- Рад видеть, - вежливо поздоровался нейрофизиолог.
Я в очередной раз восхищенно удивлялся, глядя на него, он напоминал мне поэтический образ звезды. Казалось, что взгляд белесых голубых глаз мерцает, как серебристые звезды.
- Что нового? – спросил Михал, - в прошлый раз мы говорили о том, что сон, это частичное осознание мультивидуума.
Да, я в той реальности, где все удерживают данное о нашей встрече. Кроме меня. А почему мне важно удерживать, что встречи не было? Я должен, при переходе в эту реальность, получить и память этой ветки мультиверса. Потому что для меня важнее помнить, что встречи не было, как личное доказательство, что я столкнулся с мультиверсом.
- Да, в сущности, я вижу разные типы снов, не знаю, делаешь ли ты какое-то принципиальное деление. Есть сны бессмысленные, отрывочные, я думаю, это визуализации мозга или переход по фазам сна; есть сны яркие и нереальные, обычно, мы там в некой другой форме, и у нас какое-нибудь приключение; и есть сны, где мы осознаем себя, как себя, и жизнь очень похожа, лишь немного отличается от нашей.
Денвич задумчиво кивнул, пытаясь переложить рассказанное на специальную терминологию и классификацию.
- Есть еще вид сна, - вмешался вдруг Эрик, - когда во сне нет никакого действия или жизни, а только ты и какой-нибудь человек, с которым нужно решить проблему или поговорить.
Денвич снова, так же задумчиво, кивнул.
- Эрик, это тоже визуализация мозга, - сказал я. – Тебя что-то терзает и мозг продолжает разговор во сне. Даже если проблема очень давняя, это значит, что упорядочивание данных дошло до этого момента только сейчас.
Эрик усмехнулся и ничего не сказал, не стал спорить. Почему-то. Обычно, он не молчит.
- Теория веток, ветвление реальности, при совершении выбора – сознательного или бессознательного, говорит о реализации всех возможных вариантов. Так что, я бы, вообще, не стал делить сновидения, может, действительно, стоит отделить только визуализации мозга, потому что это, в сущности, не сновидения, - наконец, сказал Михал.
Мы поговорили еще, про работу мозга, про эвереттическую теорию, не буду передавать читателю все эти научные разговоры, это далеко не всем интересно, и к теме имеет мало отношения. Михал настаивал на том, что все сны – это сознание мультивидуума. И по большому счету я был согласен, а вот по маленьким счетам, нет. Конечно, все мы мультивидуумы, потенциальные, и, конечно, все, что происходит, это работа сознания мультивидуума, но мой коллега имел в виду, что все данные, которые мы получаем во сне, это данные от нас же, как наблюдателей первого уровня, только в других ветках. Вот с этим я не согласен.
До сих пор очень популярна, но совершенно ненаучна, идея о том, что человеческое существо может быть очень разным, вести себя, как угодно. Это неправда. Не как угодно. Мы все ведем себя строго в рамках своего психомодуля. Сознание, суть человека, в разных обстоятельствах, в разных условиях, в разных «мирах» и реальностях ведет себя строго по законам психологии. А, у вас еще нет никаких законов психологии. У нас, конечно, уже есть. Это важное знание, потому что у нас, в Фироками, кого только нет – и мутанты, и то, что вы называете нечистью, и искусственно созданные тела, - и важно уметь отличать одно создание от другого.
Я сейчас понимаю, а тогда не понимал, что начал думать о совете Эрика, именно так и решил проверить, я или не я, в этих ярких снах.
Мы шли с Эриком по внутреннему парку НИИ, удивительно, когда он хочет, с ним уютно молчать. Может же, иногда, по-человечески!
Для меня пошли ночи работы, правда, на работе была обыкновенная рутина, поэтому я мог заниматься своей теорией.
