— Почему в столице об этом ничего не известно? Вы исправно присылали обозы и не просили помощи!
— Север никогда не просит помощи, почтенный Ардерик, — чуть улыбнулся Эслинг. — Его величеству не стоило беспокоиться. Мои предки удерживали границу сотню лет, и, пока я жив, она останется нерушимой, будьте уверены. Что же до Лиама… Поверьте, в здешней политике есть свои особенности. Некоторые местные вожди по старой привычке пытаются делить земли между собой, но я знаю способы их образумить. Самый северный порт Империи будет в скором времени отстроен заново.
— Не будет, — покачал головой Ардерик. Императорский приказ, заблаговременно вынутый из дорожного ларца и спрятанный за пазуху, грел сердце и придавал уверенности. — Лиам больше не будет крайним портом, а граница — нерушимой. Воля императора — сдвинуть рубеж к Ледяному морю.
Эслинг устало вздохнул, прикрыл глаза и покачал седеющей головой:
— Невозможно.
— Такова воля императора, и мы её выполним, — повторил Ардерик. — Собирайте людей! Завтра осмотрим ваши укрепления и местность. У вас же есть карта? Моя могла устареть.
— Почтенный сотник, — мягко сказал Эслинг. — Не будем спешить. Вы не были в наших местах раньше и не привыкли. Здесь многое по-другому. Люди живут не так близко, чтобы весть о вашем приезде успела быстро распространиться. Потребуется самое меньшее три дня. Что касается вашей зимовки… Наши кладовые полны, но здешняя пища будет непривычна для вас и едва ли достаточна для сотни крепких воинов.
— Уж не предлагаете ли вы мне повернуть назад? — усмехнулся Ардерик.
— Не предлагаю, ну что вы. Вы молоды и упорны, вы так долго добирались, терпели дорожные лишения и теперь рвётесь в бой… Но не торопитесь. Отдохнёте с дороги, попривыкнете, тогда и решим.
Ардерик выпрямился, нахмурился и готов был ответить резко, но Верен осторожно тронул его за рукав. Ардерик поморщился, но замолчал и обвёл глазами своих воинов. Кто-то набивал рот сочной красной рыбой, вытаскивая её прямо из горшков с похлёбкой, кто-то спал, уронив голову на стол, кто-то перемигивался со служанками, мелькавшими в дверях — все, не таясь, радовались окончанию похода и не рвались сражаться.
— Ваши воины устали, — повторяя его мысли, голос Эслинга тёк неспешно и густо, как горьковатый вересковый мёд. — Будьте нашими гостями. Самое позднее через неделю мы соберём людей.
— За неделю камнееды разорят ещё что-нибудь, — буркнул Ардерик. Развалился в кресле и осушил кубок с элем, недовольно осматриваясь по сторонам.
На ночь Ардерику и Верену отвели небольшую, но чистую комнату на втором ярусе. Узкие подслеповатые окна выходили на юг, и сквозь толстые мутные стёкла было едва видно город, гасивший огни, пустошь, по которой они ехали, и лес, тонувший в ночной темноте. Пока Ардерик пытался разглядеть хоть что-то, Верен ощупывал стены и пол, пытаясь разобраться, как замок отапливается — в комнате не было камина, и тепло шло откуда-то снизу, прогревая каменные плиты.
Ардерик наконец оторвался от окна и повернулся к ученику:
— Земли к ним не щедры, видите ли… Воинов не враз соберёшь… Не особо-то барон спешит защищать свои земли, да? Похоже, не зря лиамцы пожаловались короне через голову барона.
Верен пожал плечами и тоже подошёл к окну:
— Вот это стены! Толщиной в человеческий рост, не меньше! А олень там, над очагом — это был герб барона, да?
— Лось, — поправил Ардерик. — Да, это родовой герб Эслингов. У нас лосей нынче днём с огнём не сыщешь, а здесь им раздолье.
Лосей Верен видел всего пару раз, но знал, что они упрямы и сильны, что умеют скрываться в лесу так, что пройдёшь вплотную и не заметишь, и что по весне у них на пути лучше не стоять. Хороший герб был у Эслингов, сильный.
