Очень осторожно она приотворила тяжеленную дверь и сунула нос в щелку. Кузнец уже был на своем рабочем месте и разводил огонь в печи. Красный огонек плясал на поленьях, маленький и забавный, но Эмилия видела обожженный печной зев и понимала, что это огонек вот сейчас маленький, а может стать и очень большим, огнем, от которого плавится металл.
Кузнец заметил луч света, падающий из приоткрытой двери и, не оборачиваясь, сердито прогудел:
- Кто там подглядывать взялся? Либо заходите, либо идите отсюда.
Эмилия налегла на дверь, открывая ее нараспашку.
- Это я, Эмилия. Мне надо с Вами поговорить, мистер кузнец.
- Сама младшая хозяйка пожаловала никак. Ну-ка, иди сюда, малышка, - кузнец вытер руки о свисающую с пояса тряпку и повернулся, - Джонатан Берскин будет рад помочь. Чего тебе нужно? Колечко? Фибулу?
- Доброе утро, мистер Берскин, - Эмилия вспомнила, как на кухне говорили, что кузнец оборачивается в огромного страшного черного медведя и на всякий случай сделала реверанс, - мне нужны гайки. У Вас есть?
- Гааайки? – удивился кузнец, - Сколько же тебе их нужно?
- Две для начала, - храбро заявила Эмилия, потом смутилась и добавила, - потом, может быть, больше.
Кузнец подошел к верстаку, пошарил в ведерке и на раскрытой ладони протянул Эмилии два маленьких предмета. Девушка растерянно приняла их в свою ладошку и посмотрела на шестигранные толстенькие колечки размером меньше дюйма. Туда влезло бы пара перьев, но никак уж не конец крыла. Разочарованно она протянула гайки обратно кузнецу:
- Извините, мне не подходят, - слезинка скатилась из-под ресниц, и Эмилия повернулась было, чтобы уйти, но кузнец придержал ее за руку:
- Постой, малышка, расскажи, зачем тебе такая штука понадобилась, может быть, что-нибудь придумаем.
Эмилия хлюпнула носом, помялась и все-таки рассказала о книге, о странных оборотнях, которые улетели, о своем желании тоже научиться летать. Только о Гнезде Великого Орла не рассказала.
Кузнец задумчиво поскреб в растрепанной голове:
- Тренироваться, значит, надумала. Ты же курица?
Эмилия вспыхнула:
- И что? Что я, не птица, что ли?
- Ничего. Перекидывайся, не буду же я тебя в человеческой форме измерять, - миролюбиво пояснил кузнец.
Эмилия смутилась:
- Извините. Где можно раздеться?
- Вон там, - Берскин кивнул на ширму в углу, - платье поверх перекидывай, а мелочевку девичью положить держи коробочку, - он протянул девушке простенький берестяной сундучок.
Эмилия за ширмой быстро разделась и сосредоточилась на превращении. Для этого присела, передернула плечами, мысленно нахохлилась и через несколько секунд пестрая курица уже поднырнула под ширму, выходя. Кузнец подхватил ее в широченные ладони.
- Да какая ты курица? Цыпленок еще недоросший. Садись сюда и крылья расправляй.
Кузнец долго обмерял крылья Эмилии необычным предметом – линейкой, по которой двигался ограничитель, складывал и выставлял под разными углами, жесткими пальцами щупал киль, грудные мышки и подмышки, отчего Эмилия дергалась и пискляво всклахтывала, ей было щекотно. Просил поднять клювом мелкие предметы с пола, закинуть голову на спину, почесать спину лапой и еще много странных вещей. Наконец, он перенес ее обратно за ширму:
- Все измерил, малышка, превращайся обратно.
Эмилия перекинулась, поскорее влезла в платье и выскочила к кузнецу с намерением узнать, что же он придумал. Но Берскин на вопросы отвечать не стал и велел приходить через четыре дня, потому что работа мелкая, да и за деталями съездить надо.