Я внимательно следил за снами, раскладывал их по типам, пытался понять их генезис, разделял, где я, а где нет. Конечно, осознать себя во сне очень сложно, потому что, очнувшись посреди ситуации в эмоциональной катушке, ты что-то делаешь, и у тебя нет времени остановиться и подумать. Я ставил таймер на пробуждение, когда войду в определенную фазу сна – пробовал разные фазы, чтобы посмотреть, что изменится, на что это влияет. Фазы сна в Фироками изучены, но я применял научную базу к контексту своей задачи. Возвращаюсь ли я в тот же «сон» после определенной фазы? Меняется ли тип сна? Потом, по записям, я отследил, что у меня ушло на это несколько месяцев. А во время работы, я не замечал времени. В Институте я сказал, что проверяю теорию, и коллеги перестали удивляться тому, что я не помню наши встречи и разговоры. Фироками, а следовательно, и Институт, трепетно относится к появлению новых теорий и идей. Даже если идея окажется совсем пустой, ее нужно описать и оформить по всем правилам. Потому что, возможно, кто-то пойдет за тобой следом и превратит идею в очередное открытие алмазного Города.
Известно, во что вложишь внимание, то и получится.
Я так долго бился со снами, что научился сначала их чувствовать, потом смог вывести закономерности, потом смог их описать, и, наконец, смог ими управлять, сделал их явлением, сделал их воспроизводимыми. Правда, только для себя.
Итак, засыпая, мы, на краткий миг попадаем в суперпозицию. Оттуда уже выбираем, куда «идти» и что осознавать. Этот миг может быть столь кратким, что мы не успеваем его осознать. Да и не знаем, что его нужно осознавать. Суперпозиция, это эмоциональный ноль, а мы ненавидим эмоциональный ноль и мчимся куда угодно, даже в отрицательную величину эмоций, лишь бы не находиться в нуле. Зато если подавить этот импульс, и задержаться там, то можно осознанно выбрать любой набор данных для осознания, какой пожелаешь. То есть, любую жизнь. Теоретически, конечно. Практически до осознанного выбора данных очень далеко. Сон не обязателен. Он нужен, потому что мы, как квантовые частицы другого масштаба, стремимся к суперпозиции, это и есть настоящий отдых. Если получается побыть хоть немного, пусть и неосознанно в суперпозиции – мы чувствуем себя отдохнувшими, если нет – разбитыми.
Сны я разделил на несколько видов. Один, над которыми активно работают мои коллеги, - данные из других веток мультиверса. Именно этот вид сна мучил меня.
Второй, это когда я являюсь наблюдателем совсем других людей, к которым имею отношение только посредством эмоционального согласия с ситуацией. Это как раз все эти яркие сны с приключениями.
Принципиально разные виды снов помогли мне определить, где я, когда сплю. Я написал себе список вопросов, который читал перед сном девять раз. Так работает наш мозг, девять раз вдумчивого чтения достаточно, чтобы мозг сделал «фотографию» прочитанного так, что вы можете к ней обратиться. Именно так я сдавал важные экзамены. Проблема только бывает в том, что очень скучно читать что-то вдумчиво девять раз. Но со списком вопросов у меня проблем не было. Так, осознав себя в ситуации, я задавал себе эти вопросы – как меня зовут, сколько мне лет, где я работаю, как зовут мою мать, бабушку, начальника. И главный вопрос – откуда, с чьих глаз я смотрю на ситуацию. И главное действие – могу ли я посмотреть на нее с глаз другого человека.
Ответы помогали мне понять, что это сон, потому что я там имел другое имя и другие жизни, и самое интересное, что, например, стоило мне посреди страданий из-за болезни любимой бабушки, задать вопрос – а как зовут бабушку? – и выяснить, что бабушка вовсе не моя, страдальческая эмоция любви тут же проходила.
То есть, какие-то люди просто, укладываясь, словно в трафарет моего отношения, вызывали у меня набор моих отношений и эмоций. Я любил и ненавидел, совершал какие-то поступки, ведомый эмоциями, а потом задавал себе вопрос – а действительно ли передо мной ненавидимый или любимый? И когда выяснялось, что человек имеет совсем другие параметры, чувство, которое праведно клокотало во мне, мгновенно утихало.
