***
Старейшина Лита села во главе стола, Ольви с Азуром - новая посвященная и ее избранник - по ее правую руку, остальные по левую. Ольви чувствовала, что их отношение к ней неуловимо изменилось. Когда Азур представлял их друг другу несколько часов назад, джи низко кланялись ей, улыбки их были робкими, взгляды настороженными, и потом они следили за ней с опасливым интересом.
Сейчас же словно невидимая стена обрушилась между ними. Они смотрели ей прямо в глаза и улыбались открыто - близнецы так вообще ухмылялись до ушей, и никто не одергивал их.
"Счастливчик", - громко прошептал кто-то Азуру.
Из угощений были хлеб и сыр, а пили какой-то хмельной напиток, пахнущий фруктами - все, кроме Ольви. Старейшина заварила ей чай и запретила пить хмельное, пока не заживет татуировка.
- Нечасто доводится присутствовать на таком празднике, - сказал старый Рисс, широко улыбаясь. - Когда-то и я был избранником посвященной, - и подмигнул Лите.
- Сегодня случилось невиданное, - отозвалась та. - На моей памяти еще никогда алвойка не была посвящена гурвицу. Однако среди твоих предков были джи, и наш дух смог тебя разглядеть.
Быть посвященной - большая честь, дух щедро одаривает нас своей милостью. Наши посвященные-джи почти не болеют. Нас нельзя отравить, мы живем долго и умираем легко, умеем находить целебные травы, чувствовать прошлое и будущее, а еще владеем даром жизни и смерти.
Все это могут наши посвященные. Но ты не джи, и тебе достался только один дар.
- Какой же?
- Расскажи, что видела твоя душа, когда покинула тело во время ритуала.
- Я... летала с мертвыми душами по лабиринту.
- Дар жизни и смерти, - торжественно кивнула Старейшина под одобрительный гул внимательно слушавших джи. - Ты будешь жить долго, девочка... Если сама однажды не решишь прервать свой путь. А тех, кто связан с тобой кровью или любовью, если в них есть хоть капля крови джи, ждут два пути: долгая жизнь и легкая смерть, или короткая жизнь и мгновенная смерть.
Джи подняли свои кружки, дружно и торжественно кивнули Азуру и выпили.
- Уж в любом случае мучиться ты не будешь, - хохотнул старый Рисс, подмигивая ему.
- И еще, девочка: однажды в твоей жизни настанет день, когда ты выберешь одного человека, готового принять смерть из твоих рук, и подаришь ему смерть или жизнь. Но это будет очень нескоро. Пока что ты слишком юна.
- Я не хочу никому дарить смерть, - поежилась Ольви. - Я хочу быть вместе с тем, кого люблю. - Она взглянула на Азура. - Но... как это возможно?
- Вы оба очень молоды, - улыбнулась Старейшина. - Когда-то и я была влюблена, и уж нам-то ничто не мешало быть вместе... но он слишком любил море... и я оставила его... все бывает, и не всегда будущее можно угадать.
- Я не в обиде, - вставил Рисс, - я получил долгую жизнь без хворей, и меня ждет легкая смерть - чего еще желать? Да и ты недолго горевала, - добавил он с ухмылкой.
- Эй, повежливее с нашей бабушкой, - басом сказал Мау, второй близнец, и все засмеялись.
- Но если вам действительно суждено быть вместе, - задумчиво добавила Лита, - дух-гурвиц найдет способ соединить вас навечно. Что для бессмертного духа законы людей?
***
Так начался лучший месяц ее жизни.
Прятки с близнецами в лабиринте, сказки старого Рисса у костра, сушеная рыба, с которой она научилась снимать кожу как заправский джи, не исколов пальцы об острые кости... кажется, с самого детства она не бегала так – как будто летала, не смеялась так – без оглядки, не растворялась в моменте вся, без остатка, как будто есть только один этот миг, и он-то и будет длиться вечно.