Четыре дня пролетели для Эмилии в предбальной суете и в нетерпеливом ожидании – что же такое придумал мистер Берскин, как оно будет работать, и вообще, не помнутся ли перья? И как сидит платье, и какую диадему выбрать в салоне, и что же там идет в самом модном танце сезона сразу за третьим подскоком во втором марше…
Модистка, ювелир, хореограф, примерки, поездки, умывание отварами трав, притирки для волос, ах, как вы чрезвычайно милы, нет, в сад с вами я не пойду…
Скучать было некогда. Но утром пятого дня ни свет, ни заря Эмилия снова возникла на пороге кузницы.
- Доброе утро, мистер Берскин, получилось?
- Получилось, конечно. Ну и задачку ты мне задала, малышка, но все получилось. Перекидывайся, мерить будем.
Через несколько минут Эмилия уже снова сидела на верстаке и, покачивая гребешком, с удивлением рассматривала получившуюся конструкцию: два удлиненных разомкнутых кольца соединены угловатой перемычкой.
- Теперь придется постараться, привыкнешь – проще будет. Клювом клади перемычку на спину, чуть ровнее, в браслеты крылышки продевай на уровне локтей и клювом защелкивай. Удобно легло?
Эмилия попыталась пожать плечами, не получилось, конечно, какие у курицы плечи? Штуковина легла на спину приятной тяжестью, как дорогое ожерелье, браслеты ловко спрятались под перьями в сгибе локтя. Забавно. Но совершенно непонятно, как оно может помочь.
- А теперь вот здесь клювом шпенечек выдерни.
Эмилия послушалась, потянув за маленькое колечко. В тот же миг неведомая сила дернула локти вверх, почти сведя крылья за спиной. Эмилия вскрикнула от испуга и боли, забарахталась, захлопала концами стянутых крыльев и превратилась обратно в человека. Кузнец, как только заметил первые признаки оборота, сразу же отвернулся, потом вообще вышел, бросив через плечо:
- Одевайся, я тебя на улице жду.
Эмилия, пунцовая от чувства неловкости – испугалась, глупая, а браслеты просто расстегнулись и слетели, да еще хозяина из кузницы выгнала, быстро натянула платье, не заботясь о том, ровно ли застегивает пуговицы и выскочила наружу:
- Извините, я испугалась. Что это было?
- Твой тренировочный механизм. Забирай, попробуешь еще раз, я чуть-чуть ослабил пружины. Ты рассказала неправильный способ, так можно только спину и сами крылья усилить, а птица летает грудными мышцами, в них вся сила. Ты браслетки надень, застегни, и крылья попытайся под животом соединить. Сразу не получится раз, другой, передохнула, назавтра продолжила. А как сможешь крылья снизу сомкнуть – приходи, я тебе расскажу, как пружину подтянуть. Так, гляди и взлетишь через годик.
- Я все поняла, спасибо, - Эмилия забрала механизм с ладони кузнеца, - буду пробовать снова. Сколько я Вам должна?
- Нисколько, малышка, твой отец мне хорошо платит. А вот жену мою можешь побаловать фруктом каким-нибудь привозным, что простому медведю взять негде.
- Хорошо. Я обязательно что-нибудь принесу.
Эмилия поспешила в дом, ей не терпелось опробовать механизм снова.
Щенок всегда знал себя щенком. Он не имел конкретного имени. Впрочем, его никто и никогда не звал. Он просто жил рядом с табором и перемещался с места на место с его обитателями. Мир его был ограничен периметром кибиток, и редкие вылазки всегда заканчивались наказанием. Он не понимал, как велик и прекрасен облик земли, по которой перемещался их караван. Не ощущал, что маленький табор, состоящий из пяти скрипящих повозок, не вся Ойкумена.
Редко, в самые длинные лунные ночи, он начинал подозревать о существовании ещё чего-то, находившегося за пределом, ограниченным кибитками, и это «чего-то» являлось завёрнутой в пелену глухого тумана тайной.
Оттуда приходили сны.
В них всегда присутствовали нежные белые человеческие руки, женщина, в голубом платье в мелкий белый цветочек, и мужчина, в клетчатой рубашке и кожаных штанах, обнимающий её.
Иногда этот прекрасный сон разрушался, и тогда, вместо него приходил запах крови, обречённый вой и радостные крики цыганского барона.
