Скажи, что никогда не мечтала увидеть меня снова. Скажи, что ты убила меня, потому что хотела этого всем сердцем, а не потому, что у тебя не было выбора. Это так было, Мандиса? Так, принцесса? И больше тебя здесь не будет. Я отпущу, но только скажи мне все это, — рычит Кэлон, яростно выдыхая мне в губы.
— И я скажу! Скажу! Я не ждала тебя! Ненавидела каждую секунду! Я хотела, чтобы от тебя даже пепла не осталось! — упираюсь правой ладонью в его твердую грудь, в отчаянной попытке отстраниться и ощущаю, как гулко бьется его сердце, отдаваясь жгучей пульсацией в мою ладонь.
— Продолжай, Мандиса, еще что? Ты не ждала, и не молилась Ори, чтобы он вернул меня к жизни? Так все было? Плевать тебе было на то, жив я или подох? Obsena… Правду, Мандиса. Всю правду, — трясет меня Кэлон, и я понимаю, что не могу сказать того, о чем он просит. Как я могу…?
— Я побежала в зал зеркал Креона… потому что хотела… я не знаю, но я хотела найти тебя. Сразу. На суде ты не оставил мне выбора, Кэлон… — я всхлипываю, содрогаясь от беззвучных и сухих рыданий. Кэлон смотрит на меня, черты его лица ожесточаются, и я уже готовлюсь к явлению зверя, но потом он снова ранит мое сердце. На этот раз разрушительной нежностью.
— Иди ко мне, Иса. Тебе нужно поплакать, — не веря своим ушам, я падаю в его объятиях, дав чувствам волю. Держать все в себе невозможно. — Ты ни в чем не виновата, девочка. Это я… это я опоздал, — шепчет он на ухо, вызывая во мне новую порцию слез.
— Ничего не изменить, Кэл. Ты все эти дни прятался от меня… не трогай меня, умоляю, Кэлон. Как ты можешь ко мне прикасаться? — слова застревают в горле, и я снова и снова бью его в грудь, пытаясь освободиться от плена его рук, но Кэл только крепче прижимает меня к себе.
— Я наблюдал каждый день, был рядом. Я думал, что тебе нужно несколько дней одиночества, — и Кэлон снова смотрит мне в глаза, и начинает показывать мне кажущиеся нереальными картинки. Я вижу, как он заходит в мою спальню глубокой ночью, и садиться на край кровати. В его руках всего одна амета, но я вижу, как она мерцает в свете аметистовой луны. Кэлон проводит рукой над моим телом, а потом берет в руку ладонь, исцеляя одну из ран, оставленных Минорой. Перед тем, как уйти, он бережно убирает волосы с моего лица. И нет в его движениях ни намека на неприязнь и отвращения.
Мне трудно в это поверить, невозможно. Я привыкла считать Кэлона душегубом, который жаждет лишь моего тела. Но то, что я вижу сейчас — запредельную нежность и заботу, просто заставляет медленно умирать мое сердце.
Это прекрасно. И не может быть правдой.
Обман. Иллюзия…
— Я умею признавать свои ошибки, Иса. И я готов их исправить. Я хочу помочь тебе. Скажи мне, как…— произносит Кэлон, обдавая своим дыханием мои дрожащие, соленые губы.
И мне впервые за долгое время, нечего ответить. Это так… больно. Нельзя исправить, нельзя забыть. Я словно выжжена изнутри. Не смотри на меня так, словно я все еще твоя огненная принцесса, а не использованная… Я не хочу. Не могу думать и не могу не думать. Воспоминания, которые он заставил воскреснуть во мне — как бесконечный кошмар, снова и снова мелькают в моей голове. Я сойду с ума, если не смогу справиться, если не заставлю себя забыть. Я должна найти способ, убежище, приют истерзанной душе, спрятать свою боль так глубоко и заставить плавиться, превращая в ярость, гнев, который я обрушу на тех, кто сделал это со мной. Кэлон напрасно считает, что убил всех моих врагов. Пока он жив, пока живы приспешники Саха, я не смогу утешиться и снова стать прежней. Но, чтобы достичь своей цели, я должна понять с какой силой имею дело, выявить слабые места, изучить, а потом использовать. Против них. Я сыграю на единственном инструменте, который сейчас мне доступен — чувстве вины черного жреца. Я превращу свою слабость в оружие.