Иногда это были данные действительно другой ветки, и это был я, с другим именем, другой жизнью, но я точно знал, что это я, и да, Эрик оказался прав, я не мог посмотреть с глаз другого человека, когда во сне был сам, зато, когда был во сне второго типа – мог «играть» за любого персонажа. Играть сильно сказано, наблюдать, мысленно советовать, при этом, персонаж воспринимал мои мысли своими, и, обычно, слушался.
Разница снов мне стала понятна, но я стал искать и общее. И в том, и в другом виде все мои переходы я воспринимал через тьму. Видимо, так я воспринимал суперпозицию. Я хотел задержаться в этой темноте. Ведь скорее всего, она только кажется темнотой. Увы, мне очень долго не удавалось это сделать. Потому что меня вело намерение, решение оказаться где-то. И я никак не мог сформулировать намерение попасть в суперпозицию. Мозг не может отождествить с чем-то незнакомое понятие, к тому же абстрактное. Он и «видит» его темнотой, потому что так визуализирует неизвестность.
Пока я ставил задачи и учился управляться со снами, вернее, с собой во сне, появился третий вид сна. Сначала я думал, что это первый тип – данные веток. Но что-то в нем было иначе.
ХХХ
Я уснул, и оказался в парке нашего городка. Рядом со мной шел Эрик. Мы обсуждали то, что видели, смеялись, рассказывали какие-то свои проекты. Обычный день, обычный разговор. Парк выглядел, как всегда. Но я все время чувствовал, что только мы живые в этом сне. Словно никто не мог нас увидеть, хотя какие-то люди гуляли по парку, я кивал знакомым, и они отвечали, да, но словно, понимаете, не они отвечали, а я знал, что они ответили, в ведической традиции есть такое понятие – умонастроение. Это когда вы знаете, что что-то происходит или произошло, но, на самом деле, нет никаких фактических подтверждений. Словно вам кто-то говорит, что это так. Очень уверенно говорит. И еще, парк выглядел, словно за ним ничего нет.
Посмотрите прямо перед собой, сейчас будет грустный эксперимент. Вы видите овал с темной каймой, вот это затемнение по краям, граница вашего зрения. Мне всегда грустно видеть границу, всегда меня манит в бесконечность, безграничность. Вот и этот парк, казалось, что это какой-то обрывок реальности, в бесконечном еще-ничто. Мы с Эриком шли, и я все время боялся провалиться в ничего, поэтому внимательно смотрел на край этого куска реальности. Но дойти до края не получалось. Мы перемещались куда-то, из парка в кафе, из кафе на берег. Тоже через мгновение темноты, но иначе, чем я обычно перемещаюсь во снах, тут, словно появлялась новая картинка, декорация, а не я перемещался.
Я запомнил этот сон, как самый яркий, но после у меня были еще такие сны. Обычно, после какого-нибудь спора или просто эмоционального разговора, я оказывался во сне с человеком, продолжая разговор. Я был внимателен, и поэтому научился отличать, когда я выступил инициатором сна, а когда тот, другой человек.
Так же, как и при выборе ветки, как и при выборе, какую ситуацию других людей наблюдать, если ситуация сильно эмоциональная, мы «летим» туда, продолжая разговор.
Природа сна стала мне понятнее. Теперь нужно сформулировать гипотезу и поставить вопросы перед исследователями, наметить, хотя бы, направление экспериментов, и объяснить, конечно, на кой нужно в этом копаться.