Из далекого далека на него опускалась серебряная нить, и звучали слова самой старой ведуньи лисьего клана:
— Пока волк не растёт — ты не стареешь!
И хохот, страшный разрушающий душу смех...
Щенок не пытался найти причину этих снов. В его большой круглой серой голове не возникало таких желаний, и тайна оставалась или приятной сказкой, или страшным кошмаром. Он принимал эти сны, как люди спокойно принимают и солнечный день, и осеннюю промозглую погоду.
Во время последней предпринятой им вылазки, он наткнулся на человека, и, пока тот купался, просто так, из озорства, уволок его старый медный котелок.
Щенку было весело.
Но потом, вечером, лёжа рядом с ним и рассматривая пляшущие на его сером блестящем боку тени от костра, он вдруг смутно стал подозревать о наличии в своих снах какой-то тайны. Тайны, которую он должен раскрыть.
А его табор, между тем, пребывал в смятении.
Все знали о свойственной динозаврам свирепости.
Обычно, этих редких южных зверей наблюдали в виде привозимых в столичные города хорошо выделанных шкур, используемых на не имеющие потом сноса сапоги и защитные куртки, для знатных рыцарей. Вещи эти не имели цены, смотреть просто на шкуры, как на очередное чудо света, приезжали из разных областей.
Но, в данный момент, перед табором, сбившимся в плотную кучку, возвышался живой монстр — с неповреждённой шкурой, наполненной мясом и костями.
Выглядел он вполне здоровым и облизывающимся.
Владельцу такого богатства не получилось одурманить голову, и развести его на «выгодную сделку» не вышло. Но на счастье, этот владелец ездового монстра не уехал по тракту, а, наоборот, невзирая на лисью репутацию, прошёл внутрь периметра и заказал еды!
Хитрое лисье нутро не могло смириться с поражением.
Несмотря на странные знаки: кольцо Дракона на пальце, ручного динозавра и общее впечатление независимости — с молодого путешественника очень хотелось взять немного денежек – чисто в рамках «дорожного долга».
...Память цыган оказалась коротка.
Лисы бросили своего Дракона много лет назад, и он погиб.
Но зачем ворошить старые, побитые молью меха? Закон пути требовал брать налог с путешественников.
Правда, лучшая гадалка табора была непреклонна: «Склонитесь», — дала она свой совет. Но гадалка была молода, а старая почти выжила из ума и твердила только: «Повелитель вернулся!». Поэтому Барон принял собственное решение.
Поляна была подходящей. Тракт шёл лесом, и вековые деревья в некоторых местах закрывали небо. Несмотря на спокойствие в волчьем уезде, именно это место стоянки табора было самым удачным. Справа синело глубокое озеро, легко смывающее все следы. Слева, только переступи, насыпь — чащоба да бурелом, непролазные леса.
Лисий барон давно мечтал о собственной земле и доме. Он хотел поставить усадьбу и жить оседло.
Несмотря на прекрасное самочувствие и разгладившиеся за прошедшие после «обмена временем» с щенком морщины, он ощущал свой возраст. Ещё год назад хитрый лис прознал, как купить землю, но, чтобы поставить на неё весь свой клан, ему пришлось бы отдать половину казны князю… ну, или взять денег под большой процент — по четвертине с серебрушки. Да ещё представить в охрану к нему от своего уезда трёх молодых красивых оборотней на конях, да притом, обутых и одетых по форме.
И как прожить? А тут… целая шкура динозавра!
— И так княжья казна бездонна, — ворчал он, осторожно поднимая со дна сундука небольшой деревянный ларец. В нём хранились лекарства... и яды.
Барон кликнул девок и велел подобрать двух жирных баранов.
— Да постарше каких, — встрепенулся он вдогонку, жадничая...
Кипела в котлах вода, резали мясо, где-то за кибитками, весело икая, чавкал рёберными хрящами, да жёлтым жиром старого барана Ворон. Костя сидел на мягких, шитых синей нитью подушках, и слушал.