— Выходит, здешние бароны взяли себе новые гербы, когда начали править? — спросил он. — Раз лось — северный зверь?
— Почему? Эслинги из местных.
— Из местных? Барон — из дикарей?!.
— Представь себе! Верен, ты где был, когда я рассказывал эту историю? Хотя знаю — упражнялся с мечом… Так вот, Эслинги — старый северный род, почти уничтоженный в межклановых распрях. Они тут вечно грызлись между собой за пастбища и по всяким пустякам. Сто лет назад клан Эслингов или как их тогда звали, прижали так, что они попросили защиты у Империи в обмен на земли и верность. Принесли клятву, получили войско, оружие и титул и отбились от врагов. Затем переиначили имя на имперский манер, выстроили замок за счёт казны и начали исправно поставлять на юг шерсть и рыбу. А после присоединения Лиама ещё и соль, что сберегло казне немало золота. Взамен получили зерно, зелень, а ещё ссыльных, чтобы разбавить местную породу. Говорят, жён для баронов до сих пор выбирают при дворе, чтобы дети воспитывались в преданности короне. Правда это или нет, не знаю, но Эслинги крепко помнят, что если бы не помощь Империи, их род вырезали бы под корень. А ещё я слышал, будто нынешнему барону досталось в жёны настоящее сокровище. Госпожа Элеонора хорошего рода, я учился по военным трактатам, написанным её предками. Говорят, будто она редкой красоты и гораздо моложе мужа. Вот если бы она провожала нас в спальню, а не этот старый боров, а? — Ардерик толкнул смутившегося ученика в бок и усмехнулся: — Ладно. Мы ничем не оскорбим хозяйку замка. Но всё же хотел бы я на неё поглядеть, а заодно узнать, отчего её не было за ужином.
— Ну и дела, — проговорил Верен. — Я-то думал, камнееды — совсем другой народ…
— Ну, с имперскими они меньше мешались, так что теперь может и другой. А, тьма с ними, и с Эслингом первым! — От окна тянуло холодом, и Ардерик захлопнул ставни. В комнате стало совсем темно, застеклённые фонари едва освещали застеленные мехами лежанки и кувшин на столе. — Скажи лучше, как тебе замок? Ты же не бывал ни в одном.
— Я ждал, что он будет более нарядным, — подумав, ответил Верен. — Снаружи-то я видел много замков и ратуш, и все они были с росписями, мозаикой, цветным стеклом… Я думал, здесь будет так же. И везде камень! Я, когда выходил во двор, копнул там, где у них огород. Земли на две ладони, а дальше — голый гранит! Как они живут, как выращивают хлеб?
— Север, — пожал плечами Ардерик.
Как будто это короткое слово всё объясняло.
Ардерик поднялся затемно и, едва дождавшись рассвета, растолкал Верена. Утренний свет неохотно просачивался сквозь толстые стёкла, едва освещая гобелены на стенах и резные панели на низком потолке. В комнате уже было тепло — заметно теплее, чем в дорожной палатке. Наскоро умывшись и немного поплутав по извилистым коридорам, воины поднялись на сторожевую площадку башни, где Ардерик развернул потрёпанную карту.
Верен видел эту карту десятки, если не сотни раз: замок в полукольце гор, разомкнутых на юге клином соснового леса, а на севере обрывавшихся у Ледяного моря. До недавнего времени это были всего лишь линии и витиеватые подписи, в которых Верен не разбирал ни единой буквы. Но сейчас лес и пустошь взаправду расстилались за спиной, пахли смолой и первым снегом, а впереди вставали гордые, величественные, окутанные туманом горы.
— К востоку от этих вершин лежат плодородные долины и пастбища, — Ардерик сверял рисунок с открывшимся с башни видом, держа карту так, чтобы Верену тоже было видно. — Это имперские земли, за которыми смотрит Эслинг. Там разводят скот, ловят рыбу и даже что-то выращивают. Жить можно. На западе — Лиам, до него около трёх переходов. Говорят, в ясную погоду отсюда виден дым от его коптилен и солеварен. Был виден, — поправился он, помрачнев. — Ледяное море в двух переходах на север, если мерить по прямой. Но дорога идёт по горам, поэтому на деле выйдет дольше. Если там вообще есть дорога…
Ардерик хмурился, и Верену тоже было не по себе. В пути им, как и остальными, владел азарт, но теперь он уступил место трезвому расчёту — а взвесить и просчитать нужно было многое.
