Воинам не впервой было разбивать лагерь в негостеприимных местах, но в этих краях всё было чужим. В плотной древесине кустарников вязли топоры, повадки дичи были непривычны, а по ночам в палатки вползала стылая сырость, от которой не спасали тёплые одеяла и меха. Она шла от сплошного камня, прятавшегося под тонким слоем бедной северной почвы и переплетением крепких корней. Пока сообразили делать подстилки из хвойных веток, пятеро свалились с лихорадкой. Затем ещё трое додумались отведать в лесу незнакомых ягод, спутав их со сладкой черникой, и лекари едва выходили недотёп. Даже солнце подводило — оно вставало не на востоке, а ближе к югу, и садилось, не дойдя до западного рубежа, что не раз сбивало с толку привыкших находить обратный путь по сияющему диску.
Ардерик успевал везде. Он обещал заболевшим скорое выздоровление, охотникам — богатую добычу, лесорубам — много лёгкого сухостоя. Его слова неизменно сбывались. Может, потому, что воины из кожи вон лезли, чтобы они сбылись. Уверенность, что сотник всегда прав, помогала переживать один сумрачный день за другим. Или потому, что память Ардерика цепко держала любое, самое маленькое знание о незнакомых землях, и его советы вправду были хороши.
Посреди будущей крепости водрузили походное знамя, и его было видно из любой точки лагеря. По светлому полотнищу бежал медведь, под ним лежал обнажённый меч, а нехитрый девиз — «Другим не стану» — звучал как призыв не поддаваться ни морозу, ни страху не выдержать зиму. И это тоже помогало.
Ещё больше облегчила участь зимовщиков молчаливая поддержка Элеоноры. В обещанный день из замка пришла телега, гружёная зерном, маслом и сливками, кислыми ягодами, защищавшими от болезней, тёплыми мехами и прочими нужными вещами. А с ней явились десяток городских мастеров. Ардерик сперва хотел прогнать их, но старший сунул ему клочок бумаги, на котором были изящным, но твёрдым почерком выведены три слова: «Им можно доверять». Верен не видел, чтобы сотник отдал записку писарю или убрал в ларец для важных бумаг. Наверное, она и не была важной.
Мастера из Эслинге оказались превосходными лесорубами и плотниками. Они умели свалить дерево в густом лесу, знали, как поставить сруб на каменистой почве и учили разводить костры со смолистой хвоёй вместо привычной бересты. Ардерик расспрашивал их обо всех тонкостях северной жизни, а ответы вбивал в головы воинам, и Север становился немного понятнее и ближе. Одного не могли рассказать работники — что происходит в замке, смотревшем на пустошь тёмными провалами окон. Послать весточку никто не решался, а сама баронесса больше не писала.
Дни шли, и воины привыкали к поздним рассветам, к снежной крупе, сыпавшейся из низких туч, к изморози, по утрам покрывавшей палатки затейливыми узорами. Когда тучи рассеивались, небо оказывалось непривычно чистым и высоким, зато солнце даже в полдень стояло низко и не успевало согревать землю. Впрочем, любоваться красотами было особо некогда. Заготовка дров, строительство укреплений и охота занимали все время, а ещё нужно было нести стражу и прочесывать местность в поисках северян.
Постепенно лагерь огораживался бревенчатым частоколом в два ряда, меж которыми насыпали землю, смешанную с колкими хвойными иглами, речным песком и камнями. С наступлением темноты между палаток загорались костры, у которых звучали легенды и песни. Как водится, у огня каждый пытался нагнать жути; вспоминали самые страшные истории то о безголовых чудищах, то о ледяных девах, своими ласками промораживающих неосторожных путников до костей. От костра расходились по трое-четверо — с наступлением темноты на пустоши становилось так холодно, что было легко поверить, что в промёрзших палатках взаправду побывала Ледяная дева, а из вересковой поросли глядят подземные жители, готовые затащить зазевавшегося гостя в своё стылое царство.