— Кэлон, я запуталась. Я уже не знаю, где выдумка, а где реальность. Это кольцо на мне сделано тобой. Ты держишь меня, как на цепи, снова, и я не понимаю, к чему все это ведет… — придаю своему голосу горькие нотки.
— Так ты по-прежнему считаешь, что дело в браслете, в кольце, Иса? — пристально наблюдая за мной, спрашивает Кэлон.
— Если нет, то помоги мне избавиться от него, и мы узнаем правду.
— Я не смогу снять кольцо, Иса, — с долей сожаления отвечает Кэлон. — Но я знаю того, кто сможет помочь. И не только с кольцом, Мандиса, — Кэлон отпускает меня, и моя кожа сразу покрывается инеем, замерзая без него. Он взмахивает рукой, и цветок, который я бессердечно уничтожила, начинает собираться по лепестку, снова превращаясь в аметистовый бутон на высоком стебле. Не помню, чтобы он раньше был способен на подобное.
— Амета, — произносит Кэлон, протягивая его мне, и почему-то мне кажется, что он имеет в виду вовсе не цветок.
— Спасибо, Кэлон, — киваю я, все еще стараясь избегать его взгляда. Не знаю, что это только что было. Что он чувствует на самом деле? Что это – очередная игра, ловушка, жестокий план?
Я знаю, что означает это слово в Элиосе. Многие мужчины, находящиеся в браке, не могут называть так свою женщину. Амета — это больше, чем просто «любимая». Древнее слово, напрямую связанное с цветами и старой легендой Элиоса, которую рассказывают перед сном детям в качестве сказки на ночь.
— Кто, Кэлон? Кто может избавить меня от этого кольца? — я решила умолчать о том, что слышу голос Миноры внутри себя.
— Скажи мне, ты надела его по своей воле?
— А разве это имеет какое-то значение?
— Ты добровольно приняла магию, и она овладела твоей душой. Минора убита, но отголоски ее черной сущности все еще скованы кольцом. Внутри тебя, и она будет пытаться влиять на тебя, пока мы не избавим тебя от проклятого металла с вкрапленными частицами древнего реликтового кристалла, который использовался магами в сложных ритуалах.
— Тогда помоги мне, Кэлон. Сделай это, — прошу я, заставив себя переступить через гордость. Я ни на мгновение не забываю, что прошу помощи у врага, у того, кто повинен в случившемся не меньше, чем черная жрица. Они одинаковые. Минора и Кэлон. Два воплощения зла. Я никогда больше не смогу поверить ему. — Освободи меня от магии этой суки, которая даже после смерти пытается отравить мне жизнь, — с гневом добавляю я, и это уже звучит, как требование.
Но вместо вспышки раздражения, я вижу в глазах Кэлона удовлетворение.
— Я знал, что ты так просто не сдашься, Мандиса. Это то, что меня в тебе всегда привлекало. — С улыбкой говорит он.
— Если поможешь мне, я не буду благодарной. И это ничего не изменит… Скажи, что нужно сделать?
— Это не будет легко, Иса. К тому же, я разве сказал, что отпущу тебя?
— Я не оставлю тебе выбора, Кэлон, — вздёрнув бровь, с вызовом бросаю я.
— Посмотрим, что ты скажешь, когда мы вернемся.
— Вернёмся? — в недоумении переспросила я.
— Нас ждет новое путешествие, Иса. Сколько тебе понадобится времени на сборы?
— Я готова отправиться прямо сейчас. Надеюсь, что путь будет лежать не через Нейтральные земли?
— Нет. Мы не покинем границ Креона. Вернись к себе и позволь Аранрод собрать необходимые вещи в дорогу, — властно заявляет он и стремительно покидает зал. Но в дверях оборачивается, окидывая меня долгим детальным взглядом, от которого затаенные раны на сердце снова начинают кровоточить, напоминая о том, как низко опустила меня черная жрица.