— Там голые скалы до самого побережья, — продолжал сотник. — Камень и ничего, кроме камня. Деревья растут кривые и высотой нам по пояс. По крайней мере, так рассказывают. Сто лет назад наши оттеснили на эти скалы дикарей и перебили бы всех до единого, но те укрылись в пещерах, как черви. Выкурить их оттуда не удалось, да и не пытались особо. Император запретил им выращивать зерно и пасти скот на своих землях, после чего отозвал войско, понадеявшись, что они постепенно вымрут или сдадутся. Но этого не случилось.
— Что же они там едят? — удивился Верен.
— Гранит и мох, — расхохотался Ардерик. — Говорю же, камнееды! На самом деле, в горах неплохая охота, а в море превосходно ловится рыба, и она жирнее и сочнее той, что заходит в реки и достаётся нам. Но без хлеба и зелени всё равно не выжить. Вроде бы кое-где на склонах можно выращивать бобы и пасти коз, но этого мало. А хуже всего то, что нет топлива. Понятия не имею, как они выживают.
Верен прикинул на глаз расстояние — до серых, поросших чахлым лесом отрогов было недалеко: часа три верхом. Судя по всему, горы стали для северных дикарей крепостью почище замка Эслинге. Стены пещер были определённо толще и прочнее замковых, заплутать на извилистых тропах было проще, чем в тёмных коридорах, и угроза от них ощущалась отчётливее, чем от густой тьмы ниш и тайных дверей. Верен попытался представить себе гранитные склоны, изрезанные расщелинами, все в углублениях и выступах, за каждым из которых мог прятаться меткий стрелок — и по спине пробежал холод.
Называть врагов дикарями хотелось всё меньше. Верен был твёрдо уверен, что у настоящих дикарей не бывает гордости, и они бы сдались за южное зерно и мирную жизнь. К этим же, выбравшим свободу, трудно было не испытывать уважения. Они обещали стать достойными противниками, а это значило — никто не скажет, что Верен, сын красильщика шерсти, зря учился сражаться, а сотник напрасно приблизил мечника-самоучку.
— Сегодня потрясём Эслинга, чтобы отправил кого-нибудь на разведку, — рассуждал вслух Ардерик. — Своих людей я в горы не пошлю. Местные точно знают, откуда ждать засады, а наши привыкли сражаться на ровной местности. Или ты вырос в горах, Верен? Я всё забываю.
— Нет. — Верен с трудом оторвался от вида вершин, укутанных утренней дымкой. — У нас вокруг Красильной Заводи были холмы, но это другое. В горах вырос мой друг, и будь он сейчас здесь…
— Но здесь его нет, а стало быть, не о чем и говорить, — Ардерик переводил взгляд с карты на горы и обратно, будто пытаясь рассмотреть обозначенные тропы и обрывы сквозь гранитный массив. Потом оглянулся на примолкшего Верена и ободряюще кивнул ему: — Твой друг наверняка нашёл себе хорошее место и женился на той девчонке из пекарни, или откуда она там была. Что толку тосковать?
— Мы не расставались ни разу за пять лет, — покачал головой Верен. — Устроившись на новом месте, он непременно дал бы знать!
— Сейчас всё равно не узнаешь, так что выкинь ерунду из головы. Нынче у нас другие заботы.
Верен молча кивнул: слова сотника были разумны. Но тоска не утихала. Чем дальше они уходили от привычных мест, тем чаще Верен вспоминал друга — но его не было, и по правую руку ощущалась непривычная пустота.
— Идём найдём Эслинга. — Ардерик свернул карту и сунул за пазуху. — Я готов поверить, что он будет неделю собирать войско, но не тому, что некого послать в разведку.
Он бросил последний недобрый взгляд на горы:
— В этот раз мы покорим дикарей. Или уничтожим.