К концу второй недели, когда походный быт окончательно наладился, воины начали почти скучать без незваных гостей. Известие о всаднике, скачущем через пустошь, разнеслось по лагерю быстрее, чем огонь по сухой траве. Всадник был один, лошадь под ним была рослая, имперских кровей, и, пока он огибал замок, воины перебрали с десяток предположений. Императорский гонец? Остаток разбитого подкрепления? Вестник из соседних селений?
К тому времени, как незваный гость подъехал к воротам, его уже ждал Ардерик, на всякий случай держащий ладонь на рукояти меча. С вышек уже разглядели, что вооружён всадник коротким походным луком, а к седлу приторочены три полных колчана стрел. Ещё приметили, что лучник совсем молод, невелик ростом, а в облике было что-то неуловимо чужое — не то разрез темных глаз, не то жёсткие волосы, срезанные по-военному коротко.
Всадник едва успел спешиться, как сквозь сборище протолкался радостный Верен и сгрёб его в охапку:
— Такко! Я сперва глазам своим не поверил…
Напряжение, повисшее было в воздухе, растаяло: Верен успел всем прожужжать уши про друга, от которого так долго ждал вестей. А тот, высвободившись из объятий, склонился перед Ардериком:
— Танкварт Велеринг из Аранских гор. Я хороший лучник и хочу послужить Империи.
— Я наслышан об аранских стрелках, и не только от Верена, — одобрительно кивнул сотник, убирая руку с меча. — Если хотя бы половина того, что о вас говорят, правда, то судьба благоволит нам. Поешь и отдохни с дороги. После проверим, что ты умеешь.
— Я смотрел на тебя со стены и думал, что мне чудится, — всё повторял Верен, пока вёл друга через лагерь. — Как же я рад! Где ты пропадал? И как разжился конём, да ещё таким недурным?
— Конь и вправду недурной, — ответил Такко, — но из-за него мой кошель снова пуст. Я и не думал, что прокормить лошадь так дорого! Если бы не письмо, которое ты оставил мне в Нижнем, я бы вообще не добрался — с ним мне хоть продавали зерно подешевле как имперскому воину.
— Ты его получил? — Верен страшно гордился письмом, которое написал сам от начала до конца, а Такко благоразумно умолчал о том, что мало что понял бы, если бы не приписка и печать Ардерика. Сотник тоже делал ошибки в каждом слове, но всё же их было меньше, да и почерк был разборчивый.
— Получил, конечно, и сразу дёрнул сюда, благо дорогу подсказывали в каждом дворе. Ну и развернулись вы здесь!..
Повсюду кипела работа: обтёсывали брёвна, вострили колья, тащили к строящимся стенам камни. Стучали топоры и молотки, пахло свежим деревом, смолой и дёгтем; в походной кузнице звенел металл. Среди палаток попадались бревенчатые домики с крытыми тёсом крышами. К одному из этих домиков, который поставили для Ардерика, Верен и вёл друга.
— Здесь у нас что-то вроде базара, — рассказывал он по дороге. На утоптанном пятачке крестьяне в меховых безрукавках разложили на повозках или прямо на земле свой нехитрый товар: горшочки с лесным мёдом и воском, глиняную и каменную посуду, тёплые платки и прочее, что могло понадобиться воинам и их случайным подругам. — Имперское серебро даже не показывай. Здесь вон чего в ходу.
Верен высыпал на ладонь Такко горсть тонких монет с гербом Эслингов. Серебряный кружок был таким тонким, что штамп оставил на нём глубокий след, и рисунок с одной стороны был выпуклым*. Такко повертел их в руках с плохо скрытым недоумением, а рассмотрев лося в кольце колючих ветвей, вскинул на Верена удивлённый взгляд.
— Говоришь, имперское серебро здесь не в ходу? Им даже у нас в горах расплачивались чаще, чем аранскими монетами.
— Север чеканит свои деньги, — подтвердил Верен, — и императорский монетный двор ему не указ. Веса в этом серебре, конечно…
— Обычно такие монеты чеканят для больших ярмарок, а здесь, выходит, они постоянно в ходу… А с местными мы, выходит, не враждуем? — спросил Такко, рассеянно разглядывая товары и торговцев.