Что джи сделали с ней? Виноват ли в этом был дух-гурвиц, или проказливые рожицы близнецов, или байки и песни старого Рисса, или жаркие ласки Азура? Она привязалась и к близнецам, и к Риссу, и к остальным из их маленькой компании – словно ритуал посвящения сплел их души невидимыми нитями, но больше всего она любила ночи наедине с любимым. И с морем.
Можно стоять на берегу, на линии прибоя, когда прохладные волны накатывают на ноги, пытаясь пробраться под подошвы ласковыми пальцами, вымывая из-под них песок, так что через время стоишь на холмике из мокрого песка, поджимая пальцы – и переходишь на другое место, а волны разглаживают мокрые отпечатки, и через несколько мгновений от тебя не остается и следа. Когда входишь в море – по чуть-чуть, по шажочку, фыркая и поеживаясь, покрываясь гусиной кожей – вода холодная, как можно, как можно вот в это холодное, мокрое, бр-р, - но Азур смеется и тянет за руку, и вот когда вода уже по коленки – самое время решиться и резко сесть, окунувшись до подбородка и ахнуть, не удержавшись. А потом становится все наоборот – море теплое, а воздух холодный, и прячешься в море от холодного ветра, и Азуру приходится выгонять уже на берег. «У тебя губы посинели», - и как он только это видит в темноте?
Азур учил ее плавать. Поднимал к поверхности воды, легко удерживая её на ладонях, а потом медленно убирал пальцы, и Ольви лежала на воде, задыхаясь от восторга. Она училась доверять - мужчине, морю и миру.
А потом они выбирались на берег из прохладных морских объятий, и согревали друг друга поцелуями.
***
Ольви с тоской вгляделась в ночь за окном изолятора. Вспоминать сейчас о том, что у неё было и что она потеряла, было прямо-таки физически тошно. Особенно почему-то по утрам.
***
Все было как обычно в эти последние несколько месяцев. Танцующий огонёк свечи и тени на стене, глава дома Орест Орио в гневе, Асту-советник хладнокровен и бесстрастен - по крайней мере, внешне.
- Беременна от джи! Что я сделал не так? Что я упустил в её воспитании? И чем все это время занимались наставники в пансионе?
Асту молчал, позволяя господину выплеснуть гнев.
- Если бы её ребёнок был алвоем! Но мисан... Ему исполнится десять, и он провалит Тест. Пятно на репутации всей семьи... Моя собственная дочь поставила крест на том, что мой отец и я создавали столько лет - да ты сам знаешь, Асту, чего нам это стоило. Ты был с нами все эти годы, как и твой отец до тебя...
- Да, господин. Я все помню.
- Я не могу этого допустить. Этого ребёнка... не должно быть.
- Вы хотите, чтобы он не родился?
Орест покачал головой.
- Я не хочу рисковать. Это вмешательство в естественный ход вещей... может быть опасно. Я не хочу ей навредить. Пусть родит. Но потом...
- Как вы знаете, - тихо напомнил Асту, - убийство представителя высшей расы карается смертью, если совершивший его относится к низшей расе. И двадцатилетним заключением, если к высшей. Понадобится очень крупное... вознаграждение тому, кто решится пойти на это.
- За этим дело не станет, - вздохнул Орест. - Реши для меня эту проблему.
Вернувшись к себе, Асту постоял немного у окна, решил не зажигать свечу - жена уже спала. Разговор с господином разбередил его собственные страхи. Он подошел к кровати, где спала десятилетняя дочь. Через два месяца ей предстоит отправиться в пансион, и он не увидит ее долгие пять лет... Что ждет его девочку? Она далеко не глупа. Он приложил все усилия, чтобы воспитать ее по-своему, жена почти не вмешивалась - девочка не киранка, гибену виднее, как воспитывать гибенку... Что окажется сильнее - его воспитание или система обучения, придуманная для таких, как она, высшей расой? Остается только затаить дыхание и ждать... Дальше все зависит от нее. А он поддержит любой ее выбор. Конечно, легче всего было избрать привычный путь, выдать дочку замуж. Хотя бывало и такое, что женщины-гибенки шли в советницы к высшим, и даже неплохо справлялись. Асту знал одну такую. А еще знал, какой ценой ей это далось. Очень опасный и тяжелый путь, особенно для женщины. Но он примет любое решение дочери.