Ардерик с Вереном прошли мимо конюшни, дивясь, как лошадям хватило места, мимо поленницы, которой, по их расчётам, должно было хватить года на три, а по уверениям слуг — только-только до весны. На всём лежал отпечаток добротности — на каменных стенах толщиной в человеческий рост, конюшне, сложенной из огромных брёвен, даже на том, как неторопливо и тщательно работали слуги. Однако бросалась в глаза и безыскусность, с которой здесь строили. Не было ни крашеных ставен, ни цветников под окнами. Разве что резьба на окнах и дверях цепляла взгляд и поражала тонкостью работы, однако в целом замок не выглядел наряднее городских домов. Воины обошли кухню, откуда уже пахло свежими лепёшками, и оказались на заднем дворе.
Женщина, которую они увидели, едва повернули за угол, казалась тонкой, как тростинка, несмотря на тяжёлый плащ. Она стояла у погреба, ожидая, когда слуги вынесут оттуда необходимые припасы. Мех чернобурой лисицы на оторочке плаща сливался с тёмными волосами, уложенными в сложную причёску, а на поясе звенела связка ключей. Ардерик поспешно одёрнул на себе поддоспешник и толкнул Верена, но тот и сам сообразил, что перед ними хозяйка замка, и тоже поторопился пригладить волосы и стряхнуть грязь с сапог.
— Госпожа Элеонора! — Ардерик остановился в пяти шагах от неё и учтиво склонил голову. — Молва не может передать и малой доли вашей красоты.
— Ардерик, прозванный Медвежьей Шкурой за охотничьи подвиги, — улыбнулась баронесса, кивнув в ответ. — Мы наслышаны о вашей храбрости. Принимать вас и ваших воинов в Эслинге — большая честь. Дела не позволили мне присутствовать на ужине, но сегодня я надеюсь услышать от вас последние новости. Мы здесь, в глуши, соскучились по гостям. Давайте присядем, и вы мне всё расскажете.
Пока Ардерик повторял Элеоноре рассказ о том, как в столицу пришло отчаянное письмо лиамских купцов, Верен стоял позади и украдкой рассматривал хозяйку замка. Она действительно была красива. Лицо было по-девичьи свежим, черты — тонкими, тёмно-серые глаза искрились любопытством, а движения отличались лёгкостью и точностью. Она была заметно моложе супруга: лет на пятнадцать, не меньше. В её манерах не было той неторопливой основательности, что отличала Эслинга. Слушая Ардерика, баронесса нетерпеливо постукивала носком сапожка по земле и, едва дав сотнику ответить, задавала следующий вопрос.
— Стыд и позор, что несчастным жителям Лиама пришлось обратиться за помощью к его величеству, — с горечью сказала она, когда короткий рассказ был окончен. — Нам повезло, что вы успели прибыть до снегопадов.
— Ваш муж так не думает.
— Тенрик самолюбив. Ему трудно привыкнуть к мысли, что в его дела кто-то вмешивается. Но я уверена, что вы договоритесь.
— Вчера он почти предложил мне убраться, пока тракт не замело.
Баронесса извиняющеся улыбнулась и пожала плечами:
— Мы здесь отрезаны от цивилизованного мира. Самые образованные люди в наших краях — счетоводы, прибывающие по весне, чтобы взвесить шерсть. Будьте снисходительны к нашим манерам.
Ардерик смущённо отвёл взгляд:
— Это вы простите меня, госпожа Элеонора. За годы походов я отвык от общества благородных дам и был груб и несправедлив.
— Так вы говорите, его величество заинтересован в расширении территории, — вернулась Элеонора к тому, с чего начала разговор. — Чем могу помочь? Я мало смыслю в военных премудростях, но если дело касается хозяйства, сделаю, что смогу. Еда для воинов, корм для лошадей, тёплая одежда — вы всем обеспечены?
— Благодарю, госпожа. — Ардерик поднялся для поклона. — С такой поддержкой мы быстро разберёмся с дикарями. Но позвольте спросить, можем ли мы рассчитывать на ваших людей? Едва ли дочь маркграфа Талларда прибыла на Север без охраны.
— Храбрость не защищает от болезней и непривычного климата, — ответила баронесса.