— С этими — нет. Им самим война поперёк горла. Они хотят только, чтобы им дали спокойно обрабатывать землю и растить детей.
Торговцы совсем не походили на воинов: согнутые спины, мозолистые руки, спокойные взгляды, в которых не было ни капли вызова, ничем не напоминали северян, встреченных на пустоши и уже третью неделю кормивших ворон.
— Отличить камнеедов от мирных жителей легко, — пояснил Верен, — первым делом смотри на рубахи и пояса. Если видишь выпуклый узор и пряжку в виде звезды, это враги. Если нет — значит, свои.
— Думаешь, они не додумаются снять и рубахи, и ремни? — Такко даже остановился. — Кто поручится, что торговцы — не лазутчики?
— Настоящие северяне скорее умрут, чем снимут знаки рода, — покачал головой Верен. — Пусть смотрят. И, если хотят, рассказывают всем, как неприступны наши стены.
— А ты был в бою, Верен? — не удержался Такко.
— Был. Да то не бой был, а так, стычка, — отмахнулся Верен, поймав завистливое выражение в глазах друга. — У них нет ни толковых доспехов, ни хороших мечей. Мы расспросили местных, и по всему выходит, что у нас ещё месяц мира. Дикари наверняка соберутся у своих вождей на Зимний перелом* и после пойдут на нас. Напасть разрозненными отрядами они не решатся, а если и нападут — мы быстро разберёмся. После Перелома у них будет единое войско, и тогда мы сразимся. Главное для нас — успеть закончить стену до этого дня. Тогда пусть приводят хоть тысячу воинов — мы выстоим. И победим.
Их обоих быстро захватило царящее вокруг оживление. Не мешало даже то, что и Верен, и Такко понимали, что запросто могут сложить головы, защищая эти новые и красивые стены.
— Ты не встретил никого по пути? — спросил Верен.
— Чужаков — нет. Только ваш отряд в лесу. Показал им твоё письмо, и они объяснили, что надо ехать не в замок, а дальше. Почему так?
— Мы теперь в ссоре с бароном. Потом расскажу, это долго. А тебе, верно, хотелось погостить в замке?
— Не особенно, — Такко поморщился. Верен по-своему расценил этот жест:
— Уже пришли. Бросишь вещи, и покажу тебе кухню. — Он потянул друга к небольшому домику, где обитали Ардерик и он сам. — Удивишься, но у меня здесь своя спальня!
Спальней Верен называл крошечную каморку, отгороженную от основного помещения толстой занавесью. Места там хватило только для чурбака, заменившего стол, и широкой лежанки с полкой внизу. В стены были вбиты крюки для вещей. Одна стенка, сложенная из камня, на ощупь была чуть тёплой. Было там и окно — шириной в две ладони, закрывавшееся задвижкой.
— Если будет тесно, придумаем, к кому тебя подселить, но вообще видали мы с тобой комнаты и поменьше, — Верен быстро освободил место, куда Такко скинул мешок с вещами. — Плащ сюда, доспех под лежанку положи… О, вот это ты приоделся!
Он с искренним восхищением рассматривал мягкую вязаную рубаху цвета крапивы, которая оказалась у друга под тёплым плащом и лёгким кожаным доспехом. Высокий ворот застёгивался на пуговицы, а по подолу шёл затейливый и яркий узор.
— Меня в ней не примут за северянина? — усмехнулся Такко.
— Даже не думай. У них совсем другие. Тебя если и примут за кого, то за благородного воина! Ну-ка, повернись… Пряжа хороша! В прошлом году шла по трети марки за моток. А узор… Это ж сколько работы вложено!
— Да что ты меня рассматриваешь, как девку на выданье! Пряжа, узор… Тёплая, и ладно.
— Дома вязали похожие, — сказал Верен со вздохом. — Но всё же похуже. Тут особая шерсть нужна, чтобы было тепло и мягко… Сколько за неё отдал?