Лишь бы она не повторила судьбу его сестры... Асту не был суеверен, но в такие моменты, когда накатывала тревога, он жалел, что назвал дочь ее именем.
***
Кажется, я за время своей учебы открою все тайны этого пансиона... Кто бы мог подумать, что здесь есть специальное крыло для беременных. Мягкие подушки, диванчики, все в пастельных тонах - голубом, бежевом, светло-зеленом. Наставники приходили с уроками прямо сюда, слуги приносили еду, а еще тут был свой внутренний дворик для прогулок.
- Не мы первые, не мы последние, милая Синица... Ольви. Никак не привыкну, - хихикнула Линда-Ящерка. Они встречались несколько раз на ночных прогулках, а теперь, в лазарете, познакомились заново. Ольви не узнала бы ее без маски, если бы та не назвала своего прозвища. - Нас тут, правда, всего четверо. Остальные оказались более осмотрительными. Виола переживает, что ее отец скажет... А Адриэль ни с кем не разговаривает, она из древнего алвойского рода... Вот так сюрприз ее семье!
- А ты совсем не беспокоишься, как твои родители это воспримут?
- Приятного мало, конечно, - пожала плечами Линда. - Но моя тетя тоже вернулась из пансиона с ребенком. Был, конечно, скандал... Градоначальник всегда устраивает бал в честь юных алвоев, закончивших обучение, и вот представляют обществу юную даму - и выводят ее маленького сына! Скрывать такое никак невозможно, общество алвоев должно знать о каждом новом своем представителе... Она назвала имя отца ребенка, но тот не захотел его признать - родители присмотрели ему более выгодную партию... Было очень неприятно, слухи, сплетни... Ну ничего, через год все улеглось, тетя вышла замуж за одного из новых алвоев, во втором или третьем поколении. Мы и сами не древнего рода, так что... Сейчас мой маленький кузен уже сам в пансионе.
Она провела рукой по круглому животу и кивнула на еще плоский живот Ольви:
- Лис?
Ольви, застигнутая врасплох, сначала покачала головой, потом пожала плечами. Не рассказывать же Линде об Азуре, Лите и других.
- Ли-ис, - уверенно протянула Линда. - Я помню, вы с ним были неразлучны... Как все на вас косились! Все знали, что ты алвойка, а он мисан. Ты очень смелая. Я бы на такое не решилась. Я-то точно выяснила, что мой любимый алвой. Несколько вопросов о пансионе, наставниках, и все ясно. А Лис даже не скрывал... Конечно, теперь тебе сложнее. Но ты же знаешь, у мисана и алвоя тоже может родиться алвой. Может, тебе повезет. В любом случае, до его - или ее? - десятилетия точно не узнаешь, а до тех пор все что угодно может случиться.
Ольви только кивнула. Она-то знала, что ее ребенок точно не будет алвоем. Мисан, как потомки первых браков алвоев с джи. Демоны... когда Старейшина Лита говорила, что дух-гурвиц найдет способ навечно соединить их с Азуром невзирая на законы людей, Ольви как-то по-другому себе это представляла.
Но ведь правда... разве может что-то соединить двух влюбленных крепче, чем общий ребенок? Что бы ни случилось с нами, даже если мы ни разу больше не увидимся, даже если... даже если кто-то из нас умрет (нет, нет, пусть этого не случится, сохрани Азура дух-гурвиц), все равно в этом ребенке мы спаяны неразлучно, переплетены так, что не понять, где кончается один и начинается другой. Вместе навсегда.
А Тест... подумаешь. До него больше десяти лет. Линда права. Что угодно может произойти.
Я справлюсь. Мы справимся. Обязательно справимся.