Началась рабочая рутина. Формулировать и ставить рамки, это совсем не так весело, как собирать данные и строить догадки. Все это время я продолжал наблюдать за снами. Такая уж натура. Вот, написал это сейчас и вздохнул. Вы думаете, я передам работу группе, которая будет заниматься снами и останусь в стороне? А сейчас ожидаете, что я скажу, нет, это мое открытие и я хочу в нем участвовать? Ни то и ни другое. Я передам проект Михалу, участвовать буду, только если им понадобится моя квалификация или психологическая консультация. Но я не перестану наблюдать за снами. Может быть, до конца жизни теперь не перестану, понимаете? Наука будет доказывать и опровергать, годами. Она будет осторожна, она не выдаст ни одного практического алгоритма, пока не будет уверена в явлениях, пока не поймет, что это и как это работает. Но я-то могу уже сейчас пользоваться тем, без доказанных наукой подтверждений. Это привилегия первооткрывателя.
Я, конечно, буду подкидывать Михалу новые идеи, если замечу что-то еще. Но даже настаивать не буду – хочет, пусть берет, не хочет, дойдут своим путем, позже.
И, в общем, на этом бы можно было закончить. Сделать какой-нибудь поучительный или романтичный вывод. По крайней мере, я тогда думал, что все кончилось и поэтому занимался нудной работой. Но меня ждали новые чудеса.
ХХХ
Я был в Институте, разговаривал с Эдиком, обсуждали текущий проект, я был привычно осторожен, чтобы не смутить его событиями, которых он не помнит.
- Амий! Как ты тут оказался? – услышал я голос Сам Самыча.
Я повернулся к директору, рассудительно промолчав. Сейчас сам все объяснит.
Сам Самыч, величественный мужчина с белоснежно седыми волосами, хотя, по меркам Фироками, он еще не дожил до седин – ему еще не было и ста пятидесяти, и лучистыми, как у отца, глазами. Физик. Сын великого психолога – Аристарха Громулина. Много сделал для создания научной базы психологии, так, чтобы она могла быть интегрирована в точные науки и сама стала такой.
- Я тут работаю, - шутливо напомнил я.
- Но ты же уехал в депривационную. Я же только что видел тебя на видео, а ты здесь!
Депривационная – это блок для экспериментов. Добираться до него минут двадцать на скоростном лифте.
- Самыч, ты, как обычно, заработался, - рассмеялся я. – Тебе кажется, что это было только что.
Эдик укоряюще покачал головой, глядя на директора.
Сам Самыч смутился. Это было частое дело, когда мысли уносили директора далеко от реальности и он забывал про время.
Но сам я удивился. Это что-то новое, Самыч сказал, что видел меня только что. А, может, это сон? Или я перешел из сна в условную явь? А, переместившись, не заметил?
- Хорошо, принесешь мне результаты. Это интересно! Сон, как суперпозиция мультиверса.
- Конечно, только обработаю, - улыбнулся я.
Только сначала схожу туда, чтобы было, что обрабатывать.
Я хотел уйти к себе, чтобы определиться не во сне ли я, но к нам подошла Риваджида Рамшан, глава отдела поиска. Это ее отдел структурирует идеи, которые приносят наши головы, которые не получили подтверждения в предложенной серии экспериментов и которые теперь ждут своего часа.
Мужчины уставились на Риву. Это нормально любоваться красотой, в Фироками это естественно. Во все стороны – Город вывел из оскорбительной сферы восхищенные взгляды.
- Амий, как ты так быстро? Ты же вот только был в кафетерии!
- В кафетерии? – удивился Эдик.
Сам Самыч вскинул четкую бровь.
- Ну да, он мне звонил пару минут назад, просил приготовить дела по снам. – Рива улыбнулась.
Белокожая, подтянутая, стройная и тяжелая, не знаю, как лучше объяснить, красавица нравилась всем, хотел я сказать, но это глупый шаблон. Нельзя нравиться всем. Можно нравиться определенной психологической группе. Да и уверяю вас, вам бы самим не понравилось нравиться всем, хотя бы потому, что есть люди, которые не нравятся вам и им бы вам нравиться не хотелось. Потому что это бы значило, что вы ведете себя, как они. То есть так, как противоречит вашему же понятию красоты.
Но у нас Институт строго следит за общей совместимостью, поэтому у нас, она, конечно, нравилась всем.