— Север никогда не просит помощи, почтенный Ардерик, — чуть улыбнулся Эслинг. — Его величеству не стоило беспокоиться. Мои предки удерживали границу сотню лет, и, пока я жив, она останется нерушимой, будьте уверены. Что же до Лиама… Поверьте, в здешней политике есть свои особенности. Некоторые местные вожди по старой привычке пытаются делить земли между собой, но я знаю способы их образумить. Самый северный порт Империи будет в скором времени отстроен заново.
— Не будет, — покачал головой Ардерик. Императорский приказ, заблаговременно вынутый из дорожного ларца и спрятанный за пазуху, грел сердце и придавал уверенности. — Лиам больше не будет крайним портом, а граница — нерушимой. Воля императора — сдвинуть рубеж к Ледяному морю.
Эслинг устало вздохнул, прикрыл глаза и покачал седеющей головой:
— Невозможно.
— Такова воля императора, и мы её выполним, — повторил Ардерик. — Собирайте людей! Завтра осмотрим ваши укрепления и местность. У вас же есть карта? Моя могла устареть.
— Почтенный сотник, — мягко сказал Эслинг. — Не будем спешить. Вы не были в наших местах раньше и не привыкли. Здесь многое по-другому. Люди живут не так близко, чтобы весть о вашем приезде успела быстро распространиться. Потребуется самое меньшее три дня. Что касается вашей зимовки… Наши кладовые полны, но здешняя пища будет непривычна для вас и едва ли достаточна для сотни крепких воинов.
— Уж не предлагаете ли вы мне повернуть назад? — усмехнулся Ардерик.
— Не предлагаю, ну что вы. Вы молоды и упорны, вы так долго добирались, терпели дорожные лишения и теперь рвётесь в бой… Но не торопитесь. Отдохнёте с дороги, попривыкнете, тогда и решим.
Ардерик выпрямился, нахмурился и готов был ответить резко, но Верен осторожно тронул его за рукав. Ардерик поморщился, но замолчал и обвёл глазами своих воинов. Кто-то набивал рот сочной красной рыбой, вытаскивая её прямо из горшков с похлёбкой, кто-то спал, уронив голову на стол, кто-то перемигивался со служанками, мелькавшими в дверях — все, не таясь, радовались окончанию похода и не рвались сражаться.
— Ваши воины устали, — повторяя его мысли, голос Эслинга тёк неспешно и густо, как горьковатый вересковый мёд. — Будьте нашими гостями. Самое позднее через неделю мы соберём людей.
— За неделю камнееды разорят ещё что-нибудь, — буркнул Ардерик. Развалился в кресле и осушил кубок с элем, недовольно осматриваясь по сторонам.
***
На ночь Ардерику и Верену отвели небольшую, но чистую комнату на втором ярусе. Узкие подслеповатые окна выходили на юг, и сквозь толстые мутные стёкла было едва видно город, гасивший огни, пустошь, по которой они ехали, и лес, тонувший в ночной темноте. Пока Ардерик пытался разглядеть хоть что-то, Верен ощупывал стены и пол, пытаясь разобраться, как замок отапливается — в комнате не было камина, и тепло шло откуда-то снизу, прогревая каменные плиты.
Ардерик наконец оторвался от окна и повернулся к ученику:
— Земли к ним не щедры, видите ли… Воинов не враз соберёшь… Не особо-то барон спешит защищать свои земли, да? Похоже, не зря лиамцы пожаловались короне через голову барона.
Верен пожал плечами и тоже подошёл к окну:
— Вот это стены! Толщиной в человеческий рост, не меньше! А олень там, над очагом — это был герб барона, да?
— Лось, — поправил Ардерик. — Да, это родовой герб Эслингов. У нас лосей нынче днём с огнём не сыщешь, а здесь им раздолье.
Лосей Верен видел всего пару раз, но знал, что они упрямы и сильны, что умеют скрываться в лесу так, что пройдёшь вплотную и не заметишь, и что по весне у них на пути лучше не стоять. Хороший герб был у Эслингов, сильный.
— Выходит, здешние бароны взяли себе новые гербы, когда начали править? — спросил он. — Раз лось — северный зверь?