— Подарили.
— Подарили?! Королевский подарок! Это за лук для маркграфской дочки, что ли?
— Вроде того. Ты мне кухню обещал показать…
— Да, верно. Эх, знал бы я, что маркграф так щедр, тоже бы к нему тогда пошёл…
— Ты и здесь неплохо устроился, — заметил Такко, покидая комнату первым. — Расскажи лучше, чем так сразил сотника, что он ставит свою печать на твои письма?..
Истории о драке в трактире как раз хватило на дорогу до длинного дома, откуда тянулся густой и сытный запах. У стенки кухни были навалены дрова в кучу выше человеческого роста, и двое парней сноровисто складывали их в поленницу. А ещё там ждал Ардерик.
— Значит, к отцовскому ремеслу серебряных дел мастера у тебя сердце не лежало, — уточнил Ардерик, когда миски опустели, а лучник успел немного рассказать о себе.
— Нет, — Такко решительно мотнул головой. — В детстве я больше любил бродить по заброшенным шахтам и стрелять.
— Здесь тебе это пригодится. А как ты покинул дом? Верен кое-что рассказывал, но я хочу услышать историю из первых уст.
— Мне тогда исполнилось двенадцать, и по аранским законам я считался взрослым. Отец повёз меня в Подгорную Рамень, чтобы показать Империю и настоящий большой город. Ну я и сбежал. Мы с ним ещё повздорили накануне… Я не знал, куда идти, поэтому забрался в уходящий обоз и спрятался между тюков, а утром меня уже не выгнали, потому что я хорошо стрелял, а у них не хватало людей в охране.
— Отец не искал тебя?
— Искал, но на границе Западных земель меня не выдали, а дальше уже не спрашивали.
— И ты с двенадцати лет ходил за обозами?
— Да. Ещё мастерил луки, чинил стрелы, бумаги переписывал…
— Такко правда учили грамоте, — заявил Верен. — Он писал все мои письма домой, чем сберёг немало денег на писцов.
— А сам посылал отцу весточки?
— Нет, — Такко пожал плечами. — Как-то не приходило в голову.
— Ясно. Значит, бродячая жизнь тебе понравилась. А с Вереном вы как сошлись?
Такко замялся, и Верен, улыбаясь, толкнул его локтём:
— Такко всё нравилось, пока он не связался с контрабандистами. Не стыдись рассказывать! На этом попадались и постарше тебя.
— Ну да, связался, — неохотно проговорил Такко. — Один раз. Случайно. Они обещали хорошо заплатить. Я же не знал, что они везут что-то запрещённое!
— Зато они-то быстро поняли, какая хорошая компания — доверчивый мальчишка, — заметил Ардерик. — За контрабанду тебя могли повесить. Даже должны были.
— И повесили бы, — снова вступил Верен, — но Такко тогда не было четырнадцати, и по нашим законам его не могли казнить. Тем более, он попался в первый раз. Даже клейма не получил, только плетей и, ясное дело, после обыска остался без единого медяка. Так мы с ним и познакомились — я шёл с поручением в ратушу, а он шатался по площади, где утром повесили его дружков, и не знал, куда податься. Я подумал, что наниматься в охрану вместе с лучником будет проще, чем одному…
— Вот так история, — усмехнулся Ардерик. — Что ж, от знакомства выиграли вы оба. Из арбалета стрелять доводилось?
— Нет, но готов учиться, — Такко не смог сдержать нетерпения, так ему хотелось испытать оружие, которое было только у имперских солдат.
— После лука он покажется тебе детской игрушкой. Если все сыты, идём на стрельбище!
Верена по пути задержали, и когда он добрался до стрельбища, Такко уже утыкал стрелами мишени и Ардерик испытывал его на мечах. Верен никогда не считал друга сносным фехтовальщиком, но тут невольно залюбовался его отточенными движениями. Шансов выстоять против Ардерика в настоящем поединке у Такко не было, но учебные атаки он отбивал уверенно. Даже коварный удар с левой стороны, который Верен позорно пропускал до сих пор, отразил ловко и легко.