Я в очередной раз восхищенно удивлялся, глядя на него, он напоминал мне поэтический образ звезды. Казалось, что взгляд белесых голубых глаз мерцает, как серебристые звезды.
- Что нового? – спросил Михал, - в прошлый раз мы говорили о том, что сон, это частичное осознание мультивидуума.
Да, я в той реальности, где все удерживают данное о нашей встрече. Кроме меня. А почему мне важно удерживать, что встречи не было? Я должен, при переходе в эту реальность, получить и память этой ветки мультиверса. Потому что для меня важнее помнить, что встречи не было, как личное доказательство, что я столкнулся с мультиверсом.
- Да, в сущности, я вижу разные типы снов, не знаю, делаешь ли ты какое-то принципиальное деление. Есть сны бессмысленные, отрывочные, я думаю, это визуализации мозга или переход по фазам сна; есть сны яркие и нереальные, обычно, мы там в некой другой форме, и у нас какое-нибудь приключение; и есть сны, где мы осознаем себя, как себя, и жизнь очень похожа, лишь немного отличается от нашей.
Денвич задумчиво кивнул, пытаясь переложить рассказанное на специальную терминологию и классификацию.
- Есть еще вид сна, - вмешался вдруг Эрик, - когда во сне нет никакого действия или жизни, а только ты и какой-нибудь человек, с которым нужно решить проблему или поговорить.
Денвич снова, так же задумчиво, кивнул.
- Эрик, это тоже визуализация мозга, - сказал я. – Тебя что-то терзает и мозг продолжает разговор во сне. Даже если проблема очень давняя, это значит, что упорядочивание данных дошло до этого момента только сейчас.
Эрик усмехнулся и ничего не сказал, не стал спорить. Почему-то. Обычно, он не молчит.
- Теория веток, ветвление реальности, при совершении выбора – сознательного или бессознательного, говорит о реализации всех возможных вариантов. Так что, я бы, вообще, не стал делить сновидения, может, действительно, стоит отделить только визуализации мозга, потому что это, в сущности, не сновидения, - наконец, сказал Михал.
Мы поговорили еще, про работу мозга, про эвереттическую теорию, не буду передавать читателю все эти научные разговоры, это далеко не всем интересно, и к теме имеет мало отношения. Михал настаивал на том, что все сны – это сознание мультивидуума. И по большому счету я был согласен, а вот по маленьким счетам, нет. Конечно, все мы мультивидуумы, потенциальные, и, конечно, все, что происходит, это работа сознания мультивидуума, но мой коллега имел в виду, что все данные, которые мы получаем во сне, это данные от нас же, как наблюдателей первого уровня, только в других ветках. Вот с этим я не согласен.
До сих пор очень популярна, но совершенно ненаучна, идея о том, что человеческое существо может быть очень разным, вести себя, как угодно. Это неправда. Не как угодно. Мы все ведем себя строго в рамках своего психомодуля. Сознание, суть человека, в разных обстоятельствах, в разных условиях, в разных «мирах» и реальностях ведет себя строго по законам психологии. А, у вас еще нет никаких законов психологии. У нас, конечно, уже есть. Это важное знание, потому что у нас, в Фироками, кого только нет – и мутанты, и то, что вы называете нечистью, и искусственно созданные тела, - и важно уметь отличать одно создание от другого.
Я сейчас понимаю, а тогда не понимал, что начал думать о совете Эрика, именно так и решил проверить, я или не я, в этих ярких снах.
Мы шли с Эриком по внутреннему парку НИИ, удивительно, когда он хочет, с ним уютно молчать. Может же, иногда, по-человечески!
Глава 5
Для меня пошли ночи работы, правда, на работе была обыкновенная рутина, поэтому я мог заниматься своей теорией.