— Я покажу тебе свой мир, Иса. И кто знает, может быть, ты захочешь остаться.
— Никогда, — вскинув подбородок, уверенно заявляю я. Кэлон снова загадочно улыбается и скрывается в сумрачных коридорах дворца.
Кэлон
Я давно не поднимался на открытую всем ветрам смотровую площадку дворца, находящуюся между конусообразными башнями, подпирающими серое небо, затянутое тяжелыми облаками. Нескончаемый снегопад, пронизывающие ветра и ощущение полной отрезанности от происходящего внизу — вот, что я обычно наблюдаю и чувствую, находясь здесь. Планеты, без труда просматриваемые в Элиосе с подобной площадки во дворце Нуриэля, скрыты за сизыми тучами, бесконечно посылающими на земли Креона белые слезы Ори. Я никогда не задумывался, почему оледеневшие водные кристаллы, осыпающие некогда пустынный Креон, получили название, относящееся к Богу, который никогда не видел этих мест. Как не задумывался и о многих других вещах, связанных с двумя кажущимися противоположными мирами, отрезанными друг от друга непроходимыми землями. Теперь мне известен ответ, но он не проливает свет на то, к чему пришли мы сейчас, и что должны сделать, чтобы потомки древних минтов вернули себе процветание и равновесие, которого однажды достигла цивилизация Минтака. Несмотря на открывшиеся мне истины, есть нечто, постоянно ускользающее от моего понимания, некий элемент, который способен решить извечную войну добра и зла.
— Ты должен владеть этим миром, Кэлон, — с новым порывом обжигающего ветра доносится до меня раскатистый голос темного Бога, над которым уже много тысячелетий проливает слезы его брат. Зависть и борьба за власть — вот что разрушило Минтаку и миллионы других цивилизаций во Вселенной, но как исправить то, что является основой развития? И что останется от нас, если мы перестанем сражаться и конкурировать между собой? Что останется от наших миров, которые растут и развиваются только благодаря противостоянию и борьбе? Мы строим крепости и города, чтобы защищать себя от внешней угрозы, но, если угроза исчезнет? Если не от кого будет защищать свои дома, жен и детей? Что будет тогда?
— Вы вернётесь в пещеры, и наденете шкуры на голые сгорбленные тела и будете умирать от голода, холода и болезней, пока не придет кто-то, вроде тебя, Кэлон. Этот мир твой.
— Я знаю, Великий Сах. Знаю, что он мой. Я сам его построил. — Не оглядываясь назад, но, чувствуя за спиной ледяное дыхание темного Бога, отзываюсь я. Его шаги становятся ближе, и суеверный страх, который я испытывал ранее, когда присутствие Саха становилось ощутимым, сейчас сменился холодным раздражением. Он пытается управлять мной, с самого моего рождения, следует за мной по пятам, дышит в затылок, он подавляет меня своей мощью, диктуя правила, которые я никогда не принимал полностью. Моя душа полна тьмы и первозданного зла, она соткана из тьмы и рождена здесь, в муках умирающей матери. Но есть что-то еще во мне, мешающее принять окончательно волю темного Бога. Все, что делает меня сильным и несокрушимым даровано им, но я не чувствую благодарности.
Я хочу идти собственным путем.
— Разве я говорю только об этом мире, Кэлон? — его голос пронизывает все вокруг. — Семь Врат Креона открывают тебе пути в другие измерения, которые мы тоже сделаем своими, если ты не отступишь от своего предназначения. Ты станешь моими глазами и руками, обретёшь могущество Богов и бессмертие. Цель близка, Кэлон. Почему ты медлишь? Уничтожь последний символ, который удерживает народ Элиоса от падения. Отдай мне душу огненной Рии. Став Аридой в моем храме, она никогда не предаст нас, не сможет сопротивляться нашей воли, не причинит тебе боли, Кэлон.
— Но она не будет собой, Сах. Я никогда не искал легких путей. Я получу Мандису, но на собственных условиях.
— Зачем ты везешь ее к Маам? Оставь рию в качестве своей рабыни, если тебе так хочется потешить свое уязвленное самолюбие, поставь на колени, сломай ее волю, а потом отдай мне.