— Почему? Эслинги из местных.
— Из местных? Барон — из дикарей?!.
— Представь себе! Верен, ты где был, когда я рассказывал эту историю? Хотя знаю — упражнялся с мечом… Так вот, Эслинги — старый северный род, почти уничтоженный в межклановых распрях. Они тут вечно грызлись между собой за пастбища и по всяким пустякам. Сто лет назад клан Эслингов или как их тогда звали, прижали так, что они попросили защиты у Империи в обмен на земли и верность. Принесли клятву, получили войско, оружие и титул и отбились от врагов. Затем переиначили имя на имперский манер, выстроили замок за счёт казны и начали исправно поставлять на юг шерсть и рыбу. А после присоединения Лиама ещё и соль, что сберегло казне немало золота. Взамен получили зерно, зелень, а ещё ссыльных, чтобы разбавить местную породу. Говорят, жён для баронов до сих пор выбирают при дворе, чтобы дети воспитывались в преданности короне. Правда это или нет, не знаю, но Эслинги крепко помнят, что если бы не помощь Империи, их род вырезали бы под корень. А ещё я слышал, будто нынешнему барону досталось в жёны настоящее сокровище. Госпожа Элеонора хорошего рода, я учился по военным трактатам, написанным её предками. Говорят, будто она редкой красоты и гораздо моложе мужа. Вот если бы она провожала нас в спальню, а не этот старый боров, а? — Ардерик толкнул смутившегося ученика в бок и усмехнулся: — Ладно. Мы ничем не оскорбим хозяйку замка. Но всё же хотел бы я на неё поглядеть, а заодно узнать, отчего её не было за ужином.
— Ну и дела, — проговорил Верен. — Я-то думал, камнееды — совсем другой народ…
— Ну, с имперскими они меньше мешались, так что теперь может и другой. А, тьма с ними, и с Эслингом первым! — От окна тянуло холодом, и Ардерик захлопнул ставни. В комнате стало совсем темно, застеклённые фонари едва освещали застеленные мехами лежанки и кувшин на столе. — Скажи лучше, как тебе замок? Ты же не бывал ни в одном.
— Я ждал, что он будет более нарядным, — подумав, ответил Верен. — Снаружи-то я видел много замков и ратуш, и все они были с росписями, мозаикой, цветным стеклом… Я думал, здесь будет так же. И везде камень! Я, когда выходил во двор, копнул там, где у них огород. Земли на две ладони, а дальше — голый гранит! Как они живут, как выращивают хлеб?
— Север, — пожал плечами Ардерик.
Как будто это короткое слово всё объясняло.
Глава 3. Элеонора Эслинг
Ардерик поднялся затемно и, едва дождавшись рассвета, растолкал Верена. Утренний свет неохотно просачивался сквозь толстые стёкла, едва освещая гобелены на стенах и резные панели на низком потолке. В комнате уже было тепло — заметно теплее, чем в дорожной палатке. Наскоро умывшись и немного поплутав по извилистым коридорам, воины поднялись на сторожевую площадку башни, где Ардерик развернул потрёпанную карту.
Верен видел эту карту десятки, если не сотни раз: замок в полукольце гор, разомкнутых на юге клином соснового леса, а на севере обрывавшихся у Ледяного моря. До недавнего времени это были всего лишь линии и витиеватые подписи, в которых Верен не разбирал ни единой буквы. Но сейчас лес и пустошь взаправду расстилались за спиной, пахли смолой и первым снегом, а впереди вставали гордые, величественные, окутанные туманом горы.
— К востоку от этих вершин лежат плодородные долины и пастбища, — Ардерик сверял рисунок с открывшимся с башни видом, держа карту так, чтобы Верену тоже было видно. — Это имперские земли, за которыми смотрит Эслинг. Там разводят скот, ловят рыбу и даже что-то выращивают. Жить можно. На западе — Лиам, до него около трёх переходов. Говорят, в ясную погоду отсюда виден дым от его коптилен и солеварен. Был виден, — поправился он, помрачнев. — Ледяное море в двух переходах на север, если мерить по прямой. Но дорога идёт по горам, поэтому на деле выйдет дольше. Если там вообще есть дорога…
Ардерик хмурился, и Верену тоже было не по себе. В пути им, как и остальными, владел азарт, но теперь он уступил место трезвому расчёту — а взвесить и просчитать нужно было многое.