Я внимательно следил за снами, раскладывал их по типам, пытался понять их генезис, разделял, где я, а где нет. Конечно, осознать себя во сне очень сложно, потому что, очнувшись посреди ситуации в эмоциональной катушке, ты что-то делаешь, и у тебя нет времени остановиться и подумать. Я ставил таймер на пробуждение, когда войду в определенную фазу сна – пробовал разные фазы, чтобы посмотреть, что изменится, на что это влияет. Фазы сна в Фироками изучены, но я применял научную базу к контексту своей задачи. Возвращаюсь ли я в тот же «сон» после определенной фазы? Меняется ли тип сна? Потом, по записям, я отследил, что у меня ушло на это несколько месяцев. А во время работы, я не замечал времени. В Институте я сказал, что проверяю теорию, и коллеги перестали удивляться тому, что я не помню наши встречи и разговоры. Фироками, а следовательно, и Институт, трепетно относится к появлению новых теорий и идей. Даже если идея окажется совсем пустой, ее нужно описать и оформить по всем правилам. Потому что, возможно, кто-то пойдет за тобой следом и превратит идею в очередное открытие алмазного Города.
Известно, во что вложишь внимание, то и получится.
Я так долго бился со снами, что научился сначала их чувствовать, потом смог вывести закономерности, потом смог их описать, и, наконец, смог ими управлять, сделал их явлением, сделал их воспроизводимыми. Правда, только для себя.
Итак, засыпая, мы, на краткий миг попадаем в суперпозицию. Оттуда уже выбираем, куда «идти» и что осознавать. Этот миг может быть столь кратким, что мы не успеваем его осознать. Да и не знаем, что его нужно осознавать. Суперпозиция, это эмоциональный ноль, а мы ненавидим эмоциональный ноль и мчимся куда угодно, даже в отрицательную величину эмоций, лишь бы не находиться в нуле. Зато если подавить этот импульс, и задержаться там, то можно осознанно выбрать любой набор данных для осознания, какой пожелаешь. То есть, любую жизнь. Теоретически, конечно. Практически до осознанного выбора данных очень далеко. Сон не обязателен. Он нужен, потому что мы, как квантовые частицы другого масштаба, стремимся к суперпозиции, это и есть настоящий отдых. Если получается побыть хоть немного, пусть и неосознанно в суперпозиции – мы чувствуем себя отдохнувшими, если нет – разбитыми.
Сны я разделил на несколько видов. Один, над которыми активно работают мои коллеги, - данные из других веток мультиверса. Именно этот вид сна мучил меня.
Второй, это когда я являюсь наблюдателем совсем других людей, к которым имею отношение только посредством эмоционального согласия с ситуацией. Это как раз все эти яркие сны с приключениями.
Принципиально разные виды снов помогли мне определить, где я, когда сплю. Я написал себе список вопросов, который читал перед сном девять раз. Так работает наш мозг, девять раз вдумчивого чтения достаточно, чтобы мозг сделал «фотографию» прочитанного так, что вы можете к ней обратиться. Именно так я сдавал важные экзамены. Проблема только бывает в том, что очень скучно читать что-то вдумчиво девять раз. Но со списком вопросов у меня проблем не было. Так, осознав себя в ситуации, я задавал себе эти вопросы – как меня зовут, сколько мне лет, где я работаю, как зовут мою мать, бабушку, начальника. И главный вопрос – откуда, с чьих глаз я смотрю на ситуацию. И главное действие – могу ли я посмотреть на нее с глаз другого человека.
Ответы помогали мне понять, что это сон, потому что я там имел другое имя и другие жизни, и самое интересное, что, например, стоило мне посреди страданий из-за болезни любимой бабушки, задать вопрос – а как зовут бабушку? – и выяснить, что бабушка вовсе не моя, страдальческая эмоция любви тут же проходила.
То есть, какие-то люди просто, укладываясь, словно в трафарет моего отношения, вызывали у меня набор моих отношений и эмоций. Я любил и ненавидел, совершал какие-то поступки, ведомый эмоциями, а потом задавал себе вопрос – а действительно ли передо мной ненавидимый или любимый? И когда выяснялось, что человек имеет совсем другие параметры, чувство, которое праведно клокотало во мне, мгновенно утихало.