«Тяжело на свете жить-то кочевому человеку... Этому дай, тому подай, третьему занеси. И везде надо платить! Прорва! Разве всем дашь! Мы, цыгане, от работы-то не бегаем, нам землицы только своей, и мы бы пшеничку растили. А в столице маркизы и графы на каретах с золотом ездить начали, тоже дай... на карету».
Серый щенок, пыхтя, тащил маленький чугунок, знакомый вроде...
Мысли Кости путались: бабочки перелетели дорогу, пепел костра кинул горсть серой пыльцы в глаза. Большое пурпурное солнце, собираясь мыться перед сном, повисло над озером, за частоколом кибиток и дымами костров...
Косте снились синее небо и ветер, наполнивший огромные жёсткие крылья живым лёгким воздухом, позволяющим лететь к звёздам. Он кувыркался и смеялся в своём пути к далёкому тёплому светилу.
Сквозь этот полет к нему настойчиво рвались слова:
— Ты что наделал, ты что мне привёз, паршивая свинья!
Костя повернул большую чешуйчатую голову, и в разрезанном полотне неба рассмотрел большой кабинет, обитый тёмным бирюзовым жаккардом, с серебряными лилиями на канте. Высокий человек, чем-то напоминающий его самого, навис над совсем молодым цыганским бароном и продолжал:
— Заворовался! Меры не знаешь! Бить прикажу тебя без пощады!
Выхватив в бешенстве тонкий прут, напоминающий указку, он замахнулся и ударил последнего по спине.
Барон стоял, не моргая и не уклоняясь, указка разломилась напополам и полетела в каминный проём.
— Прочь, предатель! — прошипел хозяин кабинета.
Где-то, в сонной глубине, на грани убегающего на крыльях сознания, Костя услышал рёв. Руку отчаянно заломило. Его палец кто-то жёг, и, закричав, он очнулся!
Рядом с ним никого не было. У озера за кибитками слышались крики, и сотрясалась земля, дико, от какой-то жгучей невыносимой боли кричал ящер.
Парня шатало, но Костя сумел встать.
— Воды бы, — пробормотал он.
После чего, увидев перед собой только маленького щенка с котелком, зачем-то нагнулся. Его вырвало. Продолжая раскачиваться, как метроном, Костя бездумно схватил серый пушистый комок вместо ценного бабкиного предмета и медленно, периодически останавливаясь, и, сгибаясь пополам, побрёл в сторону доносящегося рёва.
С трудом преодолев каких-то триста метров расстояния до берега, и, обойдя тесно поставленные повозки, построенные крепостным валом вокруг жилой части табора, Костя вздрогнул.
У самого берега лежала, почти погружённая в воду, туша динозавра. Зверь дико выл и, из последних сил, бил по воде гигантским хвостом, не давая подойти к нему людям, вооружённым вилами и кольями. Те сбились в тесную кучу, как сбивается стая шакалов у поверженного льва.
Повинуясь какому-то третьему чувству, и, продолжая сжимать под мышкой маленький комок серой шерсти, Костя, обойдя табор, из последних сил борясь с тошнотой и собственным беспамятством, побежал к сотрясающейся в конвульсиях туше.
— Пей воду! — закричал он.
В какофонии звуков его голос не мог быть услышан, но Костя бежал по тёплой мутной илистой воде, поскальзываясь, и, не отпуская находящегося в бессознательном сне вместе с ним щенка. Тот тоже ел мясо…
Наконец, Костя оказался прямо перед пахнущей разложением пастью.
— Пей… воду… — задыхаясь, и, уже практически шипя, потребовал он и ткнул издыхающего зверя кулаком правой руки с багрово горящим на пальце золотым змеем.
Чёрный ящер открыл мутный глаз и повиновался. С трудом подняв голову, сделал глоток. Потом, через долгое мгновение, показавшееся вечностью, ещё один. И ещё. Наконец, Ворон смог встать. Он глотал и глотал воду бездонного озера, окрашенную в багряный пурпур лучами заходящего светила.
Слабость и беспамятство вновь навалились на Костю. Но прежде, чем он упал на чёрный блестящий бок, до его ушей донеслись крики и хрустящие звуки, словно кто-то раздавил стеклянный графин, бережно хранимый бабкой, как раритет из ушедшей эпохи.