— Там голые скалы до самого побережья, — продолжал сотник. — Камень и ничего, кроме камня. Деревья растут кривые и высотой нам по пояс. По крайней мере, так рассказывают. Сто лет назад наши оттеснили на эти скалы дикарей и перебили бы всех до единого, но те укрылись в пещерах, как черви. Выкурить их оттуда не удалось, да и не пытались особо. Император запретил им выращивать зерно и пасти скот на своих землях, после чего отозвал войско, понадеявшись, что они постепенно вымрут или сдадутся. Но этого не случилось.
— Что же они там едят? — удивился Верен.
— Гранит и мох, — расхохотался Ардерик. — Говорю же, камнееды! На самом деле, в горах неплохая охота, а в море превосходно ловится рыба, и она жирнее и сочнее той, что заходит в реки и достаётся нам. Но без хлеба и зелени всё равно не выжить. Вроде бы кое-где на склонах можно выращивать бобы и пасти коз, но этого мало. А хуже всего то, что нет топлива. Понятия не имею, как они выживают.
Верен прикинул на глаз расстояние — до серых, поросших чахлым лесом отрогов было недалеко: часа три верхом. Судя по всему, горы стали для северных дикарей крепостью почище замка Эслинге. Стены пещер были определённо толще и прочнее замковых, заплутать на извилистых тропах было проще, чем в тёмных коридорах, и угроза от них ощущалась отчётливее, чем от густой тьмы ниш и тайных дверей. Верен попытался представить себе гранитные склоны, изрезанные расщелинами, все в углублениях и выступах, за каждым из которых мог прятаться меткий стрелок — и по спине пробежал холод.
Называть врагов дикарями хотелось всё меньше. Верен был твёрдо уверен, что у настоящих дикарей не бывает гордости, и они бы сдались за южное зерно и мирную жизнь. К этим же, выбравшим свободу, трудно было не испытывать уважения. Они обещали стать достойными противниками, а это значило — никто не скажет, что Верен, сын красильщика шерсти, зря учился сражаться, а сотник напрасно приблизил мечника-самоучку.
— Сегодня потрясём Эслинга, чтобы отправил кого-нибудь на разведку, — рассуждал вслух Ардерик. — Своих людей я в горы не пошлю. Местные точно знают, откуда ждать засады, а наши привыкли сражаться на ровной местности. Или ты вырос в горах, Верен? Я всё забываю.
— Нет. — Верен с трудом оторвался от вида вершин, укутанных утренней дымкой. — У нас вокруг Красильной Заводи были холмы, но это другое. В горах вырос мой друг, и будь он сейчас здесь…
— Но здесь его нет, а стало быть, не о чем и говорить, — Ардерик переводил взгляд с карты на горы и обратно, будто пытаясь рассмотреть обозначенные тропы и обрывы сквозь гранитный массив. Потом оглянулся на примолкшего Верена и ободряюще кивнул ему: — Твой друг наверняка нашёл себе хорошее место и женился на той девчонке из пекарни, или откуда она там была. Что толку тосковать?
— Мы не расставались ни разу за пять лет, — покачал головой Верен. — Устроившись на новом месте, он непременно дал бы знать!
— Сейчас всё равно не узнаешь, так что выкинь ерунду из головы. Нынче у нас другие заботы.
Верен молча кивнул: слова сотника были разумны. Но тоска не утихала. Чем дальше они уходили от привычных мест, тем чаще Верен вспоминал друга — но его не было, и по правую руку ощущалась непривычная пустота.
— Идём найдём Эслинга. — Ардерик свернул карту и сунул за пазуху. — Я готов поверить, что он будет неделю собирать войско, но не тому, что некого послать в разведку.
Он бросил последний недобрый взгляд на горы:
— В этот раз мы покорим дикарей. Или уничтожим.
