновали между столиками. Но за каждым столиком вместе с мужчинами была женщина или девушка, одна или несколько: в основном молодые и стройные гибенки, но киранки тоже попадались. Почти все были пьяны, а одеты так бесстыдно, что Ольви бросило в жар. В пристанище поэтов и художников девушки тоже одевались экстравагантно, но там это было изящно, иронично, изысканно, а здесь... Ольви невольно обхватила себя за плечи: хорошо, что она в плаще с капюшоном и маске...
Она уже поняла, где очутилась. Кто-то когда-то упомянул публичный дом при Белке и Змее. Белка тогда зашипела, как сердитая кошка, а Змей промолчал и сделался очень задумчивым. Неужели он тоже здесь бывал? Ольви окинула глазами зал - да, здесь были белокурые и светлокожие представители высшей расы.
К ней уже повернулось несколько голов, и она неловко застыла посреди зала, не зная, что делать.
- Синичка, - вдруг шепнули ей. Она рывком обернулась на знакомый голос - перед ней стоял Лис, бледный в своей черной маске с рыжей лисицей на виске, с непередаваемым выражением лица. Ольви тут же вцепилась ему в плечи, спрятала голову у него на груди и замерла, ожидая бури. Сейчас он вытащит ее отсюда, как шкодливого котенка, а потом отчитает, а потом...
Лис взял ее за подбородок, заставил взглянуть на него, улыбнулся правым уголком рта - так, как улыбался только он - а потом наклонился и поцеловал прямо в губы.
Окружающие тут же потеряли к ним интерес, а Ольви задала вопрос, который сам прыгнул на язык:
- А что ты здесь делаешь?
- Мой отец - хозяин публичного дома, - просто ответил Лис. - А я... привожу клиентов. Вон сидят наши знакомые - я был с ними, когда ты пришла. Пойдем, поприветствуешь их.
Ошеломленная новостью, Ольви послушно пошла за ним. И все-таки не удержалась:
- А ты не спросишь, что здесь делаю я?
- Я знаю, - очень спокойно ответил Лис.
Юноши высшей расы за столиком, все знакомые Ольви по ночным прогулкам, встретили их хмурыми взглядами и молча наблюдали, как Лис усаживает ее рядом с собой.
- Синичка, - обратился он к ней, - ты когда-нибудь пробовала огненный эль?
Один из соседей резко встал и смерил Ольви презрительным взглядом.
- Пожалуй, я пойду, - отрывисто сказал он. - Мне достаточно впечатлений на сегодня. Доброй ночи, господа.
И стремительно зашагал к выходу.
- А мы, пожалуй, останемся, - лениво протянул еще один, переглянувшись с другими. - Только я пересяду к бару - я сегодня еще не видел малышку Мирту.
Один за одним все переместились за соседние столики или к барной стойке, и к ним тут же подсели веселые девицы.
У Ольви, огорошенной таким приемом, пылали щеки, в горле пересохло, и, когда официант поставил перед ними с Лисом две кружки с янтарной жидкостью, она схватила свою, жадно отхлебнула и тут же пожалела об этом. Ощущение было - как будто вдохнула огонь и не смогла выдохнуть. Она долго откашливалась и вытирала выступившие слезы. Лис дал ей пожевать какой-то горький сухарик и объяснил, как нужно пить. Второй глоток прошел намного удачнее. Соседи все так же хмуро наблюдали за ними, и Ольви захлестнуло возмущение. Вот же снобы! Как они смеют ее осуждать? Сами же сидят в компании пьяных девиц, к тому же низшей расы!
Ей остро захотелось выкинуть что-то уж совсем невообразимое. Для начала она сбросила капюшон - золотистые волосы рассыпались по плечам, притянула Лиса к себе за шею и поцеловала, а потом забралась к нему на колени. А что, здесь все так делали, почему ей нельзя? Ольви с вызовом посмотрела в вытянувшиеся лица наблюдателей. Лис, улыбаясь, тут же крепко обнял ее за талию и ответил долгим поцелуем.