— Ты не понимаешь, Сах. Я жажду абсолютно противоположного. И ты никогда ее не получишь. — Решительно и неумолимо заявляю я.
— А как же пророчество? — с мягкой вкрадчивостью в голосе спрашивает Сах. — Аспис Элиоса, утерянный во время Черной Жатвы? Что если она найдет его? Что если она уже знает, где он? Ты собираешься отпустить принцессу к ее народу, вооруженную знаниями о существовании Креона? Ты хочешь открытой войны? Вместо того чтобы закончить противостояние здесь и сейчас?
— Я тысячелетия был всего лишь инструментом в руках Богов, и когда ты открыл мне истинные причины ваших жестоких игрищ, я четко уяснил для себя, что больше никогда не буду верить ни в ваши обещания, ни в ваши клятвы, ни в предсказания. Если Мандиса выберет меня, никто не сможет сокрушить Креон. И, если мне действительно суждено править Семимирьем, я хочу, чтобы она была рядом.
— Ты глупец, Кэлон! Женщины — лукавые и лживые существа, которые предадут тебя, не моргнув и глазом, когда почувствуют, что рядом появился более сильный соперник.
— Значит, я этого не допущу, — яростно рычу я, оборачиваясь и глядя в черные мерцающие глаза Саха. Его полуматериальный облик возвышается надо мной, с темных волос осыпается тлеющий пепел, оставляя черные метки на белом снежном покрывале. — Не будет сильных соперников. Только я.
— Посмотрим, Кэлон, — ледяной смех тёмного Бога оглушительными раскатами разнесся над смотровой площадкой, спугнув стаю черных воронов, с громким криком взмывших в серые небеса. Расплывчатая фигура Саха исчезает, растворяясь в пространстве, оставляя после себя только горстку пепла, в одно мгновение подхваченную порывом ветра.
Я набрасываю на голову меховой капюшон плаща и разворачиваюсь лицом к распростертому подо мной Креону. Мои руки опускаются на каменное ограждение. Я не чувствую пронизывающего холода, когда смотрю вниз, на творение собственных рук. Сах прав в одном.
Этот мир должен стать моим.
Власть и война в моей крови. Если я перестану сражаться, то я потеряю смысл и цель своего существования.
— Кэлон? — окликает меня тонкий женский голос, заставляя вздрогнуть от неожиданности. Резко оборачиваясь, я наблюдаю, как она приближается. Огненная рия, которая выросла на моих глазах. Единственный запрет и источник бесконечного соблазна.
Ты мое проклятие, Иса.
Сколько раз я повторял себе эти слова, но они ничего не меняли. Нам пришлось убить друг друга, но даже смерть не смогла исправить моей одержимости Принцессой Элиоса. Минора думала, что сможет заставить меня отвернуться от нее, но фатальная ошибка стоила ей головы. В прямом и переносном смысле. Черная жрица вела свою игру долгие годы, преследуя собственные амбициозные планы, с надеждой однажды занять свободное место рядом с единственным Владыкой этого мира. Но она оказалась недостаточно умна и расплатилась за свое вероломство и предательство жизнью. Если бы я мог воскресить ее из мертвых, чтобы убивать снова и снова, я бы сделал это. Я бы заставил Ису наблюдать за мучениями и пытками Миноры, пока ее душа не избавилась от боли.
Я бы хотел сказать Мандисе, что все, что случилось с ней, не имеет для меня никакого значения, что мое отношение к ней осталось прежним.
Но это не так.
Каждый раз, когда я закрываю глаза, я вижу то, что происходило в спальне Грейма, и после, в роскошном зале во время пиршества, и эти видения невозможно стереть, остановить, заменить другими. Ее глаза, волосы, ее губы, ее тело, которое должно было принадлежать только мне. Вечно. Меня пронзает болезненная и бессильная злоба. Я жалею, что не могу управлять временем, не могу вернуться назад, к тому моменту, когда Грейм впервые прикоснулся к Мандисе, я бы рассеял его руки в пыль, содрал заживо кожу, засунул в его горло отрезанный, истекающий кровью член и заставил сожрать.