— Для лучника неплохо! — заключил сотник, опуская клинок. — В бою тебе лучше за меч не хвататься, но видно, что сражаться тебя учили, причём хорошо. Будешь упражняться часа по четыре в день, и к концу месяца я поверю, что ты сможешь отбиться от местных козопасов с их болотными мечами.
Ардерик успевал везде. Он обещал заболевшим скорое выздоровление, охотникам — богатую добычу, лесорубам — много лёгкого сухостоя. Его слова неизменно сбывались. Может, потому, что воины из кожи вон лезли, чтобы они сбылись. Уверенность, что сотник всегда прав, помогала переживать один сумрачный день за другим. Или потому, что память Ардерика цепко держала любое, самое маленькое знание о незнакомых землях, и его советы вправду были хороши.
Посреди будущей крепости водрузили походное знамя, и его было видно из любой точки лагеря. По светлому полотнищу бежал медведь, под ним лежал обнажённый меч, а нехитрый девиз — «Другим не стану» — звучал как призыв не поддаваться ни морозу, ни страху не выдержать зиму. И это тоже помогало.
Ещё больше облегчила участь зимовщиков молчаливая поддержка Элеоноры. В обещанный день из замка пришла телега, гружёная зерном, маслом и сливками, кислыми ягодами, защищавшими от болезней, тёплыми мехами и прочими нужными вещами. А с ней явились десяток городских мастеров. Ардерик сперва хотел прогнать их, но старший сунул ему клочок бумаги, на котором были изящным, но твёрдым почерком выведены три слова: «Им можно доверять». Верен не видел, чтобы сотник отдал записку писарю или убрал в ларец для важных бумаг. Наверное, она и не была важной.
Мастера из Эслинге оказались превосходными лесорубами и плотниками. Они умели свалить дерево в густом лесу, знали, как поставить сруб на каменистой почве и учили разводить костры со смолистой хвоёй вместо привычной бересты. Ардерик расспрашивал их обо всех тонкостях северной жизни, а ответы вбивал в головы воинам, и Север становился немного понятнее и ближе. Одного не могли рассказать работники — что происходит в замке, смотревшем на пустошь тёмными провалами окон. Послать весточку никто не решался, а сама баронесса больше не писала.
Дни шли, и воины привыкали к поздним рассветам, к снежной крупе, сыпавшейся из низких туч, к изморози, по утрам покрывавшей палатки затейливыми узорами. Когда тучи рассеивались, небо оказывалось непривычно чистым и высоким, зато солнце даже в полдень стояло низко и не успевало согревать землю. Впрочем, любоваться красотами было особо некогда. Заготовка дров, строительство укреплений и охота занимали все время, а ещё нужно было нести стражу и прочесывать местность в поисках северян.
Постепенно лагерь огораживался бревенчатым частоколом в два ряда, меж которыми насыпали землю, смешанную с колкими хвойными иглами, речным песком и камнями. С наступлением темноты между палаток загорались костры, у которых звучали легенды и песни. Как водится, у огня каждый пытался нагнать жути; вспоминали самые страшные истории то о безголовых чудищах, то о ледяных девах, своими ласками промораживающих неосторожных путников до костей. От костра расходились по трое-четверо — с наступлением темноты на пустоши становилось так холодно, что было легко поверить, что в промёрзших палатках взаправду побывала Ледяная дева, а из вересковой поросли глядят подземные жители, готовые затащить зазевавшегося гостя в своё стылое царство.
***
К концу второй недели, когда походный быт окончательно наладился, воины начали почти скучать без незваных гостей. Известие о всаднике, скачущем через пустошь, разнеслось по лагерю быстрее, чем огонь по сухой траве. Всадник был один, лошадь под ним была рослая, имперских кровей, и, пока он огибал замок, воины перебрали с десяток предположений. Императорский гонец? Остаток разбитого подкрепления? Вестник из соседних селений?