Кузнец заметил луч света, падающий из приоткрытой двери и, не оборачиваясь, сердито прогудел:
- Кто там подглядывать взялся? Либо заходите, либо идите отсюда.
Эмилия налегла на дверь, открывая ее нараспашку.
- Это я, Эмилия. Мне надо с Вами поговорить, мистер кузнец.
- Сама младшая хозяйка пожаловала никак. Ну-ка, иди сюда, малышка, - кузнец вытер руки о свисающую с пояса тряпку и повернулся, - Джонатан Берскин будет рад помочь. Чего тебе нужно? Колечко? Фибулу?
- Доброе утро, мистер Берскин, - Эмилия вспомнила, как на кухне говорили, что кузнец оборачивается в огромного страшного черного медведя и на всякий случай сделала реверанс, - мне нужны гайки. У Вас есть?
- Гааайки? – удивился кузнец, - Сколько же тебе их нужно?
- Две для начала, - храбро заявила Эмилия, потом смутилась и добавила, - потом, может быть, больше.
Кузнец подошел к верстаку, пошарил в ведерке и на раскрытой ладони протянул Эмилии два маленьких предмета. Девушка растерянно приняла их в свою ладошку и посмотрела на шестигранные толстенькие колечки размером меньше дюйма. Туда влезло бы пара перьев, но никак уж не конец крыла. Разочарованно она протянула гайки обратно кузнецу:
- Извините, мне не подходят, - слезинка скатилась из-под ресниц, и Эмилия повернулась было, чтобы уйти, но кузнец придержал ее за руку:
- Постой, малышка, расскажи, зачем тебе такая штука понадобилась, может быть, что-нибудь придумаем.
Эмилия хлюпнула носом, помялась и все-таки рассказала о книге, о странных оборотнях, которые улетели, о своем желании тоже научиться летать. Только о Гнезде Великого Орла не рассказала.
Кузнец задумчиво поскреб в растрепанной голове:
- Тренироваться, значит, надумала. Ты же курица?
Эмилия вспыхнула:
- И что? Что я, не птица, что ли?
- Ничего. Перекидывайся, не буду же я тебя в человеческой форме измерять, - миролюбиво пояснил кузнец.
Эмилия смутилась:
- Извините. Где можно раздеться?
- Вон там, - Берскин кивнул на ширму в углу, - платье поверх перекидывай, а мелочевку девичью положить держи коробочку, - он протянул девушке простенький берестяной сундучок.
Эмилия за ширмой быстро разделась и сосредоточилась на превращении. Для этого присела, передернула плечами, мысленно нахохлилась и через несколько секунд пестрая курица уже поднырнула под ширму, выходя. Кузнец подхватил ее в широченные ладони.
- Да какая ты курица? Цыпленок еще недоросший. Садись сюда и крылья расправляй.
Кузнец долго обмерял крылья Эмилии необычным предметом – линейкой, по которой двигался ограничитель, складывал и выставлял под разными углами, жесткими пальцами щупал киль, грудные мышки и подмышки, отчего Эмилия дергалась и пискляво всклахтывала, ей было щекотно. Просил поднять клювом мелкие предметы с пола, закинуть голову на спину, почесать спину лапой и еще много странных вещей. Наконец, он перенес ее обратно за ширму:
- Все измерил, малышка, превращайся обратно.
Эмилия перекинулась, поскорее влезла в платье и выскочила к кузнецу с намерением узнать, что же он придумал. Но Берскин на вопросы отвечать не стал и велел приходить через четыре дня, потому что работа мелкая, да и за деталями съездить надо.
Четыре дня пролетели для Эмилии в предбальной суете и в нетерпеливом ожидании – что же такое придумал мистер Берскин, как оно будет работать, и вообще, не помнутся ли перья? И как сидит платье, и какую диадему выбрать в салоне, и что же там идет в самом модном танце сезона сразу за третьим подскоком во втором марше…
Модистка, ювелир, хореограф, примерки, поездки, умывание отварами трав, притирки для волос, ах, как вы чрезвычайно милы, нет, в сад с вами я не пойду…
Скучать было некогда. Но утром пятого дня ни свет, ни заря Эмилия снова возникла на пороге кузницы.