Но я ничего этого не сделал, и обречен смотреть снова и снова, как управляемая духом Миноры, моя золота принцесса, становится покорной игрушкой в руках других мужчин.
— И я скажу! Скажу! Я не ждала тебя! Ненавидела каждую секунду! Я хотела, чтобы от тебя даже пепла не осталось! — упираюсь правой ладонью в его твердую грудь, в отчаянной попытке отстраниться и ощущаю, как гулко бьется его сердце, отдаваясь жгучей пульсацией в мою ладонь.
— Продолжай, Мандиса, еще что? Ты не ждала, и не молилась Ори, чтобы он вернул меня к жизни? Так все было? Плевать тебе было на то, жив я или подох? Obsena… Правду, Мандиса. Всю правду, — трясет меня Кэлон, и я понимаю, что не могу сказать того, о чем он просит. Как я могу…?
— Я побежала в зал зеркал Креона… потому что хотела… я не знаю, но я хотела найти тебя. Сразу. На суде ты не оставил мне выбора, Кэлон… — я всхлипываю, содрогаясь от беззвучных и сухих рыданий. Кэлон смотрит на меня, черты его лица ожесточаются, и я уже готовлюсь к явлению зверя, но потом он снова ранит мое сердце. На этот раз разрушительной нежностью.
— Иди ко мне, Иса. Тебе нужно поплакать, — не веря своим ушам, я падаю в его объятиях, дав чувствам волю. Держать все в себе невозможно. — Ты ни в чем не виновата, девочка. Это я… это я опоздал, — шепчет он на ухо, вызывая во мне новую порцию слез.
— Ничего не изменить, Кэл. Ты все эти дни прятался от меня… не трогай меня, умоляю, Кэлон. Как ты можешь ко мне прикасаться? — слова застревают в горле, и я снова и снова бью его в грудь, пытаясь освободиться от плена его рук, но Кэл только крепче прижимает меня к себе.
— Я наблюдал каждый день, был рядом. Я думал, что тебе нужно несколько дней одиночества, — и Кэлон снова смотрит мне в глаза, и начинает показывать мне кажущиеся нереальными картинки. Я вижу, как он заходит в мою спальню глубокой ночью, и садиться на край кровати. В его руках всего одна амета, но я вижу, как она мерцает в свете аметистовой луны. Кэлон проводит рукой над моим телом, а потом берет в руку ладонь, исцеляя одну из ран, оставленных Минорой. Перед тем, как уйти, он бережно убирает волосы с моего лица. И нет в его движениях ни намека на неприязнь и отвращения.
Мне трудно в это поверить, невозможно. Я привыкла считать Кэлона душегубом, который жаждет лишь моего тела. Но то, что я вижу сейчас — запредельную нежность и заботу, просто заставляет медленно умирать мое сердце.
Это прекрасно. И не может быть правдой.
Обман. Иллюзия…
— Я умею признавать свои ошибки, Иса. И я готов их исправить. Я хочу помочь тебе. Скажи мне, как…— произносит Кэлон, обдавая своим дыханием мои дрожащие, соленые губы.
И мне впервые за долгое время, нечего ответить. Это так… больно. Нельзя исправить, нельзя забыть. Я словно выжжена изнутри. Не смотри на меня так, словно я все еще твоя огненная принцесса, а не использованная… Я не хочу. Не могу думать и не могу не думать. Воспоминания, которые он заставил воскреснуть во мне — как бесконечный кошмар, снова и снова мелькают в моей голове. Я сойду с ума, если не смогу справиться, если не заставлю себя забыть. Я должна найти способ, убежище, приют истерзанной душе, спрятать свою боль так глубоко и заставить плавиться, превращая в ярость, гнев, который я обрушу на тех, кто сделал это со мной. Кэлон напрасно считает, что убил всех моих врагов. Пока он жив, пока живы приспешники Саха, я не смогу утешиться и снова стать прежней. Но, чтобы достичь своей цели, я должна понять с какой силой имею дело, выявить слабые места, изучить, а потом использовать. Против них. Я сыграю на единственном инструменте, который сейчас мне доступен — чувстве вины черного жреца. Я превращу свою слабость в оружие.