К тому времени, как незваный гость подъехал к воротам, его уже ждал Ардерик, на всякий случай держащий ладонь на рукояти меча. С вышек уже разглядели, что вооружён всадник коротким походным луком, а к седлу приторочены три полных колчана стрел. Ещё приметили, что лучник совсем молод, невелик ростом, а в облике было что-то неуловимо чужое — не то разрез темных глаз, не то жёсткие волосы, срезанные по-военному коротко.
Всадник едва успел спешиться, как сквозь сборище протолкался радостный Верен и сгрёб его в охапку:
— Такко! Я сперва глазам своим не поверил…
Напряжение, повисшее было в воздухе, растаяло: Верен успел всем прожужжать уши про друга, от которого так долго ждал вестей. А тот, высвободившись из объятий, склонился перед Ардериком:
— Танкварт Велеринг из Аранских гор. Я хороший лучник и хочу послужить Империи.
— Я наслышан об аранских стрелках, и не только от Верена, — одобрительно кивнул сотник, убирая руку с меча. — Если хотя бы половина того, что о вас говорят, правда, то судьба благоволит нам. Поешь и отдохни с дороги. После проверим, что ты умеешь.
— Я смотрел на тебя со стены и думал, что мне чудится, — всё повторял Верен, пока вёл друга через лагерь. — Как же я рад! Где ты пропадал? И как разжился конём, да ещё таким недурным?
— Конь и вправду недурной, — ответил Такко, — но из-за него мой кошель снова пуст. Я и не думал, что прокормить лошадь так дорого! Если бы не письмо, которое ты оставил мне в Нижнем, я бы вообще не добрался — с ним мне хоть продавали зерно подешевле как имперскому воину.
— Ты его получил? — Верен страшно гордился письмом, которое написал сам от начала до конца, а Такко благоразумно умолчал о том, что мало что понял бы, если бы не приписка и печать Ардерика. Сотник тоже делал ошибки в каждом слове, но всё же их было меньше, да и почерк был разборчивый.
— Получил, конечно, и сразу дёрнул сюда, благо дорогу подсказывали в каждом дворе. Ну и развернулись вы здесь!..
Повсюду кипела работа: обтёсывали брёвна, вострили колья, тащили к строящимся стенам камни. Стучали топоры и молотки, пахло свежим деревом, смолой и дёгтем; в походной кузнице звенел металл. Среди палаток попадались бревенчатые домики с крытыми тёсом крышами. К одному из этих домиков, который поставили для Ардерика, Верен и вёл друга.
— Здесь у нас что-то вроде базара, — рассказывал он по дороге. На утоптанном пятачке крестьяне в меховых безрукавках разложили на повозках или прямо на земле свой нехитрый товар: горшочки с лесным мёдом и воском, глиняную и каменную посуду, тёплые платки и прочее, что могло понадобиться воинам и их случайным подругам. — Имперское серебро даже не показывай. Здесь вон чего в ходу.
Верен высыпал на ладонь Такко горсть тонких монет с гербом Эслингов. Серебряный кружок был таким тонким, что штамп оставил на нём глубокий след, и рисунок с одной стороны был выпуклым*. Такко повертел их в руках с плохо скрытым недоумением, а рассмотрев лося в кольце колючих ветвей, вскинул на Верена удивлённый взгляд.
— Говоришь, имперское серебро здесь не в ходу? Им даже у нас в горах расплачивались чаще, чем аранскими монетами.
— Север чеканит свои деньги, — подтвердил Верен, — и императорский монетный двор ему не указ. Веса в этом серебре, конечно…
— Обычно такие монеты чеканят для больших ярмарок, а здесь, выходит, они постоянно в ходу… А с местными мы, выходит, не враждуем? — спросил Такко, рассеянно разглядывая товары и торговцев.
— С этими — нет. Им самим война поперёк горла. Они хотят только, чтобы им дали спокойно обрабатывать землю и растить детей.
Торговцы совсем не походили на воинов: согнутые спины, мозолистые руки, спокойные взгляды, в которых не было ни капли вызова, ничем не напоминали северян, встреченных на пустоши и уже третью неделю кормивших ворон.