- Доброе утро, мистер Берскин, получилось?
- Получилось, конечно. Ну и задачку ты мне задала, малышка, но все получилось. Перекидывайся, мерить будем.
Через несколько минут Эмилия уже снова сидела на верстаке и, покачивая гребешком, с удивлением рассматривала получившуюся конструкцию: два удлиненных разомкнутых кольца соединены угловатой перемычкой.
- Теперь придется постараться, привыкнешь – проще будет. Клювом клади перемычку на спину, чуть ровнее, в браслеты крылышки продевай на уровне локтей и клювом защелкивай. Удобно легло?
Эмилия попыталась пожать плечами, не получилось, конечно, какие у курицы плечи? Штуковина легла на спину приятной тяжестью, как дорогое ожерелье, браслеты ловко спрятались под перьями в сгибе локтя. Забавно. Но совершенно непонятно, как оно может помочь.
- А теперь вот здесь клювом шпенечек выдерни.
Эмилия послушалась, потянув за маленькое колечко. В тот же миг неведомая сила дернула локти вверх, почти сведя крылья за спиной. Эмилия вскрикнула от испуга и боли, забарахталась, захлопала концами стянутых крыльев и превратилась обратно в человека. Кузнец, как только заметил первые признаки оборота, сразу же отвернулся, потом вообще вышел, бросив через плечо:
- Одевайся, я тебя на улице жду.
Эмилия, пунцовая от чувства неловкости – испугалась, глупая, а браслеты просто расстегнулись и слетели, да еще хозяина из кузницы выгнала, быстро натянула платье, не заботясь о том, ровно ли застегивает пуговицы и выскочила наружу:
- Извините, я испугалась. Что это было?
- Твой тренировочный механизм. Забирай, попробуешь еще раз, я чуть-чуть ослабил пружины. Ты рассказала неправильный способ, так можно только спину и сами крылья усилить, а птица летает грудными мышцами, в них вся сила. Ты браслетки надень, застегни, и крылья попытайся под животом соединить. Сразу не получится раз, другой, передохнула, назавтра продолжила. А как сможешь крылья снизу сомкнуть – приходи, я тебе расскажу, как пружину подтянуть. Так, гляди и взлетишь через годик.
- Я все поняла, спасибо, - Эмилия забрала механизм с ладони кузнеца, - буду пробовать снова. Сколько я Вам должна?
- Нисколько, малышка, твой отец мне хорошо платит. А вот жену мою можешь побаловать фруктом каким-нибудь привозным, что простому медведю взять негде.
- Хорошо. Я обязательно что-нибудь принесу.
Эмилия поспешила в дом, ей не терпелось опробовать механизм снова.
Прода от 30.10.2019, 21:17 Легенды Оромеры. Великий Орел. ПОПАДАНЦЫ. Глава 15. Щенок
Щенок всегда знал себя щенком. Он не имел конкретного имени. Впрочем, его никто и никогда не звал. Он просто жил рядом с табором и перемещался с места на место с его обитателями. Мир его был ограничен периметром кибиток, и редкие вылазки всегда заканчивались наказанием. Он не понимал, как велик и прекрасен облик земли, по которой перемещался их караван. Не ощущал, что маленький табор, состоящий из пяти скрипящих повозок, не вся Ойкумена.
Редко, в самые длинные лунные ночи, он начинал подозревать о существовании ещё чего-то, находившегося за пределом, ограниченным кибитками, и это «чего-то» являлось завёрнутой в пелену глухого тумана тайной.
Оттуда приходили сны.
В них всегда присутствовали нежные белые человеческие руки, женщина, в голубом платье в мелкий белый цветочек, и мужчина, в клетчатой рубашке и кожаных штанах, обнимающий её.
Иногда этот прекрасный сон разрушался, и тогда, вместо него приходил запах крови, обречённый вой и радостные крики цыганского барона.