— Кэлон, я запуталась. Я уже не знаю, где выдумка, а где реальность. Это кольцо на мне сделано тобой. Ты держишь меня, как на цепи, снова, и я не понимаю, к чему все это ведет… — придаю своему голосу горькие нотки.
— Так ты по-прежнему считаешь, что дело в браслете, в кольце, Иса? — пристально наблюдая за мной, спрашивает Кэлон.
— Если нет, то помоги мне избавиться от него, и мы узнаем правду.
— Я не смогу снять кольцо, Иса, — с долей сожаления отвечает Кэлон. — Но я знаю того, кто сможет помочь. И не только с кольцом, Мандиса, — Кэлон отпускает меня, и моя кожа сразу покрывается инеем, замерзая без него. Он взмахивает рукой, и цветок, который я бессердечно уничтожила, начинает собираться по лепестку, снова превращаясь в аметистовый бутон на высоком стебле. Не помню, чтобы он раньше был способен на подобное.
— Амета, — произносит Кэлон, протягивая его мне, и почему-то мне кажется, что он имеет в виду вовсе не цветок.
— Спасибо, Кэлон, — киваю я, все еще стараясь избегать его взгляда. Не знаю, что это только что было. Что он чувствует на самом деле? Что это – очередная игра, ловушка, жестокий план?
Я знаю, что означает это слово в Элиосе. Многие мужчины, находящиеся в браке, не могут называть так свою женщину. Амета — это больше, чем просто «любимая». Древнее слово, напрямую связанное с цветами и старой легендой Элиоса, которую рассказывают перед сном детям в качестве сказки на ночь.
— Кто, Кэлон? Кто может избавить меня от этого кольца? — я решила умолчать о том, что слышу голос Миноры внутри себя.
— Скажи мне, ты надела его по своей воле?
— А разве это имеет какое-то значение?
— Ты добровольно приняла магию, и она овладела твоей душой. Минора убита, но отголоски ее черной сущности все еще скованы кольцом. Внутри тебя, и она будет пытаться влиять на тебя, пока мы не избавим тебя от проклятого металла с вкрапленными частицами древнего реликтового кристалла, который использовался магами в сложных ритуалах.
— Тогда помоги мне, Кэлон. Сделай это, — прошу я, заставив себя переступить через гордость. Я ни на мгновение не забываю, что прошу помощи у врага, у того, кто повинен в случившемся не меньше, чем черная жрица. Они одинаковые. Минора и Кэлон. Два воплощения зла. Я никогда больше не смогу поверить ему. — Освободи меня от магии этой суки, которая даже после смерти пытается отравить мне жизнь, — с гневом добавляю я, и это уже звучит, как требование.
Но вместо вспышки раздражения, я вижу в глазах Кэлона удовлетворение.
— Я знал, что ты так просто не сдашься, Мандиса. Это то, что меня в тебе всегда привлекало. — С улыбкой говорит он.
— Если поможешь мне, я не буду благодарной. И это ничего не изменит… Скажи, что нужно сделать?
— Это не будет легко, Иса. К тому же, я разве сказал, что отпущу тебя?
— Я не оставлю тебе выбора, Кэлон, — вздёрнув бровь, с вызовом бросаю я.
— Посмотрим, что ты скажешь, когда мы вернемся.
— Вернёмся? — в недоумении переспросила я.
— Нас ждет новое путешествие, Иса. Сколько тебе понадобится времени на сборы?
— Я готова отправиться прямо сейчас. Надеюсь, что путь будет лежать не через Нейтральные земли?
— Нет. Мы не покинем границ Креона. Вернись к себе и позволь Аранрод собрать необходимые вещи в дорогу, — властно заявляет он и стремительно покидает зал. Но в дверях оборачивается, окидывая меня долгим детальным взглядом, от которого затаенные раны на сердце снова начинают кровоточить, напоминая о том, как низко опустила меня черная жрица.
— Я покажу тебе свой мир, Иса. И кто знает, может быть, ты захочешь остаться.
— Никогда, — вскинув подбородок, уверенно заявляю я. Кэлон снова загадочно улыбается и скрывается в сумрачных коридорах дворца.