— Отличить камнеедов от мирных жителей легко, — пояснил Верен, — первым делом смотри на рубахи и пояса. Если видишь выпуклый узор и пряжку в виде звезды, это враги. Если нет — значит, свои.
— Думаешь, они не додумаются снять и рубахи, и ремни? — Такко даже остановился. — Кто поручится, что торговцы — не лазутчики?
— Настоящие северяне скорее умрут, чем снимут знаки рода, — покачал головой Верен. — Пусть смотрят. И, если хотят, рассказывают всем, как неприступны наши стены.
— А ты был в бою, Верен? — не удержался Такко.
— Был. Да то не бой был, а так, стычка, — отмахнулся Верен, поймав завистливое выражение в глазах друга. — У них нет ни толковых доспехов, ни хороших мечей. Мы расспросили местных, и по всему выходит, что у нас ещё месяц мира. Дикари наверняка соберутся у своих вождей на Зимний перелом* и после пойдут на нас. Напасть разрозненными отрядами они не решатся, а если и нападут — мы быстро разберёмся. После Перелома у них будет единое войско, и тогда мы сразимся. Главное для нас — успеть закончить стену до этого дня. Тогда пусть приводят хоть тысячу воинов — мы выстоим. И победим.
Их обоих быстро захватило царящее вокруг оживление. Не мешало даже то, что и Верен, и Такко понимали, что запросто могут сложить головы, защищая эти новые и красивые стены.
— Ты не встретил никого по пути? — спросил Верен.
— Чужаков — нет. Только ваш отряд в лесу. Показал им твоё письмо, и они объяснили, что надо ехать не в замок, а дальше. Почему так?
— Мы теперь в ссоре с бароном. Потом расскажу, это долго. А тебе, верно, хотелось погостить в замке?
— Не особенно, — Такко поморщился. Верен по-своему расценил этот жест:
— Уже пришли. Бросишь вещи, и покажу тебе кухню. — Он потянул друга к небольшому домику, где обитали Ардерик и он сам. — Удивишься, но у меня здесь своя спальня!
Спальней Верен называл крошечную каморку, отгороженную от основного помещения толстой занавесью. Места там хватило только для чурбака, заменившего стол, и широкой лежанки с полкой внизу. В стены были вбиты крюки для вещей. Одна стенка, сложенная из камня, на ощупь была чуть тёплой. Было там и окно — шириной в две ладони, закрывавшееся задвижкой.
— Если будет тесно, придумаем, к кому тебя подселить, но вообще видали мы с тобой комнаты и поменьше, — Верен быстро освободил место, куда Такко скинул мешок с вещами. — Плащ сюда, доспех под лежанку положи… О, вот это ты приоделся!
Он с искренним восхищением рассматривал мягкую вязаную рубаху цвета крапивы, которая оказалась у друга под тёплым плащом и лёгким кожаным доспехом. Высокий ворот застёгивался на пуговицы, а по подолу шёл затейливый и яркий узор.
— Меня в ней не примут за северянина? — усмехнулся Такко.
— Даже не думай. У них совсем другие. Тебя если и примут за кого, то за благородного воина! Ну-ка, повернись… Пряжа хороша! В прошлом году шла по трети марки за моток. А узор… Это ж сколько работы вложено!
— Да что ты меня рассматриваешь, как девку на выданье! Пряжа, узор… Тёплая, и ладно.
— Дома вязали похожие, — сказал Верен со вздохом. — Но всё же похуже. Тут особая шерсть нужна, чтобы было тепло и мягко… Сколько за неё отдал?
— Подарили.
— Подарили?! Королевский подарок! Это за лук для маркграфской дочки, что ли?
— Вроде того. Ты мне кухню обещал показать…
— Да, верно. Эх, знал бы я, что маркграф так щедр, тоже бы к нему тогда пошёл…
— Ты и здесь неплохо устроился, — заметил Такко, покидая комнату первым. — Расскажи лучше, чем так сразил сотника, что он ставит свою печать на твои письма?..