***
Второй этаж старшего корпуса пансиона гудел, как растревоженный улей. Шутка ли - подготовка к первому взрослому балу! Не школьному, в пансионе - они еще на предыдущем курсе надоели - а настоящему, в доме градоначальника Невии. Киранки-модистки избегались, измучились, предлагая, переделывая, пытаясь угодить прихотливым студенткам. Каждая желала блистать на своем первом балу, затмить соперниц изысканностью фасона, украшений и отделки - но все время что-то было не то, не дотягивало, было не идеально - и девушки цедили холодные слова сквозь зубы, или страдальчески закатывали глаза и качали головой, или совсем уж неаристократично покрикивали, визжали и плакали, падали в обмороки и пили успокоительные капли. Киранки тайком глотали такие же капли и тихо говорили друг другу: "Всегда так, каждый год одно и то же, это просто надо перетерпеть..." - и с тяжкими вздохами снова принимались за работу, завистливо провожая взглядами трех своих товарок. Их подопечная никогда не капризничала, никогда не выказывала недовольства и никогда ничего не требовала.
- На ваше усмотрение, - тихо обронила она в первый же день на вопрос о фасоне и цвете, и больше никогда не вмешивалась в работу. На вопрос "Вам нравится, госпожа?" - всегда отвечала: "Да, благодарю". Терпеливо сносила замеры и примерки, и даже если случалось нечаянно уколоть ее иголкой или булавкой - не возмущалась, не кричала на нерасторопных слуг, а только резко вдыхала и на миг закрывала глаза.
А еще однажды, подумав, вытащила откуда-то два детских платья - из отличного шелка, безупречно сшитых, - настоящее сокровище! - и отдала киранкам, не требуя платы, даже расписку написала, что отдает по своей воле.
Посовещавшись, киранки решили, что юная госпожа либо малость блаженна, либо совсем не знает жизни, либо у нее какое-то большое горе - в любом случае, лучше ее лишний раз не беспокоить.
Ольви это вполне устраивало. Ее платье - белое с голубым, наряд снежной принцессы, было готово раньше всех. Она ходила мимо него равнодушно. По правде говоря, все полтора года после смерти дочери она чувствовала себя не совсем живой.
Маленькая Азуриа прожила всего три дня. Ничто не предвещало - роды прошли быстро и легко (со слов акушерок; сама Ольви ни за что не назвала бы ЭТО быстрым и легким), малышка закричала сразу, ей даже дали на нее посмотреть и подержать, что было против правил, а потом унесли и сказали, что всех новорожденных отправляют к кормилицам, что во второй раз она увидит свою дочь только после окончания пансиона, когда будет возвращаться домой.
А через три дня... ей объяснили, что так бывает, что иногда совершенно здоровый младенец вдруг умирает во сне, тем более такой маленький, что это невозможно ни предотвратить, ни предсказать, что ее уже похоронили...
Когда Ольви вернулась (ее все-таки свозили на свежую могилку на окраине Невии, уступив ее требованиям), остальные трое девушек сразу поняли по ее лицу, что что-то очень сильно не так. Они спрашивали, в чем дело, но Ольви только мотала головой, не желая произносить страшные слова. Сказать вслух - было как отсечь навсегда все эти девять месяцев и три коротких дня счастья, когда у нее был ребенок... За нее это сделала служанка. Девушки сначала притихли, а потом...
Возможно, если бы с ними еще была Линда, она бы нашла нужные слова. Но Линда покинула их маленькую компанию два месяца назад, когда полностью восстановила форму после рождения дочери.
- Возвращаюсь на свой курс! - весело объявила она, прощаясь. Слуга-киран нес за ней вещи. - Удачи, Синичка, - она обняла Ольви сбоку: живот мешал, погладила и его: - Удачи, Лисенок.
Так что Линды не было, а кто-то из оставшихся - Ольви так никогда и не вспомнила, кто - то ли Виола, то ли новенькая - точно не Адриэль, та с ними никогда не говорила - брякнул что-то вроде "повезло, избавилась от ублюдка". Ольви медленно подняла голову - в ушах шумело, глаза застлала серая пелена - молча бросилась на голос и вцепилась в горло.
Ее пальцы не смогли разжать ни остальные девушки, ни служанка, - смогли только два кирана-охранника, которых служанка в отчаянии позвала. Один из охранников тут же унес пострадавшую к врачам, а второй снова запер Ольви в изоляторе.