Иногда это были данные действительно другой ветки, и это был я, с другим именем, другой жизнью, но я точно знал, что это я, и да, Эрик оказался прав, я не мог посмотреть с глаз другого человека, когда во сне был сам, зато, когда был во сне второго типа – мог «играть» за любого персонажа. Играть сильно сказано, наблюдать, мысленно советовать, при этом, персонаж воспринимал мои мысли своими, и, обычно, слушался.
Разница снов мне стала понятна, но я стал искать и общее. И в том, и в другом виде все мои переходы я воспринимал через тьму. Видимо, так я воспринимал суперпозицию. Я хотел задержаться в этой темноте. Ведь скорее всего, она только кажется темнотой. Увы, мне очень долго не удавалось это сделать. Потому что меня вело намерение, решение оказаться где-то. И я никак не мог сформулировать намерение попасть в суперпозицию. Мозг не может отождествить с чем-то незнакомое понятие, к тому же абстрактное. Он и «видит» его темнотой, потому что так визуализирует неизвестность.
Пока я ставил задачи и учился управляться со снами, вернее, с собой во сне, появился третий вид сна. Сначала я думал, что это первый тип – данные веток. Но что-то в нем было иначе.
ХХХ
Я уснул, и оказался в парке нашего городка. Рядом со мной шел Эрик. Мы обсуждали то, что видели, смеялись, рассказывали какие-то свои проекты. Обычный день, обычный разговор. Парк выглядел, как всегда. Но я все время чувствовал, что только мы живые в этом сне. Словно никто не мог нас увидеть, хотя какие-то люди гуляли по парку, я кивал знакомым, и они отвечали, да, но словно, понимаете, не они отвечали, а я знал, что они ответили, в ведической традиции есть такое понятие – умонастроение. Это когда вы знаете, что что-то происходит или произошло, но, на самом деле, нет никаких фактических подтверждений. Словно вам кто-то говорит, что это так. Очень уверенно говорит. И еще, парк выглядел, словно за ним ничего нет.
Посмотрите прямо перед собой, сейчас будет грустный эксперимент. Вы видите овал с темной каймой, вот это затемнение по краям, граница вашего зрения. Мне всегда грустно видеть границу, всегда меня манит в бесконечность, безграничность. Вот и этот парк, казалось, что это какой-то обрывок реальности, в бесконечном еще-ничто. Мы с Эриком шли, и я все время боялся провалиться в ничего, поэтому внимательно смотрел на край этого куска реальности. Но дойти до края не получалось. Мы перемещались куда-то, из парка в кафе, из кафе на берег. Тоже через мгновение темноты, но иначе, чем я обычно перемещаюсь во снах, тут, словно появлялась новая картинка, декорация, а не я перемещался.
Я запомнил этот сон, как самый яркий, но после у меня были еще такие сны. Обычно, после какого-нибудь спора или просто эмоционального разговора, я оказывался во сне с человеком, продолжая разговор. Я был внимателен, и поэтому научился отличать, когда я выступил инициатором сна, а когда тот, другой человек.
Так же, как и при выборе ветки, как и при выборе, какую ситуацию других людей наблюдать, если ситуация сильно эмоциональная, мы «летим» туда, продолжая разговор.
Природа сна стала мне понятнее. Теперь нужно сформулировать гипотезу и поставить вопросы перед исследователями, наметить, хотя бы, направление экспериментов, и объяснить, конечно, на кой нужно в этом копаться.