Из далекого далека на него опускалась серебряная нить, и звучали слова самой старой ведуньи лисьего клана:
— Пока волк не растёт — ты не стареешь!
И хохот, страшный разрушающий душу смех...
Щенок не пытался найти причину этих снов. В его большой круглой серой голове не возникало таких желаний, и тайна оставалась или приятной сказкой, или страшным кошмаром. Он принимал эти сны, как люди спокойно принимают и солнечный день, и осеннюю промозглую погоду.
Во время последней предпринятой им вылазки, он наткнулся на человека, и, пока тот купался, просто так, из озорства, уволок его старый медный котелок.
Щенку было весело.
Но потом, вечером, лёжа рядом с ним и рассматривая пляшущие на его сером блестящем боку тени от костра, он вдруг смутно стал подозревать о наличии в своих снах какой-то тайны. Тайны, которую он должен раскрыть.
А его табор, между тем, пребывал в смятении.
Все знали о свойственной динозаврам свирепости.
Обычно, этих редких южных зверей наблюдали в виде привозимых в столичные города хорошо выделанных шкур, используемых на не имеющие потом сноса сапоги и защитные куртки, для знатных рыцарей. Вещи эти не имели цены, смотреть просто на шкуры, как на очередное чудо света, приезжали из разных областей.
Но, в данный момент, перед табором, сбившимся в плотную кучку, возвышался живой монстр — с неповреждённой шкурой, наполненной мясом и костями.
Выглядел он вполне здоровым и облизывающимся.
Владельцу такого богатства не получилось одурманить голову, и развести его на «выгодную сделку» не вышло. Но на счастье, этот владелец ездового монстра не уехал по тракту, а, наоборот, невзирая на лисью репутацию, прошёл внутрь периметра и заказал еды!
Хитрое лисье нутро не могло смириться с поражением.
Несмотря на странные знаки: кольцо Дракона на пальце, ручного динозавра и общее впечатление независимости — с молодого путешественника очень хотелось взять немного денежек – чисто в рамках «дорожного долга».
...Память цыган оказалась коротка.
Лисы бросили своего Дракона много лет назад, и он погиб.
Но зачем ворошить старые, побитые молью меха? Закон пути требовал брать налог с путешественников.
Правда, лучшая гадалка табора была непреклонна: «Склонитесь», — дала она свой совет. Но гадалка была молода, а старая почти выжила из ума и твердила только: «Повелитель вернулся!». Поэтому Барон принял собственное решение.
***
Поляна была подходящей. Тракт шёл лесом, и вековые деревья в некоторых местах закрывали небо. Несмотря на спокойствие в волчьем уезде, именно это место стоянки табора было самым удачным. Справа синело глубокое озеро, легко смывающее все следы. Слева, только переступи, насыпь — чащоба да бурелом, непролазные леса.
Лисий барон давно мечтал о собственной земле и доме. Он хотел поставить усадьбу и жить оседло.
Несмотря на прекрасное самочувствие и разгладившиеся за прошедшие после «обмена временем» с щенком морщины, он ощущал свой возраст. Ещё год назад хитрый лис прознал, как купить землю, но, чтобы поставить на неё весь свой клан, ему пришлось бы отдать половину казны князю… ну, или взять денег под большой процент — по четвертине с серебрушки. Да ещё представить в охрану к нему от своего уезда трёх молодых красивых оборотней на конях, да притом, обутых и одетых по форме.
И как прожить? А тут… целая шкура динозавра!
— И так княжья казна бездонна, — ворчал он, осторожно поднимая со дна сундука небольшой деревянный ларец. В нём хранились лекарства... и яды.
Барон кликнул девок и велел подобрать двух жирных баранов.
— Да постарше каких, — встрепенулся он вдогонку, жадничая...
***
Кипела в котлах вода, резали мясо, где-то за кибитками, весело икая, чавкал рёберными хрящами, да жёлтым жиром старого барана Ворон. Костя сидел на мягких, шитых синей нитью подушках, и слушал.
«Тяжело на свете жить-то кочевому человеку... Этому дай, тому подай, третьему занеси. И везде надо платить! Прорва! Разве всем дашь! Мы, цыгане, от работы-то не бегаем, нам землицы только своей, и мы бы пшеничку растили. А в столице маркизы и графы на каретах с золотом ездить начали, тоже дай... на карету».