ГЛАВА 3
Кэлон
Я давно не поднимался на открытую всем ветрам смотровую площадку дворца, находящуюся между конусообразными башнями, подпирающими серое небо, затянутое тяжелыми облаками. Нескончаемый снегопад, пронизывающие ветра и ощущение полной отрезанности от происходящего внизу — вот, что я обычно наблюдаю и чувствую, находясь здесь. Планеты, без труда просматриваемые в Элиосе с подобной площадки во дворце Нуриэля, скрыты за сизыми тучами, бесконечно посылающими на земли Креона белые слезы Ори. Я никогда не задумывался, почему оледеневшие водные кристаллы, осыпающие некогда пустынный Креон, получили название, относящееся к Богу, который никогда не видел этих мест. Как не задумывался и о многих других вещах, связанных с двумя кажущимися противоположными мирами, отрезанными друг от друга непроходимыми землями. Теперь мне известен ответ, но он не проливает свет на то, к чему пришли мы сейчас, и что должны сделать, чтобы потомки древних минтов вернули себе процветание и равновесие, которого однажды достигла цивилизация Минтака. Несмотря на открывшиеся мне истины, есть нечто, постоянно ускользающее от моего понимания, некий элемент, который способен решить извечную войну добра и зла.
— Ты должен владеть этим миром, Кэлон, — с новым порывом обжигающего ветра доносится до меня раскатистый голос темного Бога, над которым уже много тысячелетий проливает слезы его брат. Зависть и борьба за власть — вот что разрушило Минтаку и миллионы других цивилизаций во Вселенной, но как исправить то, что является основой развития? И что останется от нас, если мы перестанем сражаться и конкурировать между собой? Что останется от наших миров, которые растут и развиваются только благодаря противостоянию и борьбе? Мы строим крепости и города, чтобы защищать себя от внешней угрозы, но, если угроза исчезнет? Если не от кого будет защищать свои дома, жен и детей? Что будет тогда?
— Вы вернётесь в пещеры, и наденете шкуры на голые сгорбленные тела и будете умирать от голода, холода и болезней, пока не придет кто-то, вроде тебя, Кэлон. Этот мир твой.
— Я знаю, Великий Сах. Знаю, что он мой. Я сам его построил. — Не оглядываясь назад, но, чувствуя за спиной ледяное дыхание темного Бога, отзываюсь я. Его шаги становятся ближе, и суеверный страх, который я испытывал ранее, когда присутствие Саха становилось ощутимым, сейчас сменился холодным раздражением. Он пытается управлять мной, с самого моего рождения, следует за мной по пятам, дышит в затылок, он подавляет меня своей мощью, диктуя правила, которые я никогда не принимал полностью. Моя душа полна тьмы и первозданного зла, она соткана из тьмы и рождена здесь, в муках умирающей матери. Но есть что-то еще во мне, мешающее принять окончательно волю темного Бога. Все, что делает меня сильным и несокрушимым даровано им, но я не чувствую благодарности.
Я хочу идти собственным путем.
— Разве я говорю только об этом мире, Кэлон? — его голос пронизывает все вокруг. — Семь Врат Креона открывают тебе пути в другие измерения, которые мы тоже сделаем своими, если ты не отступишь от своего предназначения. Ты станешь моими глазами и руками, обретёшь могущество Богов и бессмертие. Цель близка, Кэлон. Почему ты медлишь? Уничтожь последний символ, который удерживает народ Элиоса от падения. Отдай мне душу огненной Рии. Став Аридой в моем храме, она никогда не предаст нас, не сможет сопротивляться нашей воли, не причинит тебе боли, Кэлон.
— Но она не будет собой, Сах. Я никогда не искал легких путей. Я получу Мандису, но на собственных условиях.
— Зачем ты везешь ее к Маам? Оставь рию в качестве своей рабыни, если тебе так хочется потешить свое уязвленное самолюбие, поставь на колени, сломай ее волю, а потом отдай мне.
— Ты не понимаешь, Сах. Я жажду абсолютно противоположного. И ты никогда ее не получишь. — Решительно и неумолимо заявляю я.