Началась рабочая рутина. Формулировать и ставить рамки, это совсем не так весело, как собирать данные и строить догадки. Все это время я продолжал наблюдать за снами. Такая уж натура. Вот, написал это сейчас и вздохнул. Вы думаете, я передам работу группе, которая будет заниматься снами и останусь в стороне? А сейчас ожидаете, что я скажу, нет, это мое открытие и я хочу в нем участвовать? Ни то и ни другое. Я передам проект Михалу, участвовать буду, только если им понадобится моя квалификация или психологическая консультация. Но я не перестану наблюдать за снами. Может быть, до конца жизни теперь не перестану, понимаете? Наука будет доказывать и опровергать, годами. Она будет осторожна, она не выдаст ни одного практического алгоритма, пока не будет уверена в явлениях, пока не поймет, что это и как это работает. Но я-то могу уже сейчас пользоваться тем, без доказанных наукой подтверждений. Это привилегия первооткрывателя.
Я, конечно, буду подкидывать Михалу новые идеи, если замечу что-то еще. Но даже настаивать не буду – хочет, пусть берет, не хочет, дойдут своим путем, позже.
И, в общем, на этом бы можно было закончить. Сделать какой-нибудь поучительный или романтичный вывод. По крайней мере, я тогда думал, что все кончилось и поэтому занимался нудной работой. Но меня ждали новые чудеса.
ХХХ
Я был в Институте, разговаривал с Эдиком, обсуждали текущий проект, я был привычно осторожен, чтобы не смутить его событиями, которых он не помнит.
- Амий! Как ты тут оказался? – услышал я голос Сам Самыча.
Я повернулся к директору, рассудительно промолчав. Сейчас сам все объяснит.
Сам Самыч, величественный мужчина с белоснежно седыми волосами, хотя, по меркам Фироками, он еще не дожил до седин – ему еще не было и ста пятидесяти, и лучистыми, как у отца, глазами. Физик. Сын великого психолога – Аристарха Громулина. Много сделал для создания научной базы психологии, так, чтобы она могла быть интегрирована в точные науки и сама стала такой.
- Я тут работаю, - шутливо напомнил я.
- Но ты же уехал в депривационную. Я же только что видел тебя на видео, а ты здесь!
Депривационная – это блок для экспериментов. Добираться до него минут двадцать на скоростном лифте.
- Самыч, ты, как обычно, заработался, - рассмеялся я. – Тебе кажется, что это было только что.
Эдик укоряюще покачал головой, глядя на директора.
Сам Самыч смутился. Это было частое дело, когда мысли уносили директора далеко от реальности и он забывал про время.
Но сам я удивился. Это что-то новое, Самыч сказал, что видел меня только что. А, может, это сон? Или я перешел из сна в условную явь? А, переместившись, не заметил?
- Хорошо, принесешь мне результаты. Это интересно! Сон, как суперпозиция мультиверса.
- Конечно, только обработаю, - улыбнулся я.
Только сначала схожу туда, чтобы было, что обрабатывать.
Я хотел уйти к себе, чтобы определиться не во сне ли я, но к нам подошла Риваджида Рамшан, глава отдела поиска. Это ее отдел структурирует идеи, которые приносят наши головы, которые не получили подтверждения в предложенной серии экспериментов и которые теперь ждут своего часа.
Мужчины уставились на Риву. Это нормально любоваться красотой, в Фироками это естественно. Во все стороны – Город вывел из оскорбительной сферы восхищенные взгляды.
- Амий, как ты так быстро? Ты же вот только был в кафетерии!
- В кафетерии? – удивился Эдик.
Сам Самыч вскинул четкую бровь.
- Ну да, он мне звонил пару минут назад, просил приготовить дела по снам. – Рива улыбнулась.
Белокожая, подтянутая, стройная и тяжелая, не знаю, как лучше объяснить, красавица нравилась всем, хотел я сказать, но это глупый шаблон. Нельзя нравиться всем. Можно нравиться определенной психологической группе. Да и уверяю вас, вам бы самим не понравилось нравиться всем, хотя бы потому, что есть люди, которые не нравятся вам и им бы вам нравиться не хотелось. Потому что это бы значило, что вы ведете себя, как они. То есть так, как противоречит вашему же понятию красоты.
Но у нас Институт строго следит за общей совместимостью, поэтому у нас, она, конечно, нравилась всем.