- Синичка, - шепнул он, - здесь есть место, где можно остаться только вдвоем.
- Идем! - решительно ответила Ольви. - Мне надоели эти кислые лица вокруг.
***
Узкий коридор, полутемная комнатка, тихий скрежет ключа в запираемом замке. Лис стремительно развернулся к ней, и Ольви очутилась в кольце сильных рук - не вырваться, не сбежать. Горячая ладонь легла на затылок, а губы снова жадно прильнули к её губам; она вздрагивала под его поцелуями, когда они спустились на шею, и новый, незнакомый, пугающий жар волнами растекался под кожей.
Лис снял с нее маску и замер на мгновение, рассматривая ее лицо, а потом взял его в ладони и медленно провел пальцами по носу, бровям и скулам. Она тоже стянула маску с него - и невольно отшатнулась: без маски его лицо показалось совсем чужим. Острая мысль пронзила ее: что я делаю? Что я здесь делаю? В публичном доме, с этим незнакомцем? Лис тут же поймал ее, обнял, не давая вывернуться, зашептал: "Не бойся, Синичка" и еще что-то, одновременно целуя, голова закружилась, и она поддалась ему, чувствуя, как ее несет неудержимым потоком. Мир опрокинулся, под спиной оказался мягкий матрас, Лис прижал ее к кровати своим телом; она чувствовала его жар сквозь одежду - последнюю тонкую преграду между ними. Горячие пальцы проникли под рубашку, под нижнюю сорочку, и она всхлипнула, уже не сопротивляясь, когда они коснулись кожи - сейчас она была в полной власти Лиса. Он мог делать с ней все, что захочет, она знала, что не сможет его остановить, и в этом было особенное, пугающее наслаждение. Оно гасило волю и туманило разум, но обостряло чувства до предела - и когда раздался звук, которого здесь быть не должно было - громкий звук, как будто кто-то хлопнул в ладоши - их обоих подбросило словно пружиной, и они вскочили на ноги одновременно.
В углу, сложив руки на груди, стоял невысокий сутулый гибен с проседью в черных волосах. Откуда он взялся?! Комната же заперта!
- Отец! - возмущенно воскликнул Лис.
- Отец, - веско кивнул гибен. - Когда ты закончишь пансион, будешь волен творить все, что захочешь, а я буду обращаться к тебе "господин". Но пока ты несовершеннолетний, я за тебя отвечаю. Я не допущу, чтобы ты сломал себе жизнь.
Лис ничего не ответил, только шумно втянул воздух, сжимая и разжимая кулаки. Отец сделал шаг к нему.
- Как ты помнишь, я не вмешивался, когда ты стал сбегать из пансиона. Не вмешивался, когда ты добывал деньги, бродил по подземельям, водил товарищей сюда и в игровые кабаки. Ни я, ни мать никогда не ограничивали твою свободу. Но ты переступил черту.
Он перевел взгляд на Ольви, и она застыла на месте, не в силах отвести глаз.
- Приветствую вас, госпожа. Я должен принести извинения за поведение моего сына. Вы ведь не знали, что он заключил на вас пари?
- Что? - выдохнула Ольви.
- Не знали, - кивнул гибен и снова повернулся к Лису, сжав губы. А потом сообщил ей, продолжая смотреть на сына: - Он поспорил... кое с кем из вашего... тайного общества - на пять золотых монет с каждого и на бочонок огненного эля со всех - что вы, алвойка, зная, кто он и что он, сами придете сюда и сами ему отдадитесь.
От резких и прямых слов Ольви бросило в жар. Она рывком обернулась к Лису, изо всех сил не веря, но уже чувствуя, как пол уходит из-под ног. Лис, белый как мел, прямой, словно окаменевший, посмотрел на нее, закусив губу, - и не произнес ни слова. Казалось, он не дышал.