— А как же пророчество? — с мягкой вкрадчивостью в голосе спрашивает Сах. — Аспис Элиоса, утерянный во время Черной Жатвы? Что если она найдет его? Что если она уже знает, где он? Ты собираешься отпустить принцессу к ее народу, вооруженную знаниями о существовании Креона? Ты хочешь открытой войны? Вместо того чтобы закончить противостояние здесь и сейчас?
— Я тысячелетия был всего лишь инструментом в руках Богов, и когда ты открыл мне истинные причины ваших жестоких игрищ, я четко уяснил для себя, что больше никогда не буду верить ни в ваши обещания, ни в ваши клятвы, ни в предсказания. Если Мандиса выберет меня, никто не сможет сокрушить Креон. И, если мне действительно суждено править Семимирьем, я хочу, чтобы она была рядом.
— Ты глупец, Кэлон! Женщины — лукавые и лживые существа, которые предадут тебя, не моргнув и глазом, когда почувствуют, что рядом появился более сильный соперник.
— Значит, я этого не допущу, — яростно рычу я, оборачиваясь и глядя в черные мерцающие глаза Саха. Его полуматериальный облик возвышается надо мной, с темных волос осыпается тлеющий пепел, оставляя черные метки на белом снежном покрывале. — Не будет сильных соперников. Только я.
— Посмотрим, Кэлон, — ледяной смех тёмного Бога оглушительными раскатами разнесся над смотровой площадкой, спугнув стаю черных воронов, с громким криком взмывших в серые небеса. Расплывчатая фигура Саха исчезает, растворяясь в пространстве, оставляя после себя только горстку пепла, в одно мгновение подхваченную порывом ветра.
Я набрасываю на голову меховой капюшон плаща и разворачиваюсь лицом к распростертому подо мной Креону. Мои руки опускаются на каменное ограждение. Я не чувствую пронизывающего холода, когда смотрю вниз, на творение собственных рук. Сах прав в одном.
Этот мир должен стать моим.
Власть и война в моей крови. Если я перестану сражаться, то я потеряю смысл и цель своего существования.
— Кэлон? — окликает меня тонкий женский голос, заставляя вздрогнуть от неожиданности. Резко оборачиваясь, я наблюдаю, как она приближается. Огненная рия, которая выросла на моих глазах. Единственный запрет и источник бесконечного соблазна.
Ты мое проклятие, Иса.
Сколько раз я повторял себе эти слова, но они ничего не меняли. Нам пришлось убить друг друга, но даже смерть не смогла исправить моей одержимости Принцессой Элиоса. Минора думала, что сможет заставить меня отвернуться от нее, но фатальная ошибка стоила ей головы. В прямом и переносном смысле. Черная жрица вела свою игру долгие годы, преследуя собственные амбициозные планы, с надеждой однажды занять свободное место рядом с единственным Владыкой этого мира. Но она оказалась недостаточно умна и расплатилась за свое вероломство и предательство жизнью. Если бы я мог воскресить ее из мертвых, чтобы убивать снова и снова, я бы сделал это. Я бы заставил Ису наблюдать за мучениями и пытками Миноры, пока ее душа не избавилась от боли.
Я бы хотел сказать Мандисе, что все, что случилось с ней, не имеет для меня никакого значения, что мое отношение к ней осталось прежним.
Но это не так.
Каждый раз, когда я закрываю глаза, я вижу то, что происходило в спальне Грейма, и после, в роскошном зале во время пиршества, и эти видения невозможно стереть, остановить, заменить другими. Ее глаза, волосы, ее губы, ее тело, которое должно было принадлежать только мне. Вечно. Меня пронзает болезненная и бессильная злоба. Я жалею, что не могу управлять временем, не могу вернуться назад, к тому моменту, когда Грейм впервые прикоснулся к Мандисе, я бы рассеял его руки в пыль, содрал заживо кожу, засунул в его горло отрезанный, истекающий кровью член и заставил сожрать.
Но я ничего этого не сделал, и обречен смотреть снова и снова, как управляемая духом Миноры, моя золота принцесса, становится покорной игрушкой в руках других мужчин.