Серый щенок, пыхтя, тащил маленький чугунок, знакомый вроде...
Мысли Кости путались: бабочки перелетели дорогу, пепел костра кинул горсть серой пыльцы в глаза. Большое пурпурное солнце, собираясь мыться перед сном, повисло над озером, за частоколом кибиток и дымами костров...
Косте снились синее небо и ветер, наполнивший огромные жёсткие крылья живым лёгким воздухом, позволяющим лететь к звёздам. Он кувыркался и смеялся в своём пути к далёкому тёплому светилу.
Сквозь этот полет к нему настойчиво рвались слова:
— Ты что наделал, ты что мне привёз, паршивая свинья!
Костя повернул большую чешуйчатую голову, и в разрезанном полотне неба рассмотрел большой кабинет, обитый тёмным бирюзовым жаккардом, с серебряными лилиями на канте. Высокий человек, чем-то напоминающий его самого, навис над совсем молодым цыганским бароном и продолжал:
— Заворовался! Меры не знаешь! Бить прикажу тебя без пощады!
Выхватив в бешенстве тонкий прут, напоминающий указку, он замахнулся и ударил последнего по спине.
Барон стоял, не моргая и не уклоняясь, указка разломилась напополам и полетела в каминный проём.
— Прочь, предатель! — прошипел хозяин кабинета.
Где-то, в сонной глубине, на грани убегающего на крыльях сознания, Костя услышал рёв. Руку отчаянно заломило. Его палец кто-то жёг, и, закричав, он очнулся!
Рядом с ним никого не было. У озера за кибитками слышались крики, и сотрясалась земля, дико, от какой-то жгучей невыносимой боли кричал ящер.
Парня шатало, но Костя сумел встать.
— Воды бы, — пробормотал он.
После чего, увидев перед собой только маленького щенка с котелком, зачем-то нагнулся. Его вырвало. Продолжая раскачиваться, как метроном, Костя бездумно схватил серый пушистый комок вместо ценного бабкиного предмета и медленно, периодически останавливаясь, и, сгибаясь пополам, побрёл в сторону доносящегося рёва.
***
С трудом преодолев каких-то триста метров расстояния до берега, и, обойдя тесно поставленные повозки, построенные крепостным валом вокруг жилой части табора, Костя вздрогнул.
У самого берега лежала, почти погружённая в воду, туша динозавра. Зверь дико выл и, из последних сил, бил по воде гигантским хвостом, не давая подойти к нему людям, вооружённым вилами и кольями. Те сбились в тесную кучу, как сбивается стая шакалов у поверженного льва.
Повинуясь какому-то третьему чувству, и, продолжая сжимать под мышкой маленький комок серой шерсти, Костя, обойдя табор, из последних сил борясь с тошнотой и собственным беспамятством, побежал к сотрясающейся в конвульсиях туше.
— Пей воду! — закричал он.
В какофонии звуков его голос не мог быть услышан, но Костя бежал по тёплой мутной илистой воде, поскальзываясь, и, не отпуская находящегося в бессознательном сне вместе с ним щенка. Тот тоже ел мясо…
Наконец, Костя оказался прямо перед пахнущей разложением пастью.
— Пей… воду… — задыхаясь, и, уже практически шипя, потребовал он и ткнул издыхающего зверя кулаком правой руки с багрово горящим на пальце золотым змеем.
Чёрный ящер открыл мутный глаз и повиновался. С трудом подняв голову, сделал глоток. Потом, через долгое мгновение, показавшееся вечностью, ещё один. И ещё. Наконец, Ворон смог встать. Он глотал и глотал воду бездонного озера, окрашенную в багряный пурпур лучами заходящего светила.
Слабость и беспамятство вновь навалились на Костю. Но прежде, чем он упал на чёрный блестящий бок, до его ушей донеслись крики и хрустящие звуки, словно кто-то раздавил стеклянный графин, бережно хранимый бабкой, как раритет из ушедшей эпохи.