***
Ардерик с Вереном прошли мимо конюшни, дивясь, как лошадям хватило места, мимо поленницы, которой, по их расчётам, должно было хватить года на три, а по уверениям слуг — только-только до весны. На всём лежал отпечаток добротности — на каменных стенах толщиной в человеческий рост, конюшне, сложенной из огромных брёвен, даже на том, как неторопливо и тщательно работали слуги. Однако бросалась в глаза и безыскусность, с которой здесь строили. Не было ни крашеных ставен, ни цветников под окнами. Разве что резьба на окнах и дверях цепляла взгляд и поражала тонкостью работы, однако в целом замок не выглядел наряднее городских домов. Воины обошли кухню, откуда уже пахло свежими лепёшками, и оказались на заднем дворе.
Женщина, которую они увидели, едва повернули за угол, казалась тонкой, как тростинка, несмотря на тяжёлый плащ. Она стояла у погреба, ожидая, когда слуги вынесут оттуда необходимые припасы. Мех чернобурой лисицы на оторочке плаща сливался с тёмными волосами, уложенными в сложную причёску, а на поясе звенела связка ключей. Ардерик поспешно одёрнул на себе поддоспешник и толкнул Верена, но тот и сам сообразил, что перед ними хозяйка замка, и тоже поторопился пригладить волосы и стряхнуть грязь с сапог.
— Госпожа Элеонора! — Ардерик остановился в пяти шагах от неё и учтиво склонил голову. — Молва не может передать и малой доли вашей красоты.
— Ардерик, прозванный Медвежьей Шкурой за охотничьи подвиги, — улыбнулась баронесса, кивнув в ответ. — Мы наслышаны о вашей храбрости. Принимать вас и ваших воинов в Эслинге — большая честь. Дела не позволили мне присутствовать на ужине, но сегодня я надеюсь услышать от вас последние новости. Мы здесь, в глуши, соскучились по гостям. Давайте присядем, и вы мне всё расскажете.
Пока Ардерик повторял Элеоноре рассказ о том, как в столицу пришло отчаянное письмо лиамских купцов, Верен стоял позади и украдкой рассматривал хозяйку замка. Она действительно была красива. Лицо было по-девичьи свежим, черты — тонкими, тёмно-серые глаза искрились любопытством, а движения отличались лёгкостью и точностью. Она была заметно моложе супруга: лет на пятнадцать, не меньше. В её манерах не было той неторопливой основательности, что отличала Эслинга. Слушая Ардерика, баронесса нетерпеливо постукивала носком сапожка по земле и, едва дав сотнику ответить, задавала следующий вопрос.
— Стыд и позор, что несчастным жителям Лиама пришлось обратиться за помощью к его величеству, — с горечью сказала она, когда короткий рассказ был окончен. — Нам повезло, что вы успели прибыть до снегопадов.
— Ваш муж так не думает.
— Тенрик самолюбив. Ему трудно привыкнуть к мысли, что в его дела кто-то вмешивается. Но я уверена, что вы договоритесь.
— Вчера он почти предложил мне убраться, пока тракт не замело.
Баронесса извиняющеся улыбнулась и пожала плечами:
— Мы здесь отрезаны от цивилизованного мира. Самые образованные люди в наших краях — счетоводы, прибывающие по весне, чтобы взвесить шерсть. Будьте снисходительны к нашим манерам.
Ардерик смущённо отвёл взгляд:
— Это вы простите меня, госпожа Элеонора. За годы походов я отвык от общества благородных дам и был груб и несправедлив.
— Так вы говорите, его величество заинтересован в расширении территории, — вернулась Элеонора к тому, с чего начала разговор. — Чем могу помочь? Я мало смыслю в военных премудростях, но если дело касается хозяйства, сделаю, что смогу. Еда для воинов, корм для лошадей, тёплая одежда — вы всем обеспечены?
— Благодарю, госпожа. — Ардерик поднялся для поклона. — С такой поддержкой мы быстро разберёмся с дикарями. Но позвольте спросить, можем ли мы рассчитывать на ваших людей? Едва ли дочь маркграфа Талларда прибыла на Север без охраны.
— Храбрость не защищает от болезней и непривычного климата, — ответила баронесса.