Истории о драке в трактире как раз хватило на дорогу до длинного дома, откуда тянулся густой и сытный запах. У стенки кухни были навалены дрова в кучу выше человеческого роста, и двое парней сноровисто складывали их в поленницу. А ещё там ждал Ардерик.
***
— Значит, к отцовскому ремеслу серебряных дел мастера у тебя сердце не лежало, — уточнил Ардерик, когда миски опустели, а лучник успел немного рассказать о себе.
— Нет, — Такко решительно мотнул головой. — В детстве я больше любил бродить по заброшенным шахтам и стрелять.
— Здесь тебе это пригодится. А как ты покинул дом? Верен кое-что рассказывал, но я хочу услышать историю из первых уст.
— Мне тогда исполнилось двенадцать, и по аранским законам я считался взрослым. Отец повёз меня в Подгорную Рамень, чтобы показать Империю и настоящий большой город. Ну я и сбежал. Мы с ним ещё повздорили накануне… Я не знал, куда идти, поэтому забрался в уходящий обоз и спрятался между тюков, а утром меня уже не выгнали, потому что я хорошо стрелял, а у них не хватало людей в охране.
— Отец не искал тебя?
— Искал, но на границе Западных земель меня не выдали, а дальше уже не спрашивали.
— И ты с двенадцати лет ходил за обозами?
— Да. Ещё мастерил луки, чинил стрелы, бумаги переписывал…
— Такко правда учили грамоте, — заявил Верен. — Он писал все мои письма домой, чем сберёг немало денег на писцов.
— А сам посылал отцу весточки?
— Нет, — Такко пожал плечами. — Как-то не приходило в голову.
— Ясно. Значит, бродячая жизнь тебе понравилась. А с Вереном вы как сошлись?
Такко замялся, и Верен, улыбаясь, толкнул его локтём:
— Такко всё нравилось, пока он не связался с контрабандистами. Не стыдись рассказывать! На этом попадались и постарше тебя.
— Ну да, связался, — неохотно проговорил Такко. — Один раз. Случайно. Они обещали хорошо заплатить. Я же не знал, что они везут что-то запрещённое!
— Зато они-то быстро поняли, какая хорошая компания — доверчивый мальчишка, — заметил Ардерик. — За контрабанду тебя могли повесить. Даже должны были.
— И повесили бы, — снова вступил Верен, — но Такко тогда не было четырнадцати, и по нашим законам его не могли казнить. Тем более, он попался в первый раз. Даже клейма не получил, только плетей и, ясное дело, после обыска остался без единого медяка. Так мы с ним и познакомились — я шёл с поручением в ратушу, а он шатался по площади, где утром повесили его дружков, и не знал, куда податься. Я подумал, что наниматься в охрану вместе с лучником будет проще, чем одному…
— Вот так история, — усмехнулся Ардерик. — Что ж, от знакомства выиграли вы оба. Из арбалета стрелять доводилось?
— Нет, но готов учиться, — Такко не смог сдержать нетерпения, так ему хотелось испытать оружие, которое было только у имперских солдат.
— После лука он покажется тебе детской игрушкой. Если все сыты, идём на стрельбище!
Верена по пути задержали, и когда он добрался до стрельбища, Такко уже утыкал стрелами мишени и Ардерик испытывал его на мечах. Верен никогда не считал друга сносным фехтовальщиком, но тут невольно залюбовался его отточенными движениями. Шансов выстоять против Ардерика в настоящем поединке у Такко не было, но учебные атаки он отбивал уверенно. Даже коварный удар с левой стороны, который Верен позорно пропускал до сих пор, отразил ловко и легко.
— Для лучника неплохо! — заключил сотник, опуская клинок. — В бою тебе лучше за меч не хвататься, но видно, что сражаться тебя учили, причём хорошо. Будешь упражняться часа по четыре в день, и к концу месяца я поверю, что ты сможешь отбиться от местных козопасов с их болотными мечами.
